Денис Матусов
Последнее искушение слепца
– Господи, не попусти худшего!
Услышана ли молитва? Зачтены ли земные страдания? В самой душе есть крупица света?
Но худшего не происходит. Да, тьма проникает, но тьма ограничена, тьма не смеет показать себя, тьма охватывает, но не смеет поглотить, уничтожить, растворить в себе.
– Господи, слава тебе!
Ангел славословит за милость, славословит за то, что грешная душа не низвергнута в бездну. Как осудить того, кто имел так мало возможностей для спасения?
Легко ли слепому найти жену? Легко ли отказаться от невидимых, бессловесных соблазнов?
Нужен ли слепец в монастыре? Кто примет его? Есть ли у слепца возможность забыться в труде? Есть ли у него занятие, которому он мог бы отдать все силы?
Заниматься спортом? Как, если пробежка на улице едва ли возможна? Автомобили. Прохожие. Всякий ли в злобе примет оправдания слепца? А на что купить хотя бы беговую дорожку?
Где просвет? Где выход из этого жалкого состояния?
Никто не может сразу стать молитвенником. Для этого необходимо духовное возрастание. Слепцу же трудны особенно начальные шаги: сходить в храм, сходить на встречу верующих, сотворить малейшее доброе дело. И за что слепец может быть осуждён?
– Да будет воля твоя!
И воля Бога свершается. Не Ад, но как бы отсрочка смерти, как бы продолжение земного существования. Возможны ли исключения? Все ли сразу обречены на Страшный Суд?
Нет, кому-то даётся шанс, шанс увидеть нечто, принять последнее решение после смерти. Да и муки в Аду различны. Не может быть равного блаженства, как и равной муки. И мука слепца легка. Легка. Она терзает душу изнутри, терзает неправильностью происходящего. Терзает, но она как бы приглушена…
А что же та? Та, которая уводит во тьму?
Ангелы не осуждают. Бог ей судья. Есть души, служащие тьме, но всегда ли они виновны?
Ведь есть рабство, есть рабство непреодолимое, рабство, в которое падает душа, согрешив на земле. Рабство ли в Аду?
Нет, многие лишь страдают. Страдают, ибо бесам посмертно не нужно служение тех, кто и так в их полной власти. Бесам требуется лишь страдание душ. Но ведь есть те, кому даётся шанс. Шанс на что?
– Господи, открой пути свои, открой удел, уготованный сей душе в той вечности, которая неизменна после Страшного Суда Твоего!
Если душа не лишилась воли, значит, ещё есть шанс. Значит, когда-то он будет дан. Если не на спасение, то на облегчение вечной муки. Шанс и ему, и ей.
Да, потерян ими человеческий облик. Потеряно достоинство высшей твари божьей. Тела их не являются храмами духа, но не иссякло в них доброе произволение.
Даже она. Даже она сопротивляется в рабстве своём, сожалеет о том, что должна делать. В том мире нет боли, но нет и радости!
Лучше быть былинкой в подлинно небесном мире, чем животным, пусть даже сказочно прекрасным, в бесовском наваждении!
Но Бог не оставляет! Бог не попаляет гневом. Без Бога нет никакого бытия!
И даже в Аду он неким таинственным образом присутствует в душах. Но даже в наваждении есть грех! Нет таинства, нет венчания, нет благословения!
Но страсть есть. Есть страсть, влекущая плоть к плоти, тление к тлению!
Верному Ангелу не понять, как может тот, кто обладал богоподобием смириться с обликом скота! Как может человек в таком состоянии не устрашиться!
– Господи, позволь подать несчастной душе страх Твой! Позволь воззвать к омертвевшему!
И ангелу позволено. Позволено посеять сомнение. Позволено заронить семена благого страдания.
Не той безысходности, той тоски, которая неизбежна в мире без подлинного Создателя, но страдания о потерянном. Но нет. Недостаточно этого страдания, ибо страсть сильнее. Нет у ангела права явиться в мире миражей. Нет права развеять иллюзию. А страсть утешает, утешает в той самой тоске, которая полнит этот мираж. Неужели сам человек не видит несуразности? Странные законы магии, существа, будто нарисованные для детской сказки!
