Дженнифер Классен
Октябрьские ведьмы
Jennifer Claessen
The October Witches
First published in the UK 2022
Text copyright © Jennifer Claessen 2022
© Демина А.В., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Матильде Классен,
без тебя у меня не было бы причин не спать в половине пятого утра
и размышлять о магии
Неудачная попытка вручения. Необходима подпись получателя, мы повторим попытку в ближайшее время.
Глава 1
Начинается. Или начнётся, если мне удастся уговорить Мирабель встать.
Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, поэтому говорила я с её затылком.
– Меня отправили за тобой, ты же это понимаешь? Тётя Конни отсчитывает секунды.
– Двадцать девять минут! – будто в подтверждение моих слов закричала снизу тётя Конни.
Я посмотрела в окно между нашими двумя кроватями. Луна стояла высоко, и обычно в это время я уже давно спала.
– Тёти места себе не находят: они думают, что этот год может быть моим.
Моя кузина Мирабель застонала в подушку и невнятно возразила:
– Тебе слишком мало лет, Клем. Это не твой год.
Через двадцать девять минут – в полночь – сентябрь закончится, начнётся октябрь, и, если тётя Конни права, на меня впервые снизойдёт магия. Она уверена, что настала моя очередь.
Я прожила уже двенадцать октябрей и ни разу пока в полной мере не чувствовала себя частью этого великого события. И хотя я не провела весь остальной год в мыслях об октябре, как остальные члены моей семьи, сейчас у меня по спине побежали возбуждённые мурашки.
Я сидела на краю кровати и нетерпеливо болтала ногами. Сколько себя помню, мы с Мирабель всегда делили эту комнату, которая, в отличие от нас, не становилась больше. Здесь едва хватало места для наших двух кроватей. Стены на моей половине все заклеены рисунками и разными художественными мелочами, а на половине Мирабель они голые. Половина моих вещей валялась на полу, другая половина – в ногах на кровати. А одежда Мирабель лежала аккуратными стопками под её кроватью.
– Двадцать восемь минут! – прилетел снизу крик тёти Конни. – Шевелитесь, маленькие колдуньи!
– Нельзя опаздывать! Звёзды не ждут! – добавил другой голос – тёти Пруди. Порой в нашей семье о тишине можно было только мечтать.
Наконец Мирабель перевернулась. Её брови уже были нахмурены, а при виде меня её лицо исказилось в сердитой гримасе.
Смутившись, я рефлекторно провела рукой по волосам. Я весь вечер потратила на то, чтобы закрутить их в два пучка по бокам головы, как у Мирабель. Но у неё часть прядей ещё выкрашена в фиолетовый, и она сплетала их в аккуратные бублики.
Мирабель было почти четырнадцать, и она считала себя намного старше меня, хотя в действительности разница у нас всего год с небольшим. Её Первый октябрь случился в прошлом году, и с тех пор она перестала кого-либо слушать, особенно меня: на меня у неё попросту не было времени.
Я успокаивала себя тем, что всё – возможно! – изменится, если в этом году я обрету магию.
– Угх, – садясь, буркнула Мирабель и распустила свои бублики. Она скорее подавится собственными кудрями, чем её увидят с такой же причёской, как у меня. Перекинув волосы вперёд так, что они скрыли почти всё её лицо, она перевела осуждающий взгляд с моей головы на одежду и с досадой спросила: – Ты же не собираешься пойти в этом?
Я взглянула на свою пижаму с танцующими пингвинами:
– А что не так?
Мирабель выдержала паузу, проглотив рвущиеся из груди слова, и вздохнула:
– Ты замёрзнешь. Идём, покончим с этим поскорее.
Я первой спустилась по лестнице на первый этаж и как раз спрыгивала с последней ступени, когда во входную дверь постучали. Вся наша семья уже выстроилась в линию в прихожей, готовая к выходу. Стоящая во главе тётя Конни, сжимая в пальцах таймер в виде яйца, объявила:
– Двадцать пять минут!
Я покосилась на дверь:
– Тётя Конни, кто там?
– Никого из людей! – воскликнула тётя Пруди, водя длинным костлявым пальцем.
