Джордж Генти
Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

– Я сказал Эсташу и Роже, чтобы они скорее окончили обед и осторожно вывели оседланных коней на окраину деревни, недалеко отсюда. В случае чего, нам стоит только выпрыгнуть из окна, и мы тотчас будем на конях.

– Хорошо сделал, Пьер, – сказал Филипп, снова усаживаясь за стол, между тем как Пьер стал за его стулом, как бы прислуживая ему.

Дверь отворилась, и два дворянина вошли. Не сняв, как принято, шляп, они уселись за стол и громко заговорили. Вдруг один шепнул что-то другому, а потом повернулся на стуле и дерзко посмотрел на Филиппа, который продолжал спокойно обедать.

– Кто вы, молодой человек? – спросил он поднимаясь.

– Я не имею обыкновения отвечать на вопросы незнакомых людей, – отвечал Филипп спокойно.

– Черт возьми, имеете ли вы обыкновение или нет, это мне безразлично, но вы должны отвечать. Теперь не такое время, когда можно ходить, не опасаясь расспросов. На вашем платье нет королевских цветов, и я хочу знать, кто вы?

– Так как я еду не в королевскую армию, а просто путешествую по своим делам, то не вижу основания надевать другое платье.

– Вы не отвечаете на мой вопрос. Кто вы?

– И не намерен отвечать: мое имя касается только меня.

– Ах ты, щенок! – вскричал, вспылив, дворянин. – Да я тебе уши надеру!

Филипп поднялся, удивив своего противника, принявшего его за юношу, своим высоким ростом и телосложением.

– Я не хочу с вами разговаривать, – сказал он, – ешьте ваш обед и дайте мне есть свой, потому что если дело дойдет до ушей, то вам надерут их раньше.

Дворянин схватился за меч, но Филипп быстро подскочил к нему и с такой силой ударил его в лицо, что тот как сноп свалился на пол. Товарищ его вскочил и выхватил пистолет из-за пояса, но Пьер изо всей силы так метко бросил в него тарелку, что она ему разрезала губы и выбила несколько передних зубов. В ту же минуту раздался выстрел, и пуля ударилась в стену. Когда ошеломленные неожиданностью и болью дворяне пришли в себя, Филипп и Пьер, успевшие тем временем выскочить в открытое окно, были уже на конце деревни.

Глава XVI. Богослужение в лесу

– Ты метко швырнул тарелку, Пьер, – сказал Филипп, когда они бежали по улице, – и, вероятно, спас мне жизнь.

– Я привык бросать метко, сударь; обед мой часто зависел от того, попаду ли я метко камнем в птицу… Ну и поднимут же они тревогу в гостинице!

– У нас еще довольно времени, – сказал Филипп. – Пока они еще ошеломлены, а потом им ведь надо вывести лошадей из конюшни.

– И тогда у них явится новая забота, – прибавил Пьер смеясь, – я велел Эсташу подрезать у их коней все уздечки у самых колец. Хороши они будут, когда сядут в седло! Ты подрезал у коней уздечки? – спросил он у Эсташа, когда они подбежали к своим лошадям.

– Как же! Да и ремни от стремян тоже.

– Великолепно! – воскликнул Филипп. – Они долго провозятся с этим, а мы тем временем будем далеко; только нужно ехать скорее. Потом мы можем свернуть на какую-нибудь проселочную дорогу.

Проехав с милю, путники наши оглянулись и на окраине деревни заметили несколько выезжавших верховых.

– Долгонько же они возились, пока исправили ремни!

– А кони их, кажется, и поесть не успели, – прибавил Филипп, – нам не стоит беспокоиться из-за этих господ, но все-таки лучше будет, если они потеряют наш след.

Доехав до леса, они поехали по тропинке, чтобы скрыть свой след. Там они наткнулись на ручеек, проехали по нему более мили, перерезав при этом дорогу, и затем выехали из леса.

– Если они и найдут наш след, – заметил Филипп, – то во всяком случае потеряют много времени, а быть может, и совсем бросят преследовать нас.

– Тем более, – прибавил Эсташ, – что знают, какие у нас хорошие кони. Один из них очень любовался ими.

