Джорджетт Хейер
Убийства на Чарлз-стрит. Кому помешал Уорренби? (сборник)

– Что за человек был этот Сэтон-Кэрью, чем зарабатывал на жизнь?

– Хотел бы я сам это знать! – воскликнул Тимоти. – Сколько раз я задавался тем же вопросом. Думал, люди этой породы давно перевелись. Ума не приложу, как в наши нелегкие времена можно жить праздным джентльменом, без видимых средств к существованию. Обитать в привилегированном месте, хорошо одеваться, разъезжать в мощном автомобиле, посещать скачки, премьеры опер и балетов, быть принятым в аристократических домах! Женщины чаще всего были от него без ума, мужчин он обычно раздражал. К ним, – оговорился Тимоти, – мы не станем причислять тех, кого вежливости ради назовем «мальчиками». О мертвых либо хорошо, либо ничего. Мелхиседек!

Запрыгнувший ему на колени кот выгнул спину под ласкающей ладонью, дважды развернулся и, громко урча, уселся на свой хвост.

– Вы назвали бы его джентльменом, сэр?

– Скорее невежей высокого класса. Знаю, что вы имеете в виду, и ответ утвердительный. Неизвестно, какая альма-матер имела честь его взрастить, но если Сэтон-Кэрью не обладал редчайшей способностью все схватывать с пол-оборота, то это было одно из достойных учебных заведений. Ни разу не слышал, чтобы он упомянул каких-нибудь родственников, и сам никогда не встречал других носителей его фамилии. Казалось бы, человек с такой громкой двойной фамилией должен иметь по всей стране уйму кузенов! Так нет же! Но будем к нему справедливы, в этой фамилии не было военной приставки. Мне всегда недоставало в нем именно ее. Что еще вам рассказать? Или я уже достаточно наклеветал?

– По-моему, вы его недолюбливали, – заметил Хемингуэй, подмигнув.

– Полагаю, человек вашего ремесла должен обладать развитым инстинктом, – промолвил Тимоти. – Верно, недолюбливал. Вообще говоря, я симпатизирую его убийце, хотя не скажу, что одобряю удушение людей, пришедших поиграть в бридж. Это как-то нарушает гладкое течение мирного вечера.

– Если не возражаете, сэр, я назову вас хладнокровным молодым дьяволом! – заявил Хемингуэй. – Если возражаете, то я, конечно, возьму свои слова обратно, но в голове у меня они останутся. Следующий мой вопрос – деликатный. Кто такая миссис Хаддингтон?

– Здесь мне, как и вам, старший инспектор, остается лишь гадать. Вдова со средствами, пролезшая в свет полтора года назад. По словам моей матери, раньше свет о ней ничего не знал. Утверждает, будто долго жила за границей. Очевидная причина ее проникновения в свет – красавица дочь. Как у нее это вышло, одному богу известно. Ее не назовешь привлекательной особой, правда?

– Может, ей помогли деньги?

– В немалой степени. Но деньги не сделали бы миссис Хаддингтон вхожей в те дома, где я ее видел. Говорят, ее поддержала леди Нест Паултон. Они вроде близкие подруги – вот вам еще один повод для удивления. Не сказать, чтобы леди Нест была такой уж разборчивой, но обычно она покровительствует знаменитостям или очень забавным персонажам, а вовсе не сомнительным и тусклым вдовам с красивыми дочерьми. Деньги ее не заинтересовали бы – у мужа их куры не клюют. Желания поддерживать дебютанток она тоже не проявляет. Но весной представила Синтию Хаддингтон в свете и устроила для нее бал.

– Расскажите мне побольше об этих Паултонах, сэр. Начнем с леди Нест. Не та ли это леди Нест Эллербэк, чьи девичьи фотографии красовались во всех газетах?

– Она самая, дочь Грейстоука. В двадцатых годах она вела бурную жизнь. Эдакая Невинная Венера! Неплохо сохранилась, хотя возрастом годится мне в матери. Неугомонная, настоящая афинянка – постоянно в поисках новизны. Паултон – крупный бизнесмен. Его я почти не знаю. С виду спокойный, невзрачный. На приемах своей жены бывает редко. Не хочу сказать ничего дурного, просто деловой человек, постоянно летает в Штаты, на континент, еще куда-то.

– Сэтон-Кэрью был другом леди Нест?

– Да, ну и что с того? На приемах он был нарасхват, хозяйки в нем души не чаяли.