В октябре на нас, ведьм, опускались густые слои магии, скрывая нас от обычных людей. Поэтому это был последний визит почтальона на ближайший месяц, хотя он об этом не подозревал.
– Может, не стоит открывать… – начала мама, но было уже поздно: я распахнула дверь.
– Вам посылка, – с улыбкой сообщил почтальон.
– Тс-с-с! – зашипев, замахала на него руками тётя Пруди, будто прогоняла бездомного кота.
– Тётя Пруди! – ужаснулась я, обернувшись к ней. И шёпотом добавила: – Нельзя на него шипеть! Это всего лишь почта. – Однако снова повернувшись к почтальону, я нахмурилась. Он действительно пришёл очень поздно.
– Мы опаздываем! – выглянула из-за меня тётя Конни. Её белые волосы от возмущения стояли дыбом, напоминая нимб. – Мы должны быть на месте через… двадцать две минуты!
Тётя Флисси, замыкающая шеренгу, молча поправила лямки своего огромного рюкзака.
– Э-эм, простите, вы, скорее всего, ошиблись адресом, – сказала я почтальону. Наша семья очень редко что-то получала, учитывая, что четверо проживающих в этом доме никогда не пользовались Интернетом, а у двух оставшихся не было банковских карт.
– Прошу прощения, – сказал он, – должно быть, это вашим соседям. Но вы не распишетесь?
– Хорошо, – согласилась я, хотя это означало, что наши соседи не увидят эту посылку минимум до ноября.
Почтальон, доставляющий нашу почту сколько я себя помню, заглянул мимо меня в коридор, где все мои родные нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
– Семейная… вечеринка? – спросил он.
Тётя Пруди сердито уставилась на него из-за спины тёти Конни. У неё венчающий голову нимб из волос был серым. Она была в неизменном зелёном комбинезоне садовника, а тётя Конни, не сняв любимого фартука, продолжала тискать в пальцах таймер в виде яйца.
– Да, что-то вроде того, – уклончиво ответила я. – Где расписаться?
– Здесь. – Почтальон протянул маленький планшет.
Я быстро вывела указательным пальцем на экране «КМ» и убрала руку, пока не затрещали разряды и не полетели искры.
– Благодарю! Весёлой… вечеринки! – и он протянул мне длинную узкую коробку.
– Избавься от него! – прошипела тётя Конни у меня за спиной, но, к счастью, почтальон уже отвернулся и зашагал к выходу. У калитки он поднял руку, чтобы помахать, но тут же опустил её и покачал головой.
Я поставила посылку в угол прихожей, где успело порядочно скопиться другого барахла, и вышла вслед за остальными за дверь.
Дай тёте Конни волю – и она бы выстроила нас как утят и повела за собой строгой шеренгой. Даже её попытка посчитать нас по головам не увенчалась успехом: Мирабель тут же юркнула назад, а тётя Флисси промаршировала вперёд.
Мирабель захлопнула дверь, после чего задержалась у дома ещё на секунду и только потом присоединилась к нам на улице.
Тишина сопровождала нас на всём пути, что было необычно не только для моей семьи, но и для всего нашего города. Один за другим мы проходили бесконечные ряды стандартных домиков. Даже тётя Конни молчала: всем её вниманием завладело то, что должно произойти. Подготовительный период перед октябрём всегда занимал несколько месяцев, и в конце него нервы моих тёть были натянуты до предела и родственницы буквально вибрировали от переполняющей их неуёмной энергии. Даже мама пристально всматривалась в темноту, крепко сжимая мою руку.
Лишь когда густонаселённые улицы остались позади и тихий гул автомобилей стих, мама шумно втянула носом воздух. Тёти Пруди и Конни тоже зашмыгали, но тётя Флисси и Мирабель – нет.
Я пока не могла уловить её запаха, но, по всей видимости, магия уже разливалась в воздухе.
– Скоро! Осенний дар! Месяц беззакония! Свободы! – выкрикивала тётя Пруди, ускоряя шаг. В правильном настроении даже в её обрывочных возгласах улавливалось что-то лирическое.