Как же ничтожно и мимолётно тамошнее счастье, как иллюзорна и пуста радость!
Больше счастье нищего, получившего милостыню в реальном мире, чем нарисованного человека, пусть даже и окружённого нарисованным богатством и нарисованными друзьями. Радость же его тоже нарисована! Но сам нарисованный не в силах понять нелепости мира, не в силах осознать морока!
Тьма нашёптывает, обманывает разум и чувства. Падение случилось.
– Прости, Господи, ибо не сам, но понуждаем теми, кто обманывает душу!
Если бы человек мог увидеть суть происходящего!
Как он превращён? Как он обрёл новый облик?
Так в жестокие времена средневековья уродовали детей: на тело младенца надевали сосуд определённой формы, а затем, когда тело росло, оно могло вырасти лишь по форме сосуда!
Так же и здесь. Как смена облика помогает исцелению?
Нет, здесь обман, здесь наваждение. А душа… Что душа?
Она также исковеркана этой чуждой формой, этим низшим сосудом. И одурманенная душа не чувствует искажения.
И в этом искажённом состоянии куда труднее бороться с искушением. Ведь боль есть, есть страдания, но они неощутимы. Неощутимы, но страшны и неотступны.
Как объяснить душе, что всякое падение лишь усугубляет безысходность потом?
Невозможно. Человек не слышит хранителя. Не слышит призывов.
А страха недостаточно. Недостаточно страха, чтобы привести к праведности. Нужна любовь, а как внушить её?
Душа падает, страх лишь замедляет её падение, но здесь ангел не властен. Здесь иные силы.
Но остаётся надежда и вера в Любовь Создателя. Если Создатель не низвергнул в муку, значит, есть надежда, есть возможность душам вырваться из тьмы. Ангелу неведомо, как, но его вера несомненна.
– Господи, укрепи души, пребывающие в оковах страстей, в миг выбора! Не дай пребывающим во тьме избрать темницу, ставшую привычной, но покажи свет и открой Свои светоносные чертоги!
Призрачный свет
Не зря старалась, не зря во снах являлась, дрожа от страха, вдруг ангел засечёт? Ангел – Хранитель такой страшный с мечом из ярости горящей! Как только избежать смогла я ярости его?!
Всё же не зря замаскировалась под фантом почти безвредный, бороться с коим должен смерти без помощи чужой. Да, прочь сомнения, мы не в поддавки играли. Мой успех, победила я!
Не зря трудилась, преодолевая лень. Хотя лень давно грехом я не считаю, но всё же лучше без неё. Я славно потрудилась, у меня получилось, получилось!
Он сделал первый шаг, мы скоро… и всё же мне его немного жаль. Такая чистая душа, такая невинная на фоне моей души проклятой, а ведь и я была чиста когда-то… Но прочь сомнения, сделанного не вернуть. Во тьме лежит мой путь!
Хотя пусть я и много потеряла вместе с обликом природным, но многое получено взамен. Да, не зря заключён контракт!
Мой рог прекрасный призрачно сияет могучим волшебством. И шёрстка не простая, заклятья вплетены. Копытца розовеют, как кораллы, и как жемчужины крепки. А уж какая грива! Да и мой хвост не прост. Слепца себе я уподоблю и станет мужичок невзрачный красавцем – жеребцом, слепым конём. Да, мало облик поменять, надо плотнее привязать… Тогда ему на деле зрение верну!
Рог заболит от исцеления, возникло вдруг в душе сомненье. Ну и ладно, ну и пусть, ведь он меня на самом деле любит! Гладит с такою лаской, с любовью смотрит на меня…
И всё же почему я рада? Да когда была на самом деле рада без притворства я?!
Наверное, ещё тогда, когда на сделку не пошла… Да, злая шутка удалась. Такого превращения не ожидала. Мне палочка волшебная нужна была для колдовства…
– Зачем кобылою рогатой вы сделали меня?! – Спросила в ужасе тогда, дрожа от страха, на ровном месте спотыкаясь.