– Вы не преувеличиваете, сэр?

– Нет! Если вам кто-нибудь скажет, что она называла его «дорогой Дэн» или «милый Дэн», не обращайте внимания: меня она называет «Тимоти, мой барашек», и в этом нет ни малейшей провокации. Такая у нее манера. Что-нибудь еще?

– А доктор Уэструтер? – произнес Хемингуэй.

– Столп Харли-стрит. Из тех докторов, которые называют пациенток «миледи» и прописывают им прием бокала шампанского и бутерброда с икрой ежедневно в одиннадцать утра.

– Откуда вам известно? – удивился Хемингуэй. – Только не говорите, что от леди Харт, потому что ее я отлично помню, и если она зачастила к модным докторам, то все, что я могу сказать по этому поводу, – за тринадцать лет она сильно изменилась.

– Она совершенно ни при чем! Источник иной – из старой гвардии, и не с приема миссис Хаддингтон! Можете представить Уэструтера в роли главного подозреваемого? Сногсшибательная версия!

– Нет, не могу, хотя, согласно показаниям, он отправился в гостиную из библиотеки, чтобы объяснить задержку в игре.

– И по пути задержался, чтобы задушить Сэтона-Кэрью? Зачем?

– Он говорит, что прежде ни разу с ним не встречался.

– Какая стремительность! Управиться за долю секунды! А как насчет сэра Родди? Это ведь он обнаружил тело. Вот вам и ниточка!

– Когда вы путались у меня под ногами в деле Кейна, сэр, – резко произнес Хемингуэй, – вы, может, и сводили меня с ума, но тогда, по крайней мере, относились к происходящему серьезно, а не как к фарсу! Я не говорю, что от вас не было проку, потому что он был, но вижу, что мне пора уходить!

– Не надо! – взмолился Тимоти, насмешливо вытаращив голубые глаза. – Вы из-за звонка в дверь? Нет, сидите! Я велел Кемпси говорить, что меня нет. Все равно в это время могут наведываться одни коммивояжеры. А вообще-то я нарасхват!

Но он ошибся. Раздались неуверенные шаги, и в комнату вошел, прихрамывая, Джеймс Кейн.

– Здравствуй, Джим! – воскликнул Тимоти, поднимаясь с кресла, к неудовольствию кота Мелхиседека. – Какое блестящее общество! Перед тобой твой старый друг сержант Хемингуэй, рядящийся ныне в личину старшего инспектора.

– Ты был на этом приеме? – вскричал Джеймс Кейн, швыряя на стол ту самую газету, что утром привлекла внимание старшего инспектора. – Какой же ты негодник, Тимоти! Ты сам достоин удушения! Ради бога, Хемингуэй, заприте его в камеру на Кэнон-роу и не выпускайте! Как поживаете? Не скажу, учитывая обстоятельства, что рад встрече с вами здесь, но все равно приятно видеть, что вы не постарели даже на день! Значит, мой чертов брат оказался одним из подозреваемых?

– Увы, сэр, вынужден признать, что так оно и есть, – ответил Хемингуэй, пожимая ему руку.

Глава 10

– Не станешь же ты утверждать, что все это уже попало в газеты? – недоверчиво промолвил Тимоти.

– Многое, – подтвердил Джеймс Кейн. – Ты не упомянут, но держу пари, мама догадается, что ты там находился.

Тимоти, взявший газету и с интересом читавший роковой абзац, усмехнулся:

– Мама не читает такого мусора! Если бы не твой предосудительный литературный вкус…

– Большое спасибо! Между прочим, это любимая газетенка нашей Нэнни! Умеет же она меня огорчить! «Смотрите, папочка, разве это не друзья дяди Тимоти? Я подумала, вам будет любопытно узнать, что про них написано». Еще как любопытно! Выкладывай худшее! И – кто такой Сэтон-Кэрью? Ты действительно во всем этом замешан?

