Джо Аберкромби
Море Осколков. Трилогия: Полкороля. Полмира. Полвойны

Враги и союзники

Неудивительно, что управляться с запасами Ярви оказалось куда сподручней, чем с веслом.

В первый раз он еле вполз в новые сумрачные и скрипучие владения под палубой – все заставлено бочками, ящиками, полными через край сундуками, с крюков в потолке свисали мешки. Но через день-другой он навел там образцовый порядок, как у матери Гундринг на полках – несмотря на то, что свежесбитый горбыль непрерывно пропускал соленую воду. Вычерпывать противную лужу по утрам было занятием не из легких.

Но гораздо лучше, чем возвращаться на банку.

Ярви раздобыл гнутый железный лом и позаколачивал все гвозди, которые хотя бы немного ослабли. И старался поменьше думать о том, с какой сокрушительной силой Матерь Море давит на тонкие пазы грубо тесанной древесины.

«Южный Ветер» ковылял на восток. Невзирая на повреждения и недостаток команды, через несколько дней корабль достиг большого Ройстокского рынка. Там, на болотистом островке в устье Святой реки, теснились сотни различных лавок и заведений. Утлые речные суденышки цеплялись к причалам острова, словно попавшие в паутину мухи, и вместе с ними в паутину попадали и жилистые, загорелые моряки. Тех, кто долгими, трудными неделями греб против течения, кто выбивался из сил, таща ладьи на волоках, начисто избавляли от диковинного груза за пару ночей немудреных удовольствий. Пока Сумаэль ругалась и ставила на обшивке худые заплаты поверх прежних заплат, Ярви высадили на берег, и Тригг повел его на цепи смотреть припасы и рабов на замену тем, кого забрала буря.

На узких рыночных междурядьях, забитых кишащим людом всех сортов и мастей, Ярви занялся торговлей. Раньше он видел, как проворачивает сделки мать. На всем море Осколков не встречали такой остроглазой и скорой на язык, как Лайтлин, Золотая Королева, и оказалось, что сын с ходу перенял ее уловки. Он приценивался и спорил на шести языках, купцы приходили в ужас, когда против них оборачивались их же секретные фразы. Он льстил и грозился, высмеивал цены и стыдил за качество, решительно поворачивался спиной и милостиво позволял уговорить себя вернуться обратно, становился податлив, как масло, а потом вдруг непреклонен как сталь, и повсюду за ним тянулся след утирающих слезы торговцев.

Тригг до того свободно держал его цепь, что Ярви забыл о ней, считай, напрочь. До тех пор, пока – когда с делами было покончено и серебряные гривны со звоном ссыпались обратно в капитанский кошель – его ухо не защекотал злой шепот, от которого встали дыбом все волоски:

– Слушай, калека, выходит, ты у нас ушлый малый?

Ярви немного промедлил, пытаясь собраться с мыслями.

– Ну… кое в чем разбираюсь.

– Кто б спорил. Ясно дело, ты сообразил про меня с Анкраном и поделился соображением с капитаном. А у нее мстительный нрав, ага? Те басни, что она о себе плетет, могут быть от начала и до конца брехней, но, скажу я тебе, правда еще страшнее. Один раз я видел, как она убила человека за то, что тот наступил ей на ногу. А это был здоровый мужик, ох до чего здоровый!

– Видать, поэтому ее ноге и было так больно.

Тригг дернул за цепь, стальной ворот впился в шею, и Ярви вскрикнул.

– На мою доброту, паренек, особо не полагайся.

Да, хрупкая Триггова доброта не выдержит его веса.

– Что мне раздали, тем и играю, – сдавленно каркнул Ярви.

– Правильно, – промурлыкал Тригг. – Все так делают. Анкран сыграл плохо и поплатился. Я не хочу себе того же. Поэтому вот тебе прежнее предложение. Половину того, что ты забираешь у Шадикширрам, будешь отдавать мне.

– А что, если я не беру ничего?

Тригг фыркнул.

