Джо Аберкромби
Красная страна
Коска мгновение поразмыслил, нахлобучил шляпу на лысеющую голову и сунул меч в ножны.
– Нет. Не правда.
Они продолжали путь шагом.
Если сопротивление кто и оказывал, то к тому времени, как командование добралось до Сквордила, его уже подавили.
На обочине в пыли сидел мужчина, прижимая ладони к окровавленному лицу, и моргал на проезжающего мимо Суорбрека. Овчарня стояла раскрытая нараспашку, самих овец перебили, и псы уже копошились среди лохматых туш. Опрокинутый фургон лежал на боку, одно колесо продолжало крутиться, издавая немилосердный скрип, а рядом спорили кантик и стириец, используя выражения, смысл которых ускользал. Двое других стрийцев пытались вышибить двери в мастерской, а еще один забрался на крышу и рыл ее топором, будто заступом. Джубаир верхом на огромном коне застыл посреди улицы и, указывая длинным мечом, отдавал приказы громовым голосом, перемежая их малопонятными умозаключениями о желаниях Бога.
Карандаш дрожал в пальцах Суорбрека, кончики пальцев зудели от желания увековечить события, но он не мог подобрать слов. И наконец-то написал загадочное: «Героизма не замечено».
– Нет, ну не дураки ли? – пробормотал Темпл.
Несколько кантиков привязали постромки упряжки мулов к опоре сторожевой вышки и хлестали животных до пены, стараясь завалить сооружение. Пока что им это не удавалось.
Суорбрек обратил внимание, что некоторым наемникам просто нравится ломать вещи. Чем труднее их потом было бы починить, тем лучше. Словно в подтверждение этого наблюдения четверо из подчиненных Брачио повалили кого-то на землю и неторопливо избивали, в то время как толстяк в переднике безуспешно пытался успокоить их.
Писатель редко становился свидетелем даже самого небольшого насилия. Однажды спор о сюжете повести между двумя его знакомыми писателями перерос в потасовку, но он не шел ни в какое сравнение с тем, что творилось здесь. Оказавшись внезапно в самой круговерти сражения, Суорбрек чувствовал жар и озноб одновременно. Ужасно страшно и ужасно любопытно. Ему хотелось зажмуриться и в то же время – увидеть как можно больше подробностей. Разве не для этого он ввязался в поход, если быть честным? Стать свидетелем грязи и крови в самой гуще событий. Обонять смрад вывалившихся кишок и слышать яростные крики нападавших. Теперь он точно мог сказать, что все это видел. Теперь он мог привнести подлинность и жизненность в свои тексты. Теперь он мог сидеть в модных салонах Адуи и пренебрежительно обсуждать темную правду войны. Может, кто-то скажет – не самые высокие побуждения… Но и далеко не самые низменные. Он не претендовал на звание достойнейшего в Земном Круге, в конце концов.
Просто хотел быть самым лучшим писателем.
Коска спрыгнул с седла, слегка застонав, когда кровь вернулась в затекшие бедра старика. А после велеречиво обратился к миротворцу в переднике:
– Добрый день! Я – Никомо Коска, главнокомандующий Ротой Щедрой Руки, – он указал на четверых стирийцев, размеренно поднимающих и опускающих кулаки и палки, продолжая избиение. – Я вижу, вы уже повстречались с некоторыми из моих храбрых однополчан.
– Меня зовут Клэем, – цокая зубами от страха, ответил толстяк. – Я хозяин здешней лавки…
– Лавка! Великолепно! Позволите взглянуть?
Люди Брачио уже вытаскивали товары под зорким оком сержанта Балагура. Он, по всей видимости, следил, чтобы внутри Роты грабеж не выходил за определенные рамки. За пределами Роты поощрялся грабеж в любых пределах. Суорбрек снова отложил карандаш. Еще одна запись об отсутствии героизма показалась ему избыточной.