– Как бы то ни было, а я думаю, что они будут нас преследовать, – сказал Пьер. – Это не такие люди, чтобы вынести и забыть такое оскорбление. Они употребят все меры, чтобы отыскать нас, и будут наводить справки в деревнях и гостиницах.

– И ничего не узнают, – ответил Филипп, – потому что мы будем избегать деревень. Ночью мы будем спать в лесу, благо погода теплая.

Проехав еще миль пять, путники наши остановились в лесу. Они всегда имели при себе немного пищи и вина, а также и корм для лошадей на всякий случай и могли избегать деревень.

Предоставив Пьеру расседлать и накормить коней, Филипп прошел к другому концу леса и осмотрелся. Он знал, что они недалеко от ла-Шатра, и не удивился, увидев внизу в долине город, в одной миле от леса. Вблизи из-за группы деревьев поднимались башни укрепленного замка. Местность была богатая и хорошо обработанная, все дышало здесь миром и благоденствием. «Ужасно, – подумал Филипп, – что в такой прекрасной стране люди не могут ужиться и режут друг друга Бог знает из-за чего!»

Наступили уже сумерки, когда Филипп вернулся к своим спутникам; те уже успели накормить коней и снова оседлать их. Из осторожности они не развели огня и, поужинав, завернулись в плащи и улеглись спать. Но только что Филипп успел заснуть, как Пьер осторожно разбудил его. Филипп вскочил в испуге.

– В лесу люди, – прошептал Пьер.

Филипп стал прислушиваться, и до слуха его донеслось из леса пение.

– Это гимн гугенотов! – сказал он. – Несомненно, они пришли сюда из города совершать богослужение. Пойдем посмотрим; только тише, иначе мы их испугаем.

Пройдя шагов триста, они очутились перед лужайкой, на которой собралось человек семьдесят или восемьдесят. На стволе лежавшего на земле дерева стоял священник и говорил им:

– Братья мои, мы в последний раз встречаемся здесь. Нас уже заподозрили, что мы собираемся здесь для молитвы, и наша жизнь находится в опасности. За мной уже следят в течение нескольких дней. И хотя я всегда готов жертвовать жизнью за дело Господне, но теперь не желаю подвергать вашу жизнь опасности. Если бы будущее было для нас безнадежно, я предложил бы вам остаться здесь до конца; но небо проясняется, и может случиться, что в скором времени по всей Франции будет объявлена свобода веры и богослужения. Поэтому лучше будет, если мы на некоторое время воздержимся от собраний. Даже теперь, быть может, мы в опасности!..

– Пьер, – прошептал Филипп, – сходи вот в ту сторону к опушке леса, и если увидишь что-нибудь тревожное, то скорее приведи сюда наших товарищей и коней.

– Не лучше ли сначала сходить за ними, и пусть они со мной идут на лесную опушку; иначе я рискую их долго искать.

– Хорошо, Пьер. Если ты услышишь шум, спеши сюда, а я пойду к тебе навстречу. Католики могут явиться не со стороны города, предполагая, что там гугеноты поставили стражу; поэтому, если заметишь, что кто-нибудь идет сюда, крикни громко – это предостережет этих людей, и они успеют разбежаться.

Целый час беседовал проповедник со своими слушателями, убеждая их быть твердыми в вере и с терпением ожидать лучших дней.

Филипп стоял от них шагах в двадцати и при лунном свете ясно видел лица собравшихся тут людей, исключая проповедника, который стоял к нему спиной. Судя по одежде, большинство гугенотов принадлежало к бедному классу, хотя трое или четверо были, очевидно, состоятельные горожане. На бревне, на котором стоял проповедник, сидела молодая девушка, лицо которой поразило Филиппа своей замечательной красотой. Она с благоговением слушала проповедь. Рядом с ней стояла молодая женщина, а шагах в двух за ней – мужчина в стальном шлеме и с мечом за поясом. Окончив проповедь, священник запел гимн, который тотчас подхватили все присутствующие. В это время Филипп услышал треск сучьев, но не с той стороны, куда послал Пьера. Громкое пение не позволяло ничего слышать. Вдруг раздался крик, и пение прекратилось.

– Я друг ваш! – закричал Пьер. – На вас идут люди из города.

