Джавид Алакбарли
Фатима
А ещё он говорил о хамском отношении больших транснациональных корпораций к маленьким странам. О том, каким образом сейчас в бывших странах народной демократии выкупаются крупные заводы и вместо модернизации просто закрываются на замок. О том, что никто не собирается вкладывать большие деньги в трансформацию его страны.
При этом он всё время сокрушался, что Чехия не так богата природными ресурсами. Что её человеческий капитал медленно, но верно становится всё хуже. При этом самая элитарная часть этого капитала плавно перетекает в страны со стабильной экономикой. А доля наркоманов, алкоголиков, лентяев и бездельников возрастает день ото дня, превращаясь в тот отрицательный человеческий капитал, который способен заду шить любые хорошие социальные проекты.
– Но самое страшное не это. Самое страшное то, что у нас нет какого-то единого видения завтрашнего дня. Нет концепции. Нет планов действия. Нет так тики и стратегии. Радость от того, что Советский Союз распался, уже испарилась. Сегодня ясно одно. Было плохо, но стало хуже. И будет ещё хуже, если пути вы хода из кризиса не будут найдены. Но, видимо, их никто даже и не ищет. Все ждут, что всё это как-то образуется. Само по себе. А так не бывает.
Излив на нас массу негативной информации, это светило экономики начал говорить о том, что лично он, переживший юным студентом шестьдесят восьмой год и готовый умереть тогда под советскими танками, сегодня считает, что спасти его страну может только «русское чудо». Нужны лишь чёткие меры по выстраиванию некой политики, которая может обеспечить вложения российского капитала в чешскую экономику.
– Но для всего этого нужен консенсус. И в обществе, и в правительстве, и в парламенте. А его, к сожалению, нет.
После этой лекции у всех было свободное время, и каждому члену группы было предложено самостоятельно поужинать, а вечером придти в пражскую оперу. У него на руках был билет в оперу, и он отправился бродить по городу. Устал. Потом взял такси и поехал на могилу Кафки. Этот великий писатель и человек удивительной судьбы всегда вызывал у него щемящее чувство сострадания. Вся его жизнь была наглядным доказательством того, что в нашем мире большой талант всегда обречён на муки и недопонимание.
Потом он отправился на Ратушную площадь. По здоровался со своими любимыми часами. Поужинал в винарне пражского палача. Когда-то сюда его привела та самая девушка, которая считала его своим молодым человеком. Долго, подробно она демонстрировала ему тогда особенности освещения этой винарни.
– Понимаешь, здесь всегда так темно, что никто не мог бы узнать палача.
– Он поэтому сюда ходил?
– Да.
– Но ведь на палачах всегда бывает что-то вроде маски. Кто бы его узнал?
– Как же я тебя люблю! Ты всегда находишь именно те слова, какие никому и никогда не придут в голову.
В оперу он пришёл за полчаса до начала. Удивился, что для них, оказывается, были закуплены весьма приличные места в ложе, и с интересом наблюдал, как буквально в считанные минуты огромный зал наполнялся слушателями. Получил огромное удовольствие от спектакля. Это же была «Травиата». Прекрасная музыка, чудесные голоса и вечная вера в великую силу любви. Весь этот пафос не мешал ему вспомнить мультик, где Снеговик пел самую знаменитую арию из этой оперы с совершенно другими словами.
– Пускай не вино, а простые чернила сюда по утрам наливает Гаврила…
Когда уже стихли последние аплодисменты, он подумал, что, видимо, в этой стране не всё так безнадёжно. Если этот огромный театр способен собирать сотни людей и давать такие прекрасные спектакли, то это говорит о той силе человеческого духа, которая всегда способна преодолеть все тяготы материальной жизни, а порой и перевести саму эту жизнь на совершенно другой уровень.
Потом он опять долго бродил по улицам. Попал в отель очень поздно. Но собирался проснуться на рассвете и отправиться в собор Святого Витта на ночном трамвае. Во время своей юношеской поездки он всего за неделю успел влюбиться в чешские трамваи. Его девушка объяснила ему, что их просто не обходимо обожать хотя бы за то, что они ходят по расписанию.
Ночь заканчивалась, когда он сел в такой трамвай и отправился в собор. Посидел там на службе. Пой мал себя на мысли, что он пытается в какой-то степени воскресить в памяти места, с которыми его знакомила та удивительная девушка в дни его молодости. Вернулся к завтраку. А потом их всех посадили в автобус. Почти два часа куда-то везли.
Преодолев немалое расстояние через поля, усеянные хмелем, они увидели какой-то старинный родовой замок. Он когда-то был передан в распоряжении Академии наук, и время от времени здесь проводились какие-то конференции. Это было очень удобно. Здесь можно было разместить для проживания тридцать– сорок человек, имелась прекрасно оборудованная кухня, отличная столовая, несколько залов для заседания и даже библиотека.
Сюда не ходил общественный транспорт. Кругом простирались лишь сельхозугодия. Словом, если человек приехал сюда на семинар или конференцию, то сбежать он никуда не мог. Сиди и слушай. Других раз влечений нет и не может быть в принципе.
