Джеймс Фенимор Купер
7 лучших историй для мальчиков

Теперь «Дункан» мог свободно покинуть эти африканские острова и продолжать свой путь на восток. Если он не отплыл в тот же вечер, то только потому, что Гленарван разрешил своей команде поохотиться на тюленей. Тюлени кишели в бухте Фалмут. Когда-то в этих водах прекрасно себя чувствовали и настоящие киты. Но на них столько охотились, что они почти перевелись. Земноводные же встречаются здесь целыми стадами. Команда яхты решила всю ночь за ними охотиться, а на следующий день заготовить из них запасы жира. Поэтому отплытие «Дункана» было отложено на послезавтрашний день – 20 ноября.

За ужином Паганель сообщил своим спутникам несколько интересных сведений об островах Тристан-да-Кунья. Они узнали, что этот архипелаг, открытый в 1506 году португальцем Тристаном-да-Кунья, одним из спутников Альбукерка, в течение более ста лет не был исследован. Здешние острова считались, и не без основания, «приютом бурь» и пользовались не лучшей репутацией, чем Бермудские острова. Поэтому к ним подходили только суда, заброшенные к их берегам бурями Атлантического океана.

В 1697 году, когда три голландских судна Индийской компании пристали к островам Тристан-да-Кунья, были определены координаты этих островов, а в 1700 году астроном Галлей внес в эти вычисления свои поправки. Между 1712 и 1767 годами ознакомились с архипелагом Тристан-да-Кунья несколько французских мореплавателей. Особенно много внимания уделил ему Лаперуз, побывавший на нем, согласно полученным инструкциям, во время своего знаменитого путешествия 1785 года. Эти так редко посещаемые острова были необитаемы вплоть до 1811 года, когда одному американцу, Джонатану Ламберту, пришла мысль их колонизировать. В январе этого года он высадился здесь с двумя товарищами, и они принялись за работу. Английский губернатор мыса Доброй Надежды, узнав, что новые колонисты преуспевают, предложил им протекторат Англии. Джонатан принял это предложение и водрузил над своей хижиной британский флаг. Казалось бы, что Джонатану суждено было мирно и безмятежно царствовать над «своими народами» – стариком-итальянцем и португальским мулатом, но однажды, исследуя берега своей «империи», он утонул или был утоплен – это осталось тайной. Настал 1816 год. Наполеон был заключен на острове св. Елены, и Англия, дабы бдительнее охранять его, держала один гарнизон на Тристан-да-Кунья, а другой – на острове Вознесения. Гарнизон состоял из артиллерийской батареи, переведенной с мыса Доброй Надежды, и из отряда готтентотов. Он оставался здесь до самой смерти Наполеона, до 1821 года, затем был возвращен обратно на мыс Доброй Надежды.

– Один только европеец, – добавил Паганель, – капрал, шотландец…

– А, шотландец! – перебил его майор, которого всегда интересовали соотечественники.

– Звали его Вильям Гласс, – продолжал географ. – Он остался на острове с женой и двумя готтентотами. Вскоре к шотландцу присоединились два англичанина: один матрос, а другой рыбак с берегов Темзы, служивший до этого драгуном в аргентинской армии. Наконец, в 1821 году один из потерпевших крушение на «Блендон-Голле» вместе со своей молодой женой также нашел себе приют на острове Тристан. Таким образом, на этом острове в 1821 году имелось шесть мужчин и две женщины. В 1829 году число обитателей возросло: мужчин стало семь, женщин шесть, а детей четырнадцать. В 1835 году число это поднялось до сорока, а в настоящее время оно утроилось. Скажу еще, чтобы дополнить историю Тристан-да-Кунья, – продолжал Паганель – эти острова, по-моему, не менее острова Хуан-Фернандец имеют право считаться островами робинзонов. В самом деле, если на острове Хуан-Фернандец были в разное время брошены на произвол судьбы два моряка, то такой же участи едва не подверглись на островах Тристан-да-Кунья два ученых. В 1793 году один из моих соотечественников, естествоиспытатель Обер дю Пти-Туар, до того увлекся здесь собиранием растений, что заблудился и смог добраться до своего корабля лишь в тот момент, когда капитан уже отдал приказ поднять якорь. А в 1824 году один из ваших соотечественников, дорогой Гленарван, искусный рисовальщик, по имени Огюст Эрл, был оставлен на этом же самом острове и провел на нем целых восемь месяцев. Капитан судна забыл о том, что Эрл находится на берегу, и, подняв паруса, отплыл к мысу Доброй Надежды.