Мы вошли в ворота и углубились в тёмный парк, и я тоже начала принюхиваться. Ночной воздух пах опавшими листьями, влажностью и землёй. Деревья напоминали мрачных стражей, но за их неподвижными стволами я заметила двигающиеся в лунном свете силуэты.
– Мам, Морганы уже здесь! – прошептала я.
– Морганы всегда здесь, – отозвалась она.
Я услышала, как тётя Конни передаёт сообщение:
– Пруди, Флисси, Морганы здесь!
– Кто бы сомневался! – воскликнула тётя Пруди, но скорее по привычке: на эту ночь вражда между нашими семьями была поставлена на паузу.
Мы направлялись к нашему семейному дереву – одному из старейших в парке, с двумя ветвями, растущими в разные стороны, и всего парочкой-другой молодых зелёных веточек. Ветви олицетворяли нас – Морганов и Мерлинов.
Мои тёти Пруденс1 и Констанс2 занимали положение старейшин, хотя нельзя сказать, что они всегда были благоразумны и постоянны. И они сами точно не знали, кто из них самая старшая. Та, которая с преимущественно седыми волосами, – это Констанс, а та, у которой всё лицо в морщинах, – Пруденс. Они обе глуховаты и постоянно кричат.
Еще у меня есть тётя Фелисит3, это мама Мирабель, и она каждый октябрь уезжает от нас как можно дальше. Её что-то беспокоит, о чём у нас не принято говорить, но что гонит её от нас с наступлением октября. Каждый год тёти пытались удержать её дома, но всегда безрезультатно.
Наконец, моя мама. Пейшенс4. И она оправдывает своё имя. Мы все живём в слишком маленьком и ничем не примечательном доме, и одиннадцать месяцев в году мои тёти проводят в тоске и печали, а затем на двенадцатый сходят с ума. Не знаю, как моя мама всё это терпит, но эти сёстры-ведьмы определённо отличаются от обычных сестёр. Мои тёти зовут её Петти, а я – мамой.
Меня вроде бы хотели назвать в честь тёти Темми – Темперанс5 Мерлин. Она была пятой, финальной точкой в звезде ведьм Мерлин. Но Темми умерла в один из октябрей, и об этом мы тоже никогда не говорили.
И нет, мои тёти едва ли могут кого-то напугать. Но заставить сомневаться в их нормальности – вполне.
Морганы составляли вторую ветвь нашей семьи. В хорошем настроении они просто грубят, в плохом – наводят вселенский ужас. Их больше, чем нас, – тринадцать, из-за чего тётя Конни им втайне завидует. Я почти их не знаю, но тёти их откровенно не переваривают. Мама, конечно, даже с ними вежлива, в отличие от той же тёти Пруди.
Мы зашагали по траве в сторону Морганов. Тётя Пруди с чувством топала своими большими резиновыми сапогами.
– Мерлины! Звёзды не будут ждать! – прогремел из теней напротив женский голос.
– Знаю, знаю, осталось три минуты! – пробормотала тётя Конни. И сказала уже громче: – Морганы, добро пожаловать.
Наши семьи никогда не здороваются друг с другом как нормальные люди.
При нашем приближении лица Морганов расплылись в одинаковых гримасах отвращения. Им не хотелось здесь находиться, тем более с нами. При виде них меня всегда пробирает дрожь. Они всегда неподвижны как статуи, но от них так и веет нетерпением.
– Хм, – хмыкнул откуда-то из теней тот же голос. – Ваш маленький парк сойдёт. Хотя, разумеется, место величайшей силы всё ещё под нашей неустанной охраной.
Октябрьская магия пробуждалась, только когда мы собиралась все вместе, поэтому на эту одну ночь Морганы и Мерлины, встречаясь на нейтральной территории, были вынуждены терпеть друг друга. В прошлом наши семьи собирались на обрывах, болотах, под мостами и всё в таком же духе, но сейчас нашим основным местом был этот «маленький парк», потому что в свои парки Морганы нас не пускали.
– Надеетесь на Первый октябрь? – спросил голос, подразумевая меня.