– Разойдитесь, братья, – сказал священник спокойно, – но прежде я благословлю вас… Теперь пойдемте через лес и пройдем к городу с другой стороны. Госпожа Клара, я провожу вас в замок.

В эту минуту Филипп услышал невдалеке конский топот.

– Сюда, Пьер! – закричал он и побежал к нему навстречу. – Эй, молодцы, на коней! Готовьте оружие! – крикнул он своим спутникам, вскочив в седло.

В это время с другой стороны лужайки раздался крик: «Смерть собакам гугенотам! Бей их!» – и толпа вооруженных людей, предводимая двумя всадниками, выбежала на поляну и бросилась на безоружных гугенотов, еще не успевших скрыться. Гугеноты молча, без криков, без воплей, становились на колени, готовясь умереть без сопротивления, и лишь некоторые скрывались между деревьями. Священник громко запел гимн: «Врата небес отверзты», и к нему тотчас присоединились другие голоса. С дикими криками и яростным ревом набросились на них католики.

Филипп пришпорил коня и выскочил на поляну навстречу нападающим. Он тотчас убедился, что против такого числа врагов ни он, ни его трое спутников ничего не могут сделать, но он был в отчаянии при виде убийства беззащитных людей. Хотя такие сцены были в те времена весьма обычны во Франции, но Филипп теперь впервые присутствовал на подобном избиении гугенотов. Один из всадников, в котором Филипп тотчас узнал дворянина, в которого Пьер бросил тарелкой, поскакал к молящейся девушке. Стоявший за ней вооруженный воин встал между ней и всадником, но был тотчас же убит, и всадник поднял уже меч над головой девушки, как вдруг сам упал с лошади с простреленной головой. Другой всадник, очевидно, узнавший Филиппа, с криком бросился на него.

– Наконец-то я нашел тебя! – яростно вскричал он.

– Не торжествуйте раньше времени, – возразил Филипп, нанося удар, но меч его только скользнул по кольчуге противника. Однако Филишп улучил мгновение и нанес врагу такой сильный удар в шею, что тот упал с лошади с отрубленной наполовину головой. Тем временем Пьер и его спутники отогнали толпу черни, успевшей уже убить многих гугенотов.

– Дайте мне руку, сударыня, поставьте вашу ногу на мою и садитесь ко мне на коня, – сказал Филипп девушке, стоявшей около него. Пьеру он приказал посадить за собой женщину, сопровождавшую девушку, и затем они все четверо пробились сквозь толпу нападающих.

– Нам нужно ехать тем же путем, которым мы сюда приехали, – сказал Пьер Филиппу, – с той стороны идет другая толпа, чтобы отрезать беглецам путь.

Через минуту они уже выехали из лесу и увидели толпу черни, бежавшей через поля.

– Теперь нам нужно ехать назад, в ла-Шатр, – сказал Филипп. – Мы проедем теперь и мост и город – без препятствий, потому что те, которые могли бы помешать нам, останутся позади нас.

Так и случилось. Выехав из города, Филипп поехал тише.

– Сударыня! – сказал он девушке. – Я не имею чести знать вас, но позвольте вам представиться: я Филипп Флетчер, английский дворянин, сражаюсь за дело гугенотов под начальством адмирала Колиньи.

И он объяснил ей, какие обстоятельства привели его со спутниками в лес, где собрались гугеноты.

Рыдавшая почти все время девушка между тем несколько успокоилась.

– Мое имя, милостивый государь, – ответила она Филиппу, – Клара де Валькур. Отец мой находится при адмирале Колиньи. Он будет вам глубоко благодарен за спасение своей дочери.

– Я имею честь знать графа де Валькура; он находится при принце Наваррском, который удостаивает меня своим благоволением. Скажите, чего вы желаете? Отвезти ли мне вас обратно в замок?

– Я буду там беззащитна, милостивый государь, – ответила девушка. – Там теперь находится только небольшой отряд, который не может оказать долгого сопротивления. Посмотрите, теперь уже и поздно.

Филипп оглянулся и увидел огромное зарево, подымавшееся из-за рощи, окружавшей замок. У него вырвалось восклицание негодования.

