Генри Джеймс
Веселый уголок

Это даже подняло Спенсера Брайдона на ноги.

– Вы любите это страшилище?

– Я могла бы любить его. И для меня, – сказала она, – он не был страшилищем. Я приняла его.

– Приняли? – совсем уже растерянно прозвучал голос Брайдона.

– Да. Сперва потому, что заинтересовалась его отличием от вас. И так как я не отвергла его и так как я поняла его, – в чем вы, мой дорогой, даже в последний момент, когда уже выяснились все различия, так жестоко ему отказали, – так вот, по всем этим причинам мне он не казался таким уж страшным. А ему, может быть, было приятно, что я его пожалела.

Она уже стояла рядом с ним, все еще держа его за руку, а другой рукой обнимая и поддерживая его. И хотя все это затеплило перед ним какой-то неясный свет, – «вы пожалели его?» – нехотя и обиженно проговорил он.

– Он был несчастлив, он весь какой-то опустошенный, – сказала она.

– А я не был несчастным? Я – посмотрите только на меня! – я-то не опустошенный?

– Так я ведь не говорю, что он мне милее, чем вы, – согласилась она, подумав. – Но он такой мрачный, такой измученный. Он не сумел бы так изящно, как вы, поигрывать вашим прелестным моноклем.

– Да-а! – Эта мысль вдруг поразила Брайдона. – В деловые кварталы мне с моноклем нельзя было бы показаться. Они бы там меня совсем осмеяли.

– А его большое пенсне с очень выпуклыми стеклами – я заметила, я уже видела такие, – ведь это значит, что у него совсем загубленное зрение… А его бедная правая рука!…

– Ах! – Брайдона передернуло – то ли из-за доказанного теперь их тождества, то ли от сокрушенья о потерянных пальцах. Затем: – У него есть миллион в год, – добавил он просветленно. – Но у него нет вас.

– И он не вы, нет, нет, он все-таки не вы! – прошептала она, когда он прижал ее к груди.