Джавид Алакбарли
Гертруда
Вернувшись из столицы, мальчик просто сказал матери, что его приглашают в школу-интернат с физико-математическим уклоном.
– Я очень хочу поехать туда. Ну, пожалуйста, разреши мне. Я буду хорошо себя вести и вовремя буду кушать.
У него было слегка виноватое выражение лица, когда он просил её об этом. Конечно же, нутром она всегда понимала, что её мальчику не досталось тех крепких крестьянских генов, которые так привязывают её к земле. Они у него были совсем другие. Отцовские. Она не могла не догадываться и о том, что, по существу, её муж ушёл из жизни, не реализовав даже частичку заложенного в нём от природы потенциала. Она считала, что ей не нужно горевать об этом. Так уж сложилось. Сын же был преисполнен гораздо больших амбиций, чем его отец. Он хотел познавать тайны мироздания. А к ним в деревне не приобщишься.
Умом она всё понимала. Душой и сердцем просто недоумевала. Его жажда знаний порой просто пугала её. Но выбор был сделан. И она была обязана уважать его. Даже, если это и был выбор маленького человечка. Она поехала вместе с ним в столицу, обустроила мальчика в этом интернате. С тех пор, хотя бы раз в месяц, она была вынуждена приезжать к нему. Просто так, чтобы проведать его. Заглянуть в глаза. Покормить чем-то вкусным. Это было нужно прежде всего ей. Для самоуспокоения. Она никогда не спрашивала ни его, ни себя о том, а нужно ли это ему.
Закончив школу, он захотел уехать в Москву. В университет поступил легко. Теперь их встречи сводились к тому, что она во время своих поездок на сессии Верховного совета, заглядывала к нему в общежитие. Или же он приезжал к ней в гостиницу «Москва». Они обедали, говорили о том, о сём. Но при этом холодок между ними никогда не исчезал. Она стеснялась сына, казавшегося ей абсолютно чужим человеком. Боялась показаться ему глупой и никчемной. Женщиной, которая являлась, по существу, частью хлопкового поля. Коробочкой.
Иногда она с улыбкой убеждала себя в том, что на самом деле всё было изначально предопределено тем, что они смотрят в разные стороны. Он с самого детства смотрел вверх, в небо. Всё пытался понять, как же там всё устроено. А она всю свою жизнь смотрела вниз. На хлопковый куст. Вот поэтому им так трудно понять друг друга. Она плохо себе представляла, чем забита его голова. Лишь догадывалась, что чем-то нужным и важным. Но ей непонятным.
На лето в деревню он не приезжал. Оправдывался тем, что в лаборатории много работы. Отпуск брал редко. Времени на науку ему всегда не хватало. Он так не женился, хотя она прекрасно видела, что женщин в его жизни хватает. Утешала себя тем, что, может быть, он так и не встретил ту единственную. А может это, всё-таки, отцовские гены в чём-то себя проявляли. Правда, сын не пил и не курил. Но погуливать погуливал. Словом, чем старше он становился, тем дальше отдалялся от неё своим непонятным стремлением разгадывать те тайны природы, которые до него не успели разгадать, и побыть с теми женщинами, с которыми он ещё не успел тесно пообщаться.
Как же она жалела, что ей так и не довелось родить дочь. Наверняка, та не была бы такой холодной и равнодушной, каким вырос её сын. Нет, он безусловно любил её, относился к ней с огромным уважением. Но от него за версту веяло холодом. А может потому и не было в нем тепла, что, в своё время, он его недополучил от матери. Ведь, по существу, его вырастили воспитатели и учителя. Словом, чужие люди. А она, в это время, либо собирала хлопок, либо где-то заседала, либо решала множество проблем, очень и очень далёких от судьбы и интересов своего собственного сына.
Он так и не вернулся в Баку. Не то что в родное село. Она понимала, что он и Баку то рассматривает как провинцию. Научную провинцию. По скупым его рассказам она знала, что он работает там, где очень востребован и занимается чем-то очень важным. Она плохо разбиралась в этом. Когда её спрашивали, она говорила, что сын работает в каком-то институте. Без подробностей. Да, она их, попросту, и не знала.
Конечно же, она гордилась им. Но в этой гордости было и какое-то осознание собственной ущербности. В мечтах ей всегда представлялось, что её сын вырастет крепким хозяином. Что заботы родного села станут для него такими же близкими, какими они были для его матери. Редкие его приезды она воспринимала как праздник. При этом, она не могла не замечать, что практически на третий или четвёртый день, в глазах сына поселялась вселенская тоска и весь его облик говорил о том, как же он мечтает поскорее отсюда уехать. Вот так они и жили. Разделённые расстоянием в две тысячи километров и пропастью взаимного недопонимания. Он был один и она была одна. Но какие же разные были эти два одиночества.
Её не раз снова звали замуж. Но никто из этих новоявленных кандидатов в мужья не смог зацепить её сердце настолько, чтобы она дала своё согласие. Похоронив мужа и мать, она привыкла к своему одиночеству.
Когда много лет тому назад, ей предложили стать председателем колхоза, первым её порывом было сказать категорическое нет. Было страшно. Неуютно и боязно. Во-первых, председатель просто обязан быть мужчиной, а она женщина. Во-вторых, председатель должен быть в летах, а она молода. И, наконец, председатель должен быть суровым и грозным человеком, а она не умела даже толком сердиться. Добрых же председателей не может быть в принципе. Но председателем она в конце концов стала. И став им, она смогла разрушить множество стереотипов о том, что такое женщина, на, так называемой, руководящей должности.
Она была уверена, что на востоке, да и не только на востоке, за спиной женщины всегда должен стоять защитник и покровитель. Если этого нет, то жизнь женщины превращается либо в ад, либо в постоянную борьбу за выживание. Эта борьба порой убивает в ней настоящую женщину. Ломает и ужесточает её. Несмотря на образование, наличие или отсутствие ума, в этом обществе, выстроенном по сугубо мужским законам, женщина – это всегда чья-то женщина. Принадлежность её какому- то мужчине, предопределяет её место и положение в обществе. Лишь состарившись, она приобретает собственный вес и авторитет. Нередко даже занимает положение главы рода. Уважение и почёт в преклонном возрасте предопределяются многими вещами. В том числе и тем, что в старости пол перестаёт играть такую важную роль, как это бывает в молодости.
Она чётко понимала лишь одно. Она одна и за ней никто не стоит. Одна – одинёшенька. Ей надо было поверить в собственный ум, в свою интуицию, в свои организаторские способности, чтобы состояться как руководитель. Это было очень непросто. Она знала только одно. С самого начала осознавала, что в мире есть единственная сила, на которую она может всегда опереться. Этой силой были, конечно же, такие женщины, как она сама. Те, кто вместе с ней собирал хлопок. Все те, с кем её объединяла радость общего труда. И чувство удовлетворения оттого, что работа сделана настолько хорошо, что можно гордиться плодами своего труда.
Женщины их села никогда ничего не слышали о гендерном балансе, о правах женщин, о феминизме. Но они с молоком матери впитали в себя уверенность в том, что мужик должен зарабатывать и нести всё в дом. А женщина обязана вести хозяйство и воспитывать детей. Других вариантов этого сюжета традициями не предусматривалось. Колхозы разрушили всё это в одночастье. Появилась новая оптика восприятия жизни.
