Джордж Генти
Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

Глава VI
Битва при Сен-Дени

При взятии Орлеана Франсуа де Лаваль и Филипп сражались рядом с де Лану, но затем, поместившись в доме одного гугенота, они почти не видели графа, занятого распоряжениями по городу. На третий день за ними явился посланный от него.

– Можете ли вы снова выступить в поход? – спросил их де Лану.

– В любую минуту! – ответил Франсуа. – Мы идем к Парижу, осмелюсь спросить?

– Нет, мы едем за подкреплениями – у нас слишком мало людей, – а отчасти и с целью ободрить наших приверженцев. Кроме своих людей я беру с собой еще сотню человек. Нам придется иногда разделяться на маленькие отряды, с тем чтобы внезапно появляться там, где нас менее всего ожидают. На юге гугенотов много, и они могут сами постоять за себя, а потому мы сначала направимся в Бретань. Там я соберу еще человек пятьдесят, и тогда мы кружным путем пройдем к Парижу, где в нас сильно нуждается принц, силы которого весьма невелики.

При этом граф де Лану похвалил Филиппа за его искусство владеть оружием и, узнав, что он моложе Франсуа на два года, сказал ему:

– Вы будете со временем отличным воином, молодой человек. Я видел, как вы в схватке отразили удар одного офицера и сбросили его с коня, ударив его наотмашь мечом… Будьте готовы к шести часам утра выступить в путь с вашим отрядом. Соберитесь на базарной площади. Вас выпустят через западные ворота.

Друзья наши молча откланялись и пошли домой, где их ожидал уже Пьер. Филипп был очень доволен своим новым слугой. Пьер вел себя осмотрительно и спокойно и при случае умел придать себе строгий вид. Оружие он держал всегда в порядке и за столом прислуживал так, как будто ничего другого за всю свою жизнь не делал. Узнав о предстоящем выступлении, он сказал Филиппу:

– Слава богу! Не люблю я городов – в них только и знаешь, что чистишь оружие да прислуживаешь за столом.

– Не радуйся раньше времени, – заметил ему Филипп, – нам предстоит далекий путь, и мы, вероятно, не часто будем ночевать под кровлей.

– Тем лучше, сударь. Только бы нам не пришлось ночевать в поле в морозы.

В шесть часов утра отряд выступил в поход и направился к западу, чтобы не встретиться на пути с сильными отрядами католиков. Проезжая по западным провинциям Франции, отряд всюду воодушевлял и ободрял гугенотов. В Бретани де Лану успел собрать в помощь своему отряду пятьдесят человек, и, кроме того, по пути к нему присоединилось несколько дворян с вооруженными людьми. На пути были взяты два-три города, где гугеноты подвергались преследованиям, причем зачинщики смут были повешены, а с властей городских взысканы контрибуции под угрозой, в случае неуплаты их, истребления городов огнем. В других городах и местностях де Лану издавал прокламации, воспрещающие всякие насилия над гугенотами под страхом тяжких наказаний.

Франсуа и Филипп принимали самое деятельное участие во всех делах экспедиции. Их крепкие кони позволяли им каждый день быть в седле, тогда как половина их отряда вынуждена была время от времени отдыхать. Их часто посылали с небольшим отрядом в сторону от прямого пути: то с поручениями к друзьям, то для освобождения гугенотов из городских тюрем и для наказания или привода вожаков гонений в лагерь де Лану. В этих случаях они делали привалы чаще под открытым небом, чем в городках и селениях, – граф находил, что так безопаснее и их труднее застать врасплох. А при возвращении из подобных экспедиций они всегда находили готовый обед, вкусно приготовленный Пьером.

Вообще Пьер оказался незаменимым слугой. Всегда веселый, он во время похода часто потешал отряд своими шутками, а в заботах о своем господине не знал устали: устраивал ему удивительные постели из зеленых сучьев и изобретал вкусные блюда из самых скудных припасов.

– Честное слово! – сказал однажды полушутя граф Филиппу. – Ваш слуга – неоценимый малый; самому Конде прислуживают не лучше. Как хотите, а я возьму его от вас и сделаю главным провиантмейстером.