– Все, паренек, берут, все. Из того, что ты мне дашь, немножко перепадет и страже, и все будут жить дружно, в ладу и согласии. Не дашь мне ничего – заимеешь на свою шею врагов. Из тех, с кем лучше не ссориться. – Он намотал цепь на толстую ладонь и рывком притянул Ярви ближе. – Главное помни: и глупые, и ушлые ребятишки тонут, в общем-то, одинаково.

Ярви снова сглотнул. Как любила повторять мать Гундринг – хороший служитель не скажет «нет», если можно сказать «посмотрим».

– Капитан следит во все глаза. Я еще не втерся в доверие. Дайте мне немного времени.

Тригг толкнул Ярви в бок, направляя в сторону судна.

– Ты только не забудь про слово «немного».

Ярви это вполне устраивало. Старые друзья в Торлбю не будут ждать вечно, не говоря о старых недругах. Хоть старший надсмотрщик и был очаровательно мил, Ярви очень надеялся в скором времени его покинуть.

От Ройстока они повернули на север.

Они плыли мимо безымянных земель, где топи, покрытые зеркалами бочагов, простирались в нехоженые дали: тысячи осколков неба разметало по этому гиблому порождению суши и моря. Лишь одинокие птичьи крики проплывали над пустошами. Ярви вдыхал полной грудью холодную соль и тосковал по дому.

Он часто думал об Исриун, пытаясь вспомнить, как пахло от нее тогда, когда она стояла так близко, вспомнить касание губ, изгиб улыбки, солнце, вспыхнувшее в ее волосах на пороге Зала Богов. Он тасовал свои скудные воспоминания, пока они не стерлись до дыр, как рубище нищего. Может быть, она уже сосватана за кого-то получше? Улыбается другому мужчине? Целует нового возлюбленного? Ярви стискивал зубы. Ему нужно добраться домой.

Он заполнял планами побега каждую свободную минуту.

В одной из факторий, где стояли срубы из таких шершавых бревен, что можно было на ходу подцепить занозу, Ярви показал Триггу хорошенькую служанку. А сам, пока старший надсмотрщик отвлекся, вместе с солью и травами купил себе кое-что еще. Листья спотыкач-травы – достаточно, чтобы всей корабельной страже отяжелеть и размякнуть, а то и погрузиться в сон, если получится подобрать верную дозу.

– Как там наши деньжата, малый? – прошипел ему Тригг обратной дорогой на «Южный Ветер».

– Я уже кое-что придумал. – И Ярви сдержанно улыбнулся, представляя в этот миг, как скатывает сонного Тригга за борт.

На посту хранителя припасов его куда больше ценили и уважали, чем на королевском престоле, да и пользы от него, честно говоря, было намного больше. Весельным рабам хватало еды, их одежда стала теплее, и на мостках его встречали их ворчливые приветствия. В море, во время плавания, в его распоряжении был весь корабль, но, как бывает со скрягами и пьяницами, такой глоток воли лишь сильнее разжигал его жажду свободы.

Когда, по мнению Ярви, его никто не видел, он ронял возле рук Ничто хлебные корки, и тот быстро запихивал их под свои лохмотья. Однажды их взгляды пересеклись, но Ярви все равно не понял, заслужил ли он у скоблильщика благодарность – в этих ярких, впалых, чуждых глазах вряд ли сохранился проблеск чего-то человеческого.

Но мать Гундринг повторяла не раз: делай доброе дело ради себя самого. И он продолжал ронять корки, когда выпадал случай.

Шадикширрам с огромным удовольствием отметила возросший вес кошелька, и с еще большим – качество вина, ставшее возможным отчасти из-за того, что Ярви стал покупать его весьма солидными партиями.

– Этот урожай явно лучше тех, что приносил Анкран, – заключила она, изучив цвет вина сквозь стекло бутылки.

Ярви поклонился.

– Под стать вехам вашей славы. – Когда он вновь сядет на Черный престол, подумал и решил он под маской улыбки, то поглядит, как ее голову насадят на пику у Воющих Врат, а пепел этой клятой лохани развеют по ветру.

