Дмитрий Агалаков
Боги войны

2

И вот теперь уже ногайское посольство во главе с Василием Пелепелицыным и послом Хасим-беком, племянником князя Уруса, оставив Яик и пройдя прикаспийские степи, двигалось вдоль реки Самары к Волге. Триста ногайцев охраняли послов. С посольством увязался ещё и бухарский караван с охраной из узбеков, который дошёл до Сарайчика и ждал надёжного сопровождения. Караван хотел попасть в Казань и Нижний Новгород, парчу и шелка выложить на прилавки больших русских городов.

Там, где река Самара впадает в Волгу, и остановился караван из Сарайчика. Какие же это были места! Добрая река впадает в великую! Такое раздолье, что и не насмотришься! Да только дело торопило. Надо было переправляться на правый берег. Целое войско перевести с одного на другой!

– Как поступим, боярин? – подозрительно спросил Хасим-бек у Пелепелицына. – Что думаешь? – Он то и дело поглядывал на великую реку, широкую, свинцово-синюю, с лёгкими белыми барашками на летнем ветру. – Знаю эти места: злые они…

Насторожённым был ногаец: вражья территория открылась им – удалая река! Казацкая территория…

– А что тут думать? – откликнулся Василий. – Не было б коней – наняли бы струги и двинулись вверх по Волге. Но так супротив течения будет, не поплыли бы мы – поползли. А нам поторопиться надобно. Да и в Девьих горах небезопасно. (Хасим едва заметно кивал, соглашаясь с ним.) Но так на то у меня царская грамота есть, – ободрил его Пелепелицын, – перед ней любой разбойник шапку сломает. А не сломает, заупрямится, заартачится – головой поплатится! Нам переправа нужна…

И только сказал он это, как один из его людей окликнул командира:

– Василий Степанович! Вон, гляди, дымок! А там лодка! Да налево гляди! Рыбаки там, что ли?!

Василий Пелепелицын с парой своих воинов быстро пронеслись вдоль берега. И впрямь, внизу, на песке – рыбаки! Два бородатых мужика, крепкие и жилистые, в длинных подмоченных рубахах, смотрели на них. Один – огненно-рыжий, другой – чернявый и смуглый. И еще молодой белобрысый парень, совсем юнец. Ясно было, на топот копыт и встрепенулись мужики – и тотчас подскочили, едва гости остановили коней над обрывом. Поодаль у берега стояла рыбацкая лодка. На берегу, на колышках, сушились сети. В пяти деревянных вёдрах, сверкая серебристыми боками, плотно лежала пойманная рыба. Прикрыв ладонями глаза, рыбаки щурились на гостей. В бороде и волосах мужиков сверкала на солнце вода.

– Кто такие? – спросил Василий Пелепелицын.

– А ты кто таков, добрый человек? – с вызовом спросил рыжий.

– Не дерзи, мужик, пожалеешь, – грозно сказал посол.

У рыжего, скуластого, с хитрым взглядом, в ухе сверкала золотая серьга. Рыбак, да не простой! Чернявый легонько цыкнул на товарища: мол, не лезь в бочку! Но лица мужиков быстро успокоились: свои глядели на них – русские. Только юнец всё ещё беспокойно оглядывал вооружённых гостей.

– Кто вы и откуда? – задал вопрос Пелепелицын.

– Господа Бога мы, добрый человек, и будем! – откликнулся огненно-рыжий, скуластый и лукавый взглядом. – Чьи ж ещё?

– Все мы под Богом ходим, – кивнул Пелепелицын. – Хозяин-то есть у вас?

Те озадаченно переглянулись.

– Так мы сами себе хозяева, добрый человек! – откликнулся рыжий мужик с серьгой в ухе. – Живём-можем, никого не тревожим!

– Только с рыбкой и разговариваем! – поддакнул ему смуглый и чернявый. – Мы ей шепотком, мол: поди сюда, а она нам ещё тише: как рак на горе свистнет, так сразу! Смирные мы! Смирнёхонькие!

– Шутники, – покачал головой Пелепелицын. – Ой, шутники…

– Да так жить веселее, добрый человек, – поддержал товарища первый, рыжий. – С прибауткой-то. Верно, Стёпка? – спросил он у юнца.

– Ага, – кивнул тот.

– Ну, коли Стёпка Пчёлкин согласен, стало быть, так оно и есть, – подтвердил чернявый.

