Дин Кунц
Там, где нас нет

17

На ощупь зубы были ледяные. Девочка понимала, что на самом деле они не холоднее гильз, что лишь кажутся ледяными, что это психическая реакция. Будь Эмити одной из тех зануд, что при всяком удобном случае верещат «спасите-помогите», заорала бы так, словно у нее волосы горят, и помчалась бы к папочке. Но вместо этого она взяла себя в руки, и на то были две причины.

Во-первых, она не из тех зануд, и если когда-нибудь заметит за собой подобное поведение, то врежет себе по заднице, да так, что полетит отсюда до самой Кукамунги. А во-вторых, если папа увидит эти зубы, то немедленно схватит Эмити в охапку и заберет на первичную Землю. Плевое дело, одну кнопку нажать, и все. Но тогда они так и не зайдут в гости к Джеймисонам, живущим на Вишневой улице, – в дом, где ее, наверное, ждет мама.

Эмити выбросила найденные гильзы, сунула осколок челюсти в карман джинсов и подняла глаза на предгрозовое небо. Она не ожидала увидеть дракона. Если что-то вынырнет из-за туч, это «что-то» будет в сто раз хуже, чем огнедышащий дракон с когтями длиною в фут и горящими глазами. Эмити понятия не имела, каким окажется это «что-то». Главное, чтобы оно оставалось за тучами.

Вытирая ладонь о джинсы, она взглянула на океан. Горизонта не было видно. Серый прибой оставлял после себя полоски грязной пены. Девочке показалось, что на берег вот-вот начнет выбрасывать трупы.

Она не была пессимисткой и определенно не страдала от депрессии. Расти без матери хреново, а иногда – очень грустно, но Эмити, как правило, была совершенно счастлива, честное слово. Жизнь хороша. Более того, жизнь прекрасна. Каждый день Эмити видела какую-нибудь новую красоту, и с ней постоянно случались самые удивительные вещи – в тот момент, когда их меньше всего ожидаешь. Она же смышленая, а смышленый человек всегда настроен оптимистично. Пока не окажется на Земле 1.13. Так что Эмити не удивится, если море начнет выплевывать гниющих мертвецов. И это, кстати, вовсе не ее проблема. Это проблема здешних мест. Хотя… Может, и ее тоже, но лишь отчасти, 1.13 – отвратительный мир, перевернутый с ног на голову. Но вдруг все не так плохо, как кажется? Некоторые просто не любят новых мест. Где бы они ни оказались – в Париже, в Риме, в Рио, – всегда будут говорить, что дома лучше. Папа – домосед, он равнодушен к путешествиям. Наверное, Эмити вся в него. Тоже любит все знакомое: уютные библиотеки, где тебе всегда рады, и парки, в которых можно гулять по газону, не опасаясь найти кусок человеческой челюсти, оставшийся на месте массового расстрела.

Подняв с травы конфетную обертку, Эмити достала из нее Снежка. Он крепко держал в лапках кусочек нуги. Ну и на здоровье, подумала Эмити и посадила Снежка в карман куртки.

Преисполненная гордости за собственное хладнокровие, она вернулась к лавочке и по-тихому убрала с нее все гильзы: они встревожили бы отца не меньше, чем осколок челюсти.

Увлеченный чтением, папа не заметил кучки медных блестяшек.

– Положи руку мне на шею, – сказал он.

Аккуратно ссыпав медные свидетельства трагедии в траву за лавочкой, Эмити спросила:

– Зачем?

– На всякий случай.

– На какой такой случай?

– Я нажму кнопку «ВЫБОР», чтобы проверить, что я прав. Если ошибаюсь и нас занесет в другое место, нужен физический контакт, чтобы меня не перебросило одного. Помнишь, мы одновременно схватили Снежка – ну, на кухне, когда этот гаденыш забрался на экран и включил устройство?

– Он не виноват. И он не гаденыш. Просто любопытный.

– Это я так, любя.

Внимание Эмити привлек рев моторов на Прибрежном шоссе. На юг двигалась автоколонна – три огромных грузовика зловещего вида, пожалуй, даже бронированных. Сперва Эмити решила, что грузовики армейские, но потом обратила внимание, что они выкрашены в черный цвет, окна тонированы до полной непрозрачности, а на кузовах нет никаких опознавательных знаков.