– А как же! У меня нет алиби, этот тип мне не нравился, а тут еще серж… я хотел сказать, старший инспектор обзывает меня хладнокровным дьяволом! Так что перестань воображать, будто единственный в семье, кого можно заподозрить в жестоком убийстве, – ты! До чего мы докатились! Если что-то не позволяет нашему старому другу арестовать меня здесь и сейчас, то лишь непреложный факт, что проволокой для вешания картин я пользуюсь несравненно хуже, чем ножом. Кстати, это чудесное оружие наверняка найдется где-нибудь неподалеку. – Он огляделся. – Не скажу, что всегда держу его под рукой, но…

– Уверен, что не прямо под рукой, сэр, – заметил Хемингуэй и повернулся к Джеймсу Кейну: – С радостью остался бы и поболтал с вами, сэр, но не могу. К тому же вы пришли поговорить с мистером Хартом, так что я ухожу. Он не очень изменился: постоянно вспоминаю сигнализацию, которую он тогда установил перед вашей дверью!

– Негодный молокосос! – воскликнул Кейн, улыбаясь.

Тимоти проводил старшего инспектора до двери. Вернувшись, он застал единоутробного брата за набиванием трубки.

– Какими судьбами в Лондоне, Джим? – осведомился он.

– По делам. А теперь еще и это! – Кейн указал на газету. – Ты действительно в этом замешан, Тимоти?

– Вряд ли. Хотя я там находился.

Кейн с кряхтением чиркнул спичкой.

– Я полагал, что в нашей семье уже достаточно убийц.

– Нельзя с тобой не согласиться. Но этот не обязательно наш, семейный.

Приминая большим пальцем тлеющий табак в трубке, Кейн хитро покосился на младшего брата:

– У тебя к этому не просто праздный интерес, правда?

– Да, – смело ответил Тимоти. – Совсем не праздный. Девушка, на которой я намерен жениться, принадлежит, как и я, к числу тех, кто мог совершить преступление.

Джеймс Кейн продолжил возиться с трубкой. Наконец из нее показался дымок.

– Значит, все серьезно? Я слышал кое-что от матери.

– Это она подсказала тебе, что твой долг меня образумить? – Тимоти открыл еще одну бутылку пива. – Боюсь, Бьюла ей не приглянулась.

Джеймс взял у него полный стакан и поставил перед собой на каминную полку.

– Нет. Но не воображай, будто я готов безропотно проглотить все, что слышу от матери, ведь я знаю ее гораздо лучше, чем ты. Тем не менее ответь, ты уверен, что сам не совершаешь ошибку, старина?

После этих простых слов продолжать разговор было трудно, но Джейм все-таки постарался:

– Извини за глупый вопрос. Просто хотелось тебя предостеречь: не совершай поступки, о которых будешь жалеть всю жизнь!

– Ладно, не буду.

Кейн выпил пиво и предложил:

– Давай начистоту, Тимоти: только не мезальянс! Видит бог, я далек от вмешательства в твои дела, но, даже допуская, что мама сильно преувеличивает, вынужден признать, что этот брак не для тебя! Не боюсь показаться невежливым, главное, чтобы ты хорошенько подумал и не торопился. На кону не только твое будущее: не забывай о матери, да и об отце тоже!

– Вряд ли отец будет сильно обеспокоен, – заметил Тимоти. – Ему безразлично. Собственно, я всегда считал, что ты ему гораздо интереснее, чем я. Да, мама разочарована. Сначала ты женишься на компаньонке своей двоюродной бабки, потом я – на секретаре миссис Хаддингтон…

– При чем тут это? – возмутился Кейн. – Ну и что, что Пэт была компаньонкой тети Эмили? Она из хорошей семьи, у нее полно родни, и все, если хочешь знать, – люди достойного происхождения!

– Вот здесь я тебя переигрываю!

– Послушай, Тимоти…

– Нет, это ты послушай, Джим! Я очень люблю тебя, твою благородную супругу, ваших несносных отпрысков и то люблю! Ты – парень что надо, и я оплакиваю твою утраченную ногу, но…

– Иди к черту! – прорычал Джим.

– Буквально с языка снял, братец! Еще пива?

– Проваливай!

Тимоти наполнил стаканы.

– Неужели ты принимаешь меня за болвана, которого ничего не стоит переубедить, Джим? Я серьезно спрашиваю.

– Ты далеко не болван. Ты и раньше был крепким орешком, а теперь тем более.

– Да, я держусь. Но учти, если мама внушила тебе, что я влюбился в гибрид кинозвезды и авантюристки, то это неправда! Мне никак не удается добиться от суженой окончательного согласия. Да, я восхищен ее внешностью, но отдаю себе отчет, что на любом конкурсе красоты у нее не было бы никаких шансов.

– Вот оно что… – уныло протянул Джим. Он опустился в кресло и потянулся к Мелхиседеку, чтобы почесать его за ухом.

