Диана Сенникова
Зимовье

– Таня, я сейчас уже уезжаю, – тихо проговорила Даша и улыбнулась этому повседневному вечернему спокойствию. Приятно было осознавать, что и её слова смогли хоть чуть-чуть успокоить. – Может, вам что-то еще нужно?

Татьяна пожала плечами, растерянно оглядываясь. Она не знала, как ей прожить завтрашний день, а уж о том, что ей еще может понадобиться, тем более не имела никакого понятия. Вдруг завтра всё снова поменяется.

– Нет… вроде, – протянула она и глянула на старшего сына. Он тоже пожал острыми плечами: ему уже досталась игрушечная машина и пряники, это и без того было больше, чем обычно. Мальчик ни о чём другом не мог подумать прямо сейчас. – Нет, ничего, – помотала, наконец, Татьяна головой, но, когда Даша уже хотела попрощаться и закрыть за собой дверь, неожиданно спросила: – А если он завтра опять придёт?

Дарья остановилась в проходе, держась за ручку двери и прямо посмотрела на Татьяну. Одним вопросом её вернули к мыслям, которые Даша старательно отгоняла от себя, чтобы не растерять силы разговаривать и вникать в чужие страхи. За день от Кирилла не было никаких новостей, и волнение за него из маленьких деталей сложилось в большую уверенность – участковый попал в беду из-за Шохова.

– Знаете, я думаю, сегодня он столько натворил, что мы теперь не скоро его увидим, – сказала Даша, чувствуя, что в голосе её больше твёрдости, чем она хотела бы. Секунду посмотрев на Таню, которая мало что поняла, она кивнула: – Доброго вечера, – и закрыла за собой дверь.

«Доброго вечера» сказала Даша, но сама ничего доброго не чувствовала ни по отношению к себе, ни к другим. Дарья целый день подбирала осторожные слова, которые почему-то вязли в сознании, их приходилось силой выдирать. Говорила о недопустимости насилия, пыталась быть полезной и доброжелательной, не допуская до себя ничего лишнего. Но выйдя на воздух, Дарья смогла выдохнуть и признаться самой себе: какой-то смазанный диалог сегодня получился. Как-то всё было натужно и проблемно. У Даши сводило плечи от усталости и в голове звенело. Освободившиеся мысли тут же лихо закрутились в змеиные кольца беспокойства. Наверное, стоит обзвонить больницы, как только она вернётся.

Даша не стала ждать редкого, но прямого автобуса и поехала домой с пересадкой. От остановки к дому дорожка петляла через небольшой сосновый скверик с лавочками и абстрактным арт-объектом в виде вырастающих из земли капель. Иногда Дарья думала, что они значат, но не сегодня. Она торопилась домой, проигрывая в голове телефонный звонок, когда в потёмках резким шагом наступила в глубокую лужу одной ногой, и сразу же второй, не успев остановиться. Ледяная вода перелилась через край обуви и клыками впилась в ступню.

– Ай, блин, блин! – Выпрыгнула Даша из лужи, отряхивая ботинки. Но они уже наполнились водой, и с каждым новым шагом её как будто засасывало в холодное, раздражающее хлюпанье. Совсем задумалась и даже про лужу забыла, которая тут уже десяток лет круглый год коварно плещется. Нужно под ноги смотреть, а то еще во что-нибудь вляпаться недолго. Дарья мрачно оглянулась на лужу, переливающуюся льдинками под уличным фонарём, но потом мотнула головой, отгоняя от себя все лишние мысли, и быстрее пошла к подъезду. Прошлепав мокрыми ботинками четыре ступеньки до площадки первого этажа, Дарья открыла дверь в квартиру.

Дома было тепло и светло. Из кухни доносились голоса сериала и комментарии вроде: «да куда ты смотришь, ой, дура-девка?». Дарья быстро скинула ботинки и куртку. С трудом стянула промокшие насквозь носки и проскочила босыми ногами по полу в ванную, оставляя следы.

– Дарья? – донесся голос из кухни.

Она бросила мокрую одежду в корзину для белья и мимоходом заглянула в кухню.

– Привет, мам.