Третьего ноября, месяц спустя после взятия Орлеана, де Лану и его отряд, выросший до трехсот человек, присоединились к принцу Конде у Сен-Дени, близ Парижа.

Граф сильно разочаровался при виде незначительных сил принца: до его прихода у Конде было всего две тысячи конницы да столько же пехоты, притом в большинстве плохо вооруженных. У коннетабля Монморанси в стенах Парижа было значительно больше войска, и гугеноты удивлялись, что он тем не менее не решался вступить в бой. Оказалось, что он ждал графа Аремберга с тысячью семьюстами всадников, посланных ему на помощь из Нидерландов герцогом Альбой, что сделало бы силы противников еще неравномернее.

Девятого ноября были получены известия, что Аремберг приближается, и д’Андело с пятьюстами всадников и восемьюстами лучших стрелков выступил ему навстречу, чтобы помешать ему пройти к Парижу. Узнав об этом, коннетабль на следующее утро вышел из Парижа и напал на ослабленные силы гугенотов. В европейских войнах редко сходились столь неравные силы: против тысячи пятисот всадников и тысячи двухсот пеших солдат Конде коннетабль вывел в поле шестнадцать тысяч пехоты, в числе которых находилось шесть тысяч швейцарцев и три тысячи конницы при восемнадцати пушках, которых у Конде не было вовсе.

При виде войска, выходившего из ворот Парижа, гугеноты построились в боевой порядок, распределившись на три части. Де Лану со своим отрядом составил центр, которым командовал лично принц Конде; правым крылом командовал Колиньи, а левым – Ларошфуко, Жанлис и другие.

– Ну, врагов чуть ли не по десяти на каждого из нас, – сказал Франсуа Филиппу. – Едва ли Конде и адмирал решатся вступить в бой; я думаю, что нам впору только отступить в порядке. В таком случае неприятель не сможет воспользоваться пехотой, а кавалерия его не настолько превосходит числом нашу, чтобы мы не могли напасть на нее, когда она удалится от пехоты.

Предположения Франсуа, однако, не оправдались. Одушевленные речами своих предводителей, гугеноты вышли из ворот Сен-Дени и бросились в битву. Колиньи первый начал сражение, мужественно напав на левое крыло неприятеля. Пятьсот всадников Конде без колебаний ударили на большую массу пехоты католиков, находившихся против них. К счастью, в этой пехоте были парижане, а не швейцарцы, и они, не выдержав стремительного натиска гугенотов, побросали оружие и обратились в бегство к воротам Парижа.

За пехотой стоял с тысячью всадниками коннетабль; но прежде чем этот отряд мог двинуться с места, гугеноты уже напали на него, и началась отчаянная рукопашная схватка. Старый коннетабль находился среди своей конницы. Шотландский дворянин из свиты Конде, Роберт Стюарт, проложил себе дорогу к нему и потребовал, чтобы он сдался. Коннетабль ответил на это ударом меча, едва не выбившим Стюарта из седла, а мгновение спустя пал, пораженный пистолетной пулей. Был ли выстрел сделан Стюартом или кем другим, осталось неизвестным.

Оправившись от первого удара, католики, имевшие численный перевес на своей стороне, напали на гугенотов. Под принцем Конде конь был убит пулей из мушкета и придавил его собой; принц был спасен только благодаря отваге де Лану, который с Франсуа, Филиппом и еще несколькими дворянами бросились вперед и оттеснили от него неприятеля. Центр, а также левое крыло гугенотов, сильно пострадавшие от ружейного и артиллерийского огня, вынуждены были отступить к Сен-Дени, и только правое крыло, предводимое адмиралом Колиньи, удержалось против неприятеля. Бегство большей части парижской пехоты и расстройство, внесенное в кавалерию католиков стремительными нападениями гугенотов, не позволили, однако, маршалу Монморанси, сыну коннетабля, воспользоваться численным превосходством своих войск; и в то время, как гугеноты отступили к Сен-Дени, католики отошли к Парижу, куда уже был увезен раненый коннетабль. Обе стороны потеряли до четырехсот человек, и победа осталась нерешенной. Потери были более чувствительны для гугенотов, у которых большая часть убитых были знатные дворяне. Недешево обошлось сражение и католикам, потерявшим коннетабля, умершего на другой день, замечательного государственного деятеля, умевшего противодействовать честолюбию Гизов.