– Возьмите все, что вам нужно, – сказал Клэй, показывая испачканные мукой ладони. – Только не надо никакого насилия. – Его слова прервал звон разбитого стекла, треск досок и всхлипывания лежащего человека, которого время от времени продолжали от души пинать. – Могу ли я поинтересоваться, зачем вы здесь?
– Мы здесь, чтобы выкорчевать заразу вольнодумства, – вышел вперед Лорсен. – Мы должны истребить бунтовщиков.
– Вы… из Инквизиции?
Лорсен промолчал, но тишина говорила красноречивее всяческих слов.
– Никаких повстанцев тут нет, – сглотнул Клэй. – Уверяю вас. – Но Суорбрек различил в его голосе фальшивую нотку. Нечто большее, чем обычный испуг. – Политика нас не интересует…
– В самом деле? – Наверняка работа Лорсена тоже требовала обостренного чутья на ложь. – Закатай рукава!
– Что? – Торговец попытался улыбнуться, надеясь смягчить сложное положение вкрадчивыми движениями мясистых рук, но Лорсен не поддавался на такие уловки. Он решительно указал пальцем, и двое из его экзекуторов шагнули вперед. Крепкие ребята в плащах с капюшонами и масках.
– Раздеть его!
– Постойте… – Клэй попытался отскочить.
Суорбрек вздрогнул, когда один из экзекуторов ударил лавочника кулаком в живот, заставив согнуться пополам. Второй выкрутил руку, срывая рукав. По предплечью от запястья до локтя шла надпись на старой речи. Немного расплывшаяся от времени, но все еще довольно четкая.
Склонив набок голову, Лорсен прочитал:
– Свобода и правосудие. Благородные идеалы, с провозглашением которых нельзя не согласиться. Но как они состыковываются с ни в чем не виновными гражданами Союза, которых мятежники резали в Ростоде? Как ты считаешь?
Торговец к тому времени только-только восстановил дыхание.
– Клянусь, я никого не убил за всю жизнь! – Его лицо покрылось капельками пота. – Татуировка – ошибка юности! Я ее сделал, чтобы понравиться девушке! Я двадцать лет не видел ни одного мятежника!
– И ты полагал, что здесь, за границей Союза, ты сможешь избежать расплаты за свои преступления? – Суорбрек раньше не видел, чтобы Лорсен улыбался, и очень рассчитывал не видеть этого снова. – У Инквизиции Его Величества руки более длинные, чем ты можешь рассчитывать. И долгая память. Кто еще из обитателей этого жалкого скопления лачуг поддерживает бунтовщиков?
Суорбрек услыхал тихий голос Темпла:
– Осмелюсь предположить, что если поддержки и не было до нашего появления, то теперь точно будет.
– Никто! – Клэй помотал головой. – Никто не желает причинять зла, а я – меньше всех прочих…
– Где в Ближней Стране можно найти бунтовщиков?
– Откуда я знаю? Если бы знал, то сказал бы вам!
– Где главарь бунтовщиков Контус?
– Кто? – Лавочник тупо пялился на них. – Не знаю такого.
– Что ж, поглядим, что ты знаешь. Берите его. Принесите мои инструменты. Свободы я не могу вам обещать, но небольшое правосудие устрою прямо здесь и сейчас.
Два экзекутора потащили невезучего торговца прямиком в его лавку, теперь уже полностью очищенную от всего мало-мальски ценного. Лорсен последовал за ними, всем существом стремясь начать свою работу. Так же, как наемники спешили начать свою. Последний из экзекуторов замыкал шествие, неся деревянный отполированный сундучок с инструментами. Свободной рукой он плотно неторопливо прикрыл дверь. Суорбрек проглотил ком в горле и отложил записную книжку. На сегодня ему расхотелось делать заметки.
– Зачем мятежники наносят татуировки? – пробормотал он. – Ведь из-за этого их легко опознать.
Капитан-генерал косо глянул в небо и принялся обмахиваться шляпой, заставляя трепетать редкие волосы на черепе.