Мамин Первый октябрь случился, когда ей было одиннадцать. У тёти Пруди – в девять лет. Как я понимаю, у каждой ведьмы это происходит в свой срок. Тётя Конни последние два года надеялась, что я наконец стану одной из них, но магия будто намеренно её злила, держась на расстоянии.
Я посещала эти сборы каждый год, но до этого Морганы никогда не обращали внимания на ещё одну маленькую колдунью, маячившую за спинами старших из своего ковена. Тётя Конни подтолкнула меня вперёд, и я смогла увидеть всех тринадцать Морганов. Они все были заметно выше нас. Самая младшая – девочка примерно моего возраста – тоже была на голову выше меня. Она открыла рот, будто собиралась обратиться к ведьме с громовым голосом, по всей видимости возглавляющей их ковен. Я перевела взгляд на неё:
– Здравствуйте… э-эм… мисс… Морган?
Минуту ведьма молча обозревала меня с ног до головы с высоты своего немаленького роста. Её глаза были холодны, уголки рта растянулись в кривой усмешке, и она производила впечатление человека, требующего обращения «ваше величество». У неё была неестественно прямая спина, из-за чего она походила на строгую директрису. Как почти у всех в её ковене, у неё были тонкие, брезгливо подрагивающие губы, высокий лоб и подвижные высокомерные брови. Она уставилась мне в глаза с цепкостью лазерного прицела, и под её пристальным взглядом меня охватила робость.
– Можешь звать меня тётей Морган, – сказала она, не меняясь в лице.
Тётя Конни пихнула меня локтем в бок, и я послушно ответила:
– Надеюсь, сегодня я официально присоединюсь к ковену, для меня это станет огромной честью.
Тётя Конни взглянула на свой таймер, сощурилась на звёзды и кивнула. Настал час двум ветвям нашей семьи объединиться.
Морганы, как по негласному приказу, направились к нам.
Все ведьмы стали кругом и вытянули руки, как делают товарищи по команде перед началом матча. Моя кузина Мирабель, оказавшаяся напротив меня, при этом протяжно вздохнула, и высокомерные брови тёти Морган взлетели на лоб. Мама слегка толкнула меня, призывая тоже вытянуть руку.
– Простите, – прошептала я, ткнув пальцами в чью-то ладонь. Потом кто-то шлёпнул меня по кисти, и мой взгляд заметался по кругу в поисках того, кто пытался меня из него выдавить.
Младшая Морган – та самая, что едва не прервала нас раньше, моя высокая ровесница – изогнула брови и с самодовольным видом опустила ладонь поверх всех остальных. У неё были две коротенькие косички, выбившиеся из них волосы окружали её голову небольшим облаком, и ужасно снисходительный нос. Она мне ухмыльнулась, после чего задрала голову и во все глаза уставилась в небо.
Все в кругу подобрались и замерли, а затем как один приподняли руки, образовав конус.
Я подняла голову. Небо над нами расчерчивала чёрная паутина почти полностью облетевших веток. В это время года на смену листьям приходило нечто другое… магия.
– Звёзды знают, – сказала тётя Морган.
– Звёзды знают, – повторили все остальные, и впервые я тоже это почувствовала. А затем и увидела.
– Они падают! – ахнула я, и мама на меня шикнула. – О… звёзды!
Потому что это были самые настоящие звёзды, и, падая к нашим поднятым рукам в туннеле из света, они становились всё меньше и меньше.
Магия окатила нас светом, и впервые я ощутила её чарующее покалывание. Крошечные лучики лились по нашим рукам и обвивались вокруг нас. Я будто оказалась внутри облака из нежнейших лепестков и невольно заёрзала, чтобы их смахнуть, но мама положила руку мне на плечо, удерживая.
Магия покрыла как конфетти головы и плечи собравшихся ведьм и замерцала как кристаллическая перхоть. За конусом из рук я едва могла разглядеть тётю Морган, но она определённо светилась ярче остальных, как если бы свет был железными опилками, а она – магнитом. Магия тянулась к ней, концентрируясь на её голове и в районе сердца, и, хотя могло показаться, что звёздочки, попав ей на кожу, гаснут, на самом деле они медленно погружались в неё.
Затем я опустила глаза и увидела, что моя грудь тоже сияет, покрывшие её звёздочки переливаются и, вспыхнув, исчезают… во мне.
