Джон Патрик Бальфур
Османская империя. Шесть столетий от возвышения до упадка. XIV–ХХ вв.
В следующем году набеги через Изонцо возобновились в еще больших масштабах, как раз во время созревания урожая. Десятки тысяч турок, относившихся к нерегулярным войскам, сеяли панику по всей стране. Воины Мехмеда уже кричали: «Мехмед, Мехмед, Рома, Рома!» Уже до английского королевского двора дошла тревога – люди понимали огромную опасность для христианского мира от турок, которые «стоят у ворот Италии и, как знает каждый, очень сильны».
Для венецианцев настало время искать мира, и условия договора были согласованы с султаном в 1479 году, подтвердив право турок на владение Скутари, Круей и островами Лемнос и Негропонт (Эвбея), наряду с Мани, гористым полуостровом на юге Мореи. Остальные территории, захваченные Венецией в ходе шестнадцатилетней войны, были возвращены туркам, но с правом венецианцев свободно вывести свои гарнизоны и вывезти оружие и снаряжение, тогда как турки вернут венецианцам места, оккупированные их собственными войсками в Морее, Албании и Далмации. На венецианцев была наложена большая ежегодная дань, в обмен на которую им вернули право свободной торговли и разрешили иметь консульство в Стамбуле для защиты своих гражданских прав. Так Мехмед принудил самую сильную морскую державу в Эгейском и Средиземном морях принять его условия. Он расчистил моря для вторжения в Италию турецкого флота с армией под командованием Гедика Ахмед-паши. Спустя несколько месяцев после подписания мирного договора султан захватил несколько островов в Ионическом море, ставших морской базой для дальнейшего нападения на берега Италии.
Оно состоялось в 1480 году на Отранто, расположенном в «пятке» полуострова. Цель была выбрана вместо Бриндизи – первого из запланированных объектов, ввиду отсутствия береговых укреплений. Городок Отранто был захвачен врасплох эскадроном кавалерии, при этом было много пожаров и крови. Восемь сотен его жителей были зверски убиты за отказ принять ислам и позже канонизированы римским папой. Окружающая территория была разграблена. Удары наносились в направлении Бриндизи, Лечче и Таранто, но были отражены отрядом, подошедшим из Неаполя. Султан надеялся использовать Отранто в качестве плацдарма для дальнейшего завоевания Италии. Но оставшиеся в живых горожане бежали и отказались вернуться в город и взять на себя снабжение войск оккупантов продовольствием, так что туркам пришлось вывести большую часть воинов, оставив только небольшой контингент, снабжавшийся по морю с берегов Адриатики, возможно с помощью венецианцев. Ходили слухи, что Мехмед собирался лично прийти в Италию с армией, и страх перед решающим вторжением турок был настолько велик, что папа римский подумывал о бегстве в Авиньон. Но вместо этого он мобилизовал помощь из самых разных источников, таких как Генуя, Испания и Португалия. Однако султан со своей армией так и не появились. Он переключил свое внимание на восток, в сторону острова Родос, покинув итальянские земли.
Островная крепость рыцарей ордена госпитальеров, иначе говоря, рыцарей святого Иоанна, иоаннитов, последних крестоносцев, остававшихся на Родосе, играла ключевую роль для обороны Анатолии и морского господства турок в восточной части Средиземного моря. Рыцари, руководимые неукротимым великим магистром Пьером д’Обюссоном, уже на протяжении нескольких лет ожидали нападения на остров и приложили все силы, чтобы сделать крепость неприступной, а также накопили запасы на три года осады. Они заключили договоры о союзе с мусульманскими правителями Египта и Туниса. Недооценив эти оборонительные меры, турки под командованием адмирала флота Месих-паши, потомка Палеологов, провели зимой 1479 года конную разведку в северозападной части острова, но обманулись в надежде захватить крепость врасплох. Войска Месиха были отброшены, и он вернулся в Психос (Мармарис), что на материковой части напротив острова, чтобы дождаться прибытия более крупных сил весной. Они прибыли в срок по суше из Геллеспонта. Турецкая армия насчитывала семьдесят тысяч человек, ее сопровождала армада из более пятидесяти морских судов, доставивших тяжелую артиллерию.