– Подтверждают свою преданность. Свидетельствуют, что возврата не будет. Они ими гордятся. Чем дольше человек среди повстанцев, тем больше у него татуировок. В Ростоде я видел висельника, у которого все руки были в надписях. – Коска вздохнул. – Иногда люди совершают необдуманные поступки, которые, по трезвому размышлению, оказываются весьма вредными для них.
Суорбрек приподнял бровь, послюнявил карандаш и записал мудрую мысль в книжку. Из-за закрытой двери послышался приглушенный крик. Следом еще один. Они очень мешали сосредоточиться. Конечно, этот человек виновен, но, представляя себя на месте лавочника, Суорбрек чувствовал себя весьма неуютно. Он видел вокруг себя привычный грабеж, небрежное разрушение, случайное насилие… Поискав, обо что бы вытереть вспотевшие ладони, он закончил тем, что использовал вместо платка рубашку. Все его манеры куда-то очень быстро улетучивались.
– Я ждал, что все это будет несколько более…
– Величественным? – спросил Темпл. Законник глядел на лавку с выражением самого глубокого отвращения.
– Слава на войне столь же редко попадается, как золотые самородки в земле! – воскликнул Коска. – Или верные женщины, коль на то пошло! Можете использовать фразу.
– Э-э-э… – Суорбрек покрутил карандаш в пальцах.
– Эх, нужно было вас пригласить поучаствовать со мной в обороне Дагоски! Вот там славы хватило бы на тысячу историй! – Старик схватил писателя за плечо, а вторую простер перед собой, будто вел в бой легионы в позолоченных доспехах, а не толпу разбойников, обчищающих дома. – Бесчисленные гурки шли на нас! А мы бесстрашно бросили им вызов с зубчатых крепостных стен! И тогда по приказу…
– Генерал Коска! – Берми, спешивший перебежать улицу, отшатнулся от пары лошадей, которые протащили сорванную с петель дверь, а потом пошел дальше, разгоняя клубы пыли шляпой. – У нас беда. Какой-то ублюдок-северянин захватил Димбика, уложил его…
– Постой! – нахмурился Коска. – Какой-то ублюдок-северянин?
– Ну, да.
– Ублюдок один?
Стириец пригладил разлохматившиеся золотистые волосы и водрузил шляпу обратно.
– Он здоровенный.
– Сколько людей у Димбика?
Пока Берми соображал, ответил Балагур:
– В подразделении Димбика сто восемнадцать человек.
Берми развел руками, как бы снимая с себя всяческую ответственность.
– Если мы сделаем хоть что-то, он убьет капитана. Он приказал привести самого главного.
Старик сжал пальцами морщинистую переносицу.
– И где этот похититель-горец? Давай поговорим с ним, а то перебьет всю Роту, того и гляди.
– Вон там.
Коска окинул взглядом вывеску над входом.
– «Мясной дом Стапфера»… Не самое лучшее название для борделя.
– По-моему, это постоялый двор.
– Для него название подходит еще меньше.
Горестно вздохнув, генерал переступил порог, позвякивая шпорами.
Глазам Суорбрека потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку. Солнечные лучи пробивались через щели между неплотно пригнанными досками. На полу лежали перевернутый стол и два стула. Несколько наемников стояли, направив оружие – два копья, два меча, топор и два самострела – на возмутителя спокойствия, который сидел за столом посредине комнаты.
Из всех собравшихся только он вел себя невозмутимо спокойно. Могучий северянин, ничего не скажешь. Волосы пали ему на лицо и смешивались с облезлым мехом накидки на плечах. Он жевал, беззаботно чавкая. На столе стояла тарелка с мясом и яичницей. В левом кулаке северянин немного неуклюже держал вилку, а в правом, с гораздо большей сноровкой, – нож. Лезвие он прижимал к горлу капитана Димбика, чье лицо распласталось на столешнице.
