Джеймс Понти
Флориан Бэйтс и пропавший виолончелист

Глава пятая
Дюсифейс

До меня дошло, что до встречи в кабинете директора я ни разу не слышал голоса Люси.

Как и почти все на планете, я знал ее по фотографиям. Одна была особенно знаменита: Люси в ярком голубом пальто присутствует на инаугурации^[9] отца. И еще та, где Люси зевает во время речи немецкого канцлера. Но на большинстве фоток она – просто ребенок из главной в стране семьи, который сходит по трапу с борта номер один или идет через лужайку Белого дома.

Вот почему меня так удивило, что она говорит с южным акцентом.

– Лучше нам поспешить, – заметила Люси, когда раздался звонок. – К мадам Тибо опаздывать нельзя, иначе она будет трез инерви́.

Она имела в виду, что учительница сильно разозлится.

– Алленз-и! – отозвался я.

То есть сказал: «Пойдем!»

Я подумал, что это отличное начало: она говорит со мной по-французски, а я отвечаю тем же. Пожалуй, к звонку на обед мы уже станем бонз ами ́^[10]. Но, как выяснилось, я ошибся. Мы не то что не стали добрыми друзьями – к этому маленькому французскому диалогу свелось практически все наше общение в этот день.

Я быстро понял, что, хотя Люси самый известный тринадцатилетний подросток в мире, узнать ее на самом деле – задача не из простых. Я пробовал расспрашивать, пытаясь заставить ее немножко раскрыться, но она ограничивалась короткими ответами, которые не раскрывали ровным счетом ничего. Вот, к примеру:

– Что ты думаешь о Чатэме?

– Тут неплохо.

– Ребята здесь дружелюбные?

– В большинстве.

– Ты состоишь в каких-нибудь группах или клубах?

– Только в оркестре.

Я уже начал гадать: может, кто-то из пиарщиков отца посоветовал ей в любой реплике укладываться в три слова? Потому что таких примеров за день накопилось с несколько десятков. Каждый раз я ждал чего-то большего, и каждый раз она просто замолкала и шагала себе дальше на следующий урок. Быстро.

Люси всегда ходила быстро. Когда мы шли на французский, я списал спешку на нежелание опоздать. Но, следуя за ней весь остаток дня, заметил, что она вообще никогда не притормаживает, чтобы пообщаться.

Дочь президента всегда ходила по левой стороне коридора, причем рюкзак свисал у нее с правого плеча, создавая что-то вроде буфера. Так она отгораживалась от потока учеников и одновременно успевала увидеть лица тех, кто к ней приближается, чтобы свести взаимодействие к минимуму.

– Хей, Люс! – окликал ее кто-нибудь, проходя мимо.

– Привет, – отвечала она, кивая и не останавливаясь.

Подобный обмен репликами почти всегда сопровождался люсифейсом – так я обозначил выражение, которое появлялось на лицах у людей. Выйдя из поля ее зрения, некоторые улыбались, другие закатывали глаза, многие перешептывались с друзьями. И никто не стеснялся незнакомца – то есть меня, – тащившегося в нескольких шагах позади девочки.

Из-за люсифэйса было тяжеловато выявить потенциальных подозреваемых. Я искал кого-то, кто бы вел себя рядом с Люси не вполне обычно. Кого-то, кто мог бы оказаться Локи или, по меньшей мере, указал бы на связь между нашим трикстером и президентской дочкой. Но не вполне обычно вели себя почти все, и никто в отдельности не казался особо подозрительным.

Первую кандидатуру я обнаружил методом «от противного». Ее звали Бекка Бэйкер, и, в отличие от всех прочих, она совершенно никак не реагировала на Люси. Хотя на французском они сидели рядом, Бекка ни разу не посмотрела в ее сторону. Когда Люси делала доклад и на нее, естественно, было обращено все внимание класса, Бекка уставилась на доску.