Несогласия при дворе, вызванные смертью коннетабля, снова позволили принцу Конде, успевшему соединиться с д’Андело, спокойно отступить; но еще прежде он успел прогнать за стены Парижа высланный католиками сильный отряд и сжечь несколько мельниц почти под самыми стенами города.

Вечером, после битвы, де Лану представил своего кузена и Филиппа принцу с лестными отзывами о храбрости, выказанной ими в сражении, и Конде сердечно благодарил их за участие, которое они приняли в спасении его из рук католиков. При этом граф несколько пожурил Франсуа за излишнюю горячность.

– Недостаточно быть храбрым, – говорил он, – нужно быть и осторожным. Ты несколько раз безрассудно бросался навстречу смерти. Как глава древнего рода, ты не имеешь права рисковать так своей жизнью. Твой кузен был благоразумнее, он сражался с хладнокровием испытанного воина.

Перед отступлением гугенотов от Сен-Дени граф де Лану опять позвал к себе молодых людей.

– Мы завтра утром отступаем, – сказал он им. – Здесь мы сделали больше, чем можно было ожидать от столь слабых сил: десять недель мы держали в осаде Париж и удержались против вдесятеро сильнейшей армии, предводимой коннетаблем Франции. Теперь мы направимся на восток, чтобы соединиться с герцогом Казимиром, который ведет к нам на помощь шесть тысяч конницы и три тысячи пехоты с четырьмя пушками. Известие, что мы отступили от Парижа, может привести в уныние наших друзей, и адмирал решил послать известного вам кавалера д’Арбле на юг Франции с полномочиями и поручениями. Я назначаю вас сопровождать его. У него будет свита в восемь человек, да каждый из вас возьмет по четыре ратника; таким образом, составится отряд, достаточный, чтобы вы чувствовали себя в безопасности, что делается для вашей же пользы, Франсуа. Приближается зима; поход наш будет труден, и многим из нас, я уверен, суждено пасть жертвой холода и лишений. Я не желаю, чтобы вы, не привычные к таким походам, окончили жизнь таким образом. Если бы нам предстояли битвы, я оставил бы вас при себе. Заметьте, что поручение д’Арбле связано с большими опасностями и требует много энергии и мужества, обнаружить которые вам представится гораздо более случаев с ним, чем в нашем походе.

Хотя друзья наши предпочли бы остаться в армии, но повиновались графу и выразили свое согласие сопутствовать д’Арбле, которого знали и любили. Де Лану тотчас же отвел их к д’Арбле в палатку.

– Мой кузен и его родственник охотно поедут с вами и поступят под ваше начальство, д’Арбле. Горячо рекомендую их вам. Хотя они и молоды, но могу поручиться, что они умеют постоять за себя; вы можете на них вполне рассчитывать. При них будет по четыре воина, так что вы в состоянии будете ехать без особенных опасений.

– Очень рад таким спутникам, – любезно ответил д’Арбле. – Надеюсь, что мы не будем скучать.

На следующее утро отряд уже выступил, направившись к югу. Избегая мест, занятых католиками, маленький отряд посетил несколько замков, принадлежащих гугенотам, которым д’Арбле по поручению адмирала сообщил о необходимости собрать такие силы, которые отвлекли бы часть королевских войск на юг и тем облегчили бы поход адмирала на восток.