– Не сомневался, что ты поймешь. Ты сам отдал должное красоткам, пока не увлекся Пэт, которая по части внешности не выдержала бы сравнения ни с одной из них. Что ж, если тебе надоело изображать старшего брата, то можем продолжить. Если нет, лучше поговорим о погоде.

– Согласен, – буркнул Джим. – Продолжим.

– Рассказывать, собственно, почти нечего, – промолвил Тимоти. – В одном могу тебя успокоить. У нее плохие манеры, но она, несомненно, леди. Нет, черт, даже не так: женщина с хорошим образованием и воспитанием. О ее происхождении мне известно немного: мать – итальянка, отец – английский художник. Никогда о нем не слышал, он определенно оставил дочь без наследства, из чего заключаю, что художником он был неважным и бедным. Но при жизни обеспечивал жене и дочери более-менее достойную жизнь, что свидетельствует о кое-каких средствах – возможно, семейных, переставших поступать после его смерти. Когда умерла мать, Бьюла поселилась у дяди и тети по отцовской линии. По какой-то таинственной причине она с ними порвала и с тех пор зарабатывает на жизнь самостоятельно.

– Бьюла не объяснила тебе этот разрыв?

– Нет. – Тимоти пнул ногой дрова в камине и уставился на взметнувшееся вверх пламя. Потом он снова перевел взгляд на брата. – Я с тобой предельно откровенен, Джим.

– Отлично. Продолжай.

– Я бы предпочел замолчать, но представляю, чего тебе наговорила мать, поэтому лучше открыть истинную картину. В какой-то момент Бьюла перенесла потрясение. Не знаю, что это было, но с тех пор она замкнулась в себе. Она ужасно боится чего-то и прячет свой страх под внешней воинственностью. Похоже, маме от нее досталось. Она сказала тебе, что Бьюла – авантюристка?

– Не помню, что именно она сказала…

– Мы оба знаем маму! Если Бьюла покушается на мои деньги и будущий титул, то она добивается своих целей противоестественными способами! Отлично знает, что стоит ей дать согласие – и я уже завтра на ней женюсь. Однако Бьюла постоянно отвечает мне отказом.

– Почему?

Тимоти пожал плечами:

– Новый подход к авантюризму?

– Нет, она не авантюристка. Я ее такой и не считал: для авантюристки ты не такая уж лакомая добыча. Но вот что я думаю, Тимоти, хотя знаю, это тебе не понравится: похоже, Бьюла не та девушка, которую любящие близкие хотели бы видеть твоей женой.

– Мои любящие близкие…

– Знаю-знаю, все мы можем идти к чертям! Ты был откровенен со мной, и я отвечу тебе тем же. Эти строго дозированные сведения о происхождении мне не нравятся. Не хочу нести чушь об истинной любви и полном доверии, но настоятельно советую тебе не вступать в брак с особой, скрывающей свое прошлое и семью!

Тимоти помолчал и резко произнес:

– Хочу познакомить тебя с ней. Ты сегодня уедешь из Лондона или нет?

– Я остановился в клубе. Неужели я способен ринуться домой, когда ты оказался в щекотливой ситуации? – Это было сказано с нежной улыбкой.

– Ну и дурак! – отрезал Тимоти. – Какой от тебя толк?

– Могу, например, побывать в Беркшире и отговорить мать мчаться первым же поездом в Лондон!

– Беру назад все пренебрежительные эпитеты, которыми когда-либо тебя награждал! – вскричал Тимоти. – Ты – олицетворение силы, Джим!

– Брось! – отмахнулся неблагодарный брат. – Ты сказал, что твоя Бьюла тоже втянута в историю с убийством. Ты серьезно?

– Она знала Сэтона-Кэрью, терпеть его не могла, имела возможность убить его. Ну как, серьезно? Она под подозрением вместе с еще несколькими людьми, включая меня.

– Могла она это совершить? Я не спрашиваю, сделала ли. Допустим, не сделала. Но в женских ли это силах?

– Вполне, – ответил Тимоти. – Я знаю один-два верных способа отправить человека на тот свет, но перед этим они бледнеют. Я видел труп и понимаю, как все было сделано. Сила не понадобилась. Подними руку, я тебе покажу. Нужен носовой платок и вот эта линейка, больше ничего.

Он обмотал запястье Джима платком, продел под него линейку и дважды повернул ее.