Мама сидела за столом с пультом в руке и смотрела телевизор. Это была жизнерадостная улыбающаяся женщина с открытым светлым лицом и чуть волнистыми короткими волосами, невнятного русого цвета. Когда-то симпатичные круглые щечки с возрастом чуть опали и плавно перешли в шею. К пенсии мама чуть поправилась, но ей это даже шло. Она оторвалась от телевизора и хотела улыбнуться дочери, но та уже исчезла из просвета коридора и только крикнула из глубины комнаты:

– Мам, ты же сегодня до семи дежурила?

– Да, до семи, – подтвердила мама и вошла в комнату, удивлённо глянув на дочь. Дарья ей кивнула и набрала только что найденный в поисковике контактный телефон третьей горбольницы. Она была первая в списке, поэтому Даша туда и позвонила, переминаясь босыми ногами на холодном полу. Хотя после второго гудка ей всё-таки пришла в голову мысль, что сначала можно было попросить маму узнать по своим каналам. Но сказать об этом Дарья не успела, на том конце ответили.

– Здравствуйте. Моего знакомого сегодня с ранением увезли на «скорой», но я не знаю, куда, – выдала она фразу, которую всё дорогу до дома обдумывала. – Не могли бы вы мне подсказать… а, Тургаев Кирилл Ильич, – ответила Даша на вопрос из приёмного покоя и замолчала в ожидании ответа, глянув на маму. Та очень удивилась и одним движением бровей спросила: что происходит? Даша мотнула головой, останавливая вопросы вслух и тут же нахмурилась: женщина из приёмного покоя ответила, что такого у них нет.

– Что случилось? – спросила мама уже вслух, когда Дарья поблагодарила и отключилась.

– Мне кажется, на него сегодня напали с ножом. Я целый день звоню, он не отвечает.

– Давай, я попробую, – тут же предложила мама свою помощь и без лишних слов схватила трубку домашнего телефона. Вообще-то, конечно, надо было с этого и начать, но Даше хотелось что-то сделать для Кирилла самой. Краем сознания, не подвластным правильным установкам типа «в насилии всегда виноват насилующий», Даша чувствовала, что в ранении старого друга и она виновата. Шохов взбесился из-за того, что Татьяна от него сбежала, и отыгрался на участковом. Поджав пальцы совсем замёрзших голых ног, Дарья расстроенно выдохнула, с надеждой глянув на мать.

– О, Тома, привет, это Вера Осокина, – обрадованно проговорила мама в трубку. – Как смена? – смена у Тамары, видать, не задалась, потому что Вера долго понимающе кивала, но потом над чем-то рассмеялась. Даша нахмурилась. – Слушай. А не привозили сегодня к нам парня эээ… когда? – вопросительно кивнула она Даше.

– Часов в двенадцать где-то.

– В двенадцать часов? По скорой, да. Тургаев фамилия, Кирилл Ильич, так… – Вера призадумалась, вспоминая дату рождения парня, а потом глянула на дочь и тут же поняла, едва не стукнув себя пальцем по лбу. – Девяносто второго года, как Дарья моя. Посмотри, пожалуйста. Спасибо, да. Да куда там, Тома, какой зятёк, – с явным сомнением проговорила мама и вздохнула. Даша еще сильнее нахмурилась, этот весёленький тон ей совсем не нравился. – С десяти лет они с Дашкой моей скачут по всем гаражам. Ну, это она сейчас серьёзная такая, – мама снова глянула на дочь. Дарья стояла, нахохлившись, сведя брови над упрямой переносицей. Если б не помощь, которую никто, кроме неведомой Томы в приёмном отделении пятой городской больницы не мог оказать, Даша точно высказала бы всё, что она думает о маминых словах прямо посреди разговора. – Ну так что? Нашла? – Дарья встрепенулась. Растеряла всю свою строгость и подалась вперёд, ругая старый домашний аппарат. Был бы мобильный, она бы всё сама уже услышала! – О, как хорошо! Это, получается, завтра можно будет в хирургию позвонить? Слушай, спасибо. С меня шоколадка, – улыбчиво проговорила мама в телефон, посмеялась ответной реплике и положила трубку.