– Вот этого капитана поистине можно назвать рассеянным! – отозвался майор. – Это, верно, был один из ваших родичей, Паганель?

– Если он и не был моим родичем, то, во всяком случае, достоин этой чести, – заявил географ.

И этим его ответом разговор об островах Тристан-да-Кунья был закончен.

Ночная охота команды «Дункана» оказалась удачной: убито было пятьдесят крупных тюленей. Разрешив охоту, Гленарван не мог запретить матросам извлечь из нее пользу. Поэтому следующий день был посвящен вытапливанию тюленьего жира, а также обработке кож этих ценных земноводных. Само собой разумеется, что и второй день стоянки в порту пассажиры «Дункана» использовали для того, чтобы совершить новую прогулку в глубь острова. Гленарван и майор захватили с собой ружья – они собирались поохотиться за местной дичью.

Гуляя, туристы дошли до самой подошвы горы. Почва здесь была усеяна кусками лавовых шлаков, пористых и черных, и всякими другими обломками вулканического происхождения. Основание горы поднималось из хаоса шатких скал. Трудно было ошибиться в вопросе о происхождении этого огромного конусообразного пика, и английский капитан Кармайкел имел полное основание видеть в нем потухший вулкан.

Охотники набрели на нескольких кабанов. Пуля майора уложила на месте одного из них. Гленарван же довольствовался тем, что подстрелил несколько черных куропаток, из которых должно было выйти превосходное рагу. На высоких горных площадках мелькало множество коз. Было на острове и множество диких кошек; эти сильные, отважные животные, страшные даже для собак, должны были, по всей видимости, когда-нибудь развиться в настоящих хищных животных.

В восемь часов вечера все вернулись на яхту, а ночью «Дункан» навсегда покинул Тристан-да-Кунья.

Глава III
Остров Амстердам

Джон Манглс собирался запастись углем на мысе Доброй Надежды, поэтому ему пришлось немного уклониться от тридцать седьмой параллели и подняться на два градуса к северу. Здесь еще не начиналась зона пассатов, а дули сильные западные ветры, очень благоприятствовавшие ходу «Дункана».

Менее чем в шесть дней он прошел тысячу триста миль, то есть расстояние от Тристан-да-Кунья до южной оконечности Африки. 24 ноября, в три часа дня, показалась Столовая гора, а немного погодя Джон заметил и гору Сигналов, поднимающуюся у входа в залив. «Дункан» вошел туда около восьми часов вечера и стал на якорь в Капштадском порту.

Паганель, будучи членом Географического общества, не мог не знать, что южную оконечность Африки впервые увидел мельком португальский адмирал Бартоломей Диац в 1486 году, а обогнул ее только в 1497 году Васко да Гама. По этому поводу ученый сделал одно любопытное замечание: если бы Диац тогда, в 1486 году, за шесть лет до первого путешествия Христофора Колумба, обогнул мыс Доброй Надежды, то открытие Америки могло бы быть отложено на совершенно неопределенное время. Ведь путь вдоль южной оконечности Африки – самый короткий и прямой путь в Восточную Индию. А великий генуэзский моряк, углубляясь на запад, как раз искал ближайшего пути в «страну пряностей». И будь этот мыс уже обогнут, весь смысл экспедиции Колумба терялся бы, и, вероятно, он не предпринял бы ее.

Кейптаун, или Капштадт, основанный в 1652 году голландцем Ван-Рибеком, расположен в глубине Капского залива. Это столица значительной колонии, которая окончательно стала английской после договоров 1815 года.

Пассажиры «Дункана» воспользовались стоянкой в порту, чтобы осмотреть город. Они имели лишь двенадцать часов в своем распоряжении, так как капитану достаточно было одного дня для возобновления запасов угля и он хотел сняться с якоря 26-го утром.

Впрочем, им и не понадобилось больше времени, чтобы обойти правильные квадраты шахматной доски, называемой Капштадтом. И правда, после того, как вы осмотрите замок, возвышающийся в юго-восточной части города, дом и сад губернатора, биржу, музей, каменный крест, водруженный здесь Бартоломеем Диацем в память своего открытия, да еще выпьете стакан понтейского вина, лучшего из местных вин, вам не останется ничего другого, как пуститься в дальнейший путь.

Это и сделали наши путешественники на рассвете следующего дня. «Дункан» поднял кливер, фок и марсель и через несколько часов уже обогнул тот знаменитый мыс Бурь, которому португальский король-оптимист Иоанн II так неудачно дал название Доброй Надежды. Отсюда до Амстердамских островов – две тысячи девятьсот миль. При хорошей погоде и благоприятном ветре это расстояние можно пройти дней в десять. Нашим мореплавателям больше повезло, чем путешественникам по пампасам: им не пришлось жаловаться на неблагосклонность стихии.