Она положила ладонь на шею отцу. Тот взял ключ и коснулся кнопки с надписью «ВЫБОР».

Во время двухсекундной задержки – казалось, прошла целая вечность – Эмити подумала, что никогда больше не увидит Джастина Дакоту, живущего в конце переулка и вполне подходящего на должность будущего мужа. После этого экран ярко засветился. На нем появилась надпись: «Введите номер временной шкалы», а ниже – клавиатура.

– Так я и думал! – воскликнул папа.

Вместо того чтобы ввести номер параллельного мира, он нажал кнопку «ОТМЕНА». На мгновение Эмити показалось, что у слова «отмена» чрезвычайно грозный смысл, что сейчас будет отменено само их существование – так, словно их с папой никогда и не было. Земля под номером 1.13 выбила ее из душевного равновесия. Но клавиатура на экране сменилась тремя знакомыми кнопками: «ДОМ», «ВОЗВРАТ», «ВЫБОР», – а Эмити с отцом по-прежнему были целы и невредимы, как и Снежок, свернувшийся калачиком у нее в кармане. Наверное, вцепился в свою нугу всеми четырьмя лапками и грызет ее помаленьку.

У мышей свои преимущества. Да, живешь ты недолго, и убить тебя проще простого. С другой стороны, ты не осознаешь, насколько огромен мир вокруг тебя, насколько он опасен, сколько в нем таится неожиданностей. Не думаешь о том, сколькими способами можно расстаться с жизнью. О том, чего можешь лишиться. Мыши для счастья нужны лишь самые нехитрые удовольствия: орешек, мягкое зернышко сырного попкорна, кусочек нуги и теплый хозяйский карман.

Каково это, когда у тебя есть мать? Наверное, что-то вроде кусочка нуги и теплого кармана для мышки. Но стоит ее потерять, и становится ясно: найти ее, вернуть ее домой – весьма нетривиальное дело. Мышам такое не по плечу.

Папа встал с лавочки, сжимая в руках книгу Эда и ключ ключей. Хмуро посмотрел на небо, на океан, а потом на Эмити.

– Точно этого хочешь? – спросил он. – Уверена?

Мало ли, вдруг дочь передумала идти на Вишневую улицу.

– Ты же обещал…

– Я не об этом спрашиваю, милая.

Она смотрела ему в глаза. Отводить взгляд во время важного разговора с отцом – не самая лучшая мысль. Будь у тебя хоть тысяча поводов повернуть голову, отец безошибочно определит истинную причину, и тогда ничего не спрячешь. Иногда эта его способность казалась сверхъестественной, честное слово, но других сказочных талантов у папы не было. Он не мог ни летать, ни проходить сквозь стены, так что умение читать дочкины мысли было, пожалуй, лишь развитым отцовским чутьем. Любитель старины, бакелитовых приемников и постеров ар-деко, для всех окружающих он был Джеффи, но для дочери иногда превращался в Джеффри.

– Да, хочу, – ответила она. – Мы обязаны туда сходить. Может, она там одна. Может, ей грустно. Может, она живет в невыносимых условиях или попала в беду.

– В невыносимых условиях? – Отец хотел напомнить, что лишний драматизм ни к чему. – Попала в беду, да?

– Конечно. Почему нет? Сам посуди: время от времени люди попадают в беду. Не только в кино или книжках, но и на самом деле. Вдруг ей нужна помощь? В любом случае мы… мы с тобой своих не бросаем.

Эмити не отвела взгляда. На сей раз не выдержал Джеффи. Опустил глаза и уставился на правый карман ее джинсов, где лежал фрагмент челюсти с тремя зубами. Такое чувство, что папа способен видеть сквозь джинсовую ткань и знает, какую жуть Эмити подобрала на газоне.

Она чуть не показала ему свою находку, чуть не выпалила, что этот мир еще страннее и мрачнее, чем кажется, что нужно спасти Мишель, забрать ее из этого города, где людей расстреливают в общественном парке, но тут поняла, что непроизвольно сунула правую руку в карман и стиснула осколок челюсти в кулаке. Вот что заметил папа: напряженную руку и кулак в кармане. И еще – merde! – кулак ее дрожал. Дурацкий кулак выдавал ее с головой.