Не знаю, сколько мы так простояли, впитывая пролившуюся на нас магию, но в какой-то момент все в кругу одновременно выдохнули и опустили руки. Мою кисть всю кололо, плечо ныло.
– Ах, старая подруга, как нам тебя не хватало! – сказала тётя Конни, впервые за весь год выпрямляясь под громкий хруст каждого позвонка.
Все ведьмы, ёжась, зашевелились, осваиваясь с наполнившей их тела силой.
– Мы всё? – спросила Мирабель и, тряхнув головой, спрятала лицо за волосами.
– Всегда будто заново учишься ходить, – пропела тётя Конни и поводила пальцем влево-вправо и вверх-вниз, но ничего не произошло.
– После перерыва в одиннадцать месяцев… стоит начать с чего-нибудь лёгкого, верно? – шепнула я Мирабель.
– Если хочешь жить, – мрачно отозвалась она.
Пока мои родные с хрустом разминали кисти и пальцы, ведьмы Морган облачились в длинные, до лодыжек, белые мантии, в которых они стали казаться ещё выше и величественнее. Я поискала глазами свою ровесницу, а когда нашла, заметила, что самодовольная ухмылка с её лица успела сойти.
Тётя Морган, выглядевшая теперь ещё более угрожающе, поманила пальцем младшую из своего ковена, и та шагнула вперёд. Тётя Морган взяла её за подбородок и, повернув её голову сначала в одну сторону, затем в другую, цокнула языком и отвернулась. Её глаза сверкнули.
И не только её – сверкали глаза всех ведьм Морган.
Моя ровесница понурилась как от стыда, и меня осенило: в этом году магия её обошла.
На зов тёти Морган к ней подбежала другая маленькая колдунья с аккуратными длинными косами.
– Мы справимся без неё, матушка, твой план сработает, – выпалила она.
Меня тут же охватило любопытство – не только насчёт их плана, но и из-за этих двух девочек: одной, оставшейся без магии на этот год, и второй, у которой не нашлось для той ни слова утешения.
– Идёмте, Морганы, нам не пристало прятаться в столь человеческом месте, – обратилась тётя Морган к своему ковену, и что-то в выражении её лица было неправильное. Как и нотка отвращения, прозвучавшая в слове «человеческом».
По лицу самой младшей из её ведьм можно было догадаться, что та не прочь остаться и снова сцепить руки, чтобы попытаться ещё раз. Но остальные Морганы уже заторопились уйти – скорее приступить к их плану. Меня затопил страх в предчувствии чего-то нехорошего, но мои родные его явно не разделяли. Мама даже помахала им светящейся рукой:
– До Кануна всех святых!
Но Морганы были не из тех, кто машет в ответ или любезно прощается. Вместо этого они все повернулись к тёте Морган, а та вскинула голову и закрыла глаза. И они исчезли.
Глава 2
Без Морганов парк резко опустел.
– Магия на тебя снизошла? – требовательно спросила меня тётя Конни. Из-за седых волос её голова напоминала кочан цветной капусты. – Покажи мне руки!
Я подняла руки, будто сдавалась в плен.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она и, схватив обе мои ладони, подобно врачу повернула их так и этак.
– Ужасно, – призналась я, но все мои мысли были заняты Морганами: куда это они так торопливо скрылись.
– Я так и знала! – воскликнула она. – Это твой год!
Мои руки казались непривычно тяжёлыми и чужими. Я прижала их к груди.
– Звёздный дар! – закричала тётя Пруди, торжествующе возведя руки к небу.
– Ну же, маленькая колдунья, ты должна радоваться, – укорила меня тётя Конни.
Я посмотрела на Мирабель, но та не сводила глаз со своей мамы, моей тёти Флисси, которая, вместо того чтобы махать руками, уже успела натянуть на них перчатки.
– Будь осторожна. Сиди дома, – тихо сказала она Мирабель и взвалила себе за спину огромный рюкзак.
– Флисси, нам нужна твоя помощь! – позвала её тётя Конни.
– В кои-то веки! – добавила тётя Пруди.