Суорбрек затаил дыхание. Если это и не героизм, то уж бесстрашие в любом случае. Однажды он издал весьма спорный текст, что потребовало использовать всю силу воли, но он не мог представить, как человек с подобным хладнокровием может встречать такие неприятности. Быть храбрецом среди друзей легко. Вот когда весь мир против тебя, а ты идешь напролом, требуется истинная отвага. Суорбрек снова послюнявил карандаш, чтобы записать родившуюся мысль. Северянин глянул на него, и под прядями волос мелькнул блик. Писатель понял, что цепенеет. Левый глаз широкоплечего мужчины оказался сделанным из металла, слегка поблескивающего в полутьме. Да и все лицо обезображивал огромный шрам. А здоровый глаз горел пугающей решимостью. Будто северянин очень хотел перерезать горло Димбику только для того, чтобы проверить – чем закончится дело?
– Вот это да! – Коска всплеснул руками. – Сержант Балагур! Узнаешь нашего старого собрата по оружию?
– Кол Трясучка, – негромко проговорил сержант, не сводя глаз с северянина.
Как здравомыслящий человек, Суорбрек знал, что взглядом убить нельзя, но все равно порадовался, что не стоит между ними.
Не убирая ножа от горла Димбика, Трясучка неуклюже подцепил кусок яичницы и отправил в рот. Неторопливо прожевал, будто ему и дела не было до столпившихся людей. Проглотил.
– Этот мудила хотел забрать мою яичницу, – произнес он скрежещущим голосом.
– Димбик! Вы невоспитанная скотина! – Коска поднял один из стульев и уселся напротив северянина, потрясая пальцем перед побагровевшим лицом капитана. – Я надеюсь, это будет достойным уроком для вас. Никогда не отбирайте яичницу у человека с серебряным глазом!
Суорбрек быстренько записал за ним, хотя полагал, что эта сентенция ограниченного применения. Димбик попытался что-то сказать, но Трясучка слегка усилил нажатие ножа на горло, и капитан сумел выдавить лишь жалкое бульканье.
– Это твой друг? – проворчал северянин, заставляя тяжелым взглядом замолчать заложника.
– Димбик? – Коска выразительно пожал плечами. – Он не бесполезен, однако я не могу сказать, что он – достойнейший в Роте.
Капитану Димбику мешал возразить нож северянина, прижатый к горлу так сильно, что он едва мог дышать, но он явно протестовал, причем до глубины души. Он – единственный в Роте, кто хоть в малой мере заботился о дисциплине, о достоинстве, о надлежащем поведении, и, взгляните только, чем все закончилось. Он полузадушен варваром в дрянной тошниловке.
И усугубляя положение – во всяком случае, ничего не делая, чтобы его улучшить, – командир отряда готов бесконечно поддерживать дружескую беседу с его врагом.
– Просто невероятно, – продолжал Коска. – Встретиться через столько лет, за столько миль от того места, где мы познакомились. Сколько миль до тех мест, как ты считаешь, Балагур?
– Не хотел бы гадать, – пожал плечами сержант.
– Я думал, ты вернулся на Север.
– Я вернулся. Потом приехал сюда. – Похоже, Трясучка не относился к излишне разговорчивым людям.
– Приехал для чего?
– Ищу девятипалого.
– Отрежь один Димбику, – беспечно предложил Коска, – облегчишь себе поиски.
Капитан зашипел и задергался, спутанный собственной перевязью, но Трясучка, уколов кончиком ножа в шею, принудил его вновь прижаться к столешнице.
– Он не просто девятипалый. Тот, которого я ищу, – донесся до него голос, похожий на сыплющийся гравий, но равнодушный, без малейшего намека на озабоченность сложившимся положением. – Слышал, он может быть здесь. Черный Кальдер думает, что он мог поселиться здесь. И я тоже думаю.
– Разве ты не видел, как много долгов было оплачено в Стирии? Месть вредит делам. И душе, не так ли, Темпл?