Выпустив зубы, она достала руку из кармана. Чуть было не отерла ладонь о штанину, но вовремя спохватилась: папа тут же поймет, что в кармане у нее какая-то гадость.

С предательской рукой нужно было что-то делать, и Эмити указала на ключ ключей:

– Ты же вроде разобрался, как им пользоваться. Если начнутся неприятности, перебросишь нас домой.

Джеффи повернулся к Прибрежному шоссе. Посмотрел на торговую улицу, на дома, ярусами стоящие на холмах. К счастью, в тот момент на дороге не оказалось огромных бронированных грузовиков – черных, без маркировки, с наглухо тонированными стеклами.

Тем не менее Джеффи сказал:

– Мне здесь не нравится.

– Мне тоже. Вот почему нельзя ее здесь бросать, пап. Может… может, ей без нас не обойтись.

Джеффи снова посмотрел ей в глаза. На сей раз никто не отвел взгляда.

– Ну хорошо. – Он сунул ключ ключей в карман и забрал книгу со скамейки. – Но только по-быстрому.

18

Прибрежное шоссе спускалось с холмов на севере, проходило через центр города, мимо парка и общественного пляжа и поднималось в холмы на юге. Вдоль дороги, квартал за кварталом, стояли мотели, гостиницы, магазины, рестораны и арт-галереи, ибо Суавидад-Бич давно уже был одним из популярнейших калифорнийских курортов. Но в этот день и в этом мире дефицит туристов (на тротуарах почти никого не было) нельзя было списать на одну лишь непогоду. Многие заведения были закрыты, а это говорило об экономическом спаде, а то и о кризисе.

Джеффи и Эмити вышли из парка и направились на юг. На втором перекрестке они заметили, что впереди, ближе к холмам, напротив галереи Гиффорда, стоит полицейская машина, а рядом с ней – черный фургон без маркировки.

– Неужели Эразма ограбили? – взволнованно спросила Эмити.

– Это вряд ли, – успокоил ее Джеффи. – Кто же станет грабить галерею?

В Суавидад-Бич жило множество художников и прочих людей искусства, а движущей силой этого процветающего сообщества давно уже был Эразм Гиффорд. На первом этаже его галереи продавались картины современных живописцев, в том числе и местных, чьи работы Эразм вывел на национальный уровень. Этажом выше были выставлены оригиналы давно почивших калифорнийских классиков и небольшая, но весьма серьезная коллекция постеров ар-нуво и ар-деко. Эти превосходные экземпляры шли по восемь, а то и десять тысяч за штуку.

Иногда Джеффи попадались постеры такого качества, что для перепродажи приходилось поднимать клиентскую базу Гиффорда, ведь только эти люди способны были дать за подобные находки нужную цену. В таких случаях Джеффи делил прибыль с владельцем галереи. Эразм был честный человек и страстно любил свое дело. Они с Джеффи быстро сдружились.

Теперь же Джеффи забеспокоился: как-никак у друга неприятности. Хотел перейти дорогу и узнать, в чем дело, но тут из галереи вышел Эразм в сопровождении двоих полицейских: руки заведены за спину и сцеплены наручниками, густые седые волосы перепачканы красным, а лицо – все в кровавых потеках, словно галерейщика ударили дубинкой по голове.

Фигурой Эразм – плечистый, крепкий, коренастый – напоминал Пабло Пикассо. В шестьдесят лет он смотрелся внушительнее, чем многие выглядят в тридцать пять. Сегодня, однако, плечи его поникли, голова упала на грудь, и вид у него был как у человека, проигравшего последний бой.

Джеффи видел его таким впервые в жизни. Он даже охнул от изумления, но тут же напомнил себе, что на самом деле этот мужчина – двойник его друга, обитатель параллельного мира. Трудно было представить, что такой хороший, надежный человек, как Эразм, в другой жизни – даже под давлением обстоятельств – мог пасть столь низко, что его арестовала полиция. Но исключать этого было нельзя. Тем не менее Джеффи взял Эмити за руку и шагнул к краю тротуара, намереваясь перейти дорогу, но тут же застыл на месте. Следом за полицейскими из галереи вышел человек в черной форме и черной вязаной шапочке.