Дарья замерла, во все глаза смотря на мать: ну? Что удалось узнать?

– В общем, в реанимации он, стабильно тяжелый… это нормально! – поспешно пояснила Вера, видя, как дочка испугалась. – Так про всех говорят, тем более, ему операцию сделали. Живой, даже в сознании. Может, завтра-послезавтра в хирургию переведут. А теперь давай, – Вера присела на диван, – рассказывай, что случилось у вас.

Дарья согласилась рассказать, но только сейчас осознала, что ноги заледенели на голом, холодном полу первого этажа. Зябко передёрнув плечами, она сказала маме, что найдет тапочки, вернётся и всё расскажет.

Сняв в своей комнате рубашку и брюки, Дарья переоделась в домашний тёплый флисовый костюм. Сидя на кровати, она медленно и старательно натянула носки, потом так же медленно сунула ноги в тапочки, больше похожие на унты. Ноги начали согреваться, и Даша почувствовала, как тяжесть этого длинного дня отпускает, плечи расслабляются, а спина горбится колесом. Дарья поставила локти на колени и положила голову на ладони. Пальцы приятно взъерошили свободные от заколки волосы, и от затылка по всей голове разлилась тёплая волна. Она как будто освободила сознание от мрачного тумана, который целый день мешал ясно мыслить и слушать, и Дарью осенило. Она отняла руки от лица, почувствовав, как одна единственная мысль провернула чувства до щелчка. Всё вдруг встало на свои места. Вот оно что. Именно поэтому Даша была сегодня в разговоре с Татьяной такой непривычно для себя отстранённой. Старалась держать себя в руках, говорила правильные вещи, постно сопереживала и от этого сильно устала. Её не хватило на личное, эмоциональное участие, потому что между ними тревожно разворачивалась мысль: а вдруг Кирилла убил Танин муж, и они с ней этому поспособствовали?

Дарья выпрямилась, а потом рухнула спиной на кровать. Глупо как, разве она не профессионал? Разве она не должна держать себя в руках, потому что её этому учили, а сопереживать, потому что чувствует, что это правильно? Что ей хочется помогать тем, кому хуже. А сегодня что случилось? Беспокойство за старого друга настолько забило сознание, что за ним Даша не расслышала живую, растерянную женщину. Плохо как всё получилось, так нельзя. От чувства неловкости, чтобы отвлечься, Дарья поелозила головой по покрывалу, почесала лоб, надавила пальцами на зудящие глаза. Последняя резкая фраза «всего доброго» крутилась в памяти, заставляя болезненно щуриться. От неё за грудиной ныло, как ноет маленький, но болезненный порез о бумагу – хочется сжать ладонь в кулак и замереть. Даше тоже хотелось сжаться в комок и перестать думать об этой последней фразе. Но сколько не думай, она не заглохнет, и даже не станет мягче. Сейчас уже ничего не поделаешь.

Ну, ладно. Дарья громко вздохнула, заставляя грудь высоко подняться и опуститься, придавливая саднящее чувство своей никчемности. Утро вечера мудренее, завтра Даша всё исправит.

Утром, перебивая журчащий говорок телевизора, у мамы позвонил мобильный телефон. Даша замерла в полусогнутом положении с обувной ложкой в руках, и нога сама собой скользнула в ботинок. Звонки в полвосьмого утра редко бывают приятными. Мама по привычке вставшая проводить дочь, бросила на неё удивлённый взгляд: «кого еще нелёгкая несёт» и ушла в комнату. Там Вера быстро нашла телефон на тумбочке и сразу же ответила на звонок.

– Да, Света, слушаю.

Света? Дарья выпрямилась, медленно вытянув ложку из ботинка. Тётя Света Тургаева, наверное. А может, и любая другая Света… Но не успела Даша хорошо подумать об этим, как из комнаты донёсся бойкий, как обычно немного резковатый мамин голос.