После многих недель обстрела, не сломившего стойкое сопротивление, на последней неделе июля был начат решительный штурм – в тот самый день в другом конце Средиземноморья турки высадились в Отранто. О приближении штурма турки сообщали весь предыдущий день, от рассвета до заката, непрерывным разрывающим ушные перепонки грохотом: звучали крики, звуки труб, звон цимбал и бой барабанов. Таков был военный обычай турок, хотя и лишавший их фактора внезапности, но существенно поднимающий их боевой дух, а также снижающий его у противника. На это рыцари отвечали фанфарами и перезвоном церковных колоколов. В крепость было переброшено множество обращений, в которых утверждалось, что паша поднял черный флаг, что город будет разграблен, а жители убиты или проданы в рабство. Затем на штурм пошли башибузуки. Они бурным потоком устремилась через разрушенные крепостные валы и вверх по развалинам Итальянской башни, на которой водрузили турецкое знамя. За ними стремительным шагом следовали сплошные ряды янычар.
Месих-паша, уверовав, что победа будет за ним, выбрал этот момент для сообщения войскам о запрете заниматься грабежами, поскольку сокровища Родоса принадлежат султану. Это в конечном счете сломило боевой дух османских войск. Теперь уже крестоносцы, сражавшиеся под знаменами Святого Спасителя, Девы Марии и святого Иоанна Крестителя, бросились блокировать путь к башне, сойдясь с захватчиками лоб в лоб на узком бастионе у подножия башни, убивая турок до тех пор, пока стены и рвы не заполнились трупами. В завершение отряд рыцарей силой пробился в башню, перебил засевших в ней турок и сбросил их знамя на землю. При виде этого остатки павших духом турецких солдат стали в беспорядке отступать и в итоге побежали, по свидетельству очевидца, «подобно свиньям», безжалостно преследуемые рыцарями.
Осада была снята. Турецкие войска вновь погрузились на суда и собрались вместе в Мармарисе, чтобы отправиться в обратный путь в Стамбул. Здесь великий адмирал был лишен звания и получил скромный пост в Галлиполи. Город Родос лежал в развалинах. Но над ним возвышался белый крест святого Иоанна на красном фоне знамени – торжествующий символ веры. Ему оставалось развеваться здесь еще половину века. Теперь, после того как на протяжении жизни целого поколения одна военная кампания следовала за другой, дни Мехмеда Завоевателя приближались к концу.
Глава 10
В стремлении создать новую мировую исламскую империю Мехмед Завоеватель был озабочен не только тем, чтобы сплотить и расширить территорию Византии, но и создать на ее основе качественно новое государство, с новыми институтами – административными, правовыми, экономическими и социальными. Квазинезависимые открытые общества приграничных беев-гази, которые объединились со всеми своими различиями, чтобы заложить его основы, теперь были окончательно интегрированы в общественную и политическую структуру централизованного имперского государства.
По существу, это была военная теократия, как и Византия, представлявшая принцип «правления Бога». Над ней при посредстве высокоорганизованной бюрократии султан должен был осуществлять абсолютную власть. Задача Мехмеда, как он себе ее представлял, заключалась в устранении или, по меньшей мере, трансформировании и подчинении своему контролю каждого элемента, который мог бы угрожать или соперничать с его личной властью. Как властитель, назначенный Богом, править мог он, и только он один. Чтобы гарантировать своей династии сохранение навсегда этого божественного полновластия, он узаконил практику братоубийства, которая и так уже преобладала в его империи: «Ради благополучия государства один из моих сыновей, которому Бог дарует султанат, может на законных основаниях предать своих братьев смерти. Это право одобряется большинством правоведов».