– Больно! – вскрикнул Джим.

Тимоти вынул линейку из-под платка:

– Извини. Нужны считаные секунды, когда вместо руки – шея, согласен? Применили проволоку для вешания картин, купленную в тот же день Бьюлой по заданию миссис Хаддингтон и оставленную на полке в туалете. Все это не составляет тайны – полагаю, наш старый друг того же мнения. А как иначе, при такой умной физиономии?

– Хемингуэй? Он подозревает твою девушку?

– Старший инспектор явился сюда за сведениями о действующих лицах. Показательно, что про Бьюлу он меня не спрашивал – вероятно, догадался, что я заинтересованное лицо, или ему помешал твой приход. Если Бьюла в разговоре с ним талантливо изображала, как она умеет, моллюска, то теперь он полон подозрений. Я хотел принять участие в ее допросе, чтобы не дать ей повести себя опрометчиво, но она не позволила. Не знаю, что там действительно произошло. Когда все закончилось, я отвез ее к ней домой, но по дороге она не была склонна общаться, а я не настаивал. Сегодня днем я собираюсь побывать на Чарлз-стрит и кое-что разведать. Потом, если получится, приглашу Бьюлу поужинать в какое-нибудь тихое местечко, например в «Арманд». Присоединяйся к нам, Джим! Часов в восемь, форма парадная. Сам я буду там в любом случае.

– Хорошо, – кивнул брат, неуклюже вставая из кресла. – У меня деловая встреча с одним человеком за ланчем в «Савойе», но вряд ли она затянется. Если успею, то побываю днем в Чамфриз, попотчую матушку снотворным и вернусь.

– Я тебя подвожу! – виновато простонал Тимоти.

– Да. Как всегда. Считай, что я в нокауте. Скажу матери, что сам полюбуюсь на Бьюлу, это даст вам отсрочку. Но она захочет узнать мое мнение о ней, так что будь добр, приведи ее сегодня вечером! Твой рассказ меня встревожил, но все равно она лучше той блондинки, если верить маминому описанию!

– Господи, мать и про Синтию Хаддингтон пронюхала? Невероятно! Невинный флирт – а она тут как тут! Синтии Хаддингтон я ни к чему, она охотится за крупной дичью.

Это легкомысленное утверждение вскоре было опровергнуто. Днем явившись на Чарлз-стрит, когда миссис Хаддингтон, по его расчетам, должна была отдыхать, Тимоти был препровожден дворецким Фримби в гостиную, где застал в кресле у камина Синтию. У ее ног валялись газеты, прекрасное лицо выражало неудовольствие. При виде Тимоти Синтия вскочила и со смутившей его непосредственностью бросилась ему на грудь.

– О, Тимоти, слава богу, что вы пришли! – И она расплакалась.

Молодой Харт побледнел. Бедняжке определенно требовалось утешение, к нему он и прибег.

– Ну, не надо так переживать! – воскликнул Тимоти. – Возьмите себя в руки, Синтия!

– Это было так ужасно! – всхлипнула она, ничуть не обидевшись на бесчувственность кавалера.

– Согласен. – Он разжал ее руки и снял со своей шеи. – Но вы все-таки не плачьте, а то носик покраснеет. Лучше сядем, и вы расскажете мне о событиях, случившихся после вчерашнего вечера.

– Никаких событий! – пожаловалась она. – Это-то и страшнее всего. Все вокруг пугает. А тут еще мама не пускает меня в гости к Мэг, заставляет носить мерзкое черное платье, в котором я сущая ведьма, вылитая тетя Вайолет, спасу от нее нет, да и пудреница куда-то задевалась. Делать совершенно нечего, а по радио сплошь хоралы и учебные программы для военных, лучше умереть! Ну и, конечно, я страшно расстроена из-за Дэна, но никто меня не понимает, всем безразлично! Он бы не возражал, чтобы я ходила в гости, не то что родственники! Маме следовало бы отпустить меня, дать проветриться!

После этой тирады Синтия потащила гостя за руку к дивану, заставила сесть и опять разрыдалась, теперь у него на плече. Было невозможно определить, которая из бед в обширном перечне, пересказываемом пополам со всхлипами, больше всего ее удручила. Тимоти и не пытался разобраться, вся его энергия уходила на утешение. Синтия смущала его тем, что повисла на его лацкане. Плечо пиджака оказалось под угрозой пропитаться ее дорогой пудрой, и Тимоти смирился с необходимостью срочно отправить вещь в чистку.

