Дей Шиное
За донат

Ерке. Глава девятая

Я познакомилась с дядей в пятнадцать лет. Отец и раньше представлял нас друг другу, но я никак не могла запомнить имя ближайшего родственника. Родной брат моего отца – статный, высокий, обаятельный джентльмен – таким он казался мне в пятнадцать лет.

Он был преподавателем истории древнего Востока и на застольях часто рассказывал о тонкостях своей профессии. А ещё он постоянно хмурился, когда я называла его дело «профессией». Наверное, для него это нечто большее. Я так думала, когда мне было пятнадцать лет.

– Амир, – я впервые подаю голос, когда автомобиль притормаживает. Сидя на заднем особо не поговоришь. Так ещё и дядя, судя по его хмурому виду, не настроен на беседу. Всю поездку он молча следил за дорогой. Иногда прибавлял и убавлял радио. Это в порядке вещей, я привыкла, что моё присутствие ему досаждает. Я ведь обуза. Пустое место. Нежеланный ребёнок. Я всё это знаю. – Прости, что тебе пришлось там появиться. Это недоразумение.

– Ты – недоразумение, – вздыхает дядя и глушит мотор.

Мимо окон проносится весёлая шайка подростков. Во дворе гудит клаксон разъярённого водителя. Кто-то подпёр его и забыл оставить на лобовухе свой номер. Сетуют мамочки, возмущённые неприятным звуком, лают пудели и шпицы – домашние плюшевые игрушки. Амир и сам вот-вот залает, а пока только стучит пальцами по баранке руля.

– Данеш в курсе? – спрашиваю я, в тайне мечтая, чтобы он не посвящал драгоценную жену в тонкости нашего общения.

– Естественно, – отвечает дядя. – А ты чё думала? Я не буду скрывать от неё такого, – он делает акцент на последнем слове. Хотя я до конца не понимаю, что в этом такого.

Но настроение у меня мгновенно портится. Теперь одного Амира я могу – он отдалённо напоминает мне отца, и это накидывает ему пять халявных баллов моего расположения. А вот Данеш… Данеш – исчадие ада в юбке. Ненавижу, когда они бортуют меня вдвоём, а это случается так часто, что я уже даже не считаю. И ведь их никогда не волнует, где я сплю, что ем, почему не появляюсь дома по несколько дней – они просто берут и отчитывают меня. Им неинтересна ни причина, ни повод.

– Идём, – говорит дядя и выходит из машины.

Я неохотно вылезаю следом. Он не ждёт меня. Так что до подъезда я преследую его.

Амир с недовольным видом придерживает дверь, из-за чего мне приходится ускориться.

Уже в подъезде он снова подаёт голос, быстро взбираясь по лестнице:

– Ты всё-таки что-то украла, да?

– Нет.

– Но та сомнительная компания, с которой тебя видели – твои друзья, да?

– Нет.

– Ясно.

Так это обычно и протекает. Иногда я говорю правду, иногда вру. Когда я вру, то говорю вещи, которые, как мне кажется, ему хочется от меня услышать, или что-нибудь такое, что должно вывести его из себя или сбить с толку.

– Ты в универе-то появлялась сегодня?

– Конечно.

– И что сегодня было?

– Пары по истории.

Дядя останавливается на третьем этаже и окидывает меня снисходительным взглядом, пока ищет ключи в карманах штанов.

– Запомнила что-нибудь?

– Ничего.

– Ясно.

Металлическая дверь отворяется со скрипом. Дядя уже вторую неделю не может найти время, чтоб её смазать. Данеш его за это пилит. Ей вообще в кайф пилить людей, даже если она их знает не больше минуты. Это такой угнетающий тип людей, которым нравится быть недовольными и неудовлетворёнными.

– Дорогая, я дома, – сообщает Амир и переступает порог. Я скрываюсь за его спиной и начинаю быстро расшнуровывать кроссовки.

– Папа! – в коридор вылетает визгливая тройка загорелых пацанов: Омэр, Амар и Арнур. Троица девятилетних мальчишек с игрушечными пистолетами наперевес рассредоточивается по углам широкой прихожей и продолжает перестрелку. Крупные мягкие патроны летают во все стороны, бьются о стены, со свистом летят под ноги. Игра сопровождается звонким хохотом капризных засранцев. А я стою и жду, когда Амир разденется и уведёт эту свору, чтоб беспрепятственно добраться до своей комнаты. Но, к сожалению, взгляд дяди сообщает мне, что в этот раз малой кровью я не отделаюсь.