После короткой остановки в Наварре и совещаний с несколькими главными вождями этого маленького королевства д’Арбле с нашими друзьями направился к востоку. Они вступили в местность, где религиозные раздоры были чрезвычайно жестоки и где было немало людей, сочувствовавших гугенотам, но не решавшихся обнаружить этого из боязни подвергнуться преследованиям. Д’Арбле было поручено войти в сношения с этими людьми. Исполнение этого поручения требовало особой осторожности; они поэтому сходились для совещаний по ночам, причем оставляли воинов всегда позади, милях в двух от себя. Филипп и Франсуа нередко сопровождали д’Арбле в таких случаях.

Д’Арбле находил повсюду горячих сторонников гугенотов, готовых вступить в борьбу за веру, но опасавшихся за судьбу своих семей.

«Пришлите войско, которое было бы в состоянии осадить и взять Тулузу, и каждый из нас выставит в поле возможно больше людей, готовых отдать за наше общее дело последнюю каплю крови и последнее достояние. А пока такого войска не будет, мы вынуждены молчать, иначе всем нам грозит опасность очутиться в тюрьме. Скажите адмиралу, что наши сердца и молитвы с ним и что мы ничего лучшего не желаем, как сражаться под его знаменем; но пока нет надежды, что Тулуза будет взята, мы ничего предпринять не можем».

Таковы были речи, которые приходилось выслушивать в каждом замке и на каждой ферме. Но зато многие гугеноты давали деньги и ценные вещи для уплаты немецким наемникам, подходившим к адмиралу. В этой стране дворяне не были так разорены, как в других местах, где шла открытая борьба, и потому д’Арбле собрал тут значительные суммы.

Глава VII
Освобождение

Д’Арбле и оба его спутника были приглашены дней на десять посетить гугенотов в четырех-пяти милях от Тулузы. В то же время они узнали, что местным властям стало известно об их сношениях с гугенотами. И вот однажды на привале, сделанном, по обыкновению, в лесу, часовой прибежал с известием, что человек сорок или пятьдесят всадников приближаются из города. Весь отряд по команде тотчас сел на лошадей. Отступать было невозможно: лес был небольшой, а кругом – открытая местность, и д’Арбле решил ждать наготове. Между тем городские всадники, приблизившись к лесу, остановились.

– Какой-нибудь шпион выследил нас, – заметил д’Арбле, – но выследить дичь и поймать ее – две вещи разные. Посмотрим, что сделают эти господа. Не сомневаюсь, что им хорошо известно, сколько нас, но если они разделятся, мы дадим им хороший урок.

Католики, очевидно, намеревались разделиться на два отряда. Офицер с половиной всадников направился в обход к другой стороне леса, чтобы отрезать гугенотам путь к отступлению. В каждом отряде наши друзья насчитали по двадцать пять человек.

– Шансы почти равные, – сказал смеясь д’Арбле. – Это не то, что было под Парижем, где приходилось десять на одного. Считая наших слуг, нас двадцать два человека. Пусть только те отъедут подальше, тогда мы поговорим с этими.

По его приказанию маленький отряд придвинулся к лесной опушке, а минуты две спустя д’Арбле скомандовал:

– Вперед! За правого Бог!

Когда отряд тесным строем выехал из леса, в отряде католиков, беспечно стоявших шагах в пятидесяти от опушки, раздались крики ужаса; они, очевидно, не ожидали нападения, намереваясь захватить гугенотов врасплох. Не успели они тронуться с места, как гугеноты уже напали на них. Схватка длилась не долее минуты; половина католиков осталась на месте, остальные бросились в бегство. Из гугенотов пал только один человек.

Д’Арбле не допустил преследовать бежавших.

– Сделана только половина дела, – сказал он, – нам еще нужно справиться с другим отрядом.

На полпути среди леса гугеноты встретили другой отряд католиков, спешивших на выстрелы и уверенных, что гугеноты уже разбиты. Увидев их, однако, наступающими, католики, ободряемые офицером, храбро выдержали натиск. В лесу началась ожесточенная борьба, сражались между деревьями в одиночку, человек с человеком. Но гугеноты были все испытанные воины, католики же умели убивать только безоружных да женщин, и победа, видимо, клонилась в пользу первых. Филипп, сражавшийся вместе с Франсуа рядом с д’Арбле, закончил битву, поразив неприятельского офицера, после чего католики, лишенные предводителя, обратились в бегство, преследуемые гугенотами.