Иногда, с наступлением темноты, она подставляла ему ноги, и пока Ярви стаскивал с них сапоги, заводила то или иное предание о своей минувшей славе, где имена и подробности текли как масло с каждым новым рассказом. Потом она называла его хорошим и умненьким мальчиком, и, если ему в самом деле везло, угощала остатками со стола и жаловалась, что ее погубит собственное милосердие.

Если удавалось сдержаться и не набить объедками рот на месте, он относил их Джойду, а тот передавал Ральфу. Анкран же сидел между ними и угрюмо таращился в никуда. На его бритом черепе подсыхали свежие царапины, а запекшееся лицо после ссоры с сапогом Шадикширрам приняло совсем иную форму.

– Боженьки, – заворчал Ральф. – Уберите с нашего весла эту двурукую придурь и верните нам Йорва!

Вокруг засмеялись невольники, но Анкран сидел недвижно, как деревянный, и Ярви гадал, не перебирает ли тот в голове слова собственной клятвы отмщения. Ярви поднял голову и увидел, как Сумаэль мрачно смотрит на них со шканцев. Она всегда смотрела на него оценивающе, с опаской – словно он был непроверенным курсом движения корабля. Хотя их цепи крепили на ночь к одному и тому же кольцу, он ни разу не слышал от нее ничего, кроме недовольного бурчания.

– Гребем, – отрезал Тригг и, проходя мимо, плечом толкнул Ярви на весло, которое тот недавно ворочал.

Кажется, помимо друзей, он нажил себе еще и врагов.

Но враги, как говорила мать, – цена, которой мы оплачиваем успех.

– Сапоги, Йорв!

Ярви дернулся, как от пощечины. Мысли, как нередко бывало, унесли его в прошлое. На холмы, где боги внимали клятве отмщения над отцовским погребальным кострищем. На крышу башни в Амвенде, где все пропахло дымом и копотью. К невозмутимому, улыбающемуся лицу дяди.

Из тебя бы получился превосходный шут.

– Йорв!

Он выпутался из одеял, подхватил цепь и переступил через Сумаэль: девушка тоже укуталась на ночь, ее темное лицо беззвучно подрагивало во сне. Галера шла на север, становилось все холодней, промозглый ночной ветер наметал крупинки снега, припорашивая шкуры, которыми на банках укрывались рабы. Охрана забросила ночные обходы, и только двое караульщиков сутулились над жаровней у носового люка в трюм, их узкие лица покрывали отсветы оранжевого пламени.

– Эти сапоги стоят дороже тебя, черти бы тебя подрали!

Шадикширрам сидела на кровати, с влажным блеском в глазах, и пыталась ухватить свою ногу, но была такой пьяной, что постоянно промахивалась. Когда Ярви вошел, она откинулась на кровати.

– Руку мне дашь?

– Пока вам не понадобились две – пожалуйста, – ответил Ярви.

Она загоготала.

– Какой умненький сухорукий прощелыжка! Клянусь, тебя послали мне боги. Послали… стаскивать с меня сапоги. – Ее смешки превратились в похрапывание, и к тому времени, как он управился со вторым сапогом и закинул ее ногу обратно на кровать, она уже крепко спала, задрав голову. Черные волосы разметались по лицу и мелко тряслись с каждым храпом.

Ярви застыл как камень. Воротник ее сорочки был распахнут, из-под него вывалилась цепочка. На меховой оторочке, у самой шеи, сверкал ключ ко всем замкам этого корабля.

Он посмотрел на дверь, приоткрыл на щелочку – снаружи кружили снежинки. Потом достал лампу и погасил огонь – комната погрузилась во мрак. Риск был ужасен, но в его положении, когда времени остается так мало, поневоле приходится бросать жребий.

Мудрые терпеливо ждут своего часа, но ни за что его не упустят.

Он осторожно подкрался к постели и, покрывшись мурашками, просунул свою руку с одним пальцем под затылок Шадикширрам.

Тихонечко, осторожно, он приподнимал ей голову, поразившись, до чего увесистой та оказалась. Стараясь двигаться как можно медленней, он стиснул зубы – до чего тяжело. И вздрогнул, когда капитан всхрапнула и заерзала губами, уверенный – сейчас ее глаза распахнутся, а потом каблук расквасит ему лицо, как Анкрану. Потом перевел дух и, поддерживая голову, потянулся за ключом – Отче Месяц плеснул светом сквозь прорезь окна, и металл засиял в полумраке. Мышцы сводило от напряжения… но зудящим пальцам не хватило приблизиться к цели самую малость.