– Еще один, – прошептала Эмили, словно опасалась, что ее, несмотря на гул моторов, услышат на другой стороне улицы. – Не нравятся мне эти парни. И не только из-за уродских нарядов. Они как тараканы в человеческом обличье, только наоборот – все время лезут на видное место, причем в самый неожиданный момент.

Этот человек-таракан выглядел более грозно, чем особь, донимавшая их в библиотеке. Шесть футов два дюйма, двести фунтов живого веса. В руках у него была усовершенствованная версия полицейской дубинки, что-то вроде японской тонфы. Должно быть, ею он и стукнул Эразма по голове. Лицо у человека было круглое и плоское, не хватало лишь надписи «варвар» на лбу. Возможно, такая надпись у него была, но скрывалась под отворотом облегающей вязаной шапочки.

Полицейские не стали усаживать Эразма в патрульный автомобиль. По указке варвара – он определенно был тут за главного – пленника препроводили к черному фургону. Из него выскочил еще один человек-таракан, схватил Эразма и грубо запихнул его в машину.

– Пап, он на нас уставился, – предупредила Эмити.

Варвар с дубинкой стоял у дороги, между фургоном и патрульной машиной, и внимательно смотрел, как отец с дочерью наблюдают за арестом хозяина галереи. Наверное, по социальным нормам здешних мест граждане не должны были обращать внимания на подобные сцены, а у слишком любопытных могли возникнуть проблемы. До Джеффи дошло, что ни один водитель, проезжая мимо, не сбавил скорость, чтобы посмотреть, что тут творится.

– Глаза вниз, – сказал Джеффи, – как будто на тротуаре что-то интересное. И вперед, вон до того перекрестка.

Хоть он и не был знаком со здешним Эразмом Гиффордом, бросать его в беде было как-то неправильно. Но нужно думать об Эмити. Судя по всему, они оказались в авторитарном или даже тоталитарном государстве, и разумнее всего будет не лезть на рожон, пусть даже такое разумное поведение смахивает на трусость.

Они с Эмити продолжили путь на юг. В конце квартала перешли дорогу, и только тогда Джеффи рискнул оглянуться. Мигалка патрульного автомобиля раскрашивала тусклый день ритмичными красными всполохами. Обе машины отъехали от обочины и направились вниз, на север.

– Отныне не отходи от меня ни на шаг, – предупредил Джеффи. – Ни в коем случае. Всегда будь на расстоянии вытянутой руки.

19

Должно быть, птицам наскучило летать в этой серости, и они вернулись в свои гнезда.

Ветер стих. Небо затянуло еще сильнее. Джеффи никогда еще не видел таких тяжелых туч. Казалось, из них вот-вот хлынет свинец.

В жилом квартале царила необычайная тишина. Никто не выходил во двор, не возился по хозяйству. Такое чувство, что дома по большей части были пусты.

Джеффи подумалось, что его окружает не воздух, а какое-то плотное вещество – словно он, ныряльщик, пытается достать до дна, а вода выталкивает его на поверхность.

В отличие от большинства зданий Суавидад-Бич, дом на Вишневой улице не был оштукатурен. Не был выдержан ни в мексиканском стиле, ни в стиле крафтсман, ни в стиле модерн, ни в псевдотосканском ключе, ни в современном, менее броском. В Южной Калифорнии таких домов почти не бывает: двухэтажное здание, обшитое белой доской, с зелеными ставнями на окнах. В любом ситкоме 50-х и 60-х годов прошлого века семья главных героев жила именно в таком доме. Глядя на него, ты понимал, что жильцы друг в друге души не чают, часто смеются, а их незначительные проблемы – если у них вообще есть проблемы – решаются за тридцать минут эпизода, аккурат к рекламной паузе.

Кирпичная дорожка-«елочка» вела к кирпичным же ступенькам на веранду из того же кирпича, пристроенную к дому во время ремонта – через много лет после того, как был возведен сам дом. Раньше здесь была бетонная дорожка и невзрачное крыльцо. Как только Джеффи увидел все эти кирпичи, его накрыло волной сентиментальных воспоминаний. В его родном мире (очевидно, и в этом тоже) кладку делал его отец. Поскольку было лето, шестнадцатилетний Джеффи нанялся ему в помощники. Здесь он впервые увидел пятнадцатилетнюю Мишель Джеймисон и тут же сделался ее тайным обожателем. Джеффи был стеснительный парень, очарованный стариной, а Мишель, весьма жизнерадостная девушка, совсем не интересовалась прошлым. Она любила современную музыку, новые фильмы, писала песни и собиралась стать хозяйкой своей судьбы. Тем не менее, оглядываясь назад, Джеффи так и не смог понять, почему ему понадобилось целых четыре года, чтобы набраться храбрости и пригласить Мишель на свидание.