Такое поведение еще не делало ее виновной, но выделяло из числа прочих, а я отчаянно нуждался в подозреваемых. Сидя прямо за Люси, было удобно наблюдать за Беккой, не подавая виду. Она носила с собой небольшой черный кофр для музыкального инструмента, в котором лежала либо флейта, либо пикколо^[11], а ее рюкзак украшало лого Стэнфордского университета. Среди книг у нее в рюкзаке я заметил порядком потрепанную «Мифологию Булфинча»^[12], а еще я мог сказать, что она – гермофоб^[13], поскольку на моих глазах использовала антисептическую жидкость трижды, притом что ничего такого уж грязного не трогала.

Особенно ценными были наблюдения насчет инструмента (если Бекка играла в оркестре, то имела доступ к их группе в «Чат-Чате») и книжки Булфинча (если она любитель мифологии, это может объяснять выбор ника Локи). Ничего сильно криминального ни в том, ни в другом я не видел. И все же, притворившись, что пишу эсэмэс, попытался сфоткать ее, когда мы выходили из класса. Но в самый ответственный момент Бекка отвернулась, и мне достался снимок ее затылка.

В спортзале, наматывая круги по площадке, я никаких подозреваемых не нашел. Люси бежала спокойно и собранно, а я старался не отставать. Но всякий раз, когда я подбегал достаточно близко, чтобы что-то ей сказать, она прибавляла ходу и отрывалась. Не знаю, специально ли. Может, ее просто веселили мои попытки ее догнать. В итоге я вымотался и последние десять минут шел обычным шагом. При этом я не мог не заметить, что все прочие бегут или шагают маленькими группками, болтая друг с другом, чтоб было повеселей. И только Люси бежит сама по себе.

Это начинало меня печалить. Казалось, Люси со всеми дружелюбна, но не дружит ни с кем. Все взгляды постоянно были направлены на нее, но она никак не могла знать, что за ними стоит. И, как ни противно это признавать, хуже всех прочих был я: агент под прикрытием, засланный сюда для того, чтобы в буквальном смысле шпионить за ней.

К моменту, когда мы пересекали внутренний дворик, идя на обед, мое чувство вины достигло предела. Я должен был что-то предпринять. И по какой-то причине решил, что лучшее, что я могу сделать, – это опозориться по полной.

– Однажды на американских горках я так напугался, что заплакал, – выпалил я.

Уверен, она услышала, но никак не отреагировала. Просто шла дальше. Ну и пожалуйста, я все равно продолжил:

– Вышло жалостно. Знаешь эти сувенирные фотки, которые тебе отправляют, когда выходишь из аттракциона? На моей: все вокруг вопят с задранными к небу руками, а я хнычу, как младенец.

Люси остановилась и озадаченно посмотрела на меня. Но по-прежнему ничего не говорила, так что я просто болтал дальше:

– А всякий раз, когда я захожу в общественное место, я пытаюсь вычислить, в каком уголке лучше спрятаться, если стрясется зомби-апокалипсис. Думаю, ожившие мертвецы будут шарить по туалетным кабинкам и кладовкам, так что я обычно соображаю, как залезть на раковину, чтобы оттуда забраться на подвесные потолки. Там они точно искать не догадаются.

Тут наконец она заговорила:

– И ты рассказываешь мне это, потому что.

– Потому что, наверное, странно постоянно видеть незнакомых людей, которые все о тебе знают, но о которых ты сама не знаешь ничего. Так что я подумал – надо рассказать тебе парочку самых постыдных своих тайн, чтобы немного сравнять счет.

Склонив голову набок, Люси изучала меня с секунду. Мне не удавалось понять, оказалось ли мое признание гениальным ходом или просто пополнило ее список неуклюжих попыток вступить с ней в контакт.

– Ты закончил? – спросила она.

– Для начала, наверное, достаточно.

Она кивнула, и мы продолжили шагать к кафетерию.

– Ой, чуть не забыл! – прибавил я. – Я жутко боюсь лягушек, потому что они способны прыгать в шести разных направлениях, из-за чего невозможно предсказать, с какой стороны тебя атакуют. – Конец фразы я подчеркнул, слегка передернув плечами.

Люси не останавливалась, но я видел, что она проводит в уме подсчеты. В конце концов она снова остановилась и повернулась ко мне.