– Кто часто шутит, того черт не забудет, – мрачно отозвался царский посол. – Для кого рыбку ловите? Куда вам пять вёдер? Ну?

Рыжий поскрёб скулу.

– Так мы её подсолим да подвялим – про запас!

Василий Пелепелицын внимательнее оглядел мужиков, особенно рыжего.

– Беглые, видать? – усмехнулся он. – Коли так далеко забрались! Ну да мне дела до того нет! Говорите – ловить не буду!

– Не наводи напраслину, барин! – обиженно возмутился всё тот же огненно-рыжий. – Мы с Севера – свободные мы! – На Русском Севере и впрямь все были свободными. Скажешь: с Севера я, и вопросов к тебе нет. – А тут теплее! – пояснил мужик. – Вольготнее! Верно, Стёпка?

– Ага, – вновь кивнул тот.

Рыжий хитрец пожал плечами:

– Ну, коли Стёпка Пчёлкин согласен…

– Стало быть, так оно и есть, – серьёзно договорил за него Пелепелицын.

Царёва посла Василия Пелепелицына беспокоило вот что: в этих местах, где Самара впадала в Волгу, никто не селился. Ногайцы проникали сюда редко и только большим числом, вот как сейчас, потому что люто боялись казаков; казаки бывали чаще, но осторожно, потому что опасались ногайцев. Казаки вырезали степняков, не мешкая, а ногайцы, попадись им вольный казак, и шкуру могли с живого снять. Чтобы помучился, чтобы смерть медом показалась! Река Самара славилась ещё и тем, что отсюда в раздольную Волгу вылетали на быстрых стругах казаки-разбойники, если увидят какой караван, ползущий вверх по великой реке на торг или вниз, к Каспию, домой.

– Казачков тут не видели? – оглядывая холмы, подступавшие к реке, и саму реку, золотую на солнце, спросил Пелепелицын. – Нет здесь вольных птиц наших окраин? Государевых пасынков?

– Да никого тут нет, – ответил рыжий. – Тишь да гладь! Райский уголок! Господь глядит с небес да умиляется!

– Хочешь, рыбкой тебя угостим, добрый человек? – спросил чернявый. – Хочешь, щукой, хошь, судаком, а хочешь, и стерлядью?

– Только о том и мечтаю! – усмехнулся сын боярский. – Будет шутить, мужики. Я царёв посланник, человек серьёзный. У меня к вам дело. Мне надобно на ту сторону караван бухарский перевести и целое войско. Конное войско! Как это сделать?

Мужики и юнец вновь переглянулись.

– А как? – пожал плечами рыжий. – Богатырей твоих в лодки посадить надо. А лошадок, коли их много, на плоты. Только так. А сколько богатырей-то?

– Людей полтысячи будет или около того.

– Мама родная, – пробормотал рыжий мужик.

– Войско! – вторил ему Стёпка Пчёлкин.

– А лошадок и того больше. Ну, советуйте! Где столько лодок взять и плотов?

В третий раз переглянулись мужики.

– Десятью лодками обойтись можно будет, – предположил рыжий, – коли целый день возить. А вот плоты срубить ещё надо. Да и лодочки достать по округе. Друзей-товарищей покликать. Тут одним днём не обойдёшься…

– А кто друзья-товарищи? – поинтересовался Василий Пелепелицын. – Такие же шутники, как и вы? – Он подозрительно усмехнулся. – Тоже с Севера?

– И с севера есть, и с юга, – цепко глядя в глаза послу, ответил огненно-рыжий рыбак. – Волга – она всем мать, всех приютит, никого не обидит! Ну так что, скликать нам друзей-товарищей? У Стёпки ноги быстрые – всю округу обежит! Верно, Стёпка?

– Ага, – весело кивнул тот.

– Так что, подождёшь, добрый человек? – спросил рыжий.

Василий Пелепелицын взглянул на своих воинов.

– Мы подождём, сколько будет надо, – сказал он. – Другого-то всё равно нет. За двое суток управитесь? – Он кивнул мужикам. – Поможете – награжу!

Те пожали плечами, что означало: очень может быть.

– По рублю на брата! – кивнул Пелепелицын.

– Ого! – воскликнул рыжий. – Хорош будет улов!

– А как зовут-то вас, работники? – спросил посол.