Синтия лепетала, что если придется ходить в черном до самых похорон, то матери следовало бы купить ей новую одежду, а не посылать за скучной мисс Спеннимур, чтобы та перешила для дочери два платья из материнского гардероба. Даже ненавистная тетка Вайолет согласна: глупо носить траур по чужому человеку. Вероятно, любимую пудреницу стянула подлая горничная матери. Тимоти обязан согласиться, что она, Синтия, излишне чувствительна и огорчается по любому пустяку. Тимоти не уточнил, относит ли она к этой последней категории ужасное убийство старого друга. Он заверил, что ее чувствительность ни у кого не вызывает ни малейшего сомнения.

– О, Тимоти, вы такой милый! – заявила Синтия. – Я вас люблю! Думала, что с ума сойду, но стоило вам войти – и я почувствовала себя совсем по-другому.

У Тимоти волосы встали дыбом. Внутренний голос подсказывал, что глупо верить этим безыскусным речам, но мужской инстинкт запрещал предаваться излишним рассуждениям. Никогда еще он не бывал настолько рад, когда момент нежности бесцеремонно прерывался. Идиллию нарушило появление миссис Хаддингтон и ее сестрицы. Пальчики Синтии держали его лацкан уже не так крепко, что позволило ему оглянуться на вошедших. Осталось лишь оторвать от себя плаксу и проворно встать с дивана.

Не вызывало сомнения, что обе немолодые дамы имели возможность наблюдать трогательную сцену и теперь взирали на Тимоти с одобрением. Миссис Хаддингтон, волочившая за собой черный шлейф, с улыбкой протянула ему руку и промолвила:

– Как мило, что вы здесь, дорогой Тимоти! Знаю, никто не повлиял бы на мою бедняжку дочь лучше вас. Девочка безутешна, Дэн был ей как родной дядя!

– Вовсе нет, мама! – возмутилась Синтия.

– Вздор! А если не был, то напрасно, – вмешалась мисс Пикхилл. – Вы мистер Харт? Много о вас слышала и очень рада с вами познакомиться! Боже, дитя мое, вытри лицо! Гадость с ресниц испачкала тебе щеки. Нет, что будет с современными девушками? Стыдись, Лили, зачем ты позволяешь ей портить облик, дарованный Всевышним?

– Вы ничего не понимаете! – огрызнулась Синтия.

– Потому что не хочу! – ответила тетушка, смягчая резкость тона снисходительностью, с которой она взирала на это очаровательное создание, сломленное горем. – Я понимаю одно: ты замешана в отвратительном скандале! Я всегда знала, что этим закончится. Сейчас речь не о моих чувствах, хотя кровь не водица: я сообщила Брусли, что не смогу присутствовать на сегодняшнем собрании, и бросилась в Лондон. Мой бедный отец! Наверное, он переворачивается в гробу!

– Лорд Гизборо! – провозгласил из дверей Фримби, уподобившись Провидению.

– Ланс! – взвизгнула Синтия и, к облегчению Тимоти, метнулась на шею вновь прибывшему. – Вы – ангел!

– Синтия, дорогая! – предостерегла дочь миссис Хаддингтон.

Мисс Пикхилл схватила пенсне, прикрепленное длинной золотой цепочкой к специальной пуговке на ее впалой груди, и водрузила его себе на переносицу.

– Он! – неодобрительно изрекла она. – Тот самый молодой человек, о котором я наслышана? Ну-ну…

Ее тон свидетельствовал, что его светлости не следует рассчитывать на сочувствие. Но самолюбие Гизборо от этого не пострадало: он был так очарован и опьянен столь лестным для него поведением прекраснейшей девушки Лондона, что почти не заметил мисс Пикхилл. То, как стремительно исчез траур Синтии, ничуть не поколебало его восхищения. Считая по никому не ведомой причине, что в России траур отправлен в утиль вместе с другими бессмысленными условностями побежденной буржуазии, он выступил с пламенной речью. Ее суть сводилась к тому, что самым правильным для Синтии способом почтить память старого друга, которого постигла столь ужасная судьба, было бы немедленно нырнуть в омут разнузданных увеселений, предлагаемых Лондоном, – предпочтительно в его обществе.

