Джон Грин
Черепахи – и нет им конца

Глава 3

Когда-то давно мы с мамой ходили на каноэ вниз по Уайт-Ривер, мимо поместья Пикетов, до парка за музеем искусств. Там мы недолго гуляли, а потом, преодолевая ленивое течение, возвращались домой. Однако я уже много лет не садилась в лодку. Теоретически Уайт-Ривер прекрасна – голубые цапли, гуси, олени и все такое, но вода в ней пахнет, как нечистоты. И вообще-то, не «как нечистоты», а нечистотами, потому что после дождя канализация переполняется и все отходы Центральной Индианы попадают прямо в реку.

Мы подъехали к моему дому. Я вылезла из машины, просунула пальцы под дверь гаража, подняла ее, снова села в машину и припарковалась. А Дейзи все повторяла, что мы скоро разбогатеем.

Открывая дверь гаража, я немного вспотела, поэтому сразу отправилась в свою комнату и включила кондиционер. Села на кровать, скрестив ноги, и подставила спину холодному воздуху. Вокруг царил хаос: повсюду грязная одежда, на столе – ворох бумаг: упражнения, старые тесты, рекламные буклеты колледжей, которые приносила домой мама. Листки валялись даже на полу.

Дейзи остановилась на пороге.

– Можно мне во что-нибудь переодеться? Футболка «Чак-и-Чиз» и рубашка в пятнах не очень подходят для встречи с миллиардером, а ничего другого у меня с собой нет.

Моя подруга примерно одного роста с мамой, и мы совершили набег на гардеробную. Пока выбирали сочетание топа и джинсов, которое не было бы в духе моей мамы, Дейзи продолжала свой монолог. Поболтать она любила.

– У меня есть теория насчет формы. Ее специально делают такой, чтобы ты в ней, типа, переставала быть кем-то. Ты больше не Дейзи Рамирес, личность, а такое существо, которое приносит людям пиццу и раздает пластиковых динозавров в обмен на билетики. Форма сделана, чтобы меня спрятать.

– Да, – согласилась я.

– Вот так нас угнетает проклятая система, – пробурчала Дейзи и вытянула угрожающе фиолетовую блузку. – Твоя мама одевается, как учитель математики!

– Она и есть учитель математики.

– Не оправдание.

– А может, наденешь это?

Я показала ей черное платье длиной чуть ниже колена с орнаментом из розовых листочков. Просто ужасное.

– Думаю, сойдет и форма, – сказала Дейзи.

– Хорошо.

К дому подъехала машина. Я знала, что мама не будет ругать нас за то, что рылись в ее вещах, и все же занервничала. Дейзи заметила и взяла меня за руку. Мама еще не успела войти, а мы уже выскользнули на задний двор и скрылись за кустами жимолости.

Оказалось, каноэ у нас по-прежнему есть – оно лежало вверх дном, а внутри было полно дохлых пауков. Дейзи выдрала из зарослей плюща весла и выцветшие оранжевые жилеты, смахнула рукой грязь с каноэ и потащила его к воде. Моя невысокая, щуплая на вид подруга обладала просто невероятной силой.

– Уайт-Ривер очень грязная, – сказала я.

– Холмси, ты ведешь себя нелогично. Помоги.

Я подняла другой конец лодки.

– В реке пятьдесят процентов мочи. И это – ее лучшая половина.

– Ты – та самая, – снова пропела Дейзи и втащила каноэ в воду.

Спрыгнула на илистую кочку, обернула вокруг шеи спасательный жилетик, который был ей слишком мал, и устроилась на носу.

Я села сзади, оттолкнулась веслом от берега. Давно уже не управляла каноэ, но Уайт-Ривер такая мелкая и широкая, что особенно стараться не нужно. Дейзи посмотрела на меня с улыбкой, и я будто снова стала маленькой.