Держа Эмити за руку, он поднялся по кирпичным ступеням, подошел к входной двери и застыл. От всплеска былой любви заколотилось сердце. Наконец Джеффи нажал на кнопку звонка.

– Ее фамилия по-прежнему Джеймисон. – Эмити стиснула его ладонь. – Она так и не вышла замуж.

– Может, не вышла. А может, вышла. Откуда нам знать, как сложилась ее жизнь в этом мире?

– Я на нее слегка похожа. Как думаешь, она поверит нам, если заметит это сходство? Поверит, что где-то есть мир получше этого? Отправится с нами домой?

– Чем больше хочешь, тем меньше получишь, – напомнил Джеффи. – Так что давай-ка поспокойнее.

Эмити отпустила его руку и вытерла ладони о джинсы.

Дверь открылась. На пороге стояла Мишель Джеймисон. Последние семь лет сказались на ней сильнее, чем ожидал Джеффи: худоба, печать бедности на лице, морщинки в уголках глаз и что-то новое во взгляде – пожалуй, смирение и усталость от жизни, – но Мишель все равно была красивее любой красавицы на свете.

Она озадаченно посмотрела на Эмити, словно лицо девочки и впрямь показалось ей знакомым. Подняла глаза, но Джеффи определенно не узнала.

– Чем могу помочь?

Пару секунд он искал подходящие слова. Семь лет тоски, сожалений, угрызений совести… Неудивительно, что он лишился дара речи. Джеффи не перестал любить Мишель, но со временем чувство это улеглось и потускнело. Теперь же любовь нахлынула на него с прежней силой. Он страшно хотел обнять жену, но не мог себе этого позволить – не в этом мире, где они не занимались любовью, не поженились, где Мишель не родила ему дочь.

– Вы, наверное, меня не помните, – сказал он, не узнавая собственного голоса. – Я Джеффи Колтрейн. Восемнадцать лет назад мы с отцом и его бригадой сделали вам кирпичную дорожку, сложили крыльцо и вымостили патио. Мне было шестнадцать.

Из тени за спиной у Мишель вынырнуло бледное мальчишеское лицо. Мальчик выглядел ровесником Эмити. Волосы у него были черные как смоль.

– Мама?

Он стоял рядом с Мишель, но вовсе не был похож на нее. Судя по позе и выражению лица, этот парнишка был слишком высокого мнения о себе. Поджав губы, он смерил гостей презрительным взглядом.

На мальчике были коричневые ботинки, брюки цвета хаки и такая же рубашка. На нагрудном кармане нашивка – волк с горящими желтыми глазами. На плечах эполеты. Похоже, рубашка была форменная.

– Мама, что это за люди?

– Этот мужчина говорит, что когда-то делал у нас кладку. Но так и не объяснил, зачем пришел.

– Я Эмити. – В дрожащем голосе девочки слышалась буря эмоций, и Джеффи подумал, что мать с сыном наверняка сочтут такой тон неуместным. – Я Эмити, – повторила она, – и хочу лишь узнать…

– Эмити! – одернул ее Джеффи.

Но сейчас Эмити стояла лицом к лицу с матерью – по крайней мере, так ей казалось – и уже не могла остановиться: в конце концов, она ждала целых семь лет.

– …что вы здесь счастливы. Что у вас все хорошо.

Мальчик склонил голову набок:

– С тобой все в порядке? Ты, часом, не сдурела?

– Руди, веди себя прилично, – сказала ему мать.

Из тени появилась еще одна фигура – незнакомец, ровесник Джеффи.

Не обратив внимания на слова матери, Руди с подозрением смотрел на Эмити:

– Почему ты не в стае? По возрасту проходишь. Девочек сейчас тоже берут.

– Что за стая?

– «Волки Справедливости». А что, есть другие? Не тяни, вступай.

– Что случилось? – спросил мужчина из-за спины Мишель.