– Молодой человек, – не вытерпела мисс Пикхилл, – вы несете вздор! Одно дело – избыточно горевать, и совсем другое – скакать по Лондону еще до того, как беднягу предадут земле!

Оригинальные воззрения каким-то образом сочетались у лорда Гизборо со впитанным с молоком матери почтением к буржуазным условностям. Поколебавшись, он уточнил:

– Приглашаю вас на спокойный ужин со мной и Трикси. Мы втроем, больше никого.

– Нет, милый Ланс, только не это! – воскликнула Синтия. – В Трикси я, конечно, души не чаю, но уж слишком она тусклая и вялая. Не хватало, чтобы она стала мне внушать, что мне понравилось бы жить в России, где непонятные люди обращались бы ко мне «товарищ» и где я все делала бы из-под палки и имела бы не больше денег, чем остальные. Мне это совершенно ни к чему, особенно сегодня!

– Ничего подобного! – оскорбился Гизборо. – У вас извращенное представление о коммунистическом государстве, вами владеют предрассудки и предубеждения…

– Не понимаю, почему ваши представления должны быть предпочтительнее моих! – возразила Синтия. – Вы же там не были, откуда вам знать? И вообще, это же смертная тоска – беспрерывно болтать о замшелой загранице, которая, наверное, в подметки не годится Англии!

– Это Англия не годится ей в подметки, – отозвался уязвленный Гизборо.

– А вот и нет! Пусть русские живут как хотят, но это же уму непостижимо, когда такие люди, как вы с Трикси, строите восторженные гримасы, стоит кому-нибудь обмолвиться о России, будто она – ваша религия! Будьте осторожны, вас того и гляди примут за русских. Какое падение, Ланс!

Глаза его светлости вспыхнули, он побелел. Было ясно, что при всем ослеплении Синтией он не станет безропотно проглатывать богохульство. Прежде чем с его дрожащих губ слетели подобающие серьезности случая слова, Тимоти поспешил откланяться. Миссис Хаддингтон не пожалела для него самой ослепительной улыбки, подчеркнув этим, что хорошо понимает его нежелание долго оставаться в обществе лорда Гизборо. Задержав руку Тимоти в своих ладонях, она промолвила:

– Учтите, вы здесь всегда желанный гость. Жду вас через день-два на неформальную встречу в узком кругу!

Он ограничился ничего не значащими фразами вежливости, избежав определенного ответа, попросил миссис Хаддингтон не вызывать звонком дворецкого и не провожать его вниз, после чего удрал, чувствуя себя оленем, чудом увернувшимся от наседающих гончих.

Сбегая вниз, Тимоти соображал, где искать Бьюлу. Стук пишущей машинки привел его в библиотеку. Войдя и бесшумно затворив за собой дверь, он радостно произнес:

– Привет, милая! Как ты сегодня?

– Тимоти! – воскликнула она. – Что ты здесь делаешь? Миссис Хаддингтон знает?

– Что я у тебя – нет. Надеюсь, она не крадется за мной по пятам. – Он наклонился и чмокнул Бьюлу в макушку. – Прекрасно выглядишь! Что делаешь?

– Сочиняю грубое письмо в шляпную мастерскую.

– То есть развлекаешься. Послушай, мое сердечко, ты надолго занята? Может, поужинаешь со мной?

– Вряд ли, хотя… Нет, лучше не надо!

– Я противоположного мнения!

Она неуверенно улыбнулась:

– Не напирай! Я не знаю, как быть, Тимоти!

– Не волнуйся, любимая, мы все обсудим в «Арманд». Лучше бы ты, конечно, не тянула с согласием выйти за меня замуж, это спасло бы меня от Хаддингтонов. Только что это адское отродье залило мне слезами весь пиджак, а старая карга-мамаша смущала меня неподобающим намеками. Дался же я им! В восемь часов – тебя устраивает?

Бьюла молча уставилась на клавиши машинки. Тимоти провел пальцем по ее затылку.

– Договорились?

Неожиданно она обернулась и обвила ему шею руками.

– Решено! – крикнула Бьюла. – Да, мне все равно! Я выйду за тебя!

Наградой ей стали удушающие объятия.

– Отлично! – сказал Тимоти. – Тогда – шампанского! Ничего, Джим не отвертится. Знаешь, мой брат сейчас в Лондоне и хочет с тобой познакомиться. Я позвал его в «Арманд».

Она высвободилась из его объятий.

– Наверное, он приехал отговорить тебя жениться на мне?