В детстве мы с ней любили играть в «детей реки» – представляли, что живем одни, добываем себе пропитание и прячемся от взрослых, которые хотят отправить нас в приют. Помню, как Дейзи швыряла в меня пауков-долгоножек, потому что знала, что я их терпеть не могу, и я с визгом убегала, размахивая руками. На самом деле я не боялась – тогда все эмоции были игрой, словно бы я не переживала чувства, а проводила с ними опыты. Настоящий ужас – это не когда тебе страшно, а когда у тебя нет выбора.

– Знаешь, что наш город существует только благодаря Уайт-Ривер? – сказала Дейзи, обернувшись ко мне. – Когда Индиана стала штатом, люди начали спорить, где будет столица. Ясное дело, основать ее нужно где-то посередине. И вот эти ребята смотрят на карту и видят, что прямо по центру есть река, и они такие – бах! – вот же отличное место для столицы, потому что идет тысяча восемьсот девятнадцатый год и серьезному городу необходима вода для судоходства и всего прочего.

Значит, они объявляют: мы построим новый город! На реке! И назовем его по-умному – Индиана-полис! И только потом они замечают, что Уайт-Ривер глубиной по щиколотку и здесь даже на каяке не проплывешь, не то что на пароходе. Некоторое время Индианаполис считался крупнейшим в мире городом на несудоходной реке.

– Откуда ты это знаешь? – спросила я.

– Папа историей увлекается. – И тут у нее зазвонил телефон. – Ну вот, я его призвала! – Она взяла трубку. – Привет, папочка… Угу, да, конечно… Нет, он не против… Отлично, вернусь к шести.

Дейзи спрятала телефон в карман и повернулась ко мне, щуря глаза от солнца.

– Он спросил, могу ли я посидеть с Еленой, потому что мама задержится. И не пришлось врать, почему я не на работе. И отец теперь думает, что я забочусь о сестричке. Холмси, все просто отлично выходит. Наша судьба проясняется. Скоро попадем в американскую мечту, то есть наживемся на чужом несчастье.

Вокруг было так тихо, что мой смех получился оглушительным. С поваленного дерева шлепнулась в воду испуганная черепаха. Здесь их полно.

Река повернула, мы проплыли мимо островка, образованного миллионами белых голышей. Там, на старой выцветшей шине, стояла голубая цапля. Она увидела нас, расправила крылья и взлетела, напоминая больше птеродактиля, чем птицу. Между островком и восточным берегом шел узкий канал, и мы плыли под сикоморами, которые вытянулись над водой, стараясь получить больше солнечного света.

Листья были еще зелеными, лишь кое-где в них появились розовые штрихи – первые намеки на осень. Нам попалось мертвое дерево, и я посмотрела вверх, на голые ветви, что пересекались, разделяя безоблачное небо на множество голубых многоугольников.

В багажнике Гарольда, рядом с запасным колесом, я до сих пор храню папин телефон. В нем остались тонны фотографий с такими же ветками без листьев. Мне всегда хотелось понять, что он видел в этом – разбитом на фрагменты – небе.

Так или иначе, день был отличный – солнце заливало нас теплыми лучами. Я больше люблю сидеть дома и мало когда могу оценить погоду, но в Индианаполисе за год выпадает всего десяток по-настоящему красивых дней. Вот таких, как этот. Река поворачивала на запад, и мне почти не приходилось работать веслом. Вода искрилась на солнце. Мы спугнули пару каролинских уток, и они поднялись в воздух, отчаянно хлопая крыльями.

Наконец мы достигли кусочка суши, который в детстве называли Пиратским островом. В отличие от пляжа с галькой, он был настоящим. Его заполонила жимолость, из которой поднимались высокие деревья с кривыми стволами – после весенних паводков они все покрылись наростами. В реку попадает много сельскохозяйственных стоков, и поэтому всюду росли помидоры и соя, хорошо удобренные канализационными отходами.

Я направила каноэ к зеленому от ряски берегу, мы вылезли и отправились погулять. Над рекой витало что-то такое, отчего мы с Дейзи притихли и почти забыли друг о друге – даже бродить пошли в разных направлениях.