– Мы дали им хороший урок! – сказал д’Арбле нашим друзьям. – Вам, господин Флетчер, мы обязаны быстрым успехом. Не убей вы их офицера, мы не отделались бы от них так скоро.

– Мне жаль его, – ответил Филипп. – Это был, кажется, мужественный дворянин и немногим старше меня.

– Что делать! Он сам виноват в своей судьбе, – возразил д’Арбле. – Нам предстоит теперь кружным путем проехать в Мерлинкур, по ту сторону города, к некоторым из наших друзей, – продолжал д’Арбле, – а затем нужно будет выбираться из этих мест. После такой схватки оставаться здесь нам небезопасно. На будущее время нам следует брать с собой на всякий случай отряд посильнее, а то, чего доброго, нас могут, как крыс, поймать в ловушку.

Сделав крюк миль в двадцать, отряд в тот же вечер подъезжал к Мерлинкуру и, по обыкновению, сделал привал в лесу. Ночью д’Арбле и Франсуа уехали в сопровождении пяти ратников, которые через час вернулись. Д’Арбле и Франсуа остались ночевать в замке, и за ними должны были на другой день приехать те же пять воинов. По распоряжению д’Арбле Филипп за день отошел миль на восемь дальше от Тулузы, с тем чтобы к ночи вернуться опять к Мерлинкуру, и остановился в густой заросли на возвышенности.

В полдень один из часовых донес Филиппу, что на равнине показался отряд всадников, человек в двести. Легко было предположить, что он выехал с целью захватить гугенотов.

– Я желал бы, чтобы д’Арбле и граф де Лаваль были с нами, – сказал Филипп. – Конечно, они сумеют отбиться, но предатели везде найдутся.

Весь день он провел в беспокойстве, и, как только стемнело, отряд передвинулся на прежнее место к Мерлинкуру. Пять человек тотчас же отправились в замок.

Через некоторое время послышался выстрел.

– На коней! – скомандовал Филипп в беспокойстве. – Должно быть, товарищи наши попали в засаду. Вперед, к опушке, и будьте наготове!

Прошло четверть часа в тяжком ожидании, но ничто кругом не нарушало вечерней тишины.

– Не сходить ли мне в селение узнать, что там случилось? – спросил Пьер. – Я сниму шлем и кольчугу, потому что в железных горшках спасаться бегством неудобно.

Филипп согласился. Пьер поспешно снял вооружение и скрылся. Полчаса спустя он вернулся запыхавшись.

– Дурные вести, сударь, – сказал он. – Д’Арбле, господин Франсуа и владелец замка с женой схвачены и отведены в Тулузу сегодня ранним утром. Один из слуг замка оказался шпионом, подосланным из Тулузы, чтобы наблюдать за действиями владельца замка, и как только в замок прибыл господин д’Арбле, он незаметно вышел и послал вестника в Тулузу. Замок скоро был окружен, и всех схватили, раньше чем они успели подумать о сопротивлении. Замеченный нами отряд всадников весь день искал нас и с наступлением ночи вернулся в Мерлинкур, уверенный, что мы придем туда за нашим начальником. На пятерых воинов, посланных вами туда, напали неожиданно, и они все убиты после жестокой борьбы, а затем отряд католиков зарядил ружья и устроил засаду, уверенный, что за теми пятью последуют и остальные.

– Тебя не заметили, Пьер?

– Нет, в деревне было столько народу, что один лишний человек не мог возбудить подозрений.

– В таком случае мы спокойно можем остаться здесь еще с полчаса, – сказал Филипп.

Филипп объявил о случившемся всему отряду и приказал им сойти с коней и отдохнуть, пока он придумает что-нибудь.

– Трудное положение, – сказал он Пьеру, отойдя с ним в сторону. – Судьба моего кузена и д’Арбле известна: их сожгут или повесят как еретиков. Нужно подумать, как выручить их вместе с владельцем замка.