– Меня – Соловей, – хлопнул по сухой груди рыжий, – его – Вороной. Так и кличут! Ну а третьего – сам знаешь!

В эту минуту на холме показались несколько ногайцев во главе с послом Хасим-беком. Ногаец с прокопчённым лицом, в длинном кафтане, расшитом золотом, недобро поглядел на рыбаков.

– Кто такие?

– Рыбаки, господин посол, – откликнулся Василий Пелепелицын. – Мирные люди. Вроде как…

Опасливо озирая ногайцев, рыбаки поклонились. Степняки волжским рыбакам нравились ещё меньше! Мужики-то сдержали неприязнь, а вот юнец не успел: так и вспыхнули ненавистью глаза! Тёмное дело, могли решить мужики, коли царские люди, русские воины, вместе с ордынцами путешествуют! Дело, ничего хорошего им не сулящее.

– Ну так что, два дня? – спросил Василий Пелепелицын. – Со мной ногайский посол – мне его как можно скорее в Москву доставить надобно! Только на вас и надежда!

Мужики в который раз пересеклись взглядами.

– Всё будет, барин, – кивнул рыжий. – Только три дня нам дай. Нам и товарищей скликать надо, и лодки найти, и плоты для лошадок друзей ваших соорудить. Три дня, барин, и всё будет! – Он хитро осклабился. – Головой ручаюсь!

3

Три дня стучали топоры. Ватага рыбаков-корабельщиков собралась знатная. Откуда пришли на берега Самары и Волги эти люди? Василий Пелепелицын только качал головой, когда смотрел на своих наёмных работников. Все ловкими были, хваткими, умелыми! Да мало ли людей бродило по волжским просторам? Вольным, ничейным берегам!

– Откуда вы все? – спрашивал у них посол.

– Да оттуда, – отвечали крепкие бородатые мужики, по пояс голые, и показывали кто куда: влево и вправо, назад и вперёд.

Соловей как-то поинтересовался у посла:

– Это как же ты, государев человек, с нерусью-то схлестнулся, а?

– Царь велел, вот и схлестнулся, – усмехнулся Пелепелицын.

– А не горько было?

– Горько, Соловей, горько. Да дело важнее наших печалей!

– Извести бы всех ногайцев да под корень, – под стук топоров молвил рыжий. – Признайся: чешутся руки? Хочет того сердце?

Посол только посмеивался:

– А с ними бы и поляков, и черемисов, и шведов, и литву, и татар крымских, и хана сибирского, и султана турецкого! Вот бы вольготно было!

– Вот и я говорю, – оживился Соловей, – на середину Волги отвезти всех да утопить, как щенят безродных! А с этих-то и начать…

– Цыц! – тихонько бросил в его сторону Пелепелицын. – Разговорился! Работайте, мудрецы, царь сам разберётся, как ему быть со своими недругами! Без вашего ума!

Мужики снисходительно пожимали плечами. И впрямь, не их это дело! Бухарский караван привлекал внимание. Набитые тюки манили глаз.

– А скажи, государев человек, чего персы-то везут? – спрашивал Соловей, бывший за старшего меж строителями, у Пелепелицына. – Парчу да шелка небось? Пряности? Караван-то какой нарядный! А то и золотишко? А, барин?

– Больно ты любопытен для рыбака, – усмехался в короткую бороду Василий Пелепелицын. – Чересчур любопытен! Скажи мне честно: колобродил на русских реках, а?

– Ну, может, и не только рыбку я ловил! – посмеивался Соловей в огненную бороду. – Может, и татар крымских ловил. А может, и на Каспии нерусям житья не давал. Жизнь-то за спиной длинная! А сам ты, государев человек, Василий Пелепелицын, что поделывал десять годков назад, когда татары крымские всю Русь пожгли, а ногайцы, – он кивнул на шатры степняков в отдалении, – вот эти вот, им помогали?

– Дрался я с ними, – разом став хмурым, злым, ответил посол. – Страшно дрался. Всех хотел перебить. До единого! Сюда, до Волги, добраться, до Каспия, а потом и до Крыма. И жён их, и детей – всех хотелось вырезать. Всё сжечь – дотла! Потому что видел я, как Москва горела в том году, видел, сколько полону нехристи уводили. Всё видел, Соловей.

– То-то и оно, сын боярский. И не суди строго, что смотрю я косо на эту сволочь.

