Дмитрий Александров
Аномалия
Звуки боя стихли. На стенах коридора то здесь, то там появлялись места с оторванными пластинами; ребристый настил под ногами закончился. Вокруг была теперь только горная порода, серая с прожилками оранжевого. Тусклый свет исходил, казалось, прямо от неё. На стенах и полу виднелись грубые следы огромной фрезы – параллельные изгибающиеся борозды ступеньками.
Я шёл, должно быть, минуты три. За очередным поворотом мне в лицо ударил яркий солнечный свет, и я оказался на краю обрыва. Выход из тоннеля располагался в стене узкого ущелья. За гребнем противоположной стороны виднелись холмы, покрытые рыжевато-зеленоватой растительностью, а дальше начинались горы. Это же… Я опустился на колени и заглянул за край обрыва. Внизу, извиваясь между камней, бежал ручей, посреди которого, прямо подо мной, лежал перевёрнутый голубой «Тигр».
Аномалия!
Я отполз назад. На самом краю обрыва в гладкой, будто отполированной породе были высечены цифры. Три восьмёрки, единица, ноль.
Внезапно тоннель вздрогнул, и раскатистое эхо взрыва, отражаясь от стен, пронеслось мимо меня. Я обернулся. Было страшно. Внутри меня всё кричало об опасности: «ОНИ идут!». Я не знал, кто они. Просто страх, абсолютный, примитивный, охватывает тебя, и ты хочешь бежать. Не хотелось думать ни о чём, всё потеряло смысл, реальность рассыпалась на кучу маленьких кусочков, которые плавали в море цифр… В этот момент я услышал голос Влада.
Он стоял на другом краю ущелья и махал мне руками:
– Кай!! Цифры!
Я вспомнил слова человека в клетчатой рубашке: цифры – это пароль. Какие? В каком порядке их называть?
Страх всегда идёт рука об руку с апатией, с желанием бросить то, что не получается понять, отказаться от той борьбы, где не можешь выиграть. С желанием просто лечь на спину и не делать ничего. Я чувствовал, что это желание сейчас растёт внутри меня. И пока оно не стало слишком сильно, нужно действовать! Как угодно. Не задумываясь о логике, о последствиях. Я сложил ладони рупором и закричал:
– Два, пять, восемь, один, пять, восемь, ноль…
Я продолжал называть все цифры, которые помнил. Услышанные от водителя, затем цифры на бабочке, номера на столбиках с круглыми знаками… Всё, что казалось мне верной информацией.
Что теперь? Что должно измениться? Я не знал.
Нужен какой-то способ перебраться на ту сторону.
Я закрыл глаза. В голове носились стайкой испуганных птиц бесполезные сейчас фантазии: мост, растущий из стены, фит, на котором я лечу над Аномалией… Это похоже на попытку найти удачный ход в проигрышной партии. Сзади снова раздался взрыв, на этот раз ближе. Я повернулся, чтобы крикнуть Владу «уходи»… и замер. Прямо от кромки тоннеля в ущелье выдавался теперь гладкий выступ скалы. Под ним медленно двигалось что-то чёрное. Я осторожно подошёл к краю: фит! Фит висел в воздухе под непонятно откуда появившимся выступом, медленно дрейфуя вправо. Повинуясь внутреннему порыву, я побежал вперёд и прыгнул на спину гиганта.
Ещё один взрыв! На этот раз вместе со звуком своды тоннеля осветила вспышка. «Ну же, плыви на ту сторону!» – подумал я, и в это же мгновение фит, будто повинуясь моему желанию, качнулся и заскользил боком через ущелье. Не может быть! Он действительно слушался! Стоило мне представить движение – и животное тотчас реагировало, совершая его в реальности. Теперь главное – скорость.
– Влад! Прыгай сюда! – закричал я, одной рукой держась за вырост на спине исполина, а второй размахивая в воздухе.
– Далеко!
– Давай! Ты сможешь! Быстрее!
Влад отступил на несколько шагов назад, затем ускорился и, оттолкнувшись от самого края обрыва, прыгнул в мою сторону. На ближней к нему стороне спины животного находилось несколько таких же выростов, и я могу поклясться, что, пока он летел через пропасть, они двигались ему навстречу.
Звук выстрела. Резкая жгучая боль в руке. Ещё один. Преодолевая боль, я представил, как фит стремительно уносит нас к столбам… и потерял сознание.