Великий визирь султана, в отличие от визирей предыдущих правителей, был его управляющим, послушным исполнителем приказов суверена. Хотя он не мог принимать решения по государственным делам, великий визирь в рамках своих полномочий пользовался более широкой властью, чем его предшественники. До сих пор султан всегда лично председательствовал на заседаниях Государственного совета – дивана, который был так назван по месту, на котором он сидел, как веками сидели в шатрах его предки-кочевники. Но Мехмед в ходе своего правления передал эту привилегию великому визирю, перестав часто посещать заседания дивана, но наблюдал за ними, оставаясь невидимым, из расположенного над залом заседаний зарешеченного помещения, называвшегося «Глаз султана». Так поступали и его преемники.
Говорят, что изменение системы явилось результатом случая, когда одетый в лохмотья туркоман случайно забрел на заседание дивана и спросил на грубом диалекте своего народа: «Ну и который из вас – счастливый император?» Султан был разъярен, и великий визирь убедил его, что в будущем, дабы избежать подобных оскорблений его священной особы, дела дивана должны находиться в руках одних только визирей. Так великий визирь фактически стал главой правительства, держателем государственной печати. Он обладал, как заместитель султана, большими светскими полномочиями, определяя ответственность для каждой ветви гражданской администрации, осуществляя контроль над назначением и работой чиновников.
Стройная система гражданской администрации, которой управлял великий визирь от имени своего господина, опиралась на четыре «столпа империи» – это понятие уходило корнями к четырем шестам шатров ранних османских правителей. Число «четыре», применительно к столпам, имело священный смысл, символизировавший также четырех ангелов, которые, согласно Корану, поддерживают трон; четырех соратников Пророка, которые стали четырьмя праведными халифами; четыре ветра небесных.
Первым столпом был сам великий визирь. Подобно другим высокопоставленным сановникам, он носил почетный титул паши, буквально означавший «нога султана» – примерно так же приближенные монарха среди древних персов именовались его глазами и руками. Великий визирь пользовался особым отличием – ему было разрешено демонстрировать в качестве регалий паши пять бунчуков, тогда как три других визиря, подчиненные ему, имели только три бунчука. Эта эмблема появилась еще во времена наездников-кочевников в турецких степях. В трех областях государственного управления эти министры, хотя и обладали автономией в пределах своих полномочий, касавшихся соответственно общих, правовых и финансовых вопросов, были подотчетны непосредственно султану.
Второй столп объединял ответственных за отправление правосудия – двух кадиаскеров, армейских судей, в обязанности которых входило назначение других судей, одного для Анатолии и другого для Румелии. Третий столп образовывали дефтердары – счетоводы или бухгалтеры, четыре казначея государственной казны, отвечавшие за финансовое и фискальное управление. Четвертым и последним столпом были нишанджи, канцлеры и государственные секретари, которые готовили эдикты султана и ставили на них оттиск его подписи, тугру или нишан, в качестве его печати. Наконец, имелись еще аги, командиры, или офицеры, разделенные на два класса – внешние, выполнявшие военную функцию, как ага янычар, и внутренние, относившиеся исключительно ко двору султана.
Эта система, модифицированная и дополненная Завоевателем, была кодифицирована в Канун-наме, книге, название которой произошло от греческого слова kanon и арабского kanun. Эта Книга законов была составлена к концу правления Мехмеда по его указанию. Она содержала описание иерархии государства, его обычаев и церемоний, обязанностей и институтов, доходов и штрафов, которые государство было уполномочено вводить.
Канун-наме отражала не мусульманские, а турецкие традиции государственности. Османская империя, как и другие мусульманские державы, традиционно управлялась согласно господствующему Корану, священному, или шариатскому, закону. Но по мере того как империя увеличивалась в размерах и становилась более сложной, возникла необходимость дополнить кораническое право государственным, расширив его положения и адаптируя их к меняющимся условиям. Мурад I положил начало этим изменениям, а Мурад II продолжил. Новое столетие, принесшее множество новых административных функций и проблем, сделало необходимой новую кодификацию Мехмеда II, которая в последующие века была расширена и, в свою очередь, заменена новыми сводами законов. Они включали постановления и распоряжения самого султана, которые он, согласно османской традиции, будучи падишахом, то есть сюзереном империи, имел абсолютное право принимать без вмешательства высших лиц исламского правового истеблишмента. Но за рамками положений этого государственного закона, известного как урфи, то есть дополнительный, султан продолжал придерживаться обязательных ограничений закона шариата, основанного на первичных исламских источниках – Коране, записанном слове Бога; Сунне, или мусульманском священном предании; и откровениях первых четырех великих халифов. Его имперские эдикты, или хатти-шерифы, считались второстепенными (нижестоящими), и любой важный политический акт султана предполагал предварительное одобрение фетвой (правовым мнением) главного муфтия, ведущего авторитета в области исламского права.