Василий Пелепелицын тоже взглянул на стан ногайцев.

– Ну так на следующий год, при Молодях, мы им припомнили. Под знамёнами князя Воротынского да князя Хворостинина. А потом через всё Дикое поле гнали. Днями гнали! Никого не щадили. Дали бы волю – и до Крыма бы дошли. Нам бы тогда рати побольше – извели бы их корень… Но язык всё же не распускай, Соловей, – уходя, наказал он.

Главное – дело шло. Матёрые работяги валили лес, обрубали ветви. Подгоняли брёвна друг к другу. Делали зарубки на брёвнах и крепко стягивали их верёвками. И сколачивали другими брёвнами поперёк, чтобы крепче были, не рассыпались под лошадьми. Стёпка Пчёлкин передавал приказы старшего – Соловья. Русский посол улыбался, глядя на работников. Сил мужики не жалели – старались на совесть. Ногайский посол смотрел на них с непроницаемым лицом: он не любил и презирал этих людей. Пухлый водитель персидского каравана в пёстром халате и чалме, при ятагане у широкого пояса, тоже с неприязнью морщился, глядя, как раздуваются мускулы на крепких торсах мужиков, как ловко и легко взлетают топоры в их тяжёлых руках и опускаются так неистово, точно головы рубят. Тут же в котлах мужики варили пшено и сало. Ох, приглядеться бы тогда Василию Пелепелицыну к этому простому, но такому вкусному и сытному блюду! Ох, приглядеться бы! Непростым оно было – знаменитым! И не где-нибудь, а на русских окраинах. И, конечно, мужики варили уху! Рыбы-то было вдоволь: закинь разок сеть – и вот уже все сыты. Ногайцы ели конину. Лошади послабее всегда, в любом переходе спасали желудки и жизни степняков! А лошадей за армиями кочевников всякий раз шло великое множество.

К концу третьего дня флотилия была готова. Десяток плотов томился у берега. И лодок уткнулось носами в золотой песок десятка полтора.

– Как и обещали, барин, – сказал рыжий, по прозвищу Соловей. – Три дня. Милости просим в дорогу!

Солнце уже садилось, алым клубком горя за тёмными заволжскими лесами, расплывалось рыжим огнём по реке. Темнота быстро сгущалась над водой.

Ногайский посол Хасим-бек подъехал к русскому послу.

– Не дело это – сейчас переходить реку, – сказал он. – Не дело ночью оказаться на том берегу. Потеряемся все!

– Казаков боишься? – усмехнулся Пелепелицын.

– Не боюсь – опасаюсь, – зло зыркнув глазами-щёлочками, ответил тот. – На меня большая честь возложена – письмо вашему государю доставить. Мир между нами сохранить. Убьют меня – Урус не простит это белому царю. Сам знаешь.

– Разумно, – кивнул Пелепелицын. – Поплывём на рассвете! – бросил он своим кораблестроителям. – На зорьке поплывём…

– Как скажешь, барин, – развёл руками Соловей, внимательно слушавший разговор двух государственных мужей.

В эту ночь, как и в предыдущие, ногайцы расставили охрану. По периметру лагеря горели яркие костры. Через каждые четыре часа стража менялась. Бухарский караван ночевал в центре, от греха подальше. Но слишком большим было войско под руководством Пелепелицына и Хасим-бека – кто нападёт на такое? Каким числом супротив встать надобно?

Нет в округе такой рати и быть не могло.

Едва небо стало светлеть, пошли окрики сторожевых по войску. Сотни людей зашевелились у потухших костров. Распевавшиеся в предрассветной тишине птицы испуганно вспархивали из деревьев. Войско поднималось. Оживал и бухарский караван. Василий Пелепелицын окунулся в реку, быстро облачился в ратную одежду. Стоя на обрывистом берегу, он смотрел на ту сторону. Там, от правого берега Волги, открывался путь на Москву, с левого берега – на Азию и Камень. В этих местах Волга широким водоразделом шла между двумя мирами – русской цивилизацией и ордынской вотчиной. А дикой степной стороне не было ни конца, ни края! Большие и малые ханства раскинулись там, и одна была радость русскому человеку, что эти азиатские государства никак не могли договориться друг с другом.

А левый берег уже бурлил. Наспех ели ногайцы вяленую конину. Запивали чаем.