– Деннис, это мистер Колтрейн, – ответила она. – Говорит, что они с отцом делали здесь кирпичную кладку, когда папа затеял ремонт.

– Ага, я его знаю, – сказал Деннис. – Он сын Фрэнка Колтрейна. То-то, думаю, знакомое лицо.

В каждой новой фразе – ловушка, и угодить в нее проще простого, достаточно лишь сказать что-то не то. Но Джеффи решил, что пора объясниться.

– Я… я хотел, чтобы Эмити взглянула на работу старика. Зря мы вас потревожили. Просто я подумал, что… – И он умолк, не зная, как закончить предложение.

– Какие-то они странные, – заявил Руди.

– Знаешь, ты мне как сводный брат, – сказала Эмити.

Наверное, хотела заручиться его поддержкой и тем самым расположить к себе Мишель.

– Брат? – Руди презрительно усмехнулся. – Моя фамилия Старкман. А твоя – нет.

– В дом, Мишель, – сказал Деннис Старкман. – Руди, это и тебя касается.

Когда женщина с мальчиком исчезли, Старкман вышел на крыльцо. Оказалось, что он одет в мягкую черную форму, правда без шапочки. На ногах у него были черные ботинки, а на правом бедре – кобура с пистолетом.

Лицо у Старкмана было круглое, незлое, словно созданное для широких улыбок. Даже хмурясь, он не был похож на порождение тьмы, коим, в сущности, являлся.

– Послушай-ка, Колтрейн. Твой старик получил по заслугам. Скажи спасибо, что его отправили в Фолсон, а не казнили. Когда ты уже возьмешься за ум, а?

Отец Джеффи остался в другой Америке и был жив-здоров, но рядом стояла Эмити, и сейчас ей грозила опасность, поэтому Джеффи сдержался и кивнул:

– Да. Вы правы. Он всегда был упертый.

– Фрэнк знал, что бывает с теми, кто прет против течения. Было мнение, что ты с ним заодно, но почти все наши оправдали тебя. Решили, что улик маловато.

– Я очень это ценю.

– Да что ты говоришь? – презрительно бросил Старкман.

– Я знаю… Знаю, за кем будущее. Хочу стать частью того дивного нового мира, что выйдет из вашей кузни, – бормотал Джеффи, понимая, что взял слишком вычурный тон.

– Но теперь ты явился ко мне домой, – продолжил Старкман, – а это наводит на определенные мысли. Зачем пришел? Угрожать моей семье?

– Нет-нет, вовсе нет. Только ради девочки. Она не понимает, почему… почему мой отец поступил так, как поступил. Почему оказался по ту сторону баррикад. Я, признаться, и сам этого не понимаю, но хотел показать ей, что… ну, что он, пока не слетел с катушек, вон какую красоту делал. Мастер на все руки, и…

Пресмыкаться было противно, но с помощью фальшивых эмоций Джеффи надеялся отвести беду от дочери. Его лепет звучал так подобострастно, что Старкман, не дослушав, махнул рукой и повернулся к Эмити:

– А ты, девочка, кто такая? И какое отношение имеешь к Фрэнку Колтрейну?

Джеффи тут же вспомнил, что в этом мире он живет один и никакой дочери у него, очевидно, нет. Пожалуй, эта ловушка опаснее всех остальных. Одно неверное слово – и мышеловка захлопнется.

Но Эмити снова не растерялась.

– Дядя Фрэнк был наш сосед, – заявила она с невинным лицом. – Он, конечно, мне не дядя, но всегда с нами дружил – ну, со мной и Снежком, это мой песик. Знаю, что он сильно провинился, потому-то его и забрали, но я все думаю, как это человек может быть одновременно хорошим и плохим. Наверное, он просто прятался за личиной хорошего человека, а на самом деле был подлец. Очень, знаете ли, печально это осознавать.

Глаза Старкмана – темные, словно их окунули в краску, – все еще смотрели подозрительно.

– Зачем ты сказала, что мой сын тебе как сводный брат?

– Ну, он мне, конечно, не брат, как и дядя Фрэнк мне не дядя. Но сами знаете, если я вступлю в стаю этих… как их… «Волков Справедливости», мы с ним подружимся, будем как волчата, как сводные брат и сестра.

Какое-то время Старкман смотрел на нее, а потом перевел взгляд на Джеффи:

– Твой отец агитировал против молодежного призыва: мол, государство оболванивает детей. Говорил, что мы им все мозги засрали.