Канун-наме описывала также обычаи и формальности двора султана, которые в своей жесткой иерархичности, помпезности, роскоши и замысловатом церемониале во многом повторяли византийскую модель – особенно это касалось «порядка церемоний», заложенного в X веке Константином Порфирогенетом (Багрянородным). В первую очередь, речь шла об изъявлениях покорности, которых султан, как и византийские императоры, требовал от иностранных послов. Традиционный возглас приветствия султану напоминал приветствие базилевсу (василевсу). Этот титул имели византийские императоры, и подданные считались их рабами. Византийские хроники действительно все еще называли султана базилевсом – исламским базилевсом.
Как и в Византии, такие вопросы, как дворцовая церемония, одежда и этикет, были изложены в мельчайших подробностях. Мехмед, со своей стороны, определил, что ранг и обязанности каждого дворцового чиновника должны быть узнаваемы по цветам одежды. Визири, например, носили зеленые одежды, камергеры – ярко-красные. Что касается исламской иерархии, муфтии носили белые одежды, представители улемы – лиловые, муллы – небесно-голубые. Цвет обуви также имел значение. У государственных служащих она была зеленого цвета, у дворцовых чиновников – светло-красная. Помимо цвета, важным был и стиль костюма – покрой рукавов, применявшийся для отделки мех, но главное – форма тюрбана и бороды его обладателя. В исламском обществе головной убор имел особое символическое значение. Тюрбан был предназначен исключительно для мусульман. Предполагалось, что немусульмане, франки или греки, будут носить шапочки красного, черного или желтого цвета, а их обувь должна отличаться по цвету от обуви мусульман – туфли и сапоги греков, армян и евреев должны были быть черного, фиолетового и голубого цвета соответственно.
Лишь в одном случае Мехмед II отошел от традиций своих османских предков, отдав предпочтение примеру Византии. Раньше султаны были доступны для своих подданных и могли общаться с ними в относительно неформальной обстановке. Но с завоеваниями в Европе и под влиянием Византии пришла забота о священном характере личности суверена наряду с обычаем изоляции, уместным для величия, применительно не только к его гарему, который стал надежно охраняться евнухами, но и к самому султану. Мехмед уже отошел от практики своих предков, которые свободно делили стол со своими подданными, и даже от практики своего отца, Мурада II, который ограничил до десяти человек число тех, кто мог обслуживаться с ним за одним столом. Мехмед питался в одиночестве, издав декрет, «отлучивший» от монаршего стола всех визирей и других чиновников: «Это не моя воля, чтобы кому-то подавали на стол пищу вместе с моим императорским величеством, исключая тех, в ком течет королевская кровь».
В своем первом дворце, выстроенном на третьем холме, Мехмед не смог достичь достаточной изоляции, поскольку дворец был расположен за не вполне подходящими стенами, в квартале города, слишком населенном, чтобы можно было претендовать на должную отчужденность. Этот фактор повлиял на выбор места для нового дворца, Великого сераля, или Дворца Пушечных ворот. Его он начал строить в 1465 году в центре бывшего византийского Акрополя – на мысе, господствующем над местом слияния трех морей – Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря, который стал известен как мыс Сераль. Планы строительства дворца, разработку которых доверили персидским, арабским и греческим архитекторам, были настолько грандиозны, что его завершение, как изначально предполагалось, потребовало бы двадцати пяти лет. Но благодаря исключительно высокому уровню оплаты труда, щедрому бакшишу, раздаваемому рабочим, и большой движущей силе личного контроля Мехмеда дворец был закончен в течение одной четвертой части намечавшегося срока. Внутри его высоких крепостных стен с тремя воротами и двумя внутренними дворами располагались бесчисленные здания, спроектированные большей частью в форме элегантных беседок. С каждой стороны (об этом пишет современник султана, греческий биограф Критовул) были «обширные и очень красивые сады, в которых росли все вообразимые растения и фрукты. Вода, свежая, чистая и пригодная к питью, лилась в изобилии с каждой стороны; стаи птиц, съедобных и певчих, гоготали и щебетали; везде бродили стада и домашних и диких животных». Тут в зимнее время между кампаниями султан скрывался от взглядов публики, появляясь на улицах города только в случае возникновения государственных дел и в сопровождении усиленной охраны.