– О море, море! – повторял Паганель. – Это наилучшее место, где могут проявить себя силы человека. Корабль – настоящий проводник цивилизации! Если бы земной шар представлял собой один огромный материк, мы в девятнадцатом веке не знали бы и тысячной его части. Взгляните на то, что происходит внутри обширных метериков – в равнинах Центральной Азии, в пустынях Африки, в прериях Америки, на обширных пространствах Австралии, в ледяных полярных странах. Человек там едва осмеливается показаться. Самый смелый отступает, самый отважный погибает. Продвигаться там человеку невозможно: средства сообщения недостаточны. Жара и болезни представляют непреодолимые препятствия. Двадцать миль пустыни больше разделяют людей, чем пятьсот миль океана. Жители противоположных побережий считают себя соседями, а люди, между которыми раскинулись леса, – друг для друга чужестранцы… Англия как бы граничит с Австралией. А возьмите, например, Египет: он кажется отдаленным на миллионы лье от Сенегала. Пекин является словно антиподом Петербурга… Море в наше время более доступно, чем любая незначительная пустыня, и только благодаря ему между пятью частями света установились родственные узы.

Паганель говорил с жаром, и даже майор ничего не возразил на этот гимн океану. И в самом деле, если бы для поисков Гарри Гранта нужно было следовать вдоль тридцать седьмой параллели все время по материку, то это предприятие оказалось бы неосуществимым. А тут к услугам наших отважных путешественников было море, переносившее их из одной страны в другую.

6 декабря, на рассвете, над морскими волнами показалась какая-то гора. Это были Амстердамские острова, расположенные под 37°47′ южной широты и 77°24′ восточной долготы. Конусообразная вершина была видна в ясную погоду за пятьдесят миль. В восемь часов утра очертания этой горы, еще неясные, стали напоминать общий облик Тенерифа.

– Значит, она похожа и на гору Тристан-да-Кунья, – заметил Гленарван.

– Основательный вывод, – отозвался Паганель. – Он вытекает из геометрографической аксиомы, говорящей о том, что два острова, похожие на третий, похожи и друг на друга. Добавлю, что Амстердамские острова, так же как и острова Тристан-да-Кунья, были богаты тюленями и робинзонами.

– Значит, робинзоны имеются всюду? – спросила Элен.

– Честное слово, миссис, я не много знаю островов, где не бывало бы подобных приключений, – отозвался ученый: – сама жизнь гораздо раньше вашего знаменитого соотечественника Даниеля Дефо осуществила его бессмертный роман.

– Господин Паганель, – обратилась к нему Мэри Грант, – разрешите мне задать вам один вопрос.

– Хоть два, дорогая мисс. Обязуюсь на них ответить.

– Скажите, очень испугались бы вы, если бы вдруг были покинуты на пустынном острове?

– Я? – воскликнул Паганель.

– Не вздумайте, друг мой, признаться в том, что это ваше заветное желание, – сказал майор.

– Я не хочу утверждать этого, – ответил географ, – но, пожалуй, подобное приключение пришлось бы мне по вкусу. Я создал бы свою жизнь заново: стал бы охотиться, ловить рыбу, жил бы зимой в пещере, а летом – на дереве, устроил бы склад для собранного мною урожая… Словом, я занялся бы колонизацией моего острова.

– Один?

– Один, если бы так сложились обстоятельства. А к тому же, разве на земле может быть полное одиночество? Как будто нельзя выбрать себе друга среди животных: приручить какого-нибудь козленка, красноречивого попугая, милую обезьянку. А если случай пошлет вам такого товарища, как верный Пятница, то чего же еще вам нужно? Два друга на одном утесе – вот вам и счастье! Представьте, например, майора и меня…

– Благодарю вас, – сказал Мак-Наббс, – у меня нет ни малейшего желания разыгрывать роль Робинзона, да и сыграл бы я эту роль очень плохо.

– Дорогой Паганель, – вмешалась Элен, – ваше пылкое воображение опять уносит вас в мир фантазий. Но мне кажется, что действительность очень отличается от мечтаний. Перед вами рисуются лишь те вымышленные робинзоны, которых судьба забрасывает на заботливо приспособленные для них острова, где природа балует их, словно любимых детей. Вы видите только хорошую сторону вещей.

– Как, вы не думаете, что можно быть счастливым на необитаемом острове?