Мужики, поднявшиеся прежде ордынцев, с особым любопытством наблюдали за ногайской ратью. Теперь им предстояло переправить степняков за великую реку. Злые искорки то и дело вспыхивали в глазах русских. Ненавидели они лютой ненавистью это племя грабителей и насильников, беспощадных разрушителей своего мира, злой саранчой набегавших на Русь. Сама человеческая природа разделила два племени: славян – людей, которые не могли жить без пашни, без городов, вся жизнь которых была нацелена на созидание, возделывание мира вокруг себя, и кочевников, перекати-поле, которые, как паразиты, существовали так, как существует саранча: набегами, обиранием одной земли и переходом в землю другую. Два этих племени никогда не смогли бы ужиться рядом, потому что вторые всегда думали бы только о том, как, ничего не делая, проехаться на горбу у первых.

Но слишком много беды и горя принесли степняки славянам. Слишком часто, нападая великой тьмой, они были сильнее! И жестоко платили за сопротивление своей воле. Поэтому, глядя на азиатов, русские научились умирять свою ненависть, скрывать свои истинные чувства. Так завещали им отцы и деды, чтобы выжить. Самим оставить потомство.

– Как повезёшь? – спросил Пелепелицын рыжего командира флотилии, вставшего за его спиной и не смевшего окликнуть царского посла, ожидавшего, пока тот сам не решит заговорить.

– Да знамо как, – пожал плечами Соловей. – Поначалу твоих косоглазых на лодках – всю твою степную рать бесовскую, – усмехнулся он. – Плоты-то помедленнее пойдут, раз этак в пять, а то и в десять. Пусть они на той стороне своих жеребцов и ждут. А потом и ловят их. Затем плоты на нашу сторону вновь переправить надобно будет. Да только опять их снесёт – вверх возвращать придётся. А вторым заходом караван и посольство отправим. На весь день переправа растянется. Как, государев человек, сгодится так?

– Сгодится, – кивнул Пелепелицын. Он заглянул в глаза рыжему с серьгой в ухе. – Да скажу в который раз, Соловей: попридержи язык. Мой тебе совет. Услышат ногайцы – отрежут.

– Попридержу, боярин, да только самый чуток, – откликнулся тот.

Пелепелицын и посол Хасим-бек дали приказ грузиться. Командир конницы Нарыс-Урум, разъезжавший на приземистом мускулистом скакуне по рядам своих воинов, молчал, а потом вдруг негодующе взорвался:

– Нехорошо это – войско делить, Хасим-бек! Совсем нехорошо! – он то и дело бросал недобрые взгляды на Пелепелицына. – Как же так? Мы на том берегу останемся, а ты здесь?

– Посол Василий Пелепелицын, царёв слуга, князю Урусу слово дал, что охранит нас в случае беды, – взглянул на царского вельможу ногайский посол. – Так, сын боярский?

– Так, Хасим-бек, так, – кивнул русский посол.

– Вот пусть и держит своё слово, – следом кивнул и ногаец.

– А голову положишь, посол, за свое обещание? – негодующе спросил Нарыс-Урум у русского посла.

– И голову положу, если будет надо, – ответил тот.

Командир ногайской конницы хлёстко ударил плетью по крупу своего коня и помчался вдоль первой выстроившейся сотни.

Маленькая армия нашла пологий склон. По команде степняки стали загонять на первые плоты лошадей. Те упрямились, точно готовились к страшному испытанию, но шли. На каждом плоту разместилось лошадей по двадцать. И по нескольку ногайцев на каждый плот – охранять своих боевых коней. Грести взялись русские мужики: от ногайцев в этом деле было мало проку.

– Только бы не перепугались, не рванули за борт, – покачал головой один из русских ратников.

– У них кони послушные – не должны, – откликнулся Пелепелицын. – Вот только течением наши плоты далеко унесёт. Ну так ничего не попишешь!

Куда проще было с ногайцами: их усадили в лодки. В эти летние дни Волга текла спокойно, волны не перебивали друг друга, так что по десять – пятнадцать человек легко забралось в каждое речное судёнышко. Ненавистная свинцово-синяя гладь открывалась степнякам. От большой воды веяло смертью. Вольным русским духом, звериной казацкой злобой. Ну так что тужить? Чего лишнего думать? Налегай на весла – и через часок будешь на той стороне!