Пьер заметил, что их осталось всего двенадцать человек, из которых четверо ранены, и что с такими силами ничего нельзя предпринять.

– Вот что, – сказал после долгого раздумья Филипп, – многие из советников и членов парламента живут, вероятно, вне городских стен, на своих виллах, и если мы дюжину их захватим и пригрозим повесить или расстрелять, то нам, может быть, и удастся выручить друзей.

– Чудесная мысль, сударь! – воскликнул в восторге Пьер.

– В таком случае не будем терять времени.

Отряд немедленно сел на коней и направился к Тулузе. Богатый и густо населенный город был окружен прекрасными виллами и замками высокопоставленных лиц и богатых горожан. Филипп и Пьер с двумя воинами вошли в первый же дом в предместье, оказавшийся домом огородника. Хозяин уже спал. Его разбудили, и он в страхе вышел, думая, что у него в доме разбойники.

– Тебе не будет сделано никакого зла, если ты исполнишь наши приказания, – сказал ему Филипп, – в противном случае мы с тобой церемониться не будем. Я уверен, что тебе известны дома знатных лиц города, живущих на своих виллах.

– Конечно, господин. Тут живут председатель парламента, три или четыре главных советника, королевский судья и другие.

– Прекрасно! Ты проведешь нас к ним. Никто не узнает, что ты указал нам дорогу. Если же ты вздумаешь бежать или поднимешь шум, то немедленно будешь убит, а если угодишь нам, получишь пару крон.

– Я готов исполнить ваши приказания, – сказал огородник, которому не оставалось никакого выбора. – Да мне не за что и любить этих господ – они очень немилостивы к нам.

Запасшись веревками у того же огородника, маленький отряд отправился к дому председателя. Пьеру было поручено наблюдать с пистолетом в руке за огородником и покончить с ним, если он вздумает бежать.

– Когда мы будем входить в дом, – приказал Филипп своим воинам, – вы оставайтесь снаружи с Пьером и смотрите за первыми четырьмя пленниками, которых мы приведем. Наденете на них петли и затяните их настолько, чтобы они чувствовали себя в вашей власти, а другие концы веревок прикрепите к седлам и предупредите их, что в случае надобности вы пустите лошадей вскачь. Эта угроза заставит их быть спокойными.

Через четверть часа отряд подошел к воротам большой красивой виллы. Филипп приказал двум воинам смотреть за лошадьми, двоих он поставил у бокового входа, двоих – у главного с приказанием не выпускать никого, потом открыл кинжалом ставень одного из окон и в сопровождении остальных шести солдат проник в дом. Спавшие в зале на полу слуги вскочили с криком при виде вооруженных людей.

– Молчать! – сурово приказал Филипп. – Роже и Жюль, возьмите их за шиворот. Вот так. Теперь приставьте пистолеты к их головам. Ну, молодцы, ведите нас в комнату вашего господина. Эсташ, зажги факел и посвети нам, Генрих, иди и ты с нами, а другие пусть стерегут остальных слуг. Заставьте их сесть. Если кто-нибудь тронется с места, пристрелите его.

В это время послышался сверху гневный повелительный голос:

– Что там за шум?.. Погодите, я разделаюсь с вами утром!

Филипп громко рассмеялся. Вслед за тем какой-то человек в широком халате быстро спустился в залу.

– Что это значит, негодяи? – крикнул он, но тотчас остановился в изумлении.

– Если вы сделаете еще шаг, – сказал ему Филипп, направляя на него пистолет, – то умрете!

– Вы с ума сошли! – проговорил президент. – Знаете ли вы, с кем говорите?!

– Знаю, милостивый государь: вы председатель парламента Тулузы, а я офицер-гугенот, и вы мой пленник. Я мог бы поджечь все ваши виллы и перерезать вас всех, но мы, гугеноты, не убиваем во имя Божие и такие дела предоставляем вам. Возьми этого человека, Эсташ, и стереги его. Если он окажет малейшее сопротивление, всади ему кинжал в грудь.