– Вперед, назад, вправо, влево и вверх, – перечислила она, загибая пальцы. – Это пять направлений. Какое шестое?

– Одновременно назад, вверх и под углом, – объяснил я, показывая этот маневр рукой. – Прямо как ниндзя. И это страшнее всего, потому что тебе кажется, что ты в полной безопасности, – и тут… бум! Лягушачья атака.

В первый раз за весь день я увидел ее настоящую улыбку.

– Ты не совсем нормальный, да?

Уже целых пять слов. Это прогресс.

– Не-а, – заверил я. – Совсем-совсем нет.

Ее поза поменялась. Всего чуть-чуть, но я заметил.

– Ладно, вот тебе несколько подсказок по выживанию в кафетерии, – проговорила Люси, взглянув на дверь. – Пицца ничего. Бургеры нормальные, если залить кетчупом. Всего остального опасайся. Особенно рыбных палочек. Здесь их называют «Нептун-наггетсы», чтобы звучало мило. Но ходит слух, что Управление по надзору за качеством пищевых продуктов запретило называть их рыбными палочками, поскольку то, из чего они сделаны, рядом с рыбой и не лежало.

– Полезная информация, – сказал я. – Буду придерживаться пиццерианской диеты. А ты?

– Я сегодня без обеда. Запрусь в репетиционной комнате с виолончелью и позанимаюсь. На следующей неделе у нас важное выступление, так что мне нужно практиковаться, практиковаться и практиковаться. После звонка буду ждать тебя здесь же. У нас обоих алгебра шестым уроком.

– Отлично. Буду на месте.

– Значит, увидимся. – Она развернулась и сделала несколько шагов, а затем обернулась через плечо и предупредила по-французски: – Аттансьо́н о гринуи!^[14]

Я улыбнулся и ответил:

– Не волнуйся. Я всегда остерегаюсь лягушек.

Глава шестая
Спасительный звонок

Чатэмский кафетерий выглядел посимпатичнее нашего, в Дил, но в нем была та же самая столовая зона, от запаха которой воротит с души учеников всего земного шара. Видимо, некоторые вещи даже дорогостоящее обучение замаскировать не в силах. Я взял ломтик пиццы пепперони и начал искать себе местечко, когда услышал из-за спины голос:

– Ну что, решил загадку?

Я повернулся к Маргарет, которая держала в руках свой ланчбокс.

– И близко не подошел, – признался я. – Собственно, у меня такое чувство, что сейчас я знаю еще меньше, чем когда мы начали.

– Да что это с тобой? – пошутила она. – Сперва я тебя делаю в «Высшей мере», и теперь ты снова в тупике. Теряешь хватку, Бэйтс.

– Поправочка. Ты не сделала меня в «Высшей мере». Мы пошли на ничью, а потом нас обоих глупейшим образом сделал Маркус со своей догадкой. А сегодня дело сложное. Реально сложное.

– Какая из себя Люси?

– Кажется, приятная. Тихоня, так что трудно понять наверняка. Я никак не мог заставить ее приоткрыться хоть чуточку. Впал в такое отчаяние, что был вынужден рассказать историю о своих рыданиях на американских горках.

– Оу-у-у, обожаю эту историю, – проговорила Маргарет. – Если хочешь, принесу ту сувенирную фотку, покажешь ее Люси.

– Я все еще недоволен, что ты ее купила.

– Шутишь? Я там со вскинутыми руками ору на разрыв легких. А ты трешь глазки кулачками. Это моя любимейшая фотография всех времен, – заявила она. – Кстати, где сама Люси?

– Занимается виолончелью, – ответил я. – Что означает, что у меня перерыв на обед.

– Класс! Пойдем, посидишь со мной и Тори.

– Кто этот Тори?

– Виктория Тэйт.

– Королева Виктория внезапно стала Тори? – недоверчиво переспросил я. – Этим утром чатэмские девчонки были воплощением зла, а теперь вы уже лучшие подруги?