– Соловей, можно я с тобой? – на берегу горячо попросился Стёпка Пчёлкин.

– Я тебе дам со мной! – зыркнув в сторону Пелепелицына, серьёзно цыкнул тот. – Спятил, Стёпка? Жди нас на этом берегу: ты своё дело сделал! Всех облетел, рыбачок? И ты вот что, как только отойдём, беги отсюда! Понял?

– Ага, – хлопая глазами, кивнул Стёпка Пчёлкин.

– Понял, спрашиваю? – грозно повторил Соловей.

– Да понял я, понял! – ответил светловолосый паренёк.

И когда Пелепелицын остановил на них подозрительный взгляд, Соловей нарочито легко добавил:

– Передохни, Стёпка! День только начинается! Разгорается только денёк-то!

– Ну что, Соловей, плывёте? – окликнул его Василий Пелепелицын.

– Плывём, сын боярский! – зычно ответил рыжий мужик Соловей. – В тесноте да не в обиде, – приговаривал он, сам усаживаясь за весло головной рыбацкой лодки, где уже сидел на носу грозный и недоверчивый Нарыс-Урум. – Всех перевезём, никого не забудем!

И вот уже с десяток лодок отчалило от берега и пошло на ту сторону. Стёпка Пчёлкин, приставив ладонь к глазами, наблюдал за неповоротливой флотилией. Течение сносило лодки, но куда сильнее на лёгких волнах оно уносило тяжёлые плоты, неуклюжие, неповоротливые, которые преодолевали поперечное расстояние с большим трудом! Лошади жались друг к другу, задирали головы и ржали; ногайцы крепко держали уздечки и покрикивали на животных. Сидя в седле, Василий Пелепелицын смотрел на степное войско и мял подбородок. Вспомнив слова рыжего Соловья, и сам подумал: «Эх, кабы всех ворогов взять бы вот так да на середину Волги – вот была бы потеха! Сдюжила бы река! И Господь бы простил!»

Предводитель персидского каравана в пёстром халате, чалме и при ятагане, в окружении охраны и купцов, тоже взирал с берега на своих защитников-ногайцев. Далеко теперь они были! По утренней глади всё дальше от левого берега Волги уходили лодки – и с плотами, на которых теснились лошади, их разделяло всё большее расстояние…

Но и на этом берегу осталось довольно бойцов. Три десятка русских воинов, ещё два десятка ногайцев с послом Хасим-беком и человек тридцать туркмен, охранявших богатый караван. А была ещё и прислуга, погонщики верблюдов…

Лёгкий утренний туман поднимался над водой. Десятки вёсел шумно вырывали пригоршни воды и вновь уходили вглубь. Слева осталось устье реки Самары, впадавшей в Волгу, и большой остров, разделявший Самару на два рукава. Перед ногайцами, крепко вцепившимися в борта лодок и опасливо глядевшими на воду, разрастался правый берег Волги – серый и безмолвный в утренней дымке. Становилась всё четче прибрежная полоса песка, обрывистый берег над ним и густой лес, подходивший близко к обрыву.

Командир конницы Нарыс-Урум сидел на носу плывшей впереди других лодки и пристально смотрел на чужой берег: сюда, на правобережье, они если и ходили, то раз в несколько лет, и большим войском. Грабить, убивать, брать полон – и с добром возвращаться назад. На Каспий!

– Отчего мы не плывём за нашими плотами вниз? – спросил Нарыс-Урум у налегавшего на вёсла Соловья. – Зачем так отстаём?

– Так нам тогда против течения возвращаться надо будет, – ответил рыжий с серьгой в ухе. – А времечко дорого. Да и что зазря силы тратить? Вы вдоль бережка сами и пройдёте, а мы за добром бухарским поплывём. Нам ещё два раза – туда и обратно. Или не так?

Пронзительно скрипели уключины, вздувались узлы мышц на руках и плечах Соловья, и нежные всплески убаюкивали острый слух степняков.

– Так, русич, так, – кивнул Нарыс-Урум.

И вот уже Волга осталась позади. Лодка начальника конницы первой и уткнулась в прибрежный песок. С великим облегчением ногайцы стали выбираться из утлых рыбацких судёнышек. Земля – вот их стихия! И, конечно, всех интересовали плоты с лошадьми, чьё жалобное ржание так и летело по великой и всё ещё спавшей реке. Плоты пока были на середине Волги: их заметно относило течением.