– Да-да, я знаю уже. Ну как… Они с моей Дашкой ввязались в дела, как в двенадцать лет, Свет. Нет-нет, с ней всё в порядке, отделалась испугом…

Дарья раздраженно сдёрнула шарф с вешалки. Зря она маме вчера всё рассказала. Нужно было просто пережить острое детское желание утешиться и услышать слова одобрения, несмотря ни на что. В итоге ни одобрения, ни утешения, только резкие, как сама Вера, выводы. А теперь еще и подробности неловкие про Дарью. Зачем это всё тёте Свете знать? Дарья только испугалась, а Кирилл в реанимации.

– Да, повезло, привезли его в мою «пятёру», – продолжила мама разговор и вышла из комнаты в коридор, к Дарье. Связь была хорошей, было слышно, как тётя Света рыдала в трубку и едва могла говорить. Она позвонила Вере как единственному знакомому, связанному с медициной. И вот как удачно всё получилось.

– Я уже позвонила, всё узнала. Всё у него хорошо, как это может быть в реанимации. Ну чего ты ревёшь?

Мама теперь уже тёте Свете рассказывала о том, что реанимация – это нормально и пугаться тут нечего. Завтра она пойдёт на смену и зайдёт к Кириллу. К тому же, тогда его уже наверняка переведут в палату и разрешат посещения.

– Ой, Свет, не морочь мне голову. Я чего, пацана твоего не проведаю? Всё, короче. Завтра зайду к нему, не волнуйся. Не волнуйся, – снова повторила мама и замерла. Светлана Тургаева от такого уверенного тона, как от холодного душа, немного пришла в себя и перестала безудержно рыдать. Она шмыгнула носом в трубку и хрипло неуверенно спросила: «я тогда тебе позвоню?». – Я тебе, как всё узнаю, сама позвоню. Давай, держись.

– «Ввязались в дела» как-то не очень хорошо прозвучало, – с упрёком проговорила Дарья и засунула вторую ногу в ботинок. – Во всяком случае, не про Кирилла. Он был на службе вообще-то. Он пытался помочь женщине, которой вообще никто не помогал.

– Кроме вас, – качнула головой Вера и сжала губы в тонкую, зачеркивающую положительные намерения, линию.

Дарья на мать даже не взглянула, пытаясь застегнуть куртку.

– Ты сегодня опять поздно? – спросила мама, особенно не ожидая услышать отрицательный ответ. – Деньги у тебя есть?

– Есть, – поспешно ответила Дарья, надеясь, что маме этого ответа хватит, и она не будет уточнять на какие деньги Даша опять перевозила женщину в центр и собирается её там поддерживать.

– Лучше б вы котикам помогали, – вздохнув, назидательно проговорила мама, но без нажима. Дарья этот тон слышала уже десятки раз. Она, наконец, попала молнией в замок и одним движением застегнула куртку до высокого ворота, закрывающего пол-лица.

– Сама то людям помогаешь. В больнице работаешь… – глухо сказала Даша из-за воротника, сбоку глянув на мать. Она уже давным-давно переросла желание оправдываться за свои дела.

– Поэтому и говорю: лучше б вы котикам помогали, от них отдачи больше. Они хоть запоминают, что им хреново было, и кто это «хреново» им устроил. В отличии от…

– Эта риторика Шапокляк в нашем доме, – прервала маму Дарья и натянула шапку, – мне уже надоела. Ты сама то в это веришь?

Дарья не стала дожидаться ответа. Она открыла дверь и вышла. Мама только глянула на дочку в щель закрывающейся двери, выдохнула в сторону и покачала головой.

И что на маму находит, когда она затевает такие разговоры? Ведь они обе знают, что ничего не изменится. Дарья по протоптанной на газоне дорожке из замерзших грязевых следов чужих ботинок обогнула глубокую лужу, в которой вчера чуть не утонула. Мороз окреп, но в зимней куртке было гораздо уютнее. Деревья и земля покрылись белым налётом, который уже не соскребётся каблуком до весны. Воздух был прозрачный и делал вдохи острыми, болезненными. Даша поглубже зарылась подбородком в ворот куртки, отбросила от себя все мамины предположения, которые к ней не имели никакого отношения, и пошла на остановку.

4

«Добрый день, Друзья! Утро в Зимовье, как всегда, начинается не с кофе, а с благодарностей. Большое спасибо нашей подписчице-помощнице Алле за подаренную фонду коляску, она очень-очень кстати!