– Дайте мне время хоть одеться, – просил председатель.

– Ни одной минуты, – возразил Филипп. – Ночь теплая, вам и так будет хорошо. Вы же, – продолжал он, обращаясь к слугам, – можете остаться здесь до утра, но если кто-нибудь из вас посмеет выйти из дома, то будет без пощады убит. Уверьте вашу госпожу, что, по всей вероятности, супруг ее завтра раньше полудня вернется жив и здоров. Принесите плащ вашему господину, он, кажется, боится ночного воздуха.

К утру в руках Филиппа находилось уже десять пленников! Отряд отъехал подальше от города и остановился под купой деревьев.

Пленников пригласили сесть. Филипп заметил, что многие из них были уже пожилые люди, и приказал снять с них петли.

– Очень сожалею, господа, – сказал он им, – что принужден обращаться с вами так невежливо. Хорошо, однако, что вы хоть в слабой степени испытали обращение, которое сами применяете к гугенотам. Благодарите судьбу, что вы в руках человека, который не имеет друзей среди убитых вами в тюрьмах Тулузы, иначе вы были бы без пощады повешены в возмездие за ваши злодеяния. Вы взяты мной в качестве заложников: мои друзья, граф де Лаваль и господин д’Арбле, а также оказавший им гостеприимство де Мерувиль и его супруга вчера захвачены вами и отведены в Тулузу. Вы, милостивый государь, – продолжал он, обращаясь к одному из пленников, – по-видимому, старший из всех. С рассветом вас освободят, и вы доставите вашим товарищам в городе весть о том, что вот эти девять человек находятся в плену у меня. Вы объявите, что, если какой-либо отряд приблизится сюда с какой-либо стороны, эти девять человек будут тотчас повешены на этих сучьях. Скажите, что я держу их как заложников за тех четырех пленников и что я требую, чтобы те четыре пленника были высланы сюда с их конями и оружием в сопровождении двух невооруженных людей. Эти господа подпишут распоряжение об освобождении названных пленников и дадут письменно торжественное обещание, что господину де Мерувилю с супругой, если они вернутся в свой замок, не будет сделано никакого притеснения. Позволю себе прибавить, что, если это обещание будет когда-либо нарушено, я сочту своей обязанностью вернуться сюда и повесить подписавших его на их собственных дверных косяках, а затем дотла выжгу их замки и виллы.

Утром советника посадили на коня и в сопровождении двух воинов доставили к ближайшим воротам города. Филипп объявил, что если к десяти часам его друзья не будут возвращены, то председатель и его советники будут повешены.

Время тянулось медленно. Пленники с беспокойством прохаживались взад и вперед и с нетерпением посматривали все время на дорогу, которая вела к городу; другие молча сидели в мрачном унынии. Воины, напротив, находились в веселом настроении и как бы гордились тем, что участвуют в таком необычайном приключении.

Ровно в девять часов вдали показалась группа всадников. Филипп с нетерпением выехал к ней навстречу и вскоре очутился рядом с Франсуа и д’Арбле.

– Что за чудо! – воскликнул д’Арбле после первых приветствий. – Мы ровно ничего не понимаем. Нас держали в отдельных темницах, и будущее представлялось нам в самом черном цвете. Вдруг входит офицер и два солдата с нашими кольчугами и оружием, нам велят одеться и выводят на тюремный двор, а там уже стоят наши оседланные кони. Потом вот этот угрюмый господин заявляет нам: «Садитесь, господа, я проведу вас к вашим друзьям», – и вот мы с вами, вместо того чтобы находиться перед судом. По пути мы все время терялись во всевозможных догадках.

– Сейчас вам все будет ясно, – сказал им Филипп.

Солдаты встретили с восторгом освобожденных начальников, а они с изумлением смотрели на странные фигуры девяти полуодетых людей под стражей солдат. Узнав их, де Мерувиль вскрикнул от изумления.