С раннего утра на семинаре выступала какая-то исследовательница из центра, который когда-то считался самым авторитетным в областях советологии. Вначале она читала письма, которые всемирно известный советский писатель отправлял вождю всех народов. Письма были страшные. В них до сведения главы государства доводилась информация о том, что коллективизация и раскулачивание проводятся про сто ужасным способом. Вчерашних крепких крестьян, на которых держалось всё хозяйство, лишают не только пахотной земли, но и выгоняют из домов на улицу. Больше всего писателя возмущало одно обстоятельство:
– Стоят холода. Выгнанные из своих домов люди вместе с детьми вынуждены ночевать под открытом небом. Строжайшим образом запрещено пускать их к себе. Даже на пару часов. Чтобы просто покормить и дать им тёплую одежду. Любого, кто осмелится на рушить этот запрет, также выселяют на улицу. Без вариантов. За всем этим жёстко наблюдают, и наказание неминуемо.
Эта лекторша приводила ещё немало похожих фактов. А в конце раздала всем листочки с теми вопросами, которые предстоит обсудить в ходе дискуссий. Вопросы были очень непростые.
– Имеет ли право на существование такой научный термин, как «советская цивилизация»?
– Что такое «хомо советикус»?
– Как оценивать человеческий капитал в постсоветском пространстве?
Следующий эксперт, безусловно, был хорошим оратором.
И его речь достаточно впечатлила всех участников.
– Я не хочу сегодня начинать с анализа того, почему Ялтинские соглашения не стали выполняться в полном объёме. А начну я с Фултона. В этой аудитории не надо объяснять, что именно с речи Уинстона Черчилля в этом колледже и началась холодная вой на. Потом было выступление Трумэна, его концепция и план Маршала. Замечу лишь, что в СССР от участия в этом плане по восстановлению страны после войны категорически отказались. Уповали только на свои силы. И ещё такая деталь: от всех тех стран, что участвовали в этом проекте, в ультимативной форме требовали, чтобы в их правительствах не было министров-коммунистов.
Для учёных же этот план прежде всего означал, что появилась новая дисциплина под названием «советология». Это направление науки щедро финансировали политические структуры, а её результатами пользовались представители многих дружественных Западу разведок. Считается, что именно опираясь на науку, Запад смог остановить коммунистическую атаку на Европу, столь успешно реализуемую после Второй мировой войны. На каждом из этих семинаров присутствует хотя бы один представитель от каждого из признанных центров советологии. Мы приглашаем сюда ещё обычно трёх-четырёх молодых исследователей из разных стран. И, наверное, впервые после распада СССР мы привлекли сюда учёных из постсоветского пространства.
Потом, конечно же, говорилось о том, что устроители этого мероприятия прежде всего хотели бы понять, как семьдесят лет коммунистической пропаганды отразились на каждом человеке, живущим в СССР.
Всех уверяли, что это является уникальным опытом для всего мира. И какие бы Ханны Арендт не пытались бы понять суть тоталитаризма, обо всех нюансах может поведать лишь человек, проживший внутри советского общества. Достаточно вспомнить любимую фразу советских людей:
– А вот это не телефонный разговор.
Когда страна официально заявляет, что у неё есть некая программа, служащая конкретной цели воспитания нового человека, то это прежде всего подразумевает тотальный контроль. Советское государство желало знать всё: как живут, с кем общаются, что едят, с кем делают новых людей, что говорят и даже что думают. И советский человек не мог допустить возможность инакомыслия даже теоретически, просто подумав об этом. Преступление, возможность которого допущена даже в мыслях, завтра может стать реальным нарушением закона, совершённым в действительности.
На следующий день ещё не отошедшие от словесных баталий вчерашних дискуссий участники столкнулись с тем, что новый лектор в своей речи представил абсолютно неудобоваримую смесь, состоящую из различных заговоров, «масонских протоколов» и «генетических» теорий.
Выступающий говорил о том, что все эти разговоры о том, что за годы советской власти генофонд нации оскудел, не имеют под собой никакой научной основы. Да, есть очень суровая статистика, показывающая, сколько талантливых учёных и деятелей искусства были расстреляны, сосланы в лагеря, а порой даже просто изгнаны из страны.
Но ведь ни в одной стране мире нет такого явления, что наукой занимаются только дети Эйнштейнов и Резерфордов. А нынче весь секрет заключается в том, что талантливая молодёжь не желает теперь заниматься наукой, а старые научные кадры просто вымирают. Молодые стремятся в отрасли, позволяющие им жить с комфортом, а не прозябать в научных институтах.
Потом появилась какая-то вся из себя расфуфыренная дама-психолог и начала рассказывать об эксперименте с шестью обезьянами. Вначале их всех сажают в клетку. А потом в её углу развешивают гроздья бананов. Обезьяны замечают это и устремляются именно в тот угол. Тогда в клетку врываются люди и начинают отгонять мощными струями воды обезьян от лакомства. Это повторяется несколько раз. После всего этого фрукты спокойно висят, и обезьяны к ним не подходят. Урок усвоен.
Тогда одну обезьяну выводят из клетки и заменяют её новой обезьяной. Когда эта обезьяна пытается подойти к фруктам, то ей «старые» обезьяны объясняют, что этого делать нельзя. В конце эксперимента в клетке остаются обезьяны, которые не видели всех тех наказаний, что происходили в этой клетке с первым составом. Тем не менее бананы висят, и обезьяны их не трогают. А потом она начала говорить о таком явлении как утрата чувства сострадания. И пыталась доказать, что в советском обществе именно это было самым массовым явлением.