Продолжаем собирать документы для нашей К. и суда. Бывший муж по-прежнему не позволяет ей видеться с ребёнком.

Не перестаём благодарить Андрея Юдина за 25кг свинины и домашний творог.

Так же спасибо всем вам за материальную помощь. Мы смогли оплатить коммунальные платежи, Зимовье продолжает быть тёплым и светлым.

Через месяц Новый год, Друзья. Но мы уже сейчас с вашей помощью верим и творим чудеса. Спасибо!».

Татьяна никогда не видела столько неравнодушных к ней людей одновременно. Каждый раз, когда кто-то подходил, она сразу же терялась, горбилась и как будто стыдилась своей объемной фигуры и проблем, которые доставляла этим людям. Ей казалось, она занимает слишком много места и в очереди к врачу, и в общей кухне центра и рядом с Дарьей во время их разговоров. И все на неё смотрят, и все знают, что она сбежала от мужа, который её бил.

Почти месяц Татьяна находилась в центре, чувствуя, как её пожирает дикая смесь страхов. Первое время она очень боялась, что вернётся муж. Приходилось прислушиваться к каждому неожиданному вскрику с улицы и вглядываться в фигуры прохожих.

– Вы не ходите гулять с детьми, – как-то раз проговорила Людмила, заглянув к ней в комнату и застав Татьяну у окна. – Тяжело носить малыша? Нет одежды? Нет обуви? Нет настроения? Ты Танюша, не молчи.

Татьяна испуганно и резко помотала головой из стороны в сторону. И только спустя неделю призналась: «когда он сюда придёт, он меня точно убьёт, прямо тут, на крыльце».

И чем дольше Виталий не приходил, тем тревожнее становилось Татьяне. Как будто каждый день, что она не с ним, добавлял к злости мужа проценты. Её так долго нет: она не смотрит за домом, не ставит ужин на стол, не спит с ним, зажмуриваясь. Он точно в ярости. И наказание, которое муж готовит для неё, будет пострашнее предыдущего. Поэтому его так долго нет. Каждое утро она боялась его увидеть под дверью центра, и каждый вечер понимала: еще один день прошел, Виталий ей их все отсчитает пинками.

– Я тут уже так долго, – растерянно проговорила Татьяна, катая перед собой коляску. Она пыталась попасть колёсами след в след, но не получалось, и узкие полоски-ёлочки расползались по снегу растопыренной пятернёй. – Постоянно думаю, что мне делать, когда он опять придёт…

– Он теперь не скоро придёт, – серьёзно сказала Дарья, наблюдая, как колёса полосуют свежевыпавший снег. – Три дня назад был суд по избранию меры пресечения. Виталий в сизо.

– Это из-за меня, – так быстро сказала Таня, как будто это было заученной фразой. – Вчера свекровка звонила, орала на меня. Говорит, это я… я его посадила. А я что?

Дарья вздохнула в высокий ворот куртки. Татьяна совсем не слушает их советов. Только-только привезя её в центр, Даша посоветовала не отвечать на звонки, а лучше вообще отключить телефон. Через несколько дней она привезла новую сим-карту. Но не отнимать же у Татьяны телефон насильно.

– Наверное, свекровь очень любит своего сына и поэтому пытается переложить его ответственность… – вежливо начала Дарья, подбирая слова, хотя прекрасно понимала, что ни о какой любви и речи не идёт. – Общение с родственниками, которые пытаются навязать чувство вины, только расстраивает. К сожалению, можно сказать, что свекровь вряд ли желает вам наладить жизнь.

– Она говорит, что я бросила Виталика, и он наломал дров.

– Он не «наломал дров». Он совершил преступление, – напомнила Дарья, выразительно глянув на Татьяну. – И не одно. Он долго совершал преступления. Что говорила его мама об этом?

– Говорит, все так живут. Нормальная баба мужика сразу видит, когда он злой. А я и так: на кухне закроюсь, Петьку там закрою, и сидим, ждём. А когда пьёт – даже лучше, спать ложится раньше. А она всё равно недовольная.

– Как думаете, это похоже на поддержку?