– Я ожидала этого, – заметила спокойно Клара. – Наши владения находятся в Провансе; но отец мой думал, что здесь мне будет безопаснее, нежели там. Мы все время находились в хороших отношениях с горожанами, и они не преследовали наших единоверцев в последнюю войну. Но теперь здесь появились подстрекатели, а недавно несколько странствующих монахов проповедовали на базарной площади поход против гугенотов, упрекая народ в равнодушии к своей вере. Месяц тому назад один из преследуемых гугенотских священников пришел ночью в замок и там скрывался. Так как других священников здесь не было, то о нем было тайно сообщено всем гугенотам в городе, и в лесу начались собрания по два раза в неделю. Чем это кончилось, вы знаете.

У девушки не было в окрестностях ни родных, ни знакомых, у которых она могла бы найти приют…

– Я понимаю, милостивый государь, – говорила она, – что стесняю вас, но мы можем укрыться у какого-нибудь крестьянина, переоденемся крестьянками и попытаемся пробраться в Ла-Рошель. К тому же я хорошо езжу верхом и могла бы пробраться туда на коне.

– Об этом нечего и думать, – возразил Филипп. – Мы остановимся там, под той группой деревьев и обсудим этот вопрос.

Сойдя с коня, Филипп разостлал на земле свой плащ и предложил Кларе отдохнуть на нем со своей служанкой.

– Мы будем недалеко от вас, и двое из нас будут стоять на часах; значит, вы можете спать спокойно, – сказал он.

Вопрос о том, что делать с девушкой и ее служанкой, которые не могли бы перенести быстрого путешествия и вместе с тем мешали исполнению его поручения, сильно беспокоил Филиппа, который посоветовался об этом с Пьером.

– Я вижу только два исхода, – говорил он. – Первый – это отправить их в Ла-Рошель под охраной твоей и Эсташа. Второй же вот какой: ты должен сейчас же ехать, чтобы рано утром быть в Сент-Амбуазе. Там ты оставишь своего коня в гостинице, попросишь приготовить комнаты для своего господина, едущего в армию с отрядом, а затем в разговоре с конюхами и людьми разузнаешь, нет ли где поблизости замка гугенота или гугенотки. Тебе на это понадобится часа три. Будет ли успех или нет, но, разузнав об этом, ты затем скажешь, что едешь встретить господина и приведешь его в гостиницу. Дай хозяину крону в залог за помещение и за обед, который ты закажешь, и потом выезжай к нам навстречу. Мы выедем отсюда с рассветом. Удастся тебе узнать что-нибудь, мы свезем женщин в безопасное место, если нет – ты и Эсташ отправитесь с ними в Ла-Рошель. Не забудь достать пару холодных каплунов, бутылку хорошего вина и белого хлеба.

– Какого коня взять мне?

– Возьми Робина: он выносливее Виктора.

Робин уже кончил свою умеренную порцию овса и, когда Пьер подтягивал ему подпругу, посматривал кротко кругом, как бы удивляясь, что его снова хотят заставить работать.

– У тебя зато будет хороший корм в Сент-Амбуазе! – говорил Пьер, потрепав его по шее.

На другой день Филипп рассказал Кларе о поручении, данном Пьеру.

– Прекрасный план, – сказала она. – Мне следует скрыться где-нибудь, прежде чем вы отправитесь дальше.

Четыре часа спустя наши путники были уже в трех милях от Сент-Амбуаза в лесу близ дороги, чтобы не пропустить Пьера, который вскоре действительно показался вдали на дороге.

– Ну, Пьер, узнал что-нибудь? – спросил Филипп, выезжая к нему навстречу.

– Я нашел место, где госпожа де Валькур будет в безопасности. Это небольшой, но крепкий замок де-Ландр, в пяти милях отсюда в лесу, вдали от городов и больших селений. Сам граф де Ландр теперь в армии адмирала на западе, но супруга его здесь и при ней сорок человек для защиты замка.

– Отлично, Пьер! Графиня де Ландр, конечно, почтет себя счастливой принять госпожу де Валькур, отец которой теперь в той же армии, где и муж графини.

Не теряя времени, они направились к замку де-Ландр и, с трудом отыскивая путь, часа через четыре прибыли туда. Когда они выехали из лесу на поляну, посреди которой стоял замок, из замка послышался звук трубы, и мост подняли. Оставив спутников, Филипп один поехал ко рву. На зубчатой стене над воротами появилась дама, а бруствер заняли солдаты с копьями и ружьями.