Здесь я отмечала свой одиннадцатый день рождения. Мы с мамой сделали карту сокровищ. Сначала съели дома торт, а потом вместе с Дейзи сели в каноэ и отправились на Пиратский остров. Под деревом мы откопали сундучок, полный шоколадных монет, обернутых в золотую фольгу. На острове нас встретили Дэвис и его брат, Ноа. Помню, как моя лопата ударилась о пластиковую крышку сундука и я обрадовалась, точно мы нашли настоящее сокровище, хотя знала, что это не так. Я отлично умела быть ребенком, но совсем не справлялась с ролью того, кем стала сейчас.

Я шла вдоль берега, пока не увидела Дейзи – она сидела на стволе дерева, принесенного паводком. Я уселась рядом и стала смотреть, как у нас под ногами, в маленьком пруду, ползают раки. Прудик почти высох – лето выдалось необычно сухое и жаркое.

– Помнишь, мы здесь отмечали твой день рождения? – спросила Дейзи.

– Да.

Дэвис тогда потерял фигурку Железного человека, которую всегда носил с собой. Он не расставался с ней так долго, что все наклеенные детали стерлись, осталось только красное туловище с желтыми руками и ногами. Дэвис очень перепугался, потеряв игрушку, но моя мама ее нашла.

– Все нормально, Холмси?

– Да.

– Можешь сказать что-нибудь, кроме «да»?

– Да, – ответила я и улыбнулась.

Мы посидели еще немного и пошли к реке прямо через пруд. Я почему-то не беспокоилась, что шлепаю по грязи, хотя совсем недавно с ума сходила из-за урчания в желудке. Вот загадка!

Стена для защиты от паводка состояла из валунов, скрепленных проволочной сеткой. Я влезла по ней наверх и протянула руку Дейзи. Мы вскарабкались на берег и вошли в рощу, где росли сикоморы и клены. За деревьями виднелось аккуратно подстриженное поле для гольфа, а дальше – особняк из стекла и стали, созданный каким-то знаменитым архитектором.

Чтобы сориентироваться, мы немного походили по лесу.

– Холмси! – вдруг позвала подруга.

Я подбежала к ней. Дейзи обнаружила камеру – на дереве, футах^[1] в четырех над землей. Черный кружок, примерно дюйм^[2] в диаметре. Такую штуку ни за что не заметишь, если не задался целью ее найти.

Пароля на камере не оказалось, я подключила телефон и стала загружать фотографии. Первые две удалила – на них были мы с Дейзи, потом смахнула еще десяток – с оленями, енотами, опоссумами, приходившими днем или ночью, когда темнота превращала их в зеленые силуэты с белыми огоньками глаз.

– Не хочу тебя пугать, но в нашу сторону едет гольфкар, – тихо предупредила Дейзи.

Машина еще далеко. Я добралась до фотографий, сделанных девятого сентября, и да, там нашелся снимок, на котором можно было различить спину коренастого мужчины в полосатой пижамной рубашке. Время – 01:01:03. Я сделала копию.

– Нас точно заметили, – нервничала Дейзи.

– Сейчас, – ответила я, бросив взгляд на машину.

Хотелось увидеть предыдущую фотографию, но она никак не могла загрузиться. Дейзи пустилась наутек. Странно, что из нас двоих спокойствие сохранила именно я. Впрочем, меня не пугают люди в гольфкарах, фильмы ужасов или американские горки. Не знаю, чего именно я боюсь, но только не этого. Фотография медленно заполнила экран. Койот. Я подняла взгляд. Мужчина, сидевший в машине, смотрел прямо на меня, и я стрелой полетела прочь.

Я добежала до реки, петляя между стволами, и перелезла через стену. Дейзи стояла над перевернутым каноэ, вооружившись огромным камнем.

– Ты чего? – спросила я.

– Тот парень тебя видел. Вот я и делаю тебе предлог.

– Какой предлог?