Его горло вдруг сдавило, почти до удушья. Обо что-то зацепилась цепь. Он повернулся, чтобы ее продернуть – и там, в проеме двери, сомкнув челюсти и стискивая его цепь в кулаках, стояла Сумаэль.

На миг оба замерли на месте. Потом она начала подтягивать цепь к себе.

Он выпустил голову Шадикширрам так мягко, как только смог, сам схватил цепь здоровой рукой и попытался дернуть к себе, сопя от натуги. Сумаэль лишь потянула сильнее, железный ворот врезался Ярви в шею, звенья вгрызлись в ладонь, и ему пришлось прикусить губу, только б не вскрикнуть.

Похоже на перетягивание каната, как в Торлбю на песке играли мальчишки – только здесь с двумя руками был лишь один, и, вдобавок, петля на конце захлестывала Ярви горло.

Он изворачивался и упирался, но Сумаэль была намного сильнее и, не проронив ни звука, подтаскивала его ближе и ближе. Его башмаки, проскальзывая по палубе, сбили бутылку, та покатилась. Наконец девушка поймала его за ошейник и, прижимая к себе, выволокла наружу в ночь.

– Придурок! – злобно выпалила она ему в лицо. – Ты что, сдохнуть пытался?

– А тебя что, волнует? – зашипел он в ответ. Ее кулак побледнел, смыкаясь на его ошейнике, а его кулак побледнел, смыкаясь у нее на руке.

– Меня, болван, будет волновать, когда они сменят замки из-за того, что ты спер ключ!

Оба умолкли, и пока они глазели в темноте друг на друга, его посетила лишь мысль: как же близко к ней он стоит. Достаточно близко, чтобы различить гневные морщинки на переносице, заметить зубы, мелькнувшие сквозь выемку на губе, ощутить тепло. Достаточно близко, чтобы почуять ее запах, слегка кисловатый, но от этого не становящийся хуже. Достаточно, почти достаточно, чтобы поцеловать. Должно быть, ей пришло в голову то же самое, потому что она выпустила ошейник, точно он раскаленный, отпихнула и рывком высвободила зажатое Ярви запястье.

Он заново прокрутил в голове ее слова, примеряясь к ним так и этак, и его осенило.

– Смена замков помешает только тому, у кого уже имеется ключ. Вероятно, тому, кто сумел сделать слепок?

Он сел на свое место, потирая здоровой рукой свежую отметину и недозажившие ожоги на шее. Увечную он сунул отогреться под мышку.

– А ключ нужен рабу лишь по одной причине – чтобы сбежать.

– Заткни свою пасть! – Она сползла рядом, и опять наступило молчание. С неба слетал снег и садился ей на волосы и ему на колени.

Лишь после того, как он простился с надеждой услышать от нее хоть слово, девушка заговорила вновь. Так невесомо, что он едва разбирал слова на ветру.

– Раб с ключом мог бы освободить и других рабов. Может быть, даже всех. Кто потом разберется, кто куда ускользнул в суматохе?

– Пролилось бы немало крови, – зашептал Ярви. – В суматохе – и кто знает чьей? Намного спокойнее усыпить стражу. – Сумаэль внимательно на него посмотрела – глаза девушки заблестели, дыхание курилось на холоде. – Раб, который разбирается в травах, разливает охранникам эль и подносит капитану вино, мог бы придумать как. – Рискованно, но с ее помощью многое получится куда проще, а когда времени остается так мало, поневоле приходится бросать жребий. – Пожалуй, вместе два раба смогли бы сделать…

– …то, чего не смог бы один, – договорила за него она. – С корабля лучше всего уходить в порту.

Ярви кивнул.

– Я тоже подумал об этом. – Он круглыми сутками мало думал о чем-либо другом.

– Самый подходящий порт – Скегенхаус. В городе оживленно, но стражники там ленивы, а капитана с Триггом подолгу не бывает на корабле.