Джеффи понуро кивнул:

– Отец – человек старомодный, не понимает, что такое прогресс. Любые перемены ему как ножом по сердцу. Послушать его хотя бы пару минут кряду, так это ж рехнуться можно.

– Выходит, ты хорошо знаком с родителями этой девочки?

– Очень хорошо.

– Как ее фамилия?

– Кроули, – тут же ответил Джеффи.

На первичной Земле (хотя не факт, что на этой тоже) семья Кроули жила на одной улице с его отцом. У них была дочь по имени Дженнифер.

В родном городе Джеффи насчитывалось сорок тысяч жителей. Даже если здесь их вдвое меньше, вряд ли Деннис Старкман знает всех в лицо.

Однако в этом мире мистера Кроули могли казнить или отправить в концлагерь. Если его дочь состоит в стае и Старкман с ней знаком, то Джеффи только что угодил в ту самую ловушку, которую так ловко обошла Эмити.

Впервые с того времени, как отец с дочерью поднялись по кирпичным ступеням, с улицы донесся шум автомобильного мотора. Из-за угла вырулил черный фургон с тонированными стеклами. В таком же увезли Эразма Гиффорда.

Старкман взглянул на фургон и снова обратился к Джеффи:

– Передай этим Кроули, что зря они позволили дочке общаться с Фрэнком Колтрейном. Может, он ей все мозги засрал.

– Передам. Обязательно.

– И еще передай, чтобы завтра же привели ее в городскую управу и записали в стаю.

– Конечно, так и сделают. Кроули – хорошие люди. Свято верят, что наше дело правое.

Если фургон остановится возле дома, придется действовать. Достать из кармана ключ ключей, нажать на круглую кнопку, подождать, пока запустится. Это как минимум две-три секунды. Когда на него уселся Снежок, экран ожил секунды через четыре, а еще через несколько секунд на нем появились кнопки «ДОМ», «ВЫБОР» и «ВОЗВРАТ». Всего получается секунд десять, а то и одиннадцать. Потом схватить Эмити за руку, нажать на кнопку «ДОМ». Это еще три секунды. Итак, когда придет пора действовать, ему понадобится четырнадцать секунд.

Если только ключ не застрянет в кармане.

Если Джеффи его не выронит.

Четырнадцать секунд – это целая вечность. Допустим, Джеффи сунет руку в карман, а Старкман решит, что он полез за оружием. Например, за ножом. Чтобы выхватить пистолет и открыть огонь, этому фашисту, этой агрессивной скотине понадобится гораздо меньше четырнадцати секунд. Даже если он сообразит, что ключ ключей – никакое не оружие, то интуитивно почувствует угрозу и выбьет устройство у Джеффи из рук.

Фургон не остановился. Проплыл мимо, как моторная гондола по асфальтовому Стиксу. Стекла у машины были темные, под стать намерениям ее пассажиров. Лиц не было видно, одни силуэты.

– Завтра в девять, – сказал Старкман, – в городской управе ее будет ждать вербовщик. Я передам ему имя: Эмити Кроули.

– В девять, – повторил Джеффи. – Родители ее приведут. Обязательно.

– Записаться в стаю «Волков», это же невероятно круто, – сказала Эмити. – У Руди такая классная форма.

– Извините, что побеспокоили, – подхватил Джеффи. – Не хотели причинять вам неудобства.

Он взял дочь за руку, сошел по ступенькам, прошагал по кирпичной дорожке и ступил на тротуар.

Фургон направился на восток. Джеффи и Эмити повернули на запад.

Через полквартала Джеффи набрался храбрости и оглянулся.

Деннис Старкман, спустившись с крыльца, стоял на газоне, смотрел им вслед и говорил по мобильнику. Интересно с кем? Неужели проверяет, есть ли у Кроули дочь по имени Эмити?

Заметив, что происходит, девочка зашагала быстрее. Джеффи сжал ее руку и сказал:

– Не торопись. Веди себя естественно. Нельзя, чтобы он подумал, что мы хотим сбежать.

Совет был резонный, но запоздалый.

За спиной скрипнули тормоза. Звук мотора изменился. Фургон, развернувшись, направился на запад, вслед за отцом и дочерью.