– Только одно спасет нас, Холмси: ты должна прикинуться девой в беде, – сказала она и обрушила камень на лодку.

Зеленая краска треснула, под ней показался пластик. Дейзи перевернула каноэ, и оно тут же наполнилось водой.

– Отлично. Я спрячусь, а ты поговоришь с ним.

– Ни за что!

– У девы в беде не бывает спутников.

– Ни. За. Что.

И тут со стены послышался голос.

– У вас там все в порядке?

Я подняла голову и увидела худого пожилого мужчину с глубокими морщинами на лице. В черном костюме и белой рубашке.

– Каноэ разбилось, – объяснила Дейзи. – Вообще-то мы подруги Дэвиса Пикета. Он разве не тут живет?

– Меня зовут Лайл, – представился мужчина. – Я охранник. Могу вас подвезти.

Глава 4

Лайл усадил нас в гольфкар и повез по асфальтовой дорожке вдоль поля, на краю которого стоял большой дом из бревен с деревянной вывеской «КОТТЕДЖ».

Я не бывала у Пикетов много лет и уже забыла все это великолепие. Песчаные «ловушки» на поле недавно разровняли граблями, на дороге не попадалось ни трещин, ни выбоин, а вдоль нее посадили клены. Однако больше всего мой взгляд притягивали бесконечные ромбы подстриженной травы. Поместье было стерильным, огромным и тихим, как новенький квартал, ожидающий первых жильцов. Мне здесь очень нравилось.

Пока ехали, моя подруга завела недвусмысленный разговор.

– Так значит, вы начальник охраны?

– Охранник.

– Давно здесь?

– Порядочно. И поэтому знаю, что вы не дружите с Дэвисом.

Дейзи, которой было чуждо смущение, и глазом не моргнула.

– Его знает Холмси. А вы работали в день, когда исчез мистер Пикет?

– Он не любит, если кто-то из служащих остается до утра.

– А сколько у вас сотрудников?

Лайл остановил машину.

– Надеюсь, вы и правда знакомы с Дэвисом, иначе я отвезу вас в город и сдам в полицию за вторжение на частную территорию.

Мы свернули за угол, и я увидела бассейн – голубую ширь и знакомый с детства островок. Правда, сейчас над ним построили стеклянный купол. Водяные горки – извилистые, переплетенные трубы – тоже остались на месте, но теперь они были сухими.

Рядом, на террасе, стояли кресла, укрытые белыми полотенцами. Мы обогнули бассейн и доехали до другой террасы, где лежал в шезлонге Дэвис Пикет в школьной рубашке-поло и шортах цвета хаки. Он читал книгу, заслоняясь ей от солнца.

Дэвис услышал шум мотора и привстал. У него были худые обгоревшие ноги, острые колени. На носу – очки в пластиковой оправе, на голове – кепка с логотипом бейсбольной команды «Индиана пейсерз».

– Аза Холмс? – спросил он, поднимаясь нам навстречу.

Солнце слепило мне глаза, и разглядеть лицо Дэвиса не получалось. Я вылезла из машины, подошла и сказала:

– Здравствуй.

Я не понимала, нужно ли его обнимать. Дэвис, видимо, тоже не знал, надо ли обнимать меня, поэтому мы просто стояли друг напротив друга, а это, если честно, моя любимая форма приветствия.

– Чему обязан удовольствием? – спросил он без всяких эмоций в голосе.

Дейзи подошла и энергично пожала ему руку.

– Дейзи Рамирес, лучшая подруга Холмси. У нас тут каноэ треснуло.

– Налетели на камень. Пришлось высадиться на Пиратский остров, – сказала я.

– Знаете этих девушек? – уточнил охранник.

– Да, все в порядке, спасибо. Хотите что-нибудь выпить? Воды или «Доктора Пеппера»?

– «Доктор Пеппер»? – смутилась я.

– Кажется, это твоя любимая газировка.

Я поморгала и кивнула:

– Да.

– Можно нам три банки «Пеппера», Лайл?

– Конечно, босс, – ответил мужчина и уехал.