Планируя этот новый Сераль, Мехмед намеревался создать новую модель придворной жизни турок на многие века вперед. Дворец был разделен на две основные секции – внешний двор, отведенный для официальных служб и кабинетов султана, включая помещение дивана, и внутренний двор, с тронным залом и апартаментами султана, помещениями для евнухов и пажей. Веком позже он превратился в Дом блаженства, отведенный под апартаменты женщин султана и, соответственно, включивший его гарем. Сам Мехмед предпочел расположить гарем в другом месте, в его прежнем дворце на третьем холме, который вместе с 370 евнухами остался таким образом центром его частного домохозяйства.
В Сераль вели трое последовательно расположенных ворот. Первые ворота, связывающие Сераль непосредственно с городом, назывались Имперскими воротами, или Баб-и-Хумайн. На них сохранилась надпись, сделанная в память его основателя: «Султан Мехмед. Тень и дух Бога среди людей, монарх этой земли, господин двух континентов и двух морей, востока и запада, покоритель города Константинополя». С ранних времен турки использовали дворцовые ворота для отправления закона и справедливости, и, возможно, именно эти ворота, традиционно повторяющие очертания величественного главного входа (портала) султанского шатра с четырьмя шестами, передали турецкому правительству название Порта, или, как впоследствии его стали именовать европейцы, Высокая (Блистательная) Порта.
Ага, или привратник, регулировавший сообщение между Сералем султана и внешним миром, был главой белых евнухов, контролировавших официальную часть дворца и персонал. Он, по сути, был церемониймейстером, а также доверенным лицом султана. Ему подчинялась целая иерархия других белых евнухов, выполнявших разные функции камергеров двора. Параллельно ему существовал начальник черных евнухов, ага, контролировавший тех, кто служил в помещениях для женщин, впоследствии переведенных внутрь Сераля. Использование евнухов, неизвестных ранним османским султанам, было обычаем, заимствованным у Византийской империи, которая в свою очередь позаимствовала его на Востоке. Поскольку ислам запрещал кастрацию, османы ввозили евнухов из христианских стран, в то время главным образом с Кавказа, при посредстве торговли, которая, как и торговля рабами, в основном находилась в руках евреев.
Главный белый евнух контролировал весь персонал двора султана, в то время состоявший примерно из 350 человек. Все они были бывшими христианами, как и все гражданские и большинство военных чиновников Османского государства, от великого визиря и его коллег-визирей до провинциальных губернаторов, владельцев фьефов, сборщиков налогов и исполнительных чиновников различных рангов. Все они входили в «Рабскую челядь» султана, прототипом которой был Сераль. Они были личными рабами своего хозяина и оставались таковыми на протяжении всей жизни, независимо от любого продвижения по службе и властных полномочий, которых они могли достичь. Это был продукт синтеза двух институтов, военного и гражданского. Он изначально произошел от девширме, или закона о наборе, который европейцы назвали «законом внесения дани детьми». На основании его был создан корпус янычар, после чего он развился и при Мураде II стал инструментом не только военного, но и гражданского управления. Мурад создал новый более эффективный правящий аппарат взамен старого, который унаследовал и, в свою очередь, усовершенствовал его сын.