– У нас может наконец получиться! Нам столько всего предстоит сделать, у нас… – начала тётя Конни, как обычно поясняя за тётю Пруди.
Тётя Флисси вздрогнула, и между сёстрами повисло напряжённое молчание.
– Ты хотя бы вещи собрала, Флисси, солнышко? – спросила мама.
– И еду? – добавила тётя Конни.
– Надо одеваться! Надо есть! – не осталась в стороне тётя Пруди.
– Сёстры, вы же знаете, что я не могу остаться, – сказала тётя Флисси. – Со мной всё будет в порядке.
В своих походных сапогах и с лежащим на рюкзаке свёртком с палаткой она была похожа на главу экспедиции. Только в этой экспедиции был всего один человек. Мирабель продолжала не моргая смотреть на мать.
– Мирабель, ты же знаешь, я должна…
– Да-да, ты каждый год «должна», – не скрывая сарказма, перебила она и направилась через парк в сторону дома.
– Мирабель! Погоди… я не могу запретить тебе пользоваться магией, но прошу тебя: возьми это, – тётя Флисси перехватила её, всунула ей в руку какую-то бумажку и тихо добавила: – Нельзя допустить повторения прошлого года.
После чего она скрылась в ночи.
Одиннадцать месяцев в году тётя Флисси жила с нами, но стоило наступить октябрю – и она, ничего никому не объясняя, куда-то отправлялась. Так и сейчас нас осталось пятеро – четверо, если учесть, что Мирабель уже утопала прочь.
Я знала, куда она пойдёт – в свою комнату. Это наша общая комната, но она всегда называла её своей.
Сцепив ладони, потому что меня нервировало странное, непривычное в них ощущение, я побрела за родными и в какой-то момент оглянулась на то место, где ещё недавно стояли Морганы и откуда они так внезапно исчезли.
Пока мы шли, я обратила внимание на мигающие уличные фонари. Поначалу я решила, что это случайность, но когда очередная лампа погасла над нами одновременно с тем, как мои ладони вдруг закололо, я поняла, что это происходит из-за нас.
– Мам… а что Морганы задумали? – тихо спросила я.
Она пожала плечами в своей обычной манере безмятежного страуса, для которого ничто в мире, кроме её близких, не имеет значения.
– Уверена, нам лучше не знать. А ещё лучше – сосредоточиться на том, что мы будем делать, – сказала она, сияя улыбкой, будто, исчезнув из парка, Морганы так же бесследно покинули и её мысли.
По дороге назад к Пендрагон-роуд мои тёти не скрывали своего возбуждения, как умирающие от голода, несущие домой любимые блюда навынос.
Когда мы добрались до дома, горизонт уже осветили утренние лучи первого октября. Мирабель, судя по горящему свету в окне её – нашей – спальни, уже пришла.
В гостиной тётя Конни повернулась к окну.
– Мне одиннадцать месяцев не давали покоя эти шторы, – заявила она и взмахнула пальцем. – Жёлтый совершенно не подходит для гостиных.
Под шторами затрещало пламя, быстро побежавшее по всей их длине.
– Кон, – с лёгкой укоризной сказала мама и взмахом пальца погасила огонь.
– Красный, – пробормотала тётя Конни, дёрнув пальцем. – Я хотела насыщенный бордо.
– Тихо, ведьмы, спокойнее, – призвала мама двух оставшихся сестёр, уже нацеливших свои пальцы и готовых применить свои новообретённые октябрьские силы. – Не забывайте, что нам всегда требуется пара дней, чтобы снова освоиться.
Лично я сомневалась, что Морганы у себя дома сейчас были заняты шторами.
– Начнём с маленькой, безобидной магии, – продолжила мама и начертила пальцем круг. Ничего не произошло. Она тряхнула пальцем, как внезапно переставшей писать ручкой. Он засветился, и она снова медленно им завертела, и с каждым описанным кругом её одежды постепенно менялись.
На ней была форма химчистки, где она работала: рубашка поло, отутюженные штаны и пара скромных туфель – в целом неплохо, но на ней смотрелось немного чужеродно.