– Если только кое у кого нет друзей в каком-то другом месте моря Осколков. – Он оставил наживку болтаться.

Она заглотила ее целиком.

– Друзей, что могли бы приютить пару беглых рабов?

– Вот именно. Скажем… в Торлбю?

– Через месяц-другой «Южный Ветер» снова пройдет через Торлбю. – В ее шепоте послышался огонек возбуждения.

Который не сумел скрыть и он сам:

– И тогда раб с ключом… и раб, который знает толк в травах… могли бы очутиться на свободе.

Они сидели молча, в темноте и холоде, как и много дней перед этим. Но сейчас, при бледном, расплывчатом свете Отче Месяца, Ярви показалось, что в уголке губ Сумаэль появился легкий намек на улыбку.

«Ей идет», – подумал он.

Лишь один друг

Далеко-далеко на север увлекли «Южный Ветер» невольничьи весла – по черной воде, в студеную зиму. Нередко выпадал снег, ложась на крыши корабельных надстроек, на плечи дрожащих гребцов. А те после каждого взмаха отогревали дыханием оцепеневшие пальцы. По ночам стонал пробитый корпус. По утрам команда перевешивалась через борта, чтобы отколоть с израненных боков корабля лед. На закате Шадикширрам выплеталась из каюты, кутаясь в меховую накидку, с покрасневшими глазами от выпитого, и сообщала, что, по ее мнению, на палубе не так уж и холодно.

– Я стараюсь жить с любовью в сердце ко всему, – сказал Джойд, хватая обеими руками миску супа, которую принес ему Ярви. – Но, боги, как же я ненавижу север!

– Зато отсюда, куда ни поверни, севернее уже не заплыть, – ответил Ральф, потирая мочки ушей: берега, куда был устремлен его угрюмый взгляд, сплошь укутывало белое одеяло.

Анкран, как всегда, ничего не добавил.

Море зияло темной пустотой с белыми крапинками льдин, стаи неуклюжих тюленей печально наблюдали за ними с каменистых прибрежных лежбищ. Другие корабли попадались нечасто, а когда попадались, Тригг, кладя руку на меч, сверкал глазами им вслед, пока те не превращались в точки на горизонте. Каким бы могущественным Веховный король себя ни считал – здесь его бумага ничем бы не защитила корабль.

– Большинство купцов побаиваются лезть в здешние воды. – Шадикширрам, не обращая внимания на гребца, уперла сапог ему в ногу. – Но я – не такая, как большинство.

Ярви беззвучно возблагодарил за это богов.

– Баньи, те, что живут в этом ледовом аду, поклоняются мне как богине, ведь это я привожу им котлы, ножи и стальные орудия, которые для них ценнее эльфийских диковин, а взамен прошу лишь меха и янтарь – у них этого добра завались, хоть выкидывай. Бедные варвары ради меня готовы на все. – Она бодро потерла ладони. – Здесь делаются самые большие деньги.

И, разумеется, баньи встречали «Южный Ветер», когда судно, ломая прибрежный лед, подошло к илистой пристани у серого, тусклого мыса. Замотанные в звериные шкуры, они напомнили Ярви не людей, а скорее медведей или волков – по сравнению с этим народом тогдашние шенды казались вершиной цивилизации. Обросшие нечесаными лохмами, баньи протыкали лица точеной костью и осколками янтаря, их луки украшали длинные перья, а в оголовьях дубин торчали зубы. Ярви подумал, уж не человеческие ли, и решил, что люди, которым приходится любой ценой выживать в этом скудном, пустынном краю, не могут себе позволить ничего тратить зря.

– Меня не будет четыре дня. – Шадикширрам перескочила фальшборт и потарабанила по покоробленным доскам пристани. Моряки волокли за ней грубо сколоченные сани с грузом. – Тригг – остаешься за главного!

– Вернетесь, не узнаете судно! – Усмехаясь, крикнул ей вслед надсмотрщик.

– Четыре дня впустую, – сдавленно пробормотал Ярви, ковыряя ошейник пальцем сухой руки, когда последние лучи заката окрасили небо багрянцем. Казалось, с каждой ночью на этом гнилом корыте металлический ворот натирал шею все больше и больше.