– Дорогой, ты дома? – из кухни доносится высокий, до противного высокий голос Данеш. Дядя глядит на меня через плечо, пока расстёгивает пиджак, а сам отвечает:

– Да, дорогая. И Ерке тоже.

– Идите сюда, – отвечает его жена.

Я со вздохом скидываю с себя рюкзак и оставляю его в прихожей. Дядя направляется на кухню, а за ним его дети. Один из них направляет на меня дуло своего пистолета, и я послушно поднимаю руки. Но от выстрела меня это не спасает. Жёлтая эластичная пуля прилетает прямо в мой лобешник. Омэр хохочет и, юркнув вперёд, скрывается за остальными. Двое его братьев шкодливо поглядывают в мою сторону. Им тоже хочется запустить в меня несколько пуль.

– С возвращением, – Данеш откладывает салатницу в сторону и подлетает к дяде. Её губы быстро касаются его поросшей щеки. Затем взгляд Данеш цепляется ко мне. Складывается ощущения, будто она тоже выстреливает мне в лоб. – Ерке! – выкрикивает эта несчастная домохозяйка. – Почему нам звонили из полиции? Почему твой дядя должен сразу после работы ездить и забирать тебя оттуда! Это что за поведение?! Не хочешь объясниться, а? – представьте монотонный вой сирены, или звук свистящей пожарки в многоэтажном доме, или лай маленькой злой собачки. Примерно так я слышу всё, что мне говорит Данеш. Хуже только то, что так она говорит только со мной. Данеш никогда не повышает голос на мужа и детей, но я – её отдушина, её персональная боксёрская груша.

– Это недоразумение, – повторяю я.

– Недоразумение? – вспыхивает Данеш. – Какое ещё недоразумение, Ерке? Сегодня полиция, а завтра что? Притащишь домой наркотики или, может, убьёшь человека?!

– Ладно тебе, – подаёт голос дядя и кладёт руку на плечо Данеш. – Какие наркотики.

– Наркотики! Наркотики! – бегают по кухне мелкие и орут, собирая разбросанные по полу пули. Пока мать не видит, Амар успевает стащить с противеня кусок запечённого мяса. Затем подтягиваются и остальные, начиная в наглую жрать ранний ужин.

– Да такие, Амир! Ты знаешь, на что способен твой брат! А эта, – Данеш тычет пальцем в мою сторону. – Его порождение. Вот увидишь, когда она вырастет, то станет такой же наглой и беспринципной тварью, как и твой покойный…

– Заткнись, – срывается с губ прежде, чем я успеваю подумать.

– Что ты сказала? – Данеш поворачивается в мою сторону и впивается в меня металлическим взглядом.

– Я сказала «заткнись».

По всему моему телу проносится табун марашек. Они доходят до загривка и расползаются ошейником под воротником. Я чувствую, как меня переполняет обида и гнев. Эта стерва не имеет права говорить так о моём отце. Если бы он был жив, то обязательно ей ответил. Но его больше нет. И больше нет никого, кто встал бы на его сторону. Так что это только моя проблема, моя ответственность, моя задача – беречь светлую память о нём. Да, он умер, но он не один. Пока я жива – он не один. И когда умру – он всё ещё будет не один.

– Правда глаза колет? – злобно шипит Данеш. – Твой отец был маргиналом, и ты это знаешь. За всю жизнь он не сделал ничего хорошего, и мы все это знаем. Никто в семье его не любил, Ерке. И если тебе тяжело смириться с этими вещами, то тебе нечего делать в этом доме.

– Дорогая…

– Нет, Амир! Она нагрубила мне. Мне! Твоей жене. Она не будет здесь жить. Делай, что хочешь, но эта невоспитанная дрянь больше ни дня здесь не задержится. Я всё сказала!

Итак, мы возвращаемся к моему отчуждению от общества. Проблема в том, что с самого раннего детства вокруг меня никакого общества толком и не существовало. Был лишь отец, и лишь отец любил и принимал меня. Все остальные становились нашими врагами, и неважно, были они хорошими людьми или нет. Мой отец никому не доверял. Это недоверие передалось мне по наследству. И это всё моё наследство, не считая ножа.

– Ерке, стой Ерке, – окликает дядя, когда я разворачиваюсь и молча двигаю в сторону прихожей.

– Пусть проваливает! – заглушает его яростный голос Данеш.