– Я работаю над делом. И готова на любые меры, которые потребуются, чтобы его закрыть, – защищалась Маргарет. – Да и не такое уж она чудовище.

– И это говорит Зверюга, – подколол ее я.

– Никому другому я в этом не признаюсь, но эта кличка мне вроде как даже нравится. Представь, девчонки, которых я никогда даже не видела, меня боятся! Думаю об этом – и так уютно на душе становится…

Тори с тремя подружками сидели посередине кафетерия, словно они – центр Вселенной и все в школе вращаются по их гравитационным орбитам. Они улыбнулись, увидев подходящую Маргарет, но, сообразив, что я тоже иду к ним, одарили меня подозрительными взглядами.

– Ничего, если мой друг к нам присоединится? – поинтересовалась Маргарет, ставя их в трудное положение.

– Любой твой друг – мой друг, – с фальшивой улыбкой отозвалась Виктория. – Еще раз: как тебя зовут?

Меня охватила необъяснимая тяга произвести джеймс-бондовское впечатление:

– Бэйтс. Флориан Бэйтс.

(Новый пункт в списке неуклюжих попыток вступить в контакт.)

Каким-то образом Виктории удалось одновременно рассмеяться и закатить глаза. Я сел и быстро оглядел лица остальных за столом. Работа двух девочек, Мэллори и Лорен, судя по всему, заключалась в том, чтобы уделять безраздельное внимание Виктории. Они были готовы смеяться каждой ее шутке и соглашаться с любым ее утверждением.

Еще здесь был Гюнтер – высокий, с резкими чертами лица, – который выглядел скорее как модель, чем как ученик средней школы. Весь обед он просидел, с нечеловеческой скоростью набивая сообщения на смартфоне. В какой-то момент я испугался, не запылают ли его пальцы.

– Я как раз говорила всем, как было бы здорово, если бы тебя перевели в Чатэм, – сказала Виктория Маргарет.

– Ты просто должна перевестись, – поддакнула Мэллори.

– Было бы эпично, – добавила Лорен.

Гюнтер на секунду оторвался от своего сообщения, поднял взгляд и кивнул.

– Спасибо, – ответила Маргарет. – Но мне нравится в Дил.

Все поглядели на нее, словно ждали самого смешного места в анекдоте. Конечно, она это не всерьез. Как кому-то может нравиться в Дил больше, чем в Чатэме? В этот момент я почувствовал тычок в висок.

– Это мое место, – буркнул кто-то.

Обернувшись через плечо, я увидел парня, которого уже заметил на уроках. Поскольку руки у него были заняты подносом с едой, мое внимание он привлек с помощью локтя.

– Вон с моего места! – с нажимом повторил он. – В чем дело? Ты глухой, что ли?

– Мне сказали, что я могу сесть сюда, – ответил я, а затем кивнул на пустое место в конце стола: – Почему бы тебе не сесть вон туда?

– Потому что там – не мое место. А тут – мое.

Виктория с друзьями захихикали, и мне стало ясно: они знали, что это произойдет, когда разрешали мне сесть здесь.

– Ладно, – ответил я. – Я не знал. Пересяду.

Маргарет уставилась на меня, но я просигналил, что все в порядке. Подняв поднос, я передвинулся в конец стола и оказался рядом с Лорен, которая тут же отодвинулась, словно мой недостаток крутизны мог оказаться заразным.

– Тэннер, это Маргарет и Флориан, – представила нас Тори. – Маргарет совершенно потрясающе играет в футбол, а Флориан.

Она запнулась, не зная, что сказать обо мне, и Тэннер радостно заполнил паузу:

– …Таскается следом за Лузершей Люси, как щенок, – ухмыльнулся он. – Хочешь быть новой шавкой в Белом доме?

– Тэннер! – укорила Виктория, хотя по лицу было видно, что ее это позабавило. – Они – гости.

– Не я их приглашал. И потом – он же понимает шутки. – Парень повернулся ко мне: – Шутки понимаешь или как?

Буду откровенным. В этот момент я конкретно ненавидел задиру Тэннера. Но я испугался, что Маргарет сейчас съездит ему по роже, а мне этого не хотелось. Мы работали под прикрытием и не нуждались в излишнем внимании.