Часть вторая
Глава 1
Сквозь закрытые веки в глаза пробирается мерцающий свет, настойчивый, будто раздражённый моим бездействием. Мерцание такое частое, что его не уловить зрением, и всё же разум чувствует, что свет – это не только свет. К нему примешалось инородное, сложное, зовущее, лишённое эмоций, совершенное инопланетное нечто. И оно будет злиться, если не…
Я попытался встать. Прямо передо мной возникло испуганное лицо Влада.
– Кай! Ка-а-а-й! Ты в порядке?
– Это не лаборатория?
– Лаборатория? Нет! Мы же в Аномалии. Ты забыл? Путешествие! Сели отдохнуть, а ты вдруг заснул.
Я посмотрел вокруг: чёрные валуны, яркие разноцветные кристаллы, справа – склон, овраг, холмы, холмы, холмы… Слева обрыв, за ним скалы. Мы шли здесь в… прошлый раз? Или это он и есть, тот самый прошлый раз? Палки, рюкзак… Я бросился к рюкзаку, вытащил камеру, открыл снимки: вот горы, вот Белый корабль – на этом кадры заканчивались.
– Влад! Слушай, я сейчас странную вещь спрошу… Чёрный шар помнишь? И как мы летели на фите?
Юноша удивлённо поднял брови:
– На фите? Тебе приснилось, как мы летим на фите?
Влад ничего не помнил. Не надо спешить, разгадка где-то рядом. Нужно успокоиться, собрать побольше информации… Можно даже спросить его напрямую про операцию, подводный крейсер… Или нельзя? Кажется, я не уверен, что Влад – это тот же самый Влад. Я вздохнул:
– Вроде того. Ладно, пойдём дальше?
Где-то здесь, на одном из чёрных камней, должен был расти марцит, большой, яркий. Который мне тогда захотелось забрать с собой сувениром. Но кристалл никак не находился. «Чёрт с ним, – подумал я, задумчиво переставляя палки по каменистой поверхности. – Что там дальше? Встреча с фитом?»
Думать ни о чём не хотелось. Логика, анализ ситуации вызывали чувство, похожее на то, какое испытываешь при встрече с блюдом, ставшим ранее причиной отравления. Я шёл по краю ущелья, высматривая среди изломов скал выход тоннеля, через который я выбрался из лаборатории. Внизу, поперёк ручья, должен был лежать «Тигр»… Стоп! Водопады. Где водопады? Тоннели, отполированные за долгое время бегущей водой, зияли тёмными овалами на своих местах, но не было нигде ни намёка на те шумные потоки, что, развешивая в воздухе туман, падали на дно ущелья. То здесь то там можно было разглядеть тонкие струйки, бежавшие по породе, но водопады исчезли.
– Влад, погоди. Посидим немного.
Я расстелил коврик, сел и достал воду: жажда буквально жгла горло, безумно хотелось пить. Влад устроился рядом, посматривая на меня с тревогой:
– Кай, ты плохо выглядишь. Это точно был кошмар, я уверен. Забудь его, забудь всё, давай отдыхать! – он порылся в боковом кармане и вытащил «Мистера Ежевику», конфету, которую я любил. – Держи!
Цифры… Я вдруг понял, что не помню их. Как я мог забыть? Пароль от моей Аномалии! Катая леденец языком по верхнему нёбу, я пытался сосредоточиться на Аномалии. Должен существовать простой способ всё проверить, всё прояснить. Скажем, вот этот жук. Большой, глянцевый, тёмно-бордовый жук с мощными челюстями. Сидит, греется на камне. Закрыв глаза, я представил, что жук разворачивается и ползёт к краю: «Это моё желание – повернись, ползи». Я открыл глаза: жук, медленно переставляя массивные лапы с торчащими наружу шпорами, двигался именно туда, куда я хотел. «Теперь снова разворот!» Жук покорно пополз обратно.
Я откинулся назад, положив ладони под голову. Вверху надо мной, в окружении белых облаков, синел кусочек чистого неба. Он казался поверхностью заполненного доверху глубокого колодца, ведущего очень, очень далеко, колодца бездонного, и потому было страшно свалиться туда, оторваться от поверхности, взлететь и утонуть в этой холодной синеве, из которой никогда уже не выберешься. Abyssus abyssum invocat [бездна взывает к бездне (лат.)].
Влад тронул меня за плечо:
– Кай, слышишь?