Филипп снял шляпу.

– Милостивая государыня, – сказал он, – я из войска принца Наваррского, послан адмиралом Колиньи с важными поручениями. Мне нужно спешить. Между тем я имел счастье на своем пути спасти дочь графа де Валькура от смерти при избиении гугенотов около Шатра. Умоляю вас принять под свою защиту эту девушку.

– Я очень счастлива принять дочь графа де Валькура, о котором мне говорили много хорошего. Милости просим.

Графиня де Ландр встретила гостей в воротах замка. Она нежно обняла Клару де Валькур и настояла, чтобы Филипп со своими спутниками отдохнули в замке хоть полчаса. Немалую радость доставила ей весть, что гугенотская армия должна будет пройти близ замка для соединения с герцогом Цвайбрюкенским.

– Милосердый Бог послал вас мне на помощь как бы чудом, – сказала Клара на прощание Филиппу, – и пусть он защитит вас на вашем опасном пути. Мой отец поблагодарит вас при встрече с вами за мое спасение, а что я чувствую, того не выразить словами.

Ночевать путники остановились в небольшой деревне. Когда Филипп ужинал, вошел Пьер.

– Я думаю, сударь, – сказал он, – что для нас было бы лучше проехать дальше несколько миль.

– Зачем?

– На нас и хозяин гостиницы и все встречные смотрели слишком внимательно, поэтому я сказал Эсташу и Роже, чтобы они не снимали седел с коней; затем я осторожно проскользнул к открытому кухонному окну послушать, что там говорят; вот что сказал вошедший в кухню хозяин: «Жена, это и есть те люди, которых здесь искали три часа тому назад. Нужно дать знать в Шатр, а то, чего доброго, солдаты на самом деле сожгут наш дом, да и меня самого повесят, как угрожали. Жаль молодого человека, хотя он и убил двух дворян, но, вероятно, за дело; да ведь если не мы, так другие выдадут их, – ведь многим объявлено, что первому, кто известит об этих гугенотах, будет дана золотая крона». – «Посылай, если хочешь, – ответила жена, – а только я не хотела бы, чтобы у нас в доме проливали кровь, да и гугеноты нам ничего не сделали!» Вот я и решил сообщить вам обо всем, чтобы нам подобру-поздорову убраться из этой ловушки.

Глава XVII. Битва при Монконтуре

Филипп продолжал ужинать. Спешить было некуда, потому что до Невера было двенадцать миль, и оттуда не могли вернуться раньше, чем через четыре часа. Хозяйка гостиницы сама принесла следующее блюдо. Поставив его на стол, она серьезно посмотрела на Филиппа и сказала:

– Вы хотите ночевать здесь, сударь, но наше помещение очень бедно и неудобно. Послушайтесь моего совета и поезжайте дальше… Сегодня сюда приходили из города люди, разыскивавшие каких-то путешественников, очень похожих на вас, и они обещали награду тому, кто известит, где вы находитесь. Мне кажется, они замышляют зло.

– Спасибо вам за совет, и я последую ему, – ответил Филипп.

– Не говорите моему мужу о том, что я вам сказала, – продолжала хозяйка. – Он честный человек, но труслив, а в наши дни лучше не вмешиваться в такие дела, которые нас не касаются.

Часа два спустя Филипп приказал седлать коней и послал за хозяином.

– Я раздумал, хозяин, – сказал он, – и поеду дальше. Подайте мне счет. Вы можете приписать и за ночлег, потому что постель, вероятно, уже приготовлена для меня.

Филипп заметил, что хозяин обрадовался, хотя и не показывал виду. Через несколько минут лошади были готовы, по счету уплачено, и наши путники выехали на дорогу. Проехав мили две, они свернули в сторону и расположились на ночлег в лесу. Через два часа Эсташ, стоявший на часах, услышал на дороге конский топот, а минуту спустя несколько всадников галопом промчались мимо него по дороге от деревни.

Через несколько дней наши путники без особых приключений вступили в лагерь герцога Цвайбрюкенского, расположенный близ Везуля.