– Да, я не считаю это возможным. Человек создан для жизни в обществе, а не для уединения. Одиночество порождает отчаяние. Это только вопрос времени. Возможно, что сначала заботы о неотложных материальных потребностях жизни и могут отвлечь мысли несчастного, только что спасшегося от морских волн, и он, весь занятый настоящим, не будет пока думать о мрачном будущем. Но настанет время, когда он почувствует себя одиноким вдали от людей, без всякой надежды увидеть родину, увидеть тех, кого он любит. Что тогда должен будет он передумать, перестрадать! Его островок – для него весь мир, все человечество – он сам… И когда настанет смерть, страшная смерть в совершенном одиночестве, он будет чувствовать себя так, как последний человек в последний день мира… Нет, господин Паганель, поверьте мне, лучше не быть этим человеком!

Паганель, хотя не без сожаления, все же должен был согласиться с доводами Элен. Разговор на тему о положительных и отрицательных сторонах одиночества продолжался вплоть до момента, когда «Дункан» бросил якорь в миле от берега Амстердамских островов.

Этот заброшенный в Индийском океане архипелаг состоит из двух островов, расположенных приблизительно в тридцати трех милях один от другого, как раз на меридиане, проходящем через Индийский полуостров. Северный остров называется островом Амстердам или островом св. Петра, а южный – островом св. Павла. Но надо сказать, что и географы и мореплаватели часто смешивают их.

В 1859 году офицеры австрийского фрегата «Наварра» во время своего кругосветного путешествия избежали этой ошибки. Паганель считал особенно необходимым исправить ее.

Остров св. Павла, расположенный к югу от острова Амстердам, представляет собой необитаемый островок и состоит из одной горы конической формы – по-видимому, потухшего вулкана. Остров же Амстердам, на который шлюпка высадила пассажиров «Дункана», имеет миль двенадцать в окружности. Население его состоит из нескольких добровольных изгнанников, уже привыкших к своему печальному существованию. То были сторожа рыболовных промыслов, принадлежащих, так же как и самый остров, одному коммерсанту с острова Соединения, некоему Отовану. Этот властитель, пока еще не признанный великими европейскими державами, получает со своего владения до восьмидесяти тысяч франков в год от ловли, засолки и вывоза рыбы чейлодактилис, называемой на менее научном языке треской.

Этому острову Амстердам было суждено стать и остаться французским владением. Сначала он принадлежал, по праву первого поселившегося на нем, Камену, судовладельцу из Сен-Дени на Бурбоне. Потом по какому-то международному соглашению остров Амстердам был уступлен одному поляку, который занялся его обработкой при помощи мадагаскарских рабов. Но в конце концов остров этот, попав в руки Отована, снова сделался французским.

Когда 6 декабря 1864 года «Дункан» бросил якорь у острова, население его состояло из трех человек: одного француза и двух мулатов. Все трое были служащими коммерсанта-собственника Отована. Паганель смог пожать руку соотечественнику, почтенному господину Вио, человеку весьма преклонных лет. «Мудрый старец» чрезвычайно радушно принял наших путешественников. День, когда ему довелось оказать гостеприимство любезным, культурным европейцам, был для него счастливым днем. Ведь остров св. Петра обычно посещают лишь охотники на тюленей да изредка китобои – люди грубые и неотесанные.

Вио представил гостям своих «подданных» – двух мулатов. Трое этих людей да несколько диких кабанов и множество простодушных пингвинов были единственными обитателями острова. Домик, где жили трое островитян, стоял в юго-западной части острова, в глубине природной гавани, образовавшейся вследствие частичного обвала горы. Еще задолго до «царствования» Отована I остров св. Петра служил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Паганель очень заинтересовал своих слушателей заглавием своего первого рассказа на эту тему: «История двух шотландцев, покинутых на острове Амстердам».

Дело было в 1827 году. Английский корабль «Пальмира», проходя в виду этого острова, заметил поднимающийся кверху дымок. Капитан стал приближаться к берегу и вскоре увидел двух людей, подававших сигналы бедствия. Он отправил за этими людьми шлюпку, которая и доставила на корабль Жака Пэна, двадцатидвухлетнего юношу, и Роберта Прудфута, мужчину сорока восьми лет. Эти двое несчастных были в ужасном виде. Они прожили на острове восемнадцать месяцев в страшной нужде, лишениях и муках: у них почти не было ни пищи, ни пресной воды. Питались они ракушками, время от времени какой-нибудь рыбой, пойманной на согнутый гвоздь, или мясом пойманного кабаненка. Им случалось бывать по трое суток без пищи. Подобно весталкам, они неусыпно охраняли костер, разведенный при помощи последнего куска трута. Уходя куда-нибудь, они всегда уносили с собой, как какую-нибудь драгоценность, горящий уголек. Пэн и Прудфут были высажены на остров шхуной, охотившейся за тюленями. Оставили их здесь, по обычаю рыбаков, для того, чтобы они в течение месяца топили жир тюленей и выделывали их кожи. Шхуна за ними не вернулась. Пять месяцев спустя к острову подошло английское судно «Надежда», направлявшееся в Ван-Димен. Капитан его по какому-то необъяснимому, жестокому капризу отказался взять шотландцев на свое судно. Он отплыл, не оставив им ни куска сухаря, ни огнива. Несомненно, эти двое несчастных погибли бы, если бы «Пальмира», проходившая в виду острова, не подобрала их.