Дейзи пошла пройтись, бросив на меня взгляд, говоривший: Вот видишь, он тебя помнит. Дэвис, по-моему, ничего не заметил. Он поглядывал на меня с какой-то милой застенчивостью. Сквозь стекла очков его карие глаза казались просто огромными. И глаза, и нос, и рот были ему великоваты, словно выросли, а само лицо еще оставалось детским.

– Не знаю, что и сказать, – начал он. – Не силен в светских беседах.

– Попробуй говорить, что думаешь. Лично я так никогда не поступаю.

Он улыбнулся, пожал плечами.

– Ладно. Я думаю: хоть бы она приехала не из-за награды.

– Какой награды? – неубедительно удивилась я.

Мы сели в кресла друг напротив друга. Дэвис наклонился вперед, поставив острые локти на острые коленки.

– Я думал о тебе пару недель назад, когда отец исчез. Про него говорили в новостях и называли полное имя – Рассел Дэвис Пикет. Нас ведь зовут одинаково, и так странно, когда слышишь, что Рассел Дэвис Пикет пропал. Я же здесь!

– И поэтому ты подумал обо мне?

– Да. Я однажды спросил, почему тебе дали такое имя, и ты сказала, что его выбрала мама. Она хотела, чтобы его звучание стало только твоим.

– Вообще-то, меня назвал папа.

Я помнила его слова: В твоем имени – весь алфавит, от A до Z, чтобы ты знала: ты можешь стать кем захочешь.

– А твой отец… – начала я.

– Правильно, определил меня на должность младшего.

– Но ты – не имя.

– Конечно же, да. Я не могу не быть Дэвисом Пикетом. Не могу не быть сыном своего отца.

– Наверное.

– И я не могу не быть сиротой.

– Извини.

Он посмотрел на меня усталыми глазами.

– В последние дни мне все звонят и пишут. Я не дурак и понимаю, зачем. Но я не знаю, где отец.

– На самом деле… – сказала я, и тут на нас упала тень.

Я обернулась: за спинкой моего кресла стояла Дейзи.

– На самом деле, – продолжила она, – мы услышали по радио новости, и Холмси сказала, что в детстве была в тебя влюблена.

– Дейзи! – возмутилась я.

– И я, такая, говорю, поехали к нему, это точно настоящая любовь. И мы договорились устроить кораблекрушение, а потом ты вспомнил, что она любит «Доктор Пеппер», и да, ЭТО НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ. Как в шекспировской «Буре». В общем, я вас покину. Можете жить долго и счастливо.

Тень Дейзи ушла, и ее сменил золотистый солнечный свет.

– Это что, правда? – спросил меня Дэвис.

– Ну, не прям как у Шекспира. – Однако я так и не нашла в себе мужества признаться. Но, в любом случае, не соврала. Почти. – Мы же были еще детьми, – добавила я.

Он помолчал.

– Ты очень изменилась с тех пор.

– Как?

– Была такой маленькой худющей молнией, а сейчас…

– Что?

– Ты другая. Взрослая.

Желудок отчего-то заурчал. Никогда не понимала, что чувствует мое тело – страх или радость?

Дэвис смотрел мимо меня, на полосу деревьев у реки.

– Мне очень жаль, что так вышло с твоим отцом, – сказала я.

Он пожал плечами.

– Мой папа большой засранец. Сбежал накануне ареста, потому что он – трус.

Я не находила слов. Если послушать, что люди говорят об отцах, можно чуть ли не радоваться, что у тебя его нет.

– Я правда не знаю, где он, Аза. А те, кто знает, ничего не скажут, потому что он может дать им гораздо больше сотни. Что такое сто тысяч? Ерунда. – Я удивленно смотрела на него. – Прости… Наверное, так нельзя говорить.

– Наверное?

– Ну да. В общем, ему ничего за это не будет. Он всегда выходит сухим из воды.