Филипп, отыскав офицера, говорившего по-французски, сообщил ему, что привез депеши от адмирала Колиньи, и его тотчас отвели к герцогу.

– Наконец-то я получу достоверные сведения, – сказал герцог. – А то, по разнообразным слухам, доходившим до меня, нельзя было даже понять, бежал ли адмирал или стоит во главе большой армии. Скажите, за сколько дней проехали вы ко мне через всю Францию?

– Сегодня десятый день, как я выехал из Ла-Рошели.

– И вы проехали весь путь на одних и тех же конях?

– Так точно, государь.

– Хорошие же у вас кони!

Герцог стал читать депеши.

– Адмирал очень высокого мнения о вас, молодой человек, – сказал он Филиппу. – Он говорит, что сам посвятил вас в рыцари за ваши подвиги в битве при Жарнаке. Да ведь он и не мог дать столь важного поручения человеку, который не пользовался бы его полным доверием. Расскажите же мне, как вы сюда доехали и какие новости вы узнали в пути о королевских войсках. Это будет хорошим дополнением к депешам адмирала.

Филипп дал полный отчет о своем путешествии, о состоянии дорог, о числе рогатого скота в местностях, через которые он проехал, о силах, собранных в городах, и о мерах, принятых к преграждению пути через реки Бургундии.

– Адмирал рекомендует мне этот же путь, свободный от войск французских герцогов; его же указывают и проводники, присоединившиеся недавно ко мне с принцем Оранским. Надеюсь, сударь, что вы поедете с моими друзьями; я познакомлю вас с ними сегодня за ужином.

Войско герцога доходило до пятнадцати тысяч человек, в числе которых было семь тысяч конницы из южно-немецких государств, шесть тысяч пехоты из верхней Германии и около тысячи французских и фламандских дворян, присоединившихся к нему с принцем Оранским. Армии французских герцогов были значительно сильнее армии герцога Цвайбрюкенского, но каждая из них в отдельности не была настолько сильна, чтобы атаковать его, а взаимная зависть предводителей мешала им действовать сообща. Поэтому германская армия беспрепятственно прошла через Бургундию и быстро спустилась к Луаре. Все мосты через нее были заняты войсками католиков, но один из офицеров-французов – гугенот, знакомый с местностью, указал брод, через который перешла часть армии, осадившая и взявшая город ла-Шарите и овладевшая таким образом мостом для переправы всего войска через Луару.

По ту сторону Луары перед герцогом находился сильный неприятель, и потому он повернул на юго-запад, послав нескольких вестников к Колиньи, с назначением нового пункта соединения. Через несколько дней армия была уже всего на расстоянии одного дня пути от Лиможа, и этот поход в пятьсот миль через неприятельскую землю принадлежит к самым замечательным в военной истории.

Вечером того же дня адмирал, армия которого уже была в Лиможе, приехал со свитой в лагерь. Но он застал герцога на смертном одре и уже в беспамятстве. Утром герцог скончался от лихорадки, оставив командование армией графу Мансфельду, и в тот же день армии соединились.

Армия герцога Анжуйского, зорко следившего за Колиньи, была сильнее соединенных армий гугенотов, состоявших из двадцати пяти тысяч человек, в то время как к герцогу еще недавно пришли на помощь пять тысяч папских войск и двенадцать конных сотен флорентийцев. Однако часть его войска, стоявшая под начальством генерала Строцци у ла-Рош-Абейль, потерпела поражение от гугенотов: четыреста человек были убиты, и многие, в числе их и сам генерал Строцци, попали в плен.

Тогда двор, нуждавшийся в отсрочке, вступил снова в переговоры с адмиралом, и гугеноты, вообще склонные к миру, задержали военные действия на целый месяц.

После взятия ла-Шарите немецкие войска прошли всего в нескольких милях от замка де-Ландр, и Филипп воспользовался этим случаем, чтобы съездить туда. Клара встретила его с большой радостью.

– Мы очень мало знали о том, что происходило за стенами замка, сэр Флетчер, – сказала графиня де Ландр после первых приветствий, – хотя слухов доходило к нам очень много. То говорили, что армия герцога разбита наголову королевскими войсками, то оказывалось, что она еще идет вперед, но ей грозит опасность быть разбитой, – так что мы под конец уже ничему не верили. Но мы были поражены, узнав, что сильный немецкий отряд перешел Луару вброд и осадил ла-Шарите в то время, как войско находилось еще на другом берегу. Нам говорили, что в ла-Шарите оставлен сильный гарнизон.