– Да, я слышал, что это так, – согласился стряпчий, которого Димбик видел лишь краем глаза. Как же капитан ненавидел его! Темпл со всем соглашался, всегда подтверждал слова командира и делал вид, будто знает все на свете, но молчит.
– Оставим души святошам, – говорил Трясучка. – А дела – торгашам. Вот месть – это по мне. А! Мать твою! – Димбик всхлипнул, готовясь к смерти. Но послышался всего лишь звон, когда вилка северянина упала на стол, разбрызгивая жидкий желток.
– Тебе было бы легче двумя руками. – Коска махнул наемникам, стоявшим у стен. – Господа, отойдите. Трясучка – мой старинный друг, и с его головы не упадет ни волоса. – В тот же миг опустились луки, мечи и копья. – Как думаешь, не пора ли теперь отпустить капитана Димбика? Если один из наших погибает, остальные сильно переживают. Как утята.
– От утят можно ожидать больше отпора, чем от этого сброда.
– Они – наемники. Сражение занимает последнее место в их мыслях. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Как в старые добрые времена. Дружба, веселье, волнение в крови!
– Яд, предательство, жадность? Я решил, что лучше работаю в одиночку.
Внезапно давление на шею Димбика исчезло. Капитан вдохнул со сдавленным вскриком, когда ощутил, что его поднимают за воротник и отправляют в полет через всю комнату. Ноги его запутались, и, врезавшись в ближайшего подчиненного, он повалился вместе с ним под стол.
– Если встречу какого-нибудь девятипалого, я тебе сообщу, – сказал Коска, обнажив пожелтевшие зубы, и, упираясь руками в колени, выпрямился.
– Сообщи, – Трясучка спокойно перехватил нож, которым едва не лишил жизни капитана, и принялся резать мясо. – И закрой дверь, когда уйдешь.
Димбик медленно поднялся, прижимая пальцы к кровоточащей отметине на горле и не сводя глаз с Трясучки. Как бы он хотел убить эту грязную тварь. Ну, или хотя бы приказать убить. Но Коска приказал не причинять вреда северянину, а Коска, как бы там ни было, а было, как правило, не слишком обнадеживающе, главнокомандующий всей Роты. В отличие от прочего отребья, Димбик оставался солдатом. Он понимал такие истины, как уважение, повиновение, серьезное отношение к службе. Даже если все остальные отказывались понимать. Сказать точнее, очень важно сохранять серьезность, в то время как остальные не хотели. Капитан вернул перекрутившуюся перевязь на место, с отвращением отметив, что блестящий шелк замазан желтком. Какой же красивой она была когда-то! Никто не догадывался. И как же Димбик скучал по армии. Настоящей армии, а не этой извращенной насмешке над воинской службой.
Он был достойнейшим в Роте, а его презирали. Давали подчиненных меньше, чем другим, выбирали самые худшие поручения, обделяли при дележе награбленного. Он одернул поношенный мундир, вытащил гребешок и пригладил волосы, а потом решительно покинул подмостки, где натерпелся позора, с самым строгим видом, какой мог только на себя напустить. В окружении сумасшедших любой здоровый человек выглядит безумцем.
Суфин ощущал в воздухе запах дыма. Это напомнило ему другие, давние войны. Войны, на которых приходилось по-настоящему сражаться. Ну, или так казалось сейчас. Он шел на войну за свою страну, за своих друзей, за свою жизнь, за выживание… не важно, к чему это привело.
Наемники, которые пытались завалить сторожевую вышку, отказались от замысла и теперь сидели без дела, передавая друг другу бутылку. Инквизитор Лорсен стоял рядом с ними туча тучей.
– Вы закончили с лавочником? – спросил Коска, вернувшись с постоялого двора.
– Закончил.
– И что узнали?
– Он умер.
Недолгое молчание.
– Жизнь состоит из сплошных разочарований.