Я хотела ответить, но тут вернулась моя подруга. С ней пришел какой-то парень – высокий, широкоплечий, в рубашке цвета хаки и таких же шортах.

– Мы идем смотреть на туатару, – похвалилась Дейзи.

Дэвис встал.

– Малик Мур, наш зоолог.

Он сказал «наш зоолог» так, будто это в порядке вещей, и все, достигнув определенного положения, приобретают себе зоолога.

Я поднялась и пожала руку Малика.

– Я ухаживаю за туатарой, – сообщил он.

Все, похоже, решили, что я прекрасно знаю такого зверя. Малик встал на колени у бассейна, открыл люк, замаскированный плиткой, и нажал на кнопку. Из бортика выполз хромированный решетчатый мост и протянулся к островку.

– Это все по правде? – прошептала Дейзи, вцепившись в мой локоть.

Зоолог театрально повел рукой, приглашая нас идти первыми.

Мы подошли к двери стеклянного купола. Малик провел пластиковой карточкой по замку, тот со щелчком открылся. Я шагнула внутрь и оказалась в тропиках: тут было градусов на двадцать теплее, чем снаружи, и намного больше влаги в воздухе.

Мы с Дейзи остались у входа, а Малик, пробежавшись по островку, вернулся с большой ящерицей, длиной фута два и высотой – три. Ее драконий хвост обвился вокруг его руки.

– Можете погладить.

Дейзи так и сделала, но я заметила на коже зоолога царапины, говорившие о том, что ласка может и не понравиться рептилии. Поэтому, когда Малик повернулся ко мне, я сказала:

– Не люблю ящериц.

Потом зоолог в мучительных подробностях объяснил, что Туа (да, у нее оказалось имя) – не ящерица, а совсем другое с генетической точки зрения существо. Появилось оно двести миллионов лет назад, в Мезозойскую эру, так что это – практически живой динозавр. Я узнала, что туатары могут жить сто пятьдесят лет и дольше, что они – единственный выживший вид из отряда клювоголовых. На родине, в Новой Зеландии, они находятся под угрозой вымирания, а Малик написал докторскую по их молекулярной эволюции. Он говорил и говорил, пока не явился Лайл.

– «Доктор Пеппер», босс.

Я взяла баночки и вручила по одной Дэвису и Дейзи.

– Точно не хочешь ее потрогать? – спросил Малик.

– Динозавров тоже боюсь, – ответила я.

– У Холмси есть почти все основные фобии, – сообщила Дейзи, поглаживая туатару. – Ну, нам пора. Мне еще нужно посидеть с ребенком.

– Я вас отвезу, – предложил Дэвис.

Ему понадобилось зайти домой. Я хотела подождать снаружи, но Дейзи подтолкнула меня с такой силой, что я едва не выбежала вперед.

Дэвис открыл входную дверь – огромное стекло высотой не меньше десяти футов, и мы вошли в просторный зал с мраморным полом. Слева стоял диван, на нем устроился Ноа Пикет. Он играл в космическую битву на гигантском экране.

– Ноа, – сказал Дэвис, – помнишь Азу Холмс?

– Привет! – отозвался он, не отрываясь от игры.

Дэвис убежал наверх по мраморной лестнице, оставив меня наедине с братом. То есть я думала, что мы одни, пока не услышала женский голос:

– Это настоящий Пикассо.

В ослепительно-белой кухне стояла женщина, одетая с ног до головы в белое, и резала ягоды.

– Ого! – выдохнула я, проследив за ее взглядом.

Речь шла о картине, на которой человек из волнистых линий ехал верхом на такой же волнистой лошади.

– Будто в музее, – сказала женщина.

Я посмотрела на нее и вспомнила рассуждения Дейзи о рабочей форме.

– Очень красивый дом, – согласилась я.

– У них и Раушенберг есть. На втором этаже. – Я кивнула, хотя не имела понятия, кто это. Наверное, Майкл знал. – Если хочешь, поднимись.