– Это верно, графиня, – ответил Филипп. – Захват этого города даст нам возможность в любое время перейти Луару. К тому же в городе находится много гугенотов, и потому его легко защищать от королевских войск.

– Это хорошая весть для гугенотов нашей местности, – сказала графиня. – До сих пор для нас существовал только выбор между смертью в наших домах и бегством в леса, где мы также не были бы в безопасности. Теперь ла-Шарите сделается здесь тем же, чем является Ла-Рошель на западе.

Графиня и Клара передали Филиппу письма к графам де Ландру и де Валькуру, которых Филипп должен был встретить в армии Колиньи.

– Я послала уже гонца в нашу армию в тот же день, когда вы уехали от нас, но не знаю, доехал ли он благополучно; ответа я не получила.

Когда адмирал Колиньи приехал в лагерь герцога Цвайбрюкенского, граф де Валькур находился в его свите. Филипп встретил его перед палаткой герцога.

– А, сэр Флетчер! Очень рад вас видеть! – воскликнул граф. – Благополучно возвратились? Принц Наваррский часто вспоминал вас.

– Позвольте передать вам, граф, письмо, которое я имел честь получить из рук вашей дочери, – сказал Филипп.

Граф быстро отступил на шаг.

– Как! От моей дочери? Возможно ли это, сударь? Давно ли вы видели ее? – воскликнул граф в изумлении.

– Около трех недель тому назад…

– Слава Богу! – произнес с облегчением граф, сняв шляпу и поднимая глаза к небу. – Бог был милостив ко мне, но эта милость превосходит все мои ожидания. Уже два месяца я оплакиваю мою дочь как мертвую. Один из моих слуг принес мне известие, что она была в лесу на молитве гугенотов, которые все были убиты чернью ла-Шатра, а мой замок сожжен и разрушен.

– Ваша дочь спаслась, граф, и находится в замке графини де Ландр.

Не успел граф прочитать письма, как бросился обнимать Филиппа.

– Так это вы спасли мою дочь, мое единственное дитя! – воскликнул он. – Я уже думал, что мне остается в жизни исполнить только свой долг перед Богом и Его делом и потом умереть. А теперь!.. Клара жива!.. Позвольте дочитать письмо… Я хочу побыть один и поблагодарить Бога за его великое милосердие.

Через полчаса граф вышел из палатки и позвал Филиппа.

– Теперь расскажите мне, пожалуйста, все, – сказал он. – Она пишет, что я от вас узнаю все подробности.

Филипп рассказал все, начиная от ссоры с двумя дворянами в гостинице и до той минуты, когда Клара вошла в замок графини де Ландр.

– Рука Господня привела вас в лес, – сказал граф. – Молодой принц говорил, что у вас наверное будут приключения, которые вы должны будете рассказать ему; не ожидал я, что одно из них будет так близко касаться меня… Да, Кларе лучше всего остаться там, пока я не найду возможность привезти ее в Ла-Рошель, единственное место, где она будет в совершенной безопасности.

Франсуа де Лаваля не было в армии Колиньи; он остался с принцем близ Ла-Рошели. Тем с большей радостью встретил Филипп графа де Ла Ну, которого возвратили из плена в обмен на важного королевского офицера.

– А вы все отличаетесь, сэр Филипп, как я слышал от адмирала и от де Валькура. Вас с моим кузеном и в рыцари уж посвятили. Честное слово, я не берусь сказать, чего вы достигнете, если будете так продолжать. Я горжусь вами как моим, хотя и дальним, родственником.

Двор не имел серьезных намерений делать какие-либо уступки гугенотам. Через месяц переговоры прекратились и гугеноты начали военные действия. Они взяли две или три мощные крепости, а на юг был отправлен отряд под начальством графа Монтгомери, который, соединившись с армией виконтов, выгнал королевские войска из Беарна, владений королевы Наваррской.