Сейчас же, отвечая на вспыхивающие вокруг неё звездочки, её штаны укоротились и раздулись, превратившись в юбку, разросшуюся в множество слоёв и ставшую треугольной по силуэту. Рубашка обзавелась элегантным воротником и превратилась в верхнюю часть платья, рукава удлинились, эмблема химчистки исчезла. Туфли на толстой резиновой подошве превратились в аккуратные балетки, а густые тёмные кудри сами собой завязались в узел.
– Так лучше, – довольно резюмировала мама, примеряясь к новому наряду. И с финальной искрой он из скучного бежевого превратился в яркий горчично-жёлтый.
Наблюдать за этим было волнительно, прямо как когда зажигают праздничную ёлку. Потому что это случается лишь раз в год, и ты с нетерпением этого ждёшь.
Когда я была маленькой, я больше всего на свете ждала наступления октября.
У нас не было сада – только небольшой дворик, но каждый год мама своей октябрьской магией превращала его в огромный сад с конюшней, где жила маленькая пони песочной масти с белой гривой. Я назвала её Бобби и любила всем сердцем. Мы были неразлучны, и она обожала есть у меня с руки, громко при этом фыркая.
Но – и это очень большое «но» – ничего из того, что мы создаём в октябре, не остаётся после Хэллоуина. Уже на следующий день всё это исчезает и становится как прежде. Тётя Флисси возвращается, будто никогда не уходила, мамины красивые жёлтые наряды растворяются в воздухе, как и всё, что успели надарить себе тёти. Мой Первый октябрь с Бобби был самым счастливым временем моей жизни, но, когда пони исчезла, магия потеряла для меня всю свою привлекательность. Я была слишком мала и не сразу поняла, что произошло, когда первого ноября вышла из дома с морковкой в руке и увидела пустой дворик.
С тех пор я перестала верить в радость октября и в его преддверии на целый месяц погружалась в уныние. Стоило наступить сентябрю, с каждым днём которого возбуждение моих тёть неуклонно нарастало, и я принималась вздыхать и размышлять обо всех этих временных глупостях, которые будут ждать меня в октябре. Сколько скандалов я закатывала в течение этого месяца – не сосчитать. Сказать, что он меня раздражал – не сказать ничего.
Раньше я жалела тёть, которые целый год проживали в ожидании одного месяца безудержного веселья. Но теперь, впервые ощутив магию внутри себя… Я посмотрела на потолок, раздумывая, чем сейчас занята Мирабель. У меня было столько вопросов…
– Всего один месяц – и столько всего нужно сделать, – сказала тётя Конни, и тётя Пруди закивала, тряся седыми кудрями. – Это будет наш год. Оторвёмся!
– Без отрывов, пожалуйста, – спокойно, но твёрдо возразила мама.
Тётя Конни достала из большого, с оборочками переднего кармана фартука таймер в виде яйца.
– Без отрывов, – с улыбкой сказала она маме и стукнула пальцем по таймеру.
Белая и изрядно поцарапанная – тётя Конни ежедневно пользовалась им на кухне – пластиковая поверхность таймера засветилась под воздействием закруживших вокруг него звёздочек, и он словно размягчился, вытянулся и стал прозрачным на концах. Затем тётя Конни магией заставила его воспарить и медленно прокрутиться, и я поняла, что таймер превратился в большие песочные часы.
– Тридцать один день, – с чувством произнесла она и начала тщательно разминать пальцы, каждый по очереди.
Мои ладони кололи бесчисленные иголки. Прибавьте к этому неутихающую тревогу – мне было ужасно не по себе.
В нижнюю половинку часов просыпались первые переливающиеся крупицы, и тётя Конни обратила на меня взор из-за поблёскивающих очков.
– Клеменси, нам нужна твоя помощь!
– Клемми, – поправила я. – И… тётя Конни, мне нужно… э-эм… сделать домашние задания.
– Вот как? – Она поправила очки и всмотрелась в меня, проверяя, насколько я искренна. Это была правда, ну в каком-то смысле. – Но это твой Первый октябрь!
– У меня перед Рождеством экзамены, – напомнила я.