– Конечно, – я постарался выжать из себя улыбку. – Что может быть лучше хорошей шутки?

Следующие десять минут я тихонько изучал компанию за столом. Пришлось бы сделать гигантское усилие, чтобы предположить, что мозг преступной операции – Мэллори, Лорен или Гюнтер. Хотя, будь этим мозгом Виктория, не сомневаюсь, они бы сделали все, что она прикажет.

Если Виктория считалась королевой средней школы, то Тэннер определенно претендовал на роль короля. Он был привлекательным, крупнее большинства сверстников и с безупречно лохматой стрижкой. На костяшках его левой руки я заметил ссадины и гадал, не появились ли они от лупцевания семиклассников-недоростков вроде меня.

Тэннер явно и неприкрыто ненавидел Люси. Говоря о ней, он все время использовал невероятно остроумную кличку Лузерша Люси. Впрочем, большую часть времени он трепался о лакроссе^[15].

Застольная беседа протекала довольно вяло, пока Виктория не спросила Тэннера:

– Ты готов к тесту по алгебре?

– Какому тесту?

– На следующем уроке. У нас тестирование по всей теме.

– Не-а, – Тэннер сверился с мобильником. – Мисс Кертис всегда скидывает напоминалку в «Чат-Чате».

Я не смог удержаться и засмеялся. К несчастью, достаточно громко, чтобы он услышал.

– Что смешного? – Фокус раздражения Тэннера резко сместился на меня.

– «Чат-Чат» прикрыли из-за атаки на электронную почту, – сказал я. – Я туда даже не заходил, а и то в курсе.

Теперь Тэннер был сконфужен и зол.

– Он прав, – заметила Тори. – Сеть уже несколько дней не работает. И через двадцать минут у нас тестирование.

Мистер Круть внезапно впал в панику:

– Я не могу завалить тест. Я и так на испытательном сроке. Если отметки еще ухудшатся, мне не дадут играть в лакросс.

Очевидно, это была убийственная новость, потому что Лорен с Мэллори хором ахнули. Боюсь, я показался невежливым: пока Тэннер переживал свою паническую атаку, я довольно чавкал пиццей. Он просверлил меня взглядом, словно собираясь что-то сказать, но только сжал кулаки. Бедняге никак не хватило бы времени подготовиться к тестированию.

Не произнеся ни слова, Тэннер вскочил с места и вылетел из кафетерия.

Оставшиеся принялись обсуждать, как же будет ужасно, если он не сможет играть в лакросс, словно игра Тэннера – настоящий дар небес человечеству. Но вскоре разговор вернулся к попыткам уломать Маргарет перевестись. (Ничего удивительного, что убедить меня сделать то же самое никто не пытался.)

Приканчивая пиццу, я обвел взглядом кафетерий, выглядывая что-нибудь, заслуживающее внимания. Доев, встал, чтобы уходить.

– Ты куда? – спросила Маргарет.

– Пожалуй, пойду побуду немного в ТЕМЕ, – с легкой улыбкой ответил я.

– Звучит нереально интересно, – прикололась Виктория, радуясь моему уходу.

– Подожди меня, – сказала Маргарет.

Остальные оцепенели. Они не могли поверить, что Маргарет предпочтет меня им.

– Но мы собирались еще порассказывать тебе о Чатэме… – протянула Виктория.

– Как-нибудь в другой раз расскажете. – Маргарет встала и вышла за мной в патио.

Подождав, пока мы выйдем из зоны слышимости, она спросила:

– Мы действительно собираемся заняться ТЕМЕ? Или ты просто хотел их подколоть?

– А одновременно это можно делать?

Мы рассмеялись, и я в очередной раз подумал, как же мне повезло обзавестись такой подругой. Взяв у дежурного учителя пропуска в библиотеку, мы направились к главному корпусу учебной части.

– Зачем нам в библиотеку?

– Рядом с ней, в коридоре, – испорченные шкафчики, – объяснил я. – Так сказал директор Патни. Хочу посмотреть на них.