– Господин де Мерувиль, – сказал Филипп, – я полагаю, что вы знаете этих господ. Но вы, господин д’Арбле и Франсуа, не имеете этого счастья, и потому позвольте представить вам этих высокоуважаемых господ: председатель парламента Тулузы, королевский судья, господа советники парламента, с которыми, к сожалению, я принужден был обойтись не совсем любезно. Господин де Мерувиль, вот торжественное обещание, подписанное этими десятью господами, в котором они заявляют, что вам и вашей супруге будет предоставлено жить в замке без малейших покушений на вашу свободу. Я думаю, что вы без опасения можете вернуться к себе. Теперь, господа, – продолжал Филипп, обращаясь к своим пленным, – вы можете удалиться отсюда. Надеюсь, урок, который мы можем в случае надобности повторить, ослабит ваше усердие в преследовании гугенотов.

Председатель и его товарищи молча удалились. Солдаты засмеялись было им вслед, но Филипп знаком остановил их.

– Не следует глумиться над ними, – заметил он, – они уже и так достаточно унижены.

Узнав все подробности, д’Арбле смеясь заметил Филиппу:

– Ну, сэр Флетчер, плохо вам придется, если вы попадете в руки этим почтенным людям. Я не боюсь смерти на поле битвы, но признаюсь, что ужас охватывает меня при мысли, что меня могли бы пытать и сжечь!

Франсуа и д’Арбле заметили отсутствие пяти солдат в отряде и очень пожалели, узнав их печальную судьбу.

– Де Мерувиль, – обратился д’Арбле к владельцу замка, – вы должны теперь же решить, поедете ли вы с нами или положитесь на обещание этих господ. И вам нужно торопиться, иначе можете быть уверены: за нами помчатся с полдюжины эскадронов, как только президент и его друзья доберутся до города, а если нас захватят вторично, наше положение будет незавидное.

Де Мерувиль обратился к Филиппу:

– Как вы думаете, сэр Флетчер, исполнят ли эти господа свое обещание? Если нет, мы должны бежать. Но мы в таком возрасте, когда трудно начинать новую жизнь; имущество наше будет, без сомнения, конфисковано, а без денег нам худо придется на чужбине.

– Я думаю, что, ввиду моих угроз жестоко отомстить им, они не рискнут нарушить данное обещание. Но если вы хотите принять мой совет, вам следует продать ваше имение, как только найдется подходящий покупатель, и переселиться в Ла-Рошель или даже в Англию. Несомненно, что вас будут глубоко ненавидеть здесь.

Пять минут спустя отряд отправился в путь, а де Мерувиль с женой вернулись домой. Д’Арбле решил направиться в Ла-Рошель.

– Только там мы будем чувствовать себя в безопасности, – говорил он. – Председателя парламента, королевских судей и вообще высокопоставленных лиц нельзя безнаказанно стаскивать ночью с постели. К счастью, все они не скоро доберутся до города – им еще нужно переодеться, чтобы не показаться в таком жалком виде там, где они привыкли властвовать, а мы тем временем успеем уйти далеко. Мы много сделали и собрали большие суммы, и нам лучше не рисковать результатами наших трудов и нашей жизнью.

Отряд ехал быстро, останавливаясь только для того, чтобы дать отдохнуть коням, и приехал в Ла-Рошель, не встретив на пути ни одного неприятельского отряда.

Тем временем на театре военных действий происходили очень важные события. Армия Конде и адмирала вступила в Лотарингию и, избежав столкновения с преграждавшими ей путь королевскими войсками, благополучно соединилась с немецким отрядом герцога Казимира, второго сына пфальцграфа. Правда, немцы отказывались идти дальше, пока им не будет выдана условленная плата, но адмирал, войсковая казна которого была пуста, попросил помощи у своих офицеров и солдат, и те охотно отдали ему все, что имели, чтобы удовлетворить немцев.

Соединенная армия направилась на запад с намерением дать снова католикам битву под стенами Парижа. Но у нее не было ни артиллерии, ни припасов, и адмиралу приходилось брать контрибуцию с попутных католических городов и селений, причем солдат невозможно было удержать от грабежа. В Орлеане силы адмирала возросли.