Две с половиной сотни ногайцев выбрались на берег.

– Ну так что, господин, отпускаешь ты нас за товарищами вашими? – не выходя из лодки, спросил рыжий Соловей. – За послом вашим?

– Плыви, – сказал Нарыс-Урум. На берегу он почувствовал себя увереннее. – Да поторопись, мужик!

– Даже не беспокойтесь, – переглянувшись с товарищами, ответил Соловей. – Туда и обратно! Ветерком!

И рыбачьи лодки быстро отчалили от берега и стали уходить по реке к противоположной стороне, чуть забирая влево, против течения. Работая вёслами, Соловей всё глядел на берег, на ногайцев, и вдруг сказал:

– Прощайте, степнячки, дьяволово отродье, прощайте… – И как же загорелись глаза Соловья, когда он увидел то, чего никак не могли увидеть ногайцы. – Глянь, Вороной, – окликнул он товарища, – сейчас потеха начнётся! Ой, начнётся!

Они отпустили вёсла и поднялись, широко расставив ноги от борта к борту. Другие лодки тоже приостановили бег по воде. Оклики покатились от одного судёнышка к другому. Все смотрели в одну сторону. Лес над обрывистым берегом, который они только что покинули, точно ожил. Из него, утреннего, серого, мрачного, тенями выходили казаки. Соловей и Вороной до рези в глазах всматривались в эту зловещую картину. Смотрели и улыбались. Казаки были вооружены пищалями и саблями. Иной держал две пищали сразу. До поросшего зеленью края им оставалось всего несколько шагов. Вторые пищали казаки укладывали у ног, а сами уже тянулись к краю обрыва…

Две с половиной сотни ногайцев были готовы к походу.

– Идём вдоль берега, – сказал своим сотникам Нарыс-Урум.

И тут смертельная опасность волной ударила по ногайцам. Так бьёт в лицо путника порыв ледяного ветра. Нарыс-Урум поднял голову к обрывистому берегу, поросшему зеленью, подняли головы на тревожный шум и другие степняки. На них сверху, вдоль всего берега, глядели бородатые физиономии разбойников, и зорко сверху вниз смотрели пищали – чёрные жерла стволов. Гнев и ужас отразились в глазах ногайцев.

– Вот и конец твой пришёл, сучий сын, – легко бросил один из бравых казаков Нарыс-Уруму. – Чёртово отродье!..

Этого казака ногаец рассмотрел хорошо! В глаза начальнику конницы глядел загорелый бородатый детина – злой и весёлый, одетый, точно князь, в лёгкий изумрудный парчовый кафтан и алую шапку, с огромной золотой серьгой в ухе. Смерть свою увидел в этом человеке сын привольных каспийских степей!..

– Шайтан! – хватаясь за рукоять кривой сабли, только и успел хрипло выкрикнуть Нарыс-Урум.

Выстрелом из пищали командиру ногайской конницы снесло пол-лица. К бою степняки готовы не были: слишком неожиданной вышла роковая встреча! Более сотни прицельных выстрелов прогремели почти одновременно, уложив ровно столько же врагов. Отбросив первые ружья, казаки подняли вторые – и уже через считаные секунды вновь задымились фитили. Казаки подбивали мечущихся вдоль берега ногайцев так, как охотник бьёт куропаток. Степняки хватались за луки и мечи, но падали, отброшенные выстрелами, в воду. А разбойники искали новые жертвы. Это была настоящая бойня. Кровавая, безжалостная, справедливая! После огневой атаки на песчаном волжском берегу осталось не более полусотни ногайцев, разом потерявших волю к борьбе. Кровь убитых и смертельно раненных растекалась по воде, спокойный прибой подхватывал её и выплёскивал на берег. Ногайцы и готовы были сдаться, но куда там! Вытаскивая из ножен кривые сабли и длинные черкесские ножи, казаки уже прыгали на песок, чтобы устроить долгожданную лютую резню…

Левый берег вздрогнул от отдалённой пальбы. Эхо выстрелов неслось через Волгу. Все – и русские воины, и ногайцы, и бухарцы – бросились к берегу. Всем было ясно: за том берегу засада! Там идёт бой! Но поскольку палили ружья, да палили на всю проснувшуюся реку, а у ногайцев ружей не было, то становилось ясно: казаки! Дождались своего часа! Подстерегли добычу!..