Женщина махнула в сторону лестницы, и я пошла наверх. Там на стене висела картина, сделанная из переработанного мусора, но я не стала ее рассматривать и вместо этого заглянула в первую же открытую дверь. Комната, судя по всему, принадлежала Дэвису. Безупречно чистая – на ковре еще остались линии от пылесоса. Огромная кровать, на ней – множество подушек и синее одеяло. В углу, рядом с окнами во всю стену – телескоп, нацеленный в небо. Фотографии родных на столе – все старые, тех лет, когда он еще был ребенком. На стенах постеры в рамках – «Битлз», Телониус Монк, Отис Реддинг, Леонард Коэн, Билли Холидей. Книжный шкаф, заполненный книгами в переплетах, и целая полка с комиксами. А на столике у кровати, рядом со стопкой книг – Железный человек.

Я взяла его и повертела в руках. Пластик на одной ноге треснул, открыв пустоту внутри, но ручки и ножки еще поворачивались.

– Осторожнее, – сказал Дэвис. – Ты держишь единственный физический объект, который я люблю по-настоящему.

Я поставила фигурку на место и повернулась.

– Прости.

– Мы с Железным человеком вместе прошли через серьезные испытания.

– Должна тебе признаться: всегда думала, что Железный человек – неудачник.

Дэвис улыбнулся.

– Вместе было весело, Аза, однако нашей дружбе конец.

Я рассмеялась и пошла за ним на первый этаж.

– Роза, побудешь тут, пока я не вернусь? – спросил он женщину.

– Конечно, – отозвалась та. – Я тебе оставила в холодильнике курицу и салат на ужин.

– Спасибо. Ноа, дружище, я приеду через двадцать минут, идет?

– Идет, – ответил Ноа из открытого космоса.

Пока мы шли к «Кадиллаку-Эскалада», возле которого стояла Дейзи, я спросила:

– Это ваша домработница?

– Управляющая домом. Она здесь, сколько я себя помню. А теперь вроде как заменяет нам маму.

– Но она с вами не живет?

– Нет, уезжает в шесть, так что, все-таки, не совсем мама.

Дэвис разблокировал дверцы машины. Дейзи села назад, а меня отправила на место рядом с водителем.

Возле гольфкара стоял охранник. Он разговаривал с мужчиной, сгребавшим первые осенние листья, однако внимательно следил за нами.

– Я только отвезу их, – объяснил Дэвис.

– Будьте осторожны, босс.

– Все за мной наблюдают. Как достало! – сказал Дэвис, захлопнув дверцу.

– Сочувствую, – отозвалась я.

Он открыл рот, передумал, но потом все-таки продолжил:

– Вот знаешь, как в средней школе кажется, что на тебя все смотрят и тайно обсуждают? У меня сейчас такое же чувство, только люди на самом деле смотрят и шепчутся.

– Может, они думают, что ты знаешь, где твой отец, – вставила Дейзи.

– Но я не знаю. И знать не хочу.

Дэвис говорил твердо, с уверенностью.

– Почему? – поинтересовалась Дейзи.

В его глазах мелькнуло какое-то непонятное чувство.

– Если он не вернется, так будет лучше всего. Он все равно никогда о нас не заботился.

Наши дома разделяла только река, но мы ехали десять минут, потому что мост в округе всего один. Все молчали, лишь я иногда говорила, куда поворачивать. Наконец добрались. Я взяла у Дэвиса телефон и добавила в него свой номер. Дейзи вышла, не попрощавшись, и я хотела сделать то же самое, но когда возвращала смартфон, Дэвис вдруг взял мою руку и повернул ладонью вверх.

– А я помню, – сказал он, глядя на пластырь. Я вырвалась и сжала пальцы в кулак. – Больно?

Мне почему-то захотелось сказать ему правду.

– Больно или нет, не имеет значения.

– Хороший девиз.

Я улыбнулась.

– Ну, не знаю. Ладно, мне пора.

Я уже закрывала дверь, и тут он сказал:

– Рад тебя видеть, Аза.

– Да. И я тебя тоже.