– Вовсе нет, дитя мое, успокойся! Он хороший парень, главное, будь с ним вежлива, и он благословит наш брак. А теперь мне лучше исчезнуть, а то меня застанут тут и обвинят в заигрываниях с тобой. Полиция больше не наведывалась?

– Пока нет.

– В случае чего будь повежливее и с Хемингуэем. Он тоже хороший парень и, главное, совсем не дурак, – предупредил Тимоти.

Через несколько часов ему в контору позвонил Джеймс Кейн:

– Тимоти, я уже вернулся. Все прошло в целом неплохо.

– Слава богу! Как они?

– Мать в порядке, у твоего отца опять приступ бронхита. Ты познакомишь меня с Бьюлой?

– Да, причем уже как со своей невестой.

– Неужели? Не зря я предупреждал мать, что все к этому идет.

– Что ты ей наговорил?

– Практически то же самое, что ты мне.

– Что?!

– Все хорошо, разве ты ее не знаешь? Достаточно только показать ей человека, нуждающегося в защите. Я не утверждаю, что она – сторонница этого брака, но готова подождать моего суждения о Бьюле. Более того, мать сказала, что если суждение окажется благоприятным, то она с радостью пригласит Бьюлу в Чамфриз на уик-энд, чтобы самой с ней познакомиться.

– Чудесно, Джим! Ты не представляешь, как я тебе благодарен! Сегодня шампанское за мной!

Благодаря, главным образом, приятным манерам Джеймса Кейна, а также поведению его младшего брата ужин прошел более-менее успешно. Бьюла стеснялась, говорила мало, зато прекрасно выглядела и, держа Джима на расстоянии, все же не проявляла враждебности. Он наблюдал за ней исподтишка и присудил ей весомые очки. Сам он питал пристрастие к блондинкам, но был готов отдать Бьюле должное. Ему понравились ее разлетающиеся ото лба волосы, изящные руки, трогательный затылок. Сначала его насторожил ее натянутый вид, но стоило ей улыбнуться – и вся она преобразилась. Кейн решил, что Тимоти покорила именно ее улыбка. Бьюла улыбалась редко, но уж когда это случалось, глаза переставали смотреть сумрачно и она делалась на несколько лет моложе. Голос имел приятный тембр, она не проглатывала гласные, но и не бубнила в нос, что, увы, пользовалось популярностью среди ее сверстниц. Чего ей не хватало, так это светскости и утонченного очарования, она не старалась придать беседе легкость, на обращенные к ней вопросы порой отвечала отрывисто. Раньше Кейн не мог представить, что его бойкого брата привлечет такая девушка, и на протяжении ужина он вновь и вновь задавался вопросом, что побудило Тимоти отдать сердце этой холодноватой и даже грубоватой особе. Но, увидев, как они с Тимоти смотрят друг на друга, он был сражен. Со значением этого пылающего взора нельзя было ошибиться: Бьюла по уши влюблена в Тимоти.

Когда подали кофе и ликер, Тимоти разглядел за дальним столиком своих знакомых, те поприветствовали его, и он отправился к ним перекинуться словечком. Бьюла решительно посмотрела Джиму в лицо и сказала:

– Простите, я не мастерица светской беседы. Наверное, вы не хотите, чтобы я выходила за него замуж?

Откровенный вопрос застал Джима врасплох. Собравшись с мыслями, он проговорил:

– Как на это ответить, скажите на милость?

– Ответ засчитан. Я не понравилась вашей матери.

– Если вы и ее огорошили подобным вопросом, то этому не следует удивляться.

– Я и не удивилась. Я ее не осуждаю. И вас тоже. Но я все равно стану его женой. Сначала отказывалась. Наверное, вы принимаете меня за дерзкую и расчетливую хищницу, но я действительно пыталась отговорить Тимоти. Не вышло! Жаль, что я не могу похвастаться выдающейся родней. Мать у меня простого происхождения, мои итальянские родичи вам вряд ли приглянулись бы. Семья отца считала его брак мезальянсом, и я вынуждена с ними согласиться. Семья решила, что он опозорил их звучное имя, и облегченно перевела дух, когда он переехал в Италию. Я прожила у людей из этой семьи полтора года и поняла, что лучше умереть от голода, чем провести с ними хотя бы один лишний день. Полагаю, наша неприязнь взаимна, и я больше не намерена с ними видеться. Теперь вы все знаете.