Между вождями гугенотов состоялся военный совет. Адмирал предлагал идти на север и осадить Сомюр, который открыл бы им путь через нижнюю Луару на север Франции, как взятие ла-Шарите открыло им дорогу на запад. Но большинство вождей предпочитало осадить Пуатье, один из богатейших и важнейших городов Франции. К несчастью, их мнение одержало верх, и Пуатье, начальником которого был граф де Люд, был осажден. Но раньше прибытия туда гугенотского войска в город поспешил герцог Генрих Гиз со своим братом герцогом Майенским и многими дворянами и организовал там отчаянную защиту. Все штурмы гугенотов были отбиты с огромными потерями. Затем осажденные сделали плотину поперек реки, поднявшиеся воды которой затопили лагерь гугенотов; в довершение несчастья потери их сильно увеличились от разных болезней и вылазок осажденных. Прошло семь недель; герцог Анжуйский осадил ла-Шарите, и адмирал, бросив осаду Пуатье, стоившую ему двух тысяч человек, поспешил туда на помощь.

Неудача при Пуатье служила до известной степени противовесом такой же неудаче семи тысяч католиков при ла-Шарите: и здесь город четыре недели с успехом отбивал все штурмы, так что наконец осаждавшие были принуждены отступить… Между тем избиение гугенотов продолжалось и в Париже и в других городах. В Орлеане в один день было казнено двести восемьдесят человек. Парижский парламент опозорил себя, заочно приговорив адмирала за измену к казни через повешение, назначив при этом пятнадцать тысяч крон тому, кто убьет его.

Между тем враждующие стороны готовились к решительному сражению. Герцог Анжуйский получил новые подкрепления, и численность его войска доходила уже до девяти тысяч конницы и восемнадцати тысяч пехоты. Армия Колиньи, напротив, была ослаблена потерями под Пуатье и уходом многих дворян, у которых истощились средства содержать свои отряды; у него оставалось теперь только одиннадцать тысяч пехоты и шесть тысяч конницы. Поэтому адмирал избегал принять сражение, пока с ним не соединится Монтгомери со своими шестью тысячами войска, расположенными у Беарна. Но южные войска Монтгомери были недовольны долгим бездействием, а немцы грозили дезертировать, если им не уплатят жалованья и не поведут против неприятеля. Де Ла Ну, командовавший авангардом, взял город Монконтур, и адмирал, не предполагавший близости неприятеля, направился туда же.

Во время движения по болотам на арьергард гугенотов напал сильный неприятельский отряд. Де Муи, командовавший арьергардом, мужественно задерживал врагов, пока остальные гугеноты не перешли болота и не скрылись в городе. Адмирал хотел было отступить дальше, но немцы опять возмутились. Воспользовавшись замешательством в рядах гугенотов, армия католиков обошла Монконтур и настигла их недалеко от города. Адмирал, командовавший левым крылом гугенотской армии, и граф Людвиг Нассауский первые встретили врагов: конница их напала на кавалерию католиков, которой командовал немецкий Рейнграф. Последний находился во главе своего отряда, как и Колиньи во главе конницы гугенотов, и вожди встретились. Бой их был короток: Колиньи был сильно ранен, а Рейнграф убит. Вслед за тем в бой вступила пехота. Бой между пехотой гугенотов и швейцарцами длился долго. Католики начали наконец отступать, несмотря на свое численное превосходство, как вдруг на поле битвы со свежими силами появился маршал Коссэ; тогда гугеноты, в свою очередь, отступили. Несмотря на храбрость своего предводителя, Людвига Нассауского, немецкая конница гугенотов смешалась и обратилась в бегство, расстроив ряды своей немецкой пехоты, в которую с ожесточением ворвалась пехота швейцарцев. Началось жестокое истребление побежденных, большая часть которых побросала оружие и умоляла о пощаде; другие защищались до последних сил; но ни самозащита, ни мольба не смягчали свирепых победителей, и из четырех тысяч немецкой пехоты спаслось только двести человек. Три тысячи пехоты, состоявшей из гугенотов, подверглись в то же время нападению кавалерии герцога Анжуйского, и тысяча человек были убиты, а остальных пощадили по приказанию герцога. В общем гугеноты потеряли две тысячи пехоты и триста всадников, не считая немецкой пехоты, в то время как потери католиков были всего пятьсот человек с небольшим.