Татьяна, вздёрнув брови, глянула на Дарью, как будто спрашивая, не дурочка ли она.

– Не похоже, – согласилась Даша с Таниным сомнением. И, пока она не отвела взгляда, спросила: – Если бы вы хотели поддержать женщину в таком положении, чтобы вы ей сказали?

Татьяна моргнула от неожиданности и перестала катать коляску. Что она могла бы сказать такой же женщине, как она сама? То есть, самой себе? Взгляд Татьяны соскользнул с лица Дарьи и пробежался по дороге. Снег забил собой все выбоины и укрыл белым махровым полотенцем. Настолько белым и гладким, что Татьяна не могла сосредоточиться и хоть что-то сказать. Она с лёгкостью в голове могла воспроизвести только обвинения и ругательства. А слова поддержки? Какие?

Но Дарья не ждала ответа прямо сейчас. Больше у примолкшей Татьяны она ничего не спрашивала. После прогулки все сели ужинать, Дашу пригласили, и она с радостью согласилась. Петя смеялся и показывал рисунки, которые успел нарисовать за те несколько дней, что Даша не приходила. Пока мама занималась маленьким Павликом, с Петей рисовала Катя. Её постоянно бесцветное лицо немного подёргивалось румянцем, когда она смотрела на чужих детей. Потому что своего сына возраста чуть старше Пети она не видела вот уже почти восемь месяцев. Стройная, невысокая женщина с длинной светлой косой и узкими покатыми плечами, тоже чувствовала на себя тяжелую мужскую руку и постоянно слушала о том, как всё у них будет замечательно. У неё, её ребёнка и мужа. Но замечательно всё складывалась только у него. Он был единственный сын серьёзных родителей, который хорошо учился в школе. Потом с отличием закончил кузбасский институт ФСИН, и практически сразу поступил на госслужбу по прямому профилю. Катя в том же городе училась в пединституте. Одна случайная встреча в трамвае изменила её жизнь навсегда. Мама, оставшаяся в маленьком городке Кемеровской области, говорила, что ей Бог подарил такой шанс. «Ты будешь самой счастливой женщиной в нашей семье», – крестя дочь перед ЗАГСом, сказала она, – «посмотри, как он тебя любит, никогда никого к тебе не подпустит». Знала бы мама, как быстро это пророчество превратится в пугающую реальность.

Практически сразу после свадьбы он действительно перестал кого-то подпускать к молодой жене. Рассказывал, что уж он, работник ФСИНа, точно знает, что могут сделать с женщиной и друзья, и подруги, и просто прохожие, если одной куда-то ходить. Только он может её защитить. Студенческие друзья Кати со временем поняли, что она теперь замужняя женщина и лучше не сердить её мужа. Мама жила далеко. Катя закончила институт и пошла работать в детский логопедический центр, уж там-то, казалось бы, не было никаких опасностей. Только дети и их родители. Но Кате всё равно приходилось объяснять мужу, что это нормально, когда отец приходит за ребёнком. Он туда по делу приходит, а не чтобы на Катю в глухой водолазке и брюках смотреть… «Просто он тебя очень любит», – говорила тогда мама по телефону, – «ну мужчины, они же охотники по сути своей, дочь. Лучше, чтобы ему было всё равно, что ли?». Но Катя даже на минуту не могла представить, каково это, когда мужчине безразлично, в какой одежде и каким путём ты добираешься на работу. Не подвёз ли тебя одногруппник, и не была ли ты в этот момент в вызывающе высоких сапогах? Хотя вызывающих сапог у неё никогда не было.

Короткая передышка от такой всё поглощающей любви наступила только когда Катя забеременела. «Теперь никаких волнений, никакой работы, только бассейн, пешие прогулки, хорошая еда», – заботливо сказал муж и, шутя, добавил: «с пузом-то теперь от меня не сбежишь». Но тогда Кате самой хотелось сидеть дома, выбирать шторы, кроватку и новые обои для детской комнаты. Прогулки с мужем в парке вокруг фонтана были мирными и приятными. Ни одного неприятного слова он ей не сказал, всячески оберегал и хранил. Катя тогда думала, что всё, что ей казалось неправильным – исправилось. Теперь у них будет настоящая, крепкая семья и свой дом – своя крепость. На майские праздники Катя родила сына. Удивительно тёплый май тогда стоял. На День Победы было очень солнечно. Зелёненькие молодые листочки только расправились и укрыли собой деревья и кусты. Сирень уже налилась гроздьями и вот-вот готова была распуститься. Муж приехал забирать Катю в роддом с огромным букетом тюльпанов. Медсестра передала ему малыша, завёрнутого в белое, кружевное одеяльце, из которого выглядывали крошечные голубые пинетки. Это был самый счастливый день в Катиной жизни.