– Ты рог не потеряешь в отличие от палки и отнять труднее, легче колдовать, заклятия мощнее. Да и контракт такого превращения не запрещает, а главное твой облик скотский веселит меня! – Сказала с весёлым ржанием та, что облик своей меняет, как перчатки я, когда… А мне без рук ходить, пока… Может зря волчицею не стала? Она мне предлагала, но не могу живых я рвать и кровь лакать. Уж лучше травку рвать, к земле склоняясь…
Зато, когда его я охмурю, то облик прежний свой верну. Он даст в достатке силы. Да хватит и тех крох, что Хозяйка оставляет в брезгливой жалости своей, как я когда кидала нищим корки. И всё же почему не только по расчёту соблазняю?
Любовь, подумаешь… Любовь, такое странное слово. Так много обозначает от примитивной похоти до… Надо же забыла. Что же это за слово для обозначения той любви, что похоти превыше? Что же это за любовь такая?!
Не могу вспомнить, думать больно… Неужели – это любовь, что зовётся…
Как больно вспоминать и всё же вспоминаю. Как жаль, как невыносимо жаль, ведь… конечно, не простит меня, после всего, что я натворила. Один контракт кровавый и то погибель для души!
Так может хоть любящему слепцу дать шанс? Рене, конечно, псевдоним, но так и меня не всегда Витой Свечою звали. Да, моя учительница лиходейской мудрости полна, но всё же можно обойти запрет, если не напрямую дать подсказку. Её ошибка или специально оставленная в контракте лазейка, но зачем? Неужто и она судьбой злодейки тяготится?!
Нет, хватит. Даже думать так опасно! А мне пора лечить влюблённого в меня дур… слепца. И всё же впервые за долгие годы так радостно и на душе приятно. Почему? Сама не знаю, но клянусь, узнаю!
***
Казалось бы, вдвое больше ног, так и ходить должно быть легче вдвое. Да, так оно и есть, но всё же и здесь нужна сноровка. Так шагать вроде бы совсем просто, поднимаешь и ставишь одну за другой все четыре ноги, но смена ног по диагонали. И при рыси смена ног по диагонали, но переставляют сразу две ноги, а ведь есть разные виды рыси… и всё это приходится объяснять Рене, прямо как жеребёнку, хотя бездетная кобыла…
Ну, да ладно, прочь печаль о том, чего меня лишили… сама себя лишила? Да, сколько можно?! Лучше подумаю о нём. Но разве стоит волноваться? Рене справляется не плохо для мира большего, чем сон, но меньшего реальности. Может рассказать? Устала лгать. Нет, так велит Селена, а её разочаровывать… Даже думать страшно!
Хватит себя пугать, в раскаяние нет смысла. Лучше, жрать! Чревоугодие не грех, а целое искусство. Какой деликатес заклятьем воплотить почти в реальность?
Горка бутербродов… с лютиками, такими, как Рене любит. Почему не для себя, а для него стараюсь?!
Может жалею просто? Хотя я ведьме, а ведьме жалость не пристала.
Может всё съесть самой? Опять пойдёт пастись с утра пораньше. Забавно, как быстро приучился щипать травку рождённый человеком. Ржу, не могу сдержаться, но глупо лгать самой себе, ведь и я…
Задумалась и вот с ним бутерброды уминаю. Слушать приятно, как меня благодарит. Наверное, во мне то гордость говорит. Но почему тогда к соседке немощной ревную, узнав, что к ней пойдёт? Хотя сама я предложила, роль играя… Пусть даже соблазнит, что вряд ли, она мне не чета, душа его тогда скорей погибнет, как мне и надо. Селена наградит… не радует награда.
Что-то заигралась я в любовь, совсем уж в роль возлюбленной вжилась. Пора бы прекратить… Когда же он вернётся? Заснул там, что ли? Один ли он заснул?!
Смотрю в окно, что пустота в стене из марева иллюзий, а там в слезах летит пегаска – чаровница. Как я рада…
– Кыш, прочь лети, Рене моя добыча, Рене моя награда!