Я поднялся. В воздухе разносилось протяжное завывание. Фит! Именно так он появился в прошлый раз. Мы вскочили и подбежали к краю обрыва: исполин неторопливо плыл вдоль ущелья в нашу сторону. Его передний плавник почти касался отвесной стены, на верху которой мы сейчас стояли. Но чем ближе становилось животное, тем больше бросались в глаза отличия от того монстра, что оглушил нас во время первой встречи. Фит был меньше размером. Сложно сказать насколько: животное по-прежнему воспринималось гигантом, рядом с которым человек напоминает насекомое. И всё же было в нём меньше ширины, уже не заполнял он собой ущелье от края до края. Вытянутая голова казалась поникшей, глаза не двигались. На широкой чёрной спине повсюду виднелись складки, а быть может и следы ранений. Сокоиты, растущие обычно на брюхе животного, покрывали его впалые бока, цвет их был бледным, почти белым.
Я прокручивал в памяти всё, что знал о фитах. Нигде не рассказывалось о том, как меняются они с возрастом: людям попросту не доводилось наблюдать их старость. Фит всегда был фитом, неизменной единицей. Биологи приписывали ему срок жизни порядка десяти тысяч лет, но определить возраст фитов, обитавших в Аномалии, никто так до сих пор и не смог. Во всяком случае считалось, что возраст всей популяции близок, если не одинаков. Можно было с той же долей научной достоверности утверждать, что фит – существо по сути своей вечное. Это противоречило бы логике земной биологии, но земная биология заканчивалась там, где стояли стены Периметра.
Что могло случиться с ним?
Когда животное поравнялось со мной, я попробовал задать этот вопрос мысленно, впрочем особо ответа не ожидая. К моему удивлению, фит ответил. Он обрушил на меня шторм информации, сырой, примитивной, честной, показывая мне всего себя, всё, что пережил, что чувствовал, всё, что составляло его существо. Я буквально погрузился в чужой разум!
Фит был таким всегда, всё то время, что существовал он в Аномалии, рождённый заодно с нею. Быть может, не так ясно как человек, но фит осознавал себя. Он был в некоторой степени разумен, и разум этот страдал от тела, в которое заточила его природа. Хищник. Периоды голода неумолимо накатывались на него каждый месяц. Ярость и жажда поглощения живой плоти овладевали телом, и буйству этому не было пределов – уже насытившись, он продолжал уничтожать всё вокруг, оставляя за собой полосу мёртвой тишины. И вот безумие отпускало его, и в ужасе и отчаянии, полный чувства вины, пускался он со всей скоростью, на которую был способен, прочь от места кровавой жатвы. Не помня себя, носился между вершинами гор, а затем, растратив все силы, опускался в длинные узкие ущелья, подальше от глаз живых существ…
Светило солнце. Прохладный ветер трепал волосы. Влад бежал за фитом, фотографируясь на камеру телефона, а я сидел на самом краю обрыва и смотрел вслед уплывающему гиганту. По моим щекам текли слёзы.
Глава 2
Владу я про фита ничего говорить не стал: не хотелось. Мы шли по гребню, по знакомой дороге. В какой-то момент я даже поймал себя на мысли, что ищу собственные следы. Найди я их, что это поменяет? Как должен буду я действовать? Это было бы очень неудобно, некомфортно – найти свои следы. Почему не умеет наш разум остановить на время поиск ответов, на который нет у него ни сил, ни достаточного знания?
Начался крутой спуск. Ботинки скользили по осыпающимся вниз камням, и мы были заняты сохранением равновесия, потому не сразу заметили впереди удивительную процессию: сотни, тысячи больших гусениц ползли через дорогу. Размером сантиметров десять-пятнадцать, мягкие, похожие на плюш – сплошной шевелящийся ковёр. На тёмно-коричневых спинах светились ярко-голубые пятна, окружённые оранжевым ореолом. Исполненные удивления, мы стояли и наблюдали, как медленно движутся они мимо нас, переваливают через осыпь серых пористых камней и сползают в небольшой овраг, уходящий извилистой линией в сторону ущелья.
Влад прошёл за ними метров тридцать, затем вернулся:
– Ты ничего не фотографируешь? Собирался же.
– Аккумулятор берегу, – соврал я.
– Понятно… Как думаешь, они в кого-то потом превращаются? Вроде бабочек?