А потом началась такая семейная жизнь, какой её понимал муж. Он работал, а она сидела дома в прямом смысле слова. Сначала он говорил: «тебе тяжело поднимать ребёнка, я вернусь – пойдём вместе. Ну и что, что все ходят? Мне «все» вообще не указ». Потом: «Нечего таскаться в эту убогую поликлинику, скажи, кого надо, я вызову врача из нормального центра». И наконец: «Какие деньги? Зачем тебе ходить в магазин, да еще и с ребёнком? Я что, не привожу тебе продукты? Не привожу? Ну и всё. У тебя всё есть, сиди, сиську ребёнку давай, больше вам ничего не нужно». Кате казалось, что она с ума сходит. Во дворе за окном отцвели сирень и черёмуха, у соседок на клумбах распустились школьные астры. Сын, которого назвали Марком, научился переворачиваться и ползать по-пластунски, а Катя всё ходила с ним от окна до окна и ждала мужа. Вечером они гуляли в парке вокруг фонтана, ходили в кафе и здоровались с соседками. «Какой хороший муж, весь в семье», – говорили соседки. «Ну а ты чего хотела? Ты теперь замужняя жена, место жены дома, тем более с младенцем», – говорила мама. Она хотела приехать, посмотреть на внука, но муж сказал: «попозже, а то грудничок еще совсем слабенький». А когда Марку был год, мужа перевели работать в барнаульскую колонию: «Очень хорошо, поближе к моей маме», – обрадовался он. «И дальше от моей…», – не обрадовалась Катя. По большой удаче удалось купить в ипотеку квартиру, а Марка устроить в ведомственный хороший детский сад. «Может, я пойду на работу?» – как-то раз своим тихим, мягким голосом спросила Катя. Муж очень удивился, взглянул на неё поверх чашки, из которой пил чай за ужином, и сказал: «Лучше запиши Марка на спорт, он же мальчик, ему нужно быть крепким и здоровым. И к логопеду нормальному его своди». Катя не поняла, зачем вести ребёнка к какому-то другому логопеду, если у неё у самой так в дипломе написано. «Да чему вы там в своей педухе могли научиться… Да и ты уже всё забывала, пока дома сидишь». Марка записали к логопеду, на борьбу, на футбол и на ментальную арифметику с пяти лет. Тогда-то всё и разрушилось.

Катя даже не поняла, где именно жена его сослуживца увидела её разговаривающей с чужим мужчиной. Наверное, это был отец чьего-нибудь ребёнка, но как бы муж не орал и не тряс её за плечи, она не могла вспомнить. От страха у неё тогда всё внутри замирало и слова путались в лихорадочных мыслях. Муж до того никогда её не бил. Тогда был первый раз. Он саданул её: «Моя жена что, шлюха портовая?! Я как баран должен стоять и блеять, знать не зная, где моя жучка хвост заносит». За годы жизни с ним Катя уже научилась выходить в то время дня и в такой одежде, чтобы муж не мог её ни в чем обвинить. Но теперь этого было недостаточно. Что бы Катя ни делала, ничего не было достаточно, чтобы избежать скандала. Он орал, тряся руками над её головой, но Катя не понимала, о чем именно он говорит. Единственное, что она точно поняла, это когда он сказал: «Моему сыну не нужна такая шлюха-мать! Иди и пасись теперь, где хочешь».

Так Катя осталась одна в чужом городе без работы, без друзей, без родственников и без сына.

– Знаешь, – Катя доверчиво наклонилась к Дарье, когда они все сидели за одним столом, – я ведь всё-таки позвонила свекрови.