Второе приключение, занесенное в историю острова Амстердам – если вообще у подобного утеса может быть история, – это приключение капитана Перона, на этот раз уже француза. Началось оно и закончилось так же, как у тех двух шотландцев: сначала добровольное пребывание на острове, затем ожидаемое судно не появляется, а через сорок месяцев к берегам острова случайно, по воле ветров, заносится иностранное судно. Но это приключение отличается от первого тем, что во время пребывания капитана Перона на острове разыгралась кровавая драма, похожая на те вымышленные события, которые пережил герой Даниеля Дефо.

Капитан Перон был высажен на берег с четырьмя матросами: двумя англичанами и двумя французами. Он собирался охотиться в течение пятнадцати месяцев на сивучей, или морских львов. Охота была очень удачной, но когда по истечении пятнадцати месяцев судно, которое должно было прийти за охотниками, не появилось, а съестные припасы мало-помалу стали истощаться, резко обострилась национальная рознь. Двое англичан взбунтовались против капитана Перона, и он погиб бы, если бы не помощь его соотечественников. С этого времени существование этих двух враждующих партий стало мучительно жутким, полным не только лишений, но и тревоги: они не переставали ни днем, ни ночью следить друг за другом, не расставались с оружием, нападали друг на друга, являясь то победителями, то побежденными. Конечно, в конце концов одна из враждующих партий покончила бы с другой. Но, к счастью, какое-то английское судно наконец подобрало и доставило на родину этих несчастных людей, которых разделила на скале Индийского океана жалкая национальная рознь.

Таковы были эти приключения. Два раза остров Амстердам стал как бы отечеством заброшенных на него моряков, которых счастливый случай дважды спас от мук голода и от смерти. Но с тех пор ни одно судно не потерпело крушения у его берегов. Волны вынесли бы, конечно, на берег обломки такого судна, а бывшие на нем люди добрались бы на шлюпках до рыболовных промыслов господина Вио. А между тем за все его многолетнее пребывание здесь старый француз никогда еще не имел случая оказать гостеприимство жертвам моря. О «Британии» и капитане Гранте он ничего не знал. Очевидно, катастрофа эта не произошла ни у острова Амстердам, ни у острова св. Павла, часто посещаемого рыбаками и китоловами.

Слова господина Вио не удивили и не огорчили Гленарвана. Ведь он и его спутники стремились во время этих стоянок не найти местопребывание капитана Гранта, а, напротив, убедиться в том, что его там не было. Они хотели установить тот факт, что на этих точках тридцать седьмой параллели Гарри Грант отсутствует, и только. Отплытие «Дункана» было поэтому назначено на следующий же день.

Оставшееся до вечера время наши путешественники посвятили осмотру острова. Он оказался привлекательным, но бедным флорой и фауной. Описания его не смогли бы заполнить и страницу записной книжки даже самого многословного естествоиспытателя. Млекопитающие и птицы были здесь представлены лишь несколькими дикими кабанами, тюленями, белыми, как снег, чайками, альбатросами и пингвинами. Там и сям из-под темной застывшей лавы били горячие ключи и железистые источники, клубясь густыми парами над вулканической почвой. Температура воды некоторых источников была очень высокой. Джон Манглс погрузил в один из них термометр Фаренгейта, и тот показал сто семьдесят шесть градусов.^[60] Когда бросил в эту почти кипящую воду рыбу, пойманную в море в нескольких шагах от того места, она через пять минут была уже сварена. Это побудило Паганеля отказаться от мысли искупаться в таком источнике.

После долгой прогулки, уже в сумерки, наши путешественники стали прощаться с почтенным господином Вио. Все они горячо пожелали ему всяческого возможного на его пустынном островке счастья, а старик, в свою очередь, пожелал успеха экспедиции, после чего шлюпка с «Дункана» доставила путешественников на корабль.