– Неужто перехитрили? – сжимая рукоять сабли, шептал Василий Пелепелицын. – Обошли, разбойники… Где Стёпка? – завертел головой посол. – Где, сучий сын?! Он же всё знал!

Но паренька и след простыл. Смертельно бледный, командир бухарского каравана мял пухлые кулаки и, кажется, готов был упасть на колени и разреветься. Но что он терял в случае беды? Добро! А вот сыну боярскому Василию Пелепелицыну будущее виделось совсем худым. Для него, русского посла, это была катастрофа. Всё рушилось – все его посольские планы! И все надежды русского царя на большой мир с Ногайской Ордой! Долгожданный, необходимый, спасительный мир! Ногайцы должны были оставаться неприкосновенны!

А что теперь? Всё шло прахом, всё…

Все теперь стояли вдоль берега и смотрели за реку. Даже постовые сбежались к обрыву. Чего теперь уже терять? Остатки ногайцев, обступившие Хасим-бека, рычали от бессилия и злобы. А сам Хасим-бек то и дело с ненавистью поглядывал на Пелепелицына:

– Ну что, сын боярский, сдержал ты своё слово?!

Ответа у Василия Пелепелицына не было. Не сдержал он слова! Обманул! Не от лукавства – от недоумия!

– Надо, надо мне было с ними плыть! – только и твердил посол. – Ой как надо было!

– Тогда и тебя, Василий Степанович, положили бы вместе с нехристями, – ответил ему ординарец. – Можешь даже не сомневаться…

Но оказалось, что худшее было еще впереди.

– Василий Степанович! – окликнул командира один из его ратников. – Сзади! Засада! Господи Боже!

Ту обширную местность, которую занимал их лагерь, обступал неприятель. Второй отряд казаков сотни в три растянувшимся пешим строем упрямо двигался на них от реки Самары. Одни казаки держали на изготовке пищали, другие были вооружены луками. Третьи шли с саблями наголо. Дай казаки-пищальники залп одновременно, то все – и ногайцы, и бухарцы, и русские, – кто тут был, повалились бы, а кто покатился бы с крутого берега вниз, в песок. Ногайцы переглядывались, стаскивали с плеч луки. Бухарская охрана вытащила мечи.

– Эй! – высоким голосом пронзительно выкрикнул горластый молодой казак. – Клади оружие! А не то смерть примите лютую! Все клади! И с коней сходи! А не то положим! Всех положим!

Казаки подходили ближе. Двести шагов, сто. Пёстрое воинство, вооружённое до зубов, только ждало команду. Пелепелицын всё понял разом. Сосновый остров разделял реку Самару надвое. За ними следили, наверное, давно, когда они шли ещё вдоль русла Самары, может, от её истоков. Ведь такому войску нужно было много воды – сам Бог велел продвигаться вдоль реки. Да и Самара не дала бы им заблудиться – вела к Волге! Но следили с другой стороны реки. Именно там, на Сосновом острове, и прятались казаки. И были у них только струги, ведь никто не слышал конского ржания. Они тихонько обогнули остров, доплыли до этого берега, вышли и поднялись по круче. Да что теперь гадать, как это было!

– Что делать будем? – спросил у Василия Пелепелицына один из его товарищей.

– Да, что теперь ты будешь делать, сын боярский? – спросил Хасим-бек. – Самое время вспомнить о своём обещании моему князю! Самое время…

«Воевать с казаками – гиблое дело, – шептались русские ратники. – Да их и больше в три раза! Куда нам? Все поляжем! Да и свои они…»

Посол Василий Пелепелицын пришпорил коня и вылетел вперёд, затем осадил скакуна. Потянул из ножен саблю. А казаки-разбойники уже были рядом. Посмеивались. У большинства в ушах сверкали золотые серьги. Они готовы были и дружбу предложить на своих условиях, и смерть посеять.

– Не балуй, командир! – сказал чернявый казак в заломленной шапке, в чёрном камзоле, расшитом серебром. В глаза бросалась его чёрная, как смоль, лопатообразная борода. Он шагал, окружённый отрядом самых сильных, самых хорошо вооружённых воинов. – Это ж не твоя война! У нас с этими бесами свои счёты! Кто ты таков, что с ними дружбу водишь?