– Терпи. – Процедила сквозь зубы Сумаэль. Ее губы в рубцах почти не шевелились, а темные глаза следили за стражей, в особенности за Триггом. – Пройдут считаные недели, и мы попробуем заявиться к твоим друзьям в Торлбю. – Она, как прежде угрюмо, повернулась к нему. – И тебе же лучше, чтоб они там у тебя действительно были!

– Ты обомлеешь, узнав, кто у меня в друзьях. – Ярви зарылся в ворох мехов. – Поверь уж.

Та фыркнула.

– На слово?

Ярви отвернулся. Сумаэль колюча, как еж, зато умна и упорна, и он не променял бы ее ни на кого из команды. Ему требовался не друг, а сообщник, а она лучше других знала, что и когда надо делать.

Теперь он представлял побег как наяву. Представлял, убаюкивая себя каждую ночь. «Южный Ветер» неторопливо покачивается на приколе под стенами Торлбю. Опоенная стража сопит в забытьи за недопитыми бокалами эля. Ключ плавно проворачивается в замке. Они с Сумаэль невидимками сходят с корабля – цепи обмотаны тряпками. Пробираются вверх по темным, крутым, так хорошо знакомым проулкам Торлбю: башмаки печатают след в снеговой каше, белая наледь нависает на крышах. Он улыбнулся и нарисовал перед собой лицо матери в тот миг, когда они встретятся вновь. И улыбнулся шире, рисуя лицо Одема, за миг до того, как Ярви всадит кинжал ему в брюхо…

Ярви ударил ножом, полоснул, ударил снова, руки стали скользкими от теплой крови изменника, а дядя визжал, как недорезанная свинья.

– Истинный государь Гетланда! – пронесся крик, все зашумели, и никто не рукоплескал громче Гром-гиль-Горма, который бил в громадные ладоши с каждым присвистом лезвия, и матери Скейр, которая от радости заверещала вприскочку и превратилась в облако хлопающих крыльями голубей.

Присвист лезвия обернулся причмокиванием, и Ярви поднял глаза на брата, белого и холодного на каменной плите. Над его лицом склонилась Исриун и целовала, целовала.

Сквозь пелену своих волос она улыбнулась, заметив Ярви. Той самой улыбкой.

– Я надеюсь, после победы вы поцелуете меня как следует.

Одем приподнялся на локтях.

– Сколько ты собираешься тянуть?

– Убей его, – произнесла мать. – Хоть кто-то из нас должен быть мужчиной.

– Я мужчина! – зарычал Ярви, коля и коля кинжалом, от напряжения начало сводить руки. – Если только не… полмужчины?

Хурик удивленно приподнял бровь.

– Не слишком ли много?

Нож в руке сделался скользким, и голуби мешали ужасно – все птицы как одна глазели на него, глазели, и посередине их – бронзовоперый орел с посланием от праматери Вексен.

– Ты уже решил вступить в Общину служителей? – проклекотал посланник.

– Я – король! – огрызнулся он и, сгорая от стыда, поскорее спрятал свою бесполезную, скоморошью руку за спину.

– Король восседает между богами и людьми, – сказал Кеймдаль. Из перерезанного горла сочилась кровь.

– Король восседает в одиночестве, – сказал сидящий на Черном престоле отец, подаваясь вперед. Его раны, прежде омытые и сухие, роняли комки и ошметки плоти, склизкая кровь пачкала пол Зала Богов.

Вопли Одема превратились в смешки.

– Из вас получился бы превосходный шут.

– Пошел к черту! – прорычал Ярви, пытаясь бить сильнее, но нож настолько отяжелел, что он с трудом его поднимал.

– Что вы делаете? – спросила мать Гундринг. Голос ее звучал испуганно.

– Заткнись, сука, – бросил Одем, а потом ухватил Ярви за шею и крепко сжал…

Ярви пришел в себя от того, что его встряхнули с неимоверной силой – и увидел руки Тригга на своем горле.