Я догадывался, какие бабочки появляются из этих гусениц. Появляются, а после летают стаей мимо двух изумлённых туристов и показывают загадочные цифры на крыльях. Но рассказывать про них я не хотел. Я не хотел ему ничего объяснять. Сопротивление это было странным, иррациональным, возникающим откуда-то из глубины сознания, и по какой-то неведомой причине мне казалось, что и само сопротивление сейчас нужно скрывать, стараться не демонстрировать. Руки сами собой сжимались в кулаки, до боли. Напряжение проходило вверх, к плечам, заставляя наливаться горячим железом мышцы рук, а затем спины и груди. Скинув палки, я посмотрел на ладони, пытаясь унять дрожь. Мне нужен голос Лины, прямо сейчас! Пусть бы она говорила всякие мелочи, не важно: спасение одно – её голос. Я попытался представить этот голос, тихий, лишённый ярких красок, зато наполненный теплотой и силой. Он прикасается к моим мыслям, как прикасается в летний день ветерок к щеке…
Влад махал рукой у меня перед глазами и что-то говорил, но я не слушал и не слышал его. А затем оказалось, что я сижу на земле, и всё вокруг спокойно, и мне спокойно. Влад сидит рядом, в руках у него батончик с курагой и бутылка воды. Он потягивается, встаёт:
– Ну как, пойдём к столбам?
И я просто киваю, потому что нет никакой нужды менять эту тишь на искания…
* * *
Долина столбов. Знакомый оранжевый мох, знакомые запахи – такое впечатление, что я бывал здесь не один и не два раза. Как сказал тогда человек в клетчатой рубашке? «Ты создал Аномалию». А ещё «она узнает тебя, в какой бы форме ты ни оказался». Если верить ему, то реальность, рассказанная доктором и генералом, начнёт разрушаться. Если ему не верить, разрушаться начнёт Аномалия. Один из миров реален, второй – нет.
Я вздохнул. Хотелось вернуться в лабораторию, читать книги, сидеть в вечерней полутьме в комнате отдыха рядом с Линой и говорить о цветах… Хотелось морковных оладий с горячим какао. Всё тогда произошло так быстро, так внезапно. Мир только-только начал становиться упорядоченным, понятным, сложности – казаться преодолимыми, и в беспокойном океане сомнений, информации, тайн сохранялся островок спокойствия – голос Лины. Может ли быть она выдумкой, галлюцинацией? Я прямо сейчас мог с пугающей точностью представить её глаза, даже рисунок радужки с каждой из его бесчисленных линий, каштановых, зеленовато-жёлтых, золотистых, с каждым изгибом каждой из них. Теперь вдруг всё это осталось в прошлом, и я лежу здесь, среди столбов, беспомощно и жалко, будто рыба, вытянутая на берег. А берег этот – Аномалия.
Мои размышления прервали странные шорохи. Со всех сторон поднялся шум, будто кто-то сыпал песок в пустую бочку. Затем раздался крик Влада. Я перевернулся, вскочил и огляделся вокруг. Рыжий мох пошёл волнами; шагах в десяти передо мной в земле образовалась воронка, осыпавшаяся внутрь. Она расширялась. Мох вместе с почвой соскальзывал в неё и исчезал в зияющей тёмной дыре. Влад, обеими руками держась за ветку сухого дерева, висел на самом краю воронки. Я бросился к нему. Почва под ногами задрожала, пробежавшая по ней волна подняла меня вверх, а затем всё рухнуло в тёмную бездну. Вместе с кусками мха, пылью, песком, ветвями и корнями деревьев мы полетели вниз, скатились по огромной горе, состоящей из сиреневых чешуек и упали в мягкую кучу лоскутов, напоминавших ветхую материю.
Влад выбрался первым, отряхнулся, подал мне руку. На зубах скрипел песок, в воздухе висел тяжёлый запах камфоры. Мы находились в огромной пещере. Дно её, неровное и бугристое, было завалено серыми лоскутами вперемешку с осыпавшимися сверху землёй, песком, частями растений и лужицами рыжей пыли. Свод пещеры – хаотичная сеть из ответвлений колонн-столбов, ощетинившаяся корнями растений – казался хрупким, ненадёжным, грозящим рассыпаться под тяжестью породы в любую минуту. Яркая брешь обвала, утянувшего нас сюда, словно подтверждала эти ощущения. Столбы и их «ветви» светились тусклым холодным светом. Он равномерно заполнял всё пространство, не позволяя нигде образовываться теням.