– Некоторые люди не выдерживают допроса с пристрастием.
– Осмелюсь заметить, моральное разложение приводит к слабости сердца.
– Но результат один и тот же, – подытожил инквизитор. – У нас есть список, согласованный с Наставником. Следующим будет Лоббери, а после – Эверсток. Поднимайте Роту, генерал.
Коска нахмурился. По наблюдениям Суфина, за сегодняшний день это было самое серьезное волнение, отразившееся на лице Старика.
– Может, стоит позволить людям переночевать? Отдохнуть какое-то время, насладиться гостеприимством местных обывателей?
– Вести о нашем походе не должны достичь ушей мятежников. Праведники не могут задерживаться. – Лорсену удалось произнести эту фразу без малейшего намека на улыбку.
– Праведники трудятся без устали, не так ли? – Коска надул щеки.
Суфин вдруг почувствовал такую усталость, что не смог бы, пожалуй, и руки поднять. Накатила изнуряющая беспомощность. Если где-то и можно найти праведного человека, то он, пожалуй, достойнейший называться им. Достойнейший в Роте. Он не гордился собой. Лучший червяк в навозной куче имеет больше поводов для самовосхваления. Просто, он – единственный, у которого оставался крохотный клочок совести. Ну, разве что кроме Темпла, хотя стряпчий проводил любое свободное мгновение, пытаясь доказать окружающим, что само понятие «совесть» ему незнакомо. Суфин смотрел, как законник стоит позади Коски, слегка ссутулившись, будто пытался спрятаться, и теребил пуговицы рубашки. Человек, который, вполне возможно, был кем-то, пытался приложить все усилия, чтобы казаться никем. Но посреди всего этого безумия и бессмысленного разрушения утрата идеалов одним человеком выглядела сущей мелочью. Может, Джубаир прав? Мог ли Бог быть мстительным убийцей, который наслаждается насилием? Суфин не мог подобрать слов, чтобы возразить.
Здоровенный северянин стоял на крыльце «Мясного дома Стапфера» и спокойно наблюдал, как они уезжают. Огромные кулаки покоились на перилах, солнце играло мертвенными бликами на серебряном глазе.
– И как вы намерены это описать? – спросил Темпл.
Суорбрек замер, глядя в записную книжку. Карандаш завис над страницей.
– Я постараюсь замять этот случай, – ответил он, закрывая книжку.
– Боюсь, вам еще о многом предстоит умалчивать, – фыркнул Суфин.
Следует все же сказать по справедливости, в этот день Рота Щедрой Руки проявила поразительную для них сдержанность. Они покидали Сквордил, оставив за собой совсем немного жалоб о беззастенчивых грабежах, голого торговца, подвешенного на сторожевой вышке, а на шею ему нацепили табличку, объявляя его судьбу уроком в назидание мятежникам Ближней Страны. Узнают ли когда повстанцы об этом уроке и сумеют ли извлечь из него что-либо для себя, Суфин не брался судить. Рядом с лавочником висели еще двое.
– А их за что? – спросил Темпл, хмуро оглядываясь назад.
– Молодого застрелили при попытке убежать, насколько я знаю. О втором не могу ничего сказать.
Темпл скривился, одернул потрепанные рукава.
– Что мы в силах поделать?
– Просто следуй за своей совестью.
– Для наемника ты слишком много рассуждаешь о совести! – зло огрызнулся стряпчий.
– А сам почему волнуешься, если тебе не нравится?
– Насколько я знаю, ты все еще на жалованье у Коски!
– Если я уйду, ты тоже уйдешь?
Темпл открыл было рот, но, не издав ни звука, закрыл его. Хмуро вглядываясь в горизонт, он теребил рукав. Теребил и теребил.
– Видит Бог, – вздохнул Суфин. – Я никогда не утверждал, что я – достойнейший из людей. – Несколько построек вдалеке горело, и столбы дыма поднимались к синему небу. – Просто я – достойнейший в Роте.