Эта ситуация вызывает у меня депрессию. Вся злость обращается вовнутрь. Внутри меня растёт пустота. Я знаю, что Данеш, эта чёртова ведьма, абсолютно неправа. Она сказала, что мой отец не сделал ничего хорошего за всю свою жизнь. Но что насчёт меня?

С этими мыслями я быстро обуваюсь, хватаю рюкзак и покидаю квартиру. Никто не выходит, чтобы меня остановить. Хотя глубоко внутри я, возможно, этого… или нет.

***

У меня хорошая память на места, но ужасная память на лица. Так что с запоминанием дороги, ведущей на заброшку, проблем не возникает. Если бы в участке меня попросили назвать адрес, я бы его не назвала, но если бы меня попросили показать это место, и я бы этого захотела, то легко привела полицейских сюда.

Это недостроенное здание, укрытое в тихом лесу неподалёку от трассы, выглядит куда уютнее дядиной квартиры. На втором этаже я вижу слабый свет фонаря. Кажется, там кто-то есть. Но я не хочу сталкиваться ни с Ерке, ни с Китом, ни с Кириллом. А если это кто-то, помимо них, то тем более.

Но мне больше некуда пойти. Раньше я сбегала в квартиру, где мы жили с отцом, но теперь в этой квартире живут наши дальние родственники. Они делят квартиру с ещё более дальними родственниками. Каждый оттяпал свою долю. Мне досталась одна шестая, но это ни на что не влияет. Да и замки они сменили, внутрь не попасть, если, конечно, я не решусь их умолять. Хотя, скорее всего, те даже слушать не станут и сразу позвонят дяде.

Я покачиваюсь с пятки на носок, стоя под склонившимися пушистыми ветками дерева. Мне немного неловко. Внутри меня никто не ждёт, а я просто ненавижу навязываться. Но иного выбора у меня нет. Разве что спать на вокзале. Хотя я ужасно боюсь этой перспективы.

И вот я здесь, в бездомной преисподней: мне так плохо, что я вряд ли смогу уснуть, и я так устала, что не могу не спать. Сумеречное состояние, с которым тяжело бороться. Но пока я иду по коридору, освящённому несколькими тусклыми лампами.

Кирилл говорил, что в доме есть свет. Теперь я вижу это воочию, и теперь в заброшке не так страшно. Хотя тут всё ещё недостаточно светло.

Я прохожу ещё немного, прежде чем приближаюсь к пустой комнате со спальниками. Очень хочется завалиться на один из них и уснуть, но я не могу спать, пока не буду уверенна, что в здании нет тех, кто могут, в случае чего, причинить мне вред. Поэтому я двигаюсь дальше, заглядывая в каждую комнату. И прежде чем я подхожу к комнате, которая, по идее, принадлежит Ириске, в конце коридора вспыхивает яркий тёплый свет переносного фонаря. Я вижу фигуру человека, спустившегося со второго этажа ко мне, но пока не вижу того, кто движется в мою сторону.

Рефлекторно я тяну руку в задний карман джинсов и достаю раскладной нож.

– Кто это? – спрашиваю я, чуть повышая голос, и тут же выставляю перед собой руку. Шаги, до сих пор разносящиеся по коридору, затихают. Я жму на кнопку, и лезвие со свистом выскакивает из рукоятки, смотря чётко вперёд.

– Ты пришла в наш дом и угрожаешь ножом, – сперва я только слышу его голос. Затем свет становится не такой яркий и перестаёт бить в глаза. Я наконец-то могу видеть того, кто стоит напротив. И этим кем-то оказывается Кирилл. Он смотрит на меня напряжённым, остекленевшим взглядом, а в его голосе нотки обвинения переплетаются с сарказмом. – Как думаешь, я уже могу вызвать полицию? – Этот говнюк – «само обаяние».

Не сразу, но я всё-таки опускаю руку. У меня нет сил на словесный бой. Но я никогда не оставляю последнее слово противнику – это моя фишка, а не отцовская.

– Вызывай, – вздыхаю я. – Полиция сегодня как раз интересовалась у меня, где можно вас встретить.

– И что ты ответила?

– Правду.

Его лицо выражает заботу, под которой кроется ласковое и снисходительное презрение. Когда мы только встретились, эта его маска казалась настоящим лицом, но сейчас я вижу, что это лишь часть образа. Кирилл пытается казаться тем, кем не является. На его лице улыбка, но он не рад меня видеть.

– Я не знаю, где вы зависаете. Не знаю ни ваших имён, ни возраста, ни адресов. Мы чужие люди, которые виделись всего-то раз в жизни.