Рюкзак нам удалось отыскать только один – тот, который был на Владе. Мой, должно быть, остался наверху. Плохо: воды у нас теперь вдвое меньше. Я обошёл гору, смягчившую наше падение и спасшую от неминуемых травм: залезть по ней обратно не было никакой возможности; вся она сразу начинала рассыпаться, чешуйки, похожие на крылья насекомых, ломкие и невесомые, разлетались вокруг. Единственный путь наверх – столбы. Однако все они были покрыты отслаивающимися кусками породы с острыми краями. Оставалось исследовать пещеру и надеяться, что обнаружится какой-нибудь ход, тоннель, ведущий на поверхность. Сделав по глотку воды и выбрав направление, мы двинулись вперёд.
Из-за полумрака невозможно было сразу оценить масштабы подземного мира. Всё время казалось, что вот-вот вынырнет из этой однородной мглы стена пещеры, но каждый раз то, что зрение принимало за стену, оказывалось либо группой плотно стоящих столбов, либо очередной горой крыльев-чешуек. Нигде не доводилось мне читать про такие пещеры. Учитывая, что место это находилось прямо под известным туристическим маршрутом, возможность избежать обнаружения, ускользнуть от внимания учёных казалась совершенно невероятной.
Источником запаха камфоры были, похоже, лоскуты неправильной формы, устилавшие всё вокруг. От обычной ткани их отличало то, что невозможно было выделить в них отдельные нити. Материя, их составлявшая, была совершенно однородной. Серая, хотя кое-где серость эта имела еле заметный оттенок цвета, то красного, то фиолетового. Материал будто выцвел и потерял свою прочность за долгие годы, что пролежал здесь в забытьи. Иногда в кучах лоскутов попадались белые шары. Неровные, шероховатые, размером с яблоко. На руках от них оставалась пыль. «Как от мела» – подумалось мне. В детстве я любил рисовать мелками. В тени берёз, на тёмном асфальте, разыгрывались у меня масштабные баталии. Мощные крейсеры поддерживали высадку десанта, авиация неслась через океан, яркими жёлтыми и розовыми дугами расчерчивали асфальтовое небо траектории ракет… Это ощущение мела на пальцах означало тогда прекрасно проведённый день, игру, которую сменяет тарелка горячего рыбного супа и кусок свежего бородинского хлеба, затем уютная кровать, отдых… А вечером – снова во двор с мелками, продолжать рисованные сражения.
Влад остановился, и я чуть не налетел на него.
– Кажется, мы ошиблись с направлением.
– Ошиблись? – переспросил я, пытаясь понять, в чём дело.
– Мы вниз идём. Так отсюда не выбраться.
Уклон, слабый, но всё же отдаляющий нас с каждым шагом от поверхности… Как я его раньше не заметил? Теперь он явно бросался в глаза, ощущался всем телом, этот уклон.
Мы сели. Хотелось пить и есть. Голод чувствовали, должно быть, оба, но жаловаться никто не решался. Огромное пространство, тихое, пустынное. Тишина пугала больше всего. Стоило остановиться, стоило случиться паузе в тех звуках, что производят в чуждом им подземном мире двое потерявшихся людей, как сразу тишина сгущалась вокруг, и повсюду начинали мерещиться затаившиеся угрозы, монстры, ждущие добычу… и тянуло скорее шевельнуть рукой, чтобы зашуршала одежда, чтобы нарушилось это тревожное безмолвие.
– Надо придумать какие-то отметки, чтобы не начать ходить кругами, – сказал Влад, поднимаясь. – Хотя бы стрелки из этих шариков.
Компас остался во втором рюкзаке. Без карты, без компаса, практически без запасов воды и еды – какие у нас шансы выбраться отсюда? Собрав шары, мы выложили большой треугольник, указывающий вершиной в ту сторону, откуда мы пришли.
– Обратно пойдём?