Кругом жестокие усмешки, в свете факелов блестели зубы. Он сдавленно хрипел, изворачивался, но точно муха, влетевшая в мед, был совершенно бессилен освободиться.

– Надо было тебе соглашаться, малой.

– Что вы делаете? – снова спросила Сумаэль. До этой минуты она никогда не говорила испуганным тоном. Но никакой испуг в ее голосе и рядом не стоял с ужасом Ярви.

– Я тебе велел заткнуться! – рявкнул ей в лицо один из стражников. – А не то отправишься с ним!

Девушка съежилась и залезла обратно под одеяла. Она лучше других знала, что и когда надо делать. Пожалуй, в итоге от друга было бы больше толку, чем от сообщника, но сейчас уже поздновато обзаводиться друзьями.

– Я же тебе сказал, что и ушлые, и глупые ребятишки тонут, в общем-то, одинаково. – Тригг всунул ключ в замок и отомкнул его цепь. Свобода, но он рисовал в уме совсем другие картинки. – Давай-ка мы тебя бросим в воду и поглядим, правда ли это.

И Тригг потащил Ярви по палубе как цыпленка, ощипанного и готового к варке. Мимо гребцов, спящих на банках – все же кое-кто из них, со своих облыселых шкур, наблюдал за расправой. Но никто и не встрепенулся, чтобы его спасти. С какой стати? И что они могли сделать?

Ярви колотил каблуками палубу – без малейшего прока. Ярви пихался, пытаясь отцепиться от Тригга, но обе руки, как больная, так и здоровая, оказались одинаково бесполезны. Наверно, сейчас следовало грозить, улещивать, выторговывать спасение, но в его задохшихся легких хватало воздуха только на приглушенный, слюнявый хрип, будто он пускал ветры.

Так вот ему и показали наглядно, что мирные умения служителя годятся далеко не всегда.

– Мы с ребятами делаем ставки, – сказал Тригг, – сколько ты продержишься на воде.

Ярви щипал Тригга за руку, ногтями царапал плечо, но надсмотрщику не было до этого дела. На краю слезящегося глаза промелькнуло, как Сумаэль встает, стряхивая с себя одеяла. Когда Тригг отомкнул цепь Ярви, он выпустил и ее.

Но от нее не приходилось ждать помощи. Не стоило ждать помощи ни от кого.

– Пусть это послужит всем вам уроком! – Тригг ткнул себя в грудь большим пальцем свободной руки. – Это – мой корабль! Перейдете мне дорогу – и вам крышка.

– Отпустите его! – заворчал чей-то голос. – Он никому не сделал плохого. – Это Джойд – рассмотрел Ярви, когда его тащили мимо. Но на здоровяка никто не обратил внимания. Рядом, потирая сломанный нос, на него таращился Анкран – с прежнего места Ярви. С не столь и плохого, как теперь видится, места.

– Надо было тебе соглашаться на сделку, – Тригг тащил Ярви над убранными веслами, точно мешок с тряпьем. – Хорошему певцу, малой, я много чего прощу. Но…

Неожиданно вскрикнув, надсмотрщик взмахнул руками и опрокинулся на палубу. Его хватка ослабла, и Ярви тут же ткнул своим скрюченным пальцем Триггу в глаз, извернулся, лягнул его в грудь и, кувырнувшись, вырвался на свободу.

Тригг зацепился о тяжелую цепь Ничто, которая оказалась внезапно натянута под ногами. Скоблильщик палубы сгорбился в тени, под его обвислыми лохмами в темноте сверкнули глаза.

– Беги, – шепотом выдавил он.

Похоже, одним другом Ярви все-таки обзавелся.

После того, как он протолкнул в себя первый вдох, ужасно кружилась голова. Он вскочил, всхлипывая, пуская сопли, и бросился сквозь ряды скамей, через полусонных гребцов, карабкаясь, поскальзываясь, под веслами и над ними.

Ему что-то кричали, но Ярви не слышал слов – стук крови в ушах гремел, как раскаты свирепой бури.

Содрогаясь, пошатываясь, он увидел носовой люк. Одной рукой схватился за крышку и потянул. Люк распахнулся, и Ярви головою вниз полетел во тьму.