– Я совершенно точно знаю где, – сказала Маргарет. – Тори все мне рассказала об этой истории.

Она подвела меня к шеренге желтых шкафчиков, поставленных двумя ярусами. Было сразу видно, какие пострадали от суперклея: на них навесили новые защелки, которые блестели сильнее, чем на других. Ни на одном из пяти не имелось замков.

– Тори сказала, что пришлось высверлить дверцы, чтобы достать вещи, и все девочки получили новые шкафчики внизу, в коридоре девятого класса.

– А ты знаешь, который из них чей? – спросил я.

– Нет. Но знаю, что Тори и Люси выбрали соседние, поэтому, наверное, вот они.

Маргарет ткнула пальцем в единственную пару примыкающих друг к другу шкафчиков с новыми ручками. Ни на одном не было замков, так что я открыл дверцы и заглянул внутрь. Оба были пусты.

– Их ведь починили, – сказал я. – Так почему девочки не перебрались назад?

– Не захотели, – ответила Маргарет. – Новые шкафчики в два раза больше по размеру. И потом, они думают, что это круто – тусить по соседству со старшими ребятами.

– Как по-твоему, другие три девочки дружат с Люси и Викторией?

– Вообще-то, я не думаю, что их самих можно назвать подругами. Ты же слышал, сколько раз Тэннер повторил свое «Лузерша Люси», и Тори ни разу не вступилась.

– Но ты только что сказала, что они выбрали себе шкафчики по соседству, – напомнил я. – Разве это не значит, что они подруги?

– Думаю, они хотели ими казаться. Но у меня такое чувство, что между ними слишком большая конкуренция. Тори постоянно упоминает о Люси.

Это у нее прямо навязчивая идея. Говорит о ней только хорошее, а голос при этом сочится издевкой. Пожалуй, они, скорее, заклятые друзья.

– Это что еще такое?

– Ну, знаешь, «заклятые» – как враги, но только друзья. Ты что, раньше этого словосочетания не слышал?

– Нет. В нем же никакого смысла. Вы либо друзья с кем-то, либо враги. Одновременно и тем и другим быть нельзя.

Маргарет покачала головой:

– Типичный мальчишка! Девочки гораздо сложнее. Люси и Тори – самые заметные девочки в седьмом классе, так что им приходится поддерживать какие-никакие отношения. Они, как мировые сверхдержавы, только на уровне средней школы. Делают что-то вместе, но соревнуются друг с другом. Подруги-враги. Заклятые подруги.

– Но мы с тобой тоже иногда соревнуемся. – Я припомнил накал наших настольных игр. – Отсюда следует, что мы заклятые друзья?

– Вовсе нет! – воскликнула Маргарет. – Мы же с тобой – закадычные. Это совершенно другое.

С минуту я соображал:

– Как такое возможно: я знаю три языка, но до сих пор не понимаю по-девчоночьи?

– Загадка. К счастью, у тебя есть я, и я могу тебе переводить.

Что-то в левом шкафчике привлекло мое внимание.

– А это что? – Я указал на заднюю стенку, на которой были начерчены три полоски, каждая примерно десяти сантиметров в длину.

Две лиловые полосы и между ними – зеленая. Ниже написано «Как-как».

– Не знаю, – сказала Маргарет. – Что-то типа украшения?

– Странный способ украсить свой шкафчик, – заметил я. – Обычно приклеивают фотографии или что-то в таком роде. Но «Как-как»? Какой в этом смысл?

– Такое чувство, что я сегодня уже где-то видела эти цвета, – проговорила она.

С мгновение я смотрел на полоски, а потом признал:

– Я тоже.

Мы постарались напрячь память, но ничего не вышло.

– Итак: у тебя есть какие-нибудь подозреваемые? – спросила Маргарет.

– Не знаю. Как насчет Виктории? Может она быть одной из подозреваемых?