Сила и значимость этой системы заключалась главным образом в том факте, что она не была наследственной, а значит, исключала формирование потомственной аристократии и знати, такой как старинные османские роды. Она предохраняла от политического соперничества абсолютную власть султана. Имелись основания утверждать, что, если бы рабами султана были мусульмане, они стали бы злоупотреблять этой привилегией. Их родственники в провинциях угнетали бы крестьянство, отказывались платить налоги, восставали против местных властей. «Но если христианские дети принимают ислам, они становятся ревностными в вере и врагами своих родственников». Иноземный гость Стамбула, барон Венцеслав Вратислав, позже выразился следующим образом: «Никогда… я не слышал, чтобы о каком-нибудь паше говорили, и не видел ни в Константинополе, ни во всей Турции, чтобы какой-либо паша был турком по рождению; напротив, паша всегда был похищенный, или захваченный в плен, или обращенный в турка».
Источником этой системы была дворцовая школа для пажей султана, расположенная в стенах Сераля. Ее целью были отбор и продвижение под контролем наследственного султана членов этого ненаследственного правящего класса с равными для всех возможностями, элиты, набранной единственно по принципу достоинств. Она действительно была призвана создать для Османского государства меритократию, уникальную для аристократического мира того времени. Стремлением султана Мехмеда было расширение и развитие этой школы, и последующая необходимость в больших площадях, возможно, повлияла на выбор им Сераля в качестве места для его нового дворца. Школа неизменно поддерживалась высоким уважением Мехмеда к образованию и использованию интеллекта и его пониманием потребности в просвещенных чиновниках, как гражданских, так и военных, по мере расширения империи. И под руководством султана она превратилась в крупную школу государственного управления, прекрасно организованную и функционирующую без перебоев.
На идею создания подобного инструмента для подготовки правящей элиты из его подданных – христиан по происхождению с самого начала повлияло осознание удивительной личной преданности его пажей, иными словами, их потенциальной ценности как силы, которая могла бы противостоять янычарам с их бунтарскими наклонностями. Она была нацелена на создание типа османского государственного служащего, который был бы одновременно воином, государственным чиновником и верным мусульманином и который должен был также стать, выражаясь словами итальянского автора XVI века, «литератором и джентльменом отточенной речи, глубокой учтивости и честной морали». Отныне и впредь, располагая таким многообещающим материалом, дворцовые школы готовили из среды своих питомцев четырех из каждых пяти великих визирей. Преуспевая на протяжении трех с половиной столетий на основе общих принципов, установленных Мехмедом, и еще полтора века на несколько измененной основе, они вносили жизненно важный и постоянный вклад в османскую историю.
Под административным контролем главного белого евнуха, при содействии Имперского казначейства, с одной стороны, и хозяйственной службы султанского двора, с другой, школа формировалась, в соответствии с возрастом учеников, из двух подготовительных школ и двух школ профессиональной подготовки. На раннем этапе ученики разделялись на тех, кто имеет высокий интеллект, и тех, кто склонен к работе руками. На всю подготовку отводилось четырнадцать лет, причем период ученичества длился семь-восемь лет. Большинство пажей после периода ученичества не становились личными слугами султана, а после предварительной подготовки назначались на младшие военные и правительственные посты. В более поздние годы своего правления Мехмед учредил третью школу профессионального обучения, Зал султанской опочивальни, в которой занимались примерно сорок пажей под началом четырех чиновников – оруженосца, конюшего, смотрителя гардероба и мастера тюрбанов. В каждой школе был свой первый чиновник, ответственный за порядок и дисциплину, и второй чиновник, управлявший хозяйством, наряду с библиотекарем, регистратором, казначеем и имамом, а также тремя муэдзинами. Много внимания уделялось индивидуальным способностям учеников, выявлению их инициативности и лидерских качеств. Ученики поощрялись к изучению выбранных ими предметов. Поощрения внутри дворцовой школы, как и в государственных учреждениях, опирались на жесткую систему, при которой пажи «награждались за малейшую услугу своему господину и наказывались за малейшую провинность».