– Тем не менее, ты снова здесь, – подмечает Кирилл, окидывая меня небрежным взглядом. – Зачем?

Я не в силах ответить. «Да просто так». «Мне нужна помощь». «Лишь на одну ночь». Не говорю ничего, опуская взгляд на сверкающее в тусклом освещении лезвие. Ему больше десяти лет, и оно всё ещё очень острое. Я не знаю, с какой целью отец везде таскал нож, но с тех пор, как он умер, я продолжаю нести этот крест и всюду брать его с собой.

– Ты очень тихо ходишь, – вдруг сообщает мне Кирилл и начинает медленно приближаться. – Это необычно, но мне это знакомо.

– Почему?

– Мой опекун был вспыльчивым и непредсказуемым человеком, – объясняет Кирилл и останавливается всего в нескольких шагах от меня. – Поэтому мне приходилось быть тихим, послушным и непримечательным ребёнком. – Вот и всё, больше он ничего не говорит, застыв с опущенным фонарём. Я тихонько складываю нож. – Если тебе нужно укрытие – наш дом к твоим услугам. Можешь занять любой из углов, – говорит Кирилл и идёт дальше. Я успеваю немного отойти в сторону, чтобы пропустить его. – Здесь только я. Через пару часов вернётся Кит. Мы не впускаем сюда посторонних, по возможности.

– Мне очень хочется спать, – я произношу это до жалкого тихо.

– Ты можешь поспать, – отвечает Кирилл, направив фонарь в одну из комнат.

Я смущённо бреду за ним и заглядываю туда, куда падает свет. Это их спальня. Та самая, где ещё совсем недавно спала Стилаш. Я вижу спальник, в который она тогда занырнула, чуть съехавший с матраса.

– Рассказать тебе сказку на ночь? – спрашивает Кирилл, и я пытаюсь найти в его интонации какой-то подкол, но там ничего нет. Там вообще ничего нет.

– Обойдусь, – отвечаю я и захожу внутрь. Сбросив рюкзак, я осторожно приземляюсь на матрас. В нём упругости – ноль, но всё лучше, чем дремать на лавочке. – Ты так и будешь там стоять? – я кидаю взгляд на парня, застывшего в дверях.

– А что, нельзя?

– Нельзя.

– Но это мой дом.

Я стискиваю зубы и проглатываю недовольство, что распускается во мне цветком белладонны. Сил бороться больше не остаётся, а потому я снимаю обувь и залезаю в спальник.

Тепло мгновенно обволакивает меня. Я притягиваю к себе рюкзак и использую его в качестве подушки. Боковым зрением замечаю свет, который косыми лучами ложится на стену, к которой я отворачиваюсь.

А прямо на этой стене тянутся длинные глубокие полоски, которые кто-то нацарапал гвоздём, валяющимся неподалёку.

Зря я, наверное, ушла. Но я не чувствую угрызений совести за то, что нагрубила Данеш, а только злобу и презрение.

Единственного человека, который мог бы за меня заступиться, больше нет со мной.

В этом ужасном мире, где каждый готов накинуться на тебя и растерзать, если хоть немного дашь слабину, я совсем одна. Мне придётся адаптироваться. Мне придётся принять это. Но как же не хочется. Как же не хочется…

На смену боли приходит страшный, глубокий, смурной депрессняк. Я ещё никогда не испытывала такого чувства полной, абсолютной безысходности, и панического страха. Этот страх парализовывает меня до такой степени, что я лежу неподвижно, смотрю на царапины на стене и не могу выпустить нож, боясь, что произойдёт что-то ужасное. Мне невыносимо хочется писать, но я боюсь подняться в туалет.

«Мяу», – разносится по комнате. – «Мяу», – настигает меня, и я наконец-то вижу пыльную морду, которая шлёпает по бетонному полу и загораживает собой стену перед моим носом. Мои плечи сами собой расслабляются. Я разжимаю одну ладонь и протягиваю руку, касаясь головы котёнка, который тут же начинает пористо урчать. Этот звук разносится по всей комнате.

В этот момент я чувствую, что больше не могу сдерживаться. Глаза мгновенно наполняются слезами, и нос закладывает. Я всхлипываю и передёргиваю плечами, притягивая к себе котёнка и прижимая его к груди. Он, продолжая мурчать, начинает топтаться по мне. А я давлюсь всхлипами.

Ещё через пару секунд я замечаю, как свет фонаря пропадает, и только после этого позволяю себе по-настоящему захлебнуться в горе.