– Зачем ей утруждаться? – отозвалась Маргарет. – Она же практически хозяйка этой школы. Ее миньоны ей в рот заглядывают. Для чего связываться с этим хулиганством? Не могу представить, чтобы она что-то выиграла, превратясь в Локи. А потом – зачем Виктории собственный-то шкафчик портить? Она же не могла знать, что взамен получит другой, получше.

– Классическое запутывание следов, – заявил я. – Стань жертвой – и тебя никто не заподозрит. Идеальное прикрытие.

– Ну, если так, то это могла провернуть и Люси, – предположила Маргарет. – Ты ходил за ней почти весь день. Видел какие-нибудь признаки того, что она может быть Локи?

– Ни единого, – отозвался я. – Я же говорил: она тихоня.

– Ничего хоть капельку подозрительного?

– Ну не знаю, можно ли считать это подозрительным… – неуверенно проговорил я.

– Ага! – обрадовалась Маргарет. – Ты вспомнил о ТЕМЕ!

– Я и не забывал. Просто заметил в библиотеке кое-что и не придал этому значения – но, может, зря.

– И что же это?

– Люси всегда спешит. Она ни разу не остановилась в коридоре. Ни разу не подошла к шкафчику. И она всегда приходит в класс еще до звонка.

– Хорошо, значит, она пунктуальная, – заключила Маргарет.

– Вот именно. Но в трех отдельных случаях она прошла мимо библиотеки, хотя это не было по пути.

Похоже, Маргарет мое наблюдение не впечатлило.

– Знаешь, Флориан, не все разделяют твою навязчивую страсть к срезанию и поиску кратчайших маршрутов.

Мы дошли до библиотеки, и я обдумал ее реплику.

– Ты права, – сказал я. – Но, по-моему, она – разделяет. Так зачем надо было ходить этой дорогой? Что она искала? Она ни разу не остановилась здесь: просто шла, глядя налево.

Маргарет покрутила в голове эту мысль:

– Наверное, это было что-то на доске объявлений. Или она смотрела в окно библиотеки. Или – на стенд с кубками.

Доска объявлений была завешана листками бумаги с сообщениями о научной ярмарке, о прослушиваниях на школьный концерт и об экскурсии в Центр Кеннеди. Ничто не казалось каким-то особенным или сверхинтересным.

– Ну не смешно ли? – сказала Маргарет. – Тут все совершенно. Даже листки на доске пришпилены абсолютно ровно. Это не школа, а какая-то декорация для кино.

– С кубковым стендом дело еще хуже, – заметил я. – Кажется, они выиграли все чемпионаты в истории Вашингтона.

Качая головами, мы оглядели награды. Здесь были кубки, таблички, медали и почетные ленты со всех возможных спортивных мероприятий: от регби и волейбола до бега по пересеченной местности. Маргарет уставилась на один из призов.

– Это за прошлогодний чемпионат округа по футболу, – кисло сказала она. – В полуфинале мы продули «Сидуэлл Френдс».

– И сколько времени тебе потребовалось, чтобы с этим смириться? – поинтересовался я.

В ответ она вздернула бровь:

– С чего ты взял, что я смирилась?

Я снова посмотрел на трофеи. Мало того что здесь их были целые тонны, так каждый еще и лежал идеально ровно и сиял как новенький. Потому-то я и заметил то крохотное пятнышко.

– Что это? – Я ткнул в него пальцем.

– Боже милостивый, это что: грязь на стенде для кубков? – театральным голосом провозгласила Маргарет. – И как только горничные такое пропустили?

– Ты прикалываешься, но мысль верная. Все остальное стерильно. А тут – это. – Я прикоснулся к субстанции кончиком пальца: – Липкое.

– Фу-у-у-у-у! – протянула она.

Я соскреб немного и понюхал:

– Если ты сейчас это лизнешь, я пойду искать себе нового закадычного друга.

В шутку я поднес палец ко рту, затем улыбнулся:

– Я, конечно, сумасшедший, но не настолько.

Но, прежде чем мы смогли еще более тщательно изучить грязь, наше вынюхивание внезапно прервали. По коридору эхом раскатился звонок. Сперва я подумал, что перемена закончена, но поело в другом.

Кто-то врубил пожарную тревогу.