– Это было наверняка нелегко… Но я очень рада, что ты всё-таки решилась, – улыбчиво ответила Даша, зная, как трудно всегда тихой и робкой Катерине делать первые шаги.

– Да. Скоро ведь новый год, а я с сентября не видела Марка. И она сказала, что на каникулах может мне позволить погулять с ним! Людмила Северовна сказала мне фиксировать всю положительную динамику наших отношений…

– Да, это может пригодиться в суде.

– Странно так, да? – помолчав, сказала Катя, как будто и не спрашивая. Она смотрела на Татьяну с детьми и теребила край бумажной салфетки. – Вот мы две матери, да? И есть два отца, оба не очень, обоим дети не нужны. Но как всё по-разному, да? Выгони он меня вместе с Марком ночью на улицу, я бы так рада была! Я бы тут же уехала к маме и горя не знала. Ведь делают же так сотни других. А он решил вот так… – руки у Кати задрожали, она взяла салфетку и начала её складывать в маленький квадратик.

– Каждый пытается манипулировать детьми в силу своей бессовестности.

– Но я не понимаю, зачем? Марк с ним даже не живёт! Он его матери сюда увёз, а сам там с этой… новой живёт. Если бы он… просил вернуться меня, или что-то ему отдать, я бы поняла. Но так? Я не понимаю.

– Просто ему очень хочется делать больно. Но пинать вас ногами он не может себе позволить. Он же должен сохранить лицо перед коллегами, друзьями, соседями. А жена вроде как ближе, чем соседи, с ней всё можно – так они думают. Вот и бьют в самое больное место…

Медленно, подбирая слова, сказала Дарья и промолчала о том, что разрешение увидеться с сыном может быть еще одним подлым ударом под дых. У Катерины и так задрожал подбородок и скривились губы, которые она прикрыла квадратиком белой салфетки.

Петя бегал вокруг с листами и цветными карандашами, и не было в комнате женщины, которая не смотрела бы на него, думая о том, что всё еще может наладиться. Впереди Новый год и что-нибудь точно изменится.

***

В школе декабрь только начался, а учебный процесс уже готовился к полугодовой аттестации. Элла Андреевна, стройная и порывистая, как моторная лодка, быстро ходила по школе и заглядывала в каждый уголок. Казалось, она знает всё, что происходит и в учительской, и в курилке за спортивным залом, которую официально никто не разрешал. Походя, она строго смотрела на старшеклассников, некоторые из которых были на голову выше, ласково на молодую учительницу, и обеспокоенно на Дарью.

– Дарья Владимировна! Минуточку-минуточку! Там вам папочку оставила, посмотрите, да? И как там наша девочка из седьмого «Б»? Мама так и не приходила?

Мама так и не пришла, хоть её и приглашали. После первого разговора с Дарьей, Софья неожиданно пропала из школы. Через две недели, принесла справку с диагнозом «вегетососудистая дистония». Второй раз к Дарье она пришла мрачная и неразговорчивая. На осторожные вопросы о матери только пожимала плечами и сразу же отворачивалась. Больше ничего о семье не говорила, а Дарья не спрашивала: это мама должна отвечать за ребёнка, а не наоборот.

Из личного дела Софьи Зориной Даша узнала, что семья у неё полная: мама, папа и единственный ребёнок. Родители со средне-специальным образованием, работают, никогда не привлекались, на каком-либо учете не стояли. Никаких «красных флагов» для себя Дарья отметить не могла, кроме самой этой странной татуировки. После того, как Софья вернулась к учебе, Дарья понаблюдала за ней на переменах и попросила классную руководительницу понаблюдать на уроках. Софья старалась никому не попадаться на глаза, шарахалась от одноклассников и не ходила на обед. Странно для человека, который пытался обратить на себя внимание татуировкой на лбу.

– Мне кажется, эта ситуация с татуировкой не связана с обычными экспериментами во внешности, – задумчиво проговорила Дарья Элле Андреевне, когда она зашла в её каморку за папкой с аналитикой тестирования адаптации первоклассников. – И явно не привлечение внимания. Это скорее какой-то внутренний…