От слова на букву «Р» её передёрнуло. Я люблю Рождество – к тому моменту вся связанная с октябрём шумиха успевает улечься, а все полученные в этот день подарки на сто процентов реальны.
Может, моя семья и могла целый месяц улучшать магией мои оценки и даже говорить на любых языках, но стоило наступить ноябрю – и всё это исчезало, поэтому рассчитывать на их помощь на декабрьских экзаменах не приходилось. Однажды мама наколдовала мне гениальный математический талант, но после октября от него остались лишь смутные воспоминания, как делить столбиком.
– Конни хочет тебя попросить… – начала мама.
Но тётя Конни вклинилась между нами, взяла меня за руку, которую будто наполнил колючий свинец, увела меня в гостиную и усадила на диван.
– Тебе известна наша история, Клеменси. Наша великая прародительница, сама Мерлин, была первой ведьмой. – Тётя указала на древний, слегка поеденный молью плед, лежащий на спинке дивана: на нём был вышит портрет женщины с густыми волосами и острым подбородком.
Мама села рядом со мной и провела своими тонкими ловкими пальцами по жёстким стежкам.
– Я всегда задавалась вопросом… откуда он взялся, – пробормотала она, хотя я не знала происхождения ни одной вещи в нашем доме, полном всяческого барахла.
– Это не ты вышила? – удивилась я.
– Если бы портрет вышила я, он был бы гораздо красивее, – усмехнулась она под тихий шорох песка в часах тёти Конни, отсчитывающих наше ограниченное время владения магией.
Действительно, мама бы выбрала что-нибудь красочнее, а этот уродливый и местами свалявшийся плед был преимущественно серым, а женщина, считавшаяся первой Мерлин, смотрела в потолок с таким печальным выражением лица, будто сейчас разрыдается.
– Если бы я вышивала нашу дорогую Мерлин, я бы добавила ей звёзд. И руки, чтобы она могла творить магию, – добавила мама, с отвращением глядя на этот старый кусок ткани, и до меня внезапно дошло, что изображение нашей прародительницы обрывается на линии запястий её вытянутых рук.
– Во всех книгах и фильмах Мерлин – мужчина и волшебник, – сказала я тёте Конни из чувства противоречия. Совсем как Мирабель.
– Волшебник? Ох уж эти люди с их глупостями! – закатила глаза тётя Конни, а тётя Пруди сплюнула на пол.
– Пруди, – мягко пожурила её мама и взмахом пальца заставила мокрое пятно заискрить и исчезнуть.
– Ты же знаешь, магия передаётся только по женской линии. Нас, ведьм, очень мало, всего около двадцати! И Мерлин – или Мерл, как я люблю о ней думать, – была единственной и неповторимой, – произнесла тётя Конни с таким мечтательным видом, будто была не прочь пообщаться с нашей давно почившей прародительницей.
Как-то раз в начальной школе нам задали нарисовать семейное древо, и это стало той ещё задачкой: у меня было столько тёть, что их всех было невозможно поместить на листе. А потом я получила выговор от учительницы за то, что добавила на задней стороне листа Морганов, отметив их большим знаком вопроса.
– Не может быть, чтобы у тебя было столько родственниц! Где все мужчины… – Она вдруг оборвала себя на полуслове, после чего добавила: – Ну, семьи бывают разные.
И в итоге я получила хорошую оценку.
– Точно, – сказала я.
– Она была первой заклинательницей. Затем родилась её сестра Морган. Мерлин, а затем Морган. Две ветви одной семьи, от которых и берут начало наши фамилии.
Морганы, конечно же, с этим категорически не соглашались и утверждали, что их прародительница была первой. Но правда заключалась в том, что наша Мерлин была героем, а их Морган – злодейкой.
– Наша великая прародительница стала первой ведьмой, благословлённой звёздами. Ах, мир тогда был ещё так юн. Людей было не удивить старым добрым грифоном или циклопом, – тётя Конни грустно улыбнулась.
– Моря, полные сирен! – с восторгом добавила тётя Пруди. – Драконы в небе! Леса, кишащие монстрами! Бесчинствующие ведьмы!
– Поэтому люди называют то время «тёмные века»? – тихо, чтобы услышала только мама, спросила я.