– Лучше обратно. Иначе правда заблудимся, – я оглядел пространство впереди в поисках ориентиров. Лоскутный ковёр передо мной как будто шевельнулся. Я сделал шаг вперёд, и одновременно с тем, как моя нога, сминая несколько слоёв лоскутов, упёрлась в твёрдый край невидимого углубления, прямо перед нами, разбрасывая в стороны куски материи, поднялось ужасное, похожее на огромного серого богомола существо. Ростом выше человека, фасеточные глаза по краям головы, мощные челюсти, длинные руки-клешни… Мысленно я приказал животному развернуться и убегать – никакой реакции! Богомол наклонил голову вправо, затем влево, будто примеряясь для атаки. Жаль, что у меня нет того чёрного шара! Чувство обезоруженности, слабости человеческого тела по сравнению с такими созданиями накрыло меня с головой. Боковым зрением я заметил слева от себя белый шар, один из тех, меловых. Не раздумывая, я схватил его, перекинул в правую руку, размахнулся и бросил, целясь существу в голову. Шар, казавшийся прочным куском гипса, вдруг рассыпался, превратился в облако пыли, которое моментально сгустилось, образуя в воздухе призрачное, полупрозрачное лицо человека. Раздался громкий крик, наверное, самый ужасный из всего, что слышал я в своей жизни. Отчаянный крик десятков или даже сотен голосов, неестественно нарастающий, становящийся нестерпимым. За две секунды достиг он своей кульминации. Вместе с этим лицо-призрак, породившее его, распалось на множество острых длинных шипов. Шипы повернулись в сторону богомола, на мгновение замерли; крик оборвался, и шипы со скоростью, которую не способен уловить человеческий глаз, пронзили тело существа, оставаясь торчать из него зловещими белыми иглами. Богомол вздрогнул и осел вниз. Он был мёртв.
Будто парализованный стоял я над неподвижным телом хищника. Сердце всё ещё продолжало громко стучать в груди, я чувствовал пульсацию в пальцах рук, покрытых белой меловой пылью, слышал её в ушах. Постепенно темп пульсации замедлялся, дыхание выравнивалось. Тело снова начало подчиняться мне. Я обернулся: Влада нигде не было.
– Влад! – закричал я, озираясь по сторонам в поисках движения или тени, обозначивших бы присутствие друга. – Влад!!
«Опять начинается» – молнией пронеслось в голове. Опять эти исчезновения, опять мир, к которому с таким трудом и риском пытаешься приспособиться, будто необъезженный жеребец сбрасывает тебя на землю. Ощущение, что у всего происходящего есть какие-то внутренние правила, есть смысл, есть цель, незримо присутствовало в моём сознании, то помогая бороться и идти вперёд, жаждая обрести наконец это понимание, то напротив, опустошало, побуждало закрыться в себе, лечь и заплакать, как обиженный ребёнок, которого старшие заставили играть в непонятную ему игру, и он, не знающий её, раз за разом проигрывал.
Я побрёл было обратно к тому месту, где мы провалились в подземелье; затем вернулся, взял рюкзак Влада, расстегнул молнию… Но есть расхотелось. Подобрав шар, я посмотрел на него, ища ответы или хотя бы намёки на ответы. Грубый белый шар, похожий на неряшливую, наспех заглаженную гипсовую отливку. Я запустил шар в сторону ближайшего столба. Хор криков, резкие звуки, будто пенопластом провели по стеклу… И вот уже иглы торчат из столба с обеих сторон, прошив его насквозь. Эту породу не брал даже победит (твёрдый сплав, используемый для изготовления инструментов. – Прим. автора), как такое возможно?
Как вообще всё это возможно?
Закинув рюкзак на плечи, я зашагал обратно. Около кучи сиреневых крыльев знакомый голос окликнул меня:
– Убегаешь?
Человек в клетчатой рубашке!
Он сидел на бугре, надвинув шляпу на глаза и вытянув в мою сторону руку. Сквозь пальцы вниз сыпался рыжий песок. Когда струйка иссякла, он резким движением ладони стряхнул остатки песка и положил руку на колено.
– Ты всё бежишь и бежишь.
Я сбросил рюкзак на лоскутный ковёр:
– А что мне делать?! Объясни, если ты здесь всё знаешь!
– Нет, это ты всё здесь знаешь. Ты и…
– Пошёл к чёрту со своими загадками! – закричал я, хватая валявшийся рядом белый шар и швыряя его со всей силой в клетчатого. Крики заполнили подземелье, отражаясь от свода, белое лицо рассыпалось длинными шипами и бросилось вперёд, пронзая цель насквозь. Эхо стихло. Человек покачал головой и принялся вынимать белые шипы, отбрасывая их в сторону.
– Сердишься? Да ведь ты сердишься сам на себя… Ты лучше вот что, – он вытащил последний шип, торчавший из шеи, – иди к Белому кораблю. Оттуда проще управлять Аномалией, так ведь? Вот и поправишь всё, как захочешь.
– Стой. Кто ты такой? – я решительно шагнул к нему. Клетчатый человек чуть наклонил голову:
– Ты прекрасно знаешь, кто я такой.
Он снял шляпу и повернулся. В полумраке подземелья на меня смотрело моё собственное лицо.