Целью дворцовой школы, после создания возможностей для изучения Корана и ознакомления с принципами исламской теологии и права, было, по сути, гражданское образование, с акцентом скорее на мастерство государственного управления и военную науку, чем на религию. Ничего подобного не было в исламе. Несмотря на это, преподавательский состав привлекался в первую очередь из улемы, мусульманских «священников» и профессоров священного права. Но к ним Мехмед добавил учителей, ученых и писателей, взятых из лиц, принадлежавших к его двору. Благодаря им имелась возможность вести обучение по греческой и латинской модели, так что Османское государство даже сравнивали с Республикой Платона. В эту «республику» вскоре начали возвращаться византийские греки, бежавшие в Италию во время захвата Константинополя.
Учебный план дворцовой школы, идея которого принадлежала Мехмеду, сочетал в себе в равной мере гуманитарное образование, физическое воспитание, подготовку к физическому труду и профессиональное обучение. Гуманитарное образование включало изучение турецкого, арабского и персидского языков с акцентом на турецкий язык, которым при всех его сложностях нужно было досконально и быстро овладевать. Также велось глубокое изучение арабского алфавита, грамматики и синтаксиса, персидской литературы с ее поэзией и вниманием к рыцарству и романтизму. Преподавали историю Турции и математику – арифметику и, вероятно, геометрию. Ученики применяли на практике те искусства, ремесла и науки, к которым, по наблюдениям специалистов, имели наибольшие способности. Среди этих предметов была турецкая музыка, как военная, так и вокальная. Хор дворца устраивал для султана регулярные концерты, а также приветствовал его песней за полчаса до рассвета и через полтора часа после захода солнца и обращался к нему с музыкальными приветствиями по всем торжественным случаям.
Физическая подготовка состояла из гимнастических упражнений, помогающих пажам поддерживать отличное здоровье, силу и ловкость. Они занимались практически всеми видами спорта: стрельбой из лука, борьбой, фехтованием, метанием дротиков и ранней формой поло, с мячом, прикрепленным к шнуру. Большую важность имело искусство верховой езды, так как многие из пажей направлялись на службу в кавалерию, и, чтобы лучше соответствовать армии, они становились искусными не только в верховой езде, но и в других видах ратного мастерства.
Наконец, все, кроме янычар, осваивали на практике избранный ими вид деятельности или ремесла из числа преподававшихся в различных школах профессиональной подготовки. Сами султаны поступали так же. Мехмед II стал искусным садовником, посвящавшим значительную часть своего досуга уходу за дворцовыми садами, где он любил выращивать не только цветы и деревья, но и овощи. Существует предание, что он однажды вырастил гигантский огурец, которым особенно гордился, но тот исчез. В бешенстве он вспорол живот одному из садовников и обнаружил остатки огурца в его желудке. Селим I и Сулейман I были искусными ювелирами, Абдул-Хамид II – столяром-мебельщиком, умевшим изготавливать сложные инкрустации. Другие представители правящей династии занимались такими ремеслами, как вышивка, изготовление луков, заточка ножей и мечей. Пажи учились готовить напитки и любимые блюда султана, стирать льняные изделия, изготавливать тюрбаны, стричь волосы, брить, делать маникюр и исполнять различные функции в турецкой бане.
За пределами столицы и Блистательной Порты администрация Османской империи была тесно связана с организацией и развитием армии, руководителями которой были внешние, или военные начальники – аги, в отличие от внутренних аги султанского двора. Они представляли собой исполнительную власть султана, подобно тому как кади (судьи), привлеченные из улемы, представляли его судебную власть. Деление османской территории на провинции под усиливающимся централизованным контролем было обусловлено военными факторами. Империя была поделена на две половины – Анатолию и Румелию, каждая под контролем генерал-губернатора, или бейлербея – паши с двумя бунчуками. Каждая подразделялась и напрямую управлялась через санджаки, или районы, контролируемые военными губернаторами, санджак-беями, каждый из которых получал знамя (штандарт), или санджак, как символ власти султана. Санджак-бей был пашой с одним бунчуком, в задачу которого входил сбор и руководство войсками султана в пределах его территории, поддержание порядка в интересах общественной безопасности и обеспечение регулярной уплаты налогов. Во время правления Мехмеда Завоевателя в Азии насчитывалось двадцать санджаков, а в Европе – двадцать восемь.