То жадность говорит во мне или иное чувство, что схоже с жадностью, но ревностью зовётся, но если ревность есть, то значит… Значит полюбила!
***
Дурак, какой же ты дурак, ведь я тебя от всей души люблю! А ты на тело глядя, чураешься любви. Хотя, что значит чуть иное тело? Волшебный рог с телекинезом не хуже рук, как минимум не хуже. Волосяной покров хвоста не хуже тех волос, что на голове моей когда-то были в обличье дщери Евы. А грива… грива лишь волосам божественной Селены уступает в облике прелестной кобылицы!
Как же доказать, что не животным говорящим, а разумным созданием являюсь? Одежда красит тело, о разуме твердит!
Сил потрачено не мало, колдовать устала. Зато попон прекрасных создан целый ряд. Ленты украсят хвост и гриву. Подковы? Как вульгарно! Накопытники… да, просто идеально!
Нагрудник с камнем колдовским одолжен Денницей с улыбкой луковой, что сулит… Мне страшно, но рискну, ради Рене одену!
А если будет мало, в конце концов смогу телесно почти такой, как прежде, стать. Любимый, ты только подожди, совсем чуть-чуть осталось.
Только вот душа… душа моя, как труп, смердящий в повапленном гробу, как мёртвая невеста в подвенечном платье…
Колдунья, ведьма, что служит великой демонице, губя людей… Какая пара из меня для того, кто и в прелестных грёзах сохранил невинность?!
Рене пугает даже облик мой четвероногий. Что за нелепый страх перед запретом ветхим?
Но ведь запрет от Бога, что обжигает именем своим и в мыслях потаённых. Как же я падшая пойду к Нему? Сгорю на полдороге!
Но если не пойти? Сгорю в огне любви не разделённой!
Так чего же я хочу? Солнце Правды… как же больно молить, произносить, что-то во мне сгорает… Солнце Правды подожди, молю, не отвечай ему!
Не отвечай… Со мной отставь любимого, оставь со мною вместе!
Сумрачное письмо
Дорогая ученица, пишу тебе.
Давно миновало то время, когда я давала тебе уроки, и я смела ожидать от тебя больших успехов. К несчастью, многочисленные дела мои не позволяют уделить каждому должное внимание, но не для того ли учила тебя я, чтобы иметь опору в лице приспешницы своей первейшей.
Соображения твои представляются совсем незначительными. Мол трудно соблазнить слепца, мол в горе не похоть владеет человеком, а потребность в заботе. Всё это не заставит меня быть снисходительной.
Кто бы мешал тебе, например, потребовать, чтобы он стал твоим мужем, получив зрение? Неужели бы он посмел отказаться? Неужто бы он стал упрямиться в страхе перед тьмой?! Смертные глупы тьма временная, слепота телесная страшит их большей вечной тьмы!
Да, смертных слепцов так легко соблазнить ложным светом и зря ты боялась верности принципам, которая теперь доставляет много хлопот. Говорю тебе, что ты сама виновна в том, что он вспоминает о прошлом, о том, во что верил раньше.
Разве не знаешь, как приобщается человек ко всякому недостойному делу? Разве не многократно об этом тебе говорила я, пока ты ещё жила при мне? Разве не помнишь моих наставлений?
На твоём месте я бы заставила его исцелить себя самостоятельно. В магии, стоит признать, ты всегда была не так плоха, как в убеждении. Ты могла бы его самого научить вернуть зрение, научить стать единорогом для начала.
Не стало бы то большим отречением? Не позволило бы это после просить всего? Не облегчило бы работу нам обоим?
Но поздно. Поздно, дорогая моя ученица. Я зла на тебя…
Одиночество. Я знаю, почему ты поступила так. В тебе нет тепла, а во мне и подавно. Мёртвые не дадут тепла, а ты душой мертва, как бы не воображала обратное, глядя на своё прелестное тело.
И хотя ты и представилась человеку свечой, самой тебе ведомо, что никакого огня в тебе нет и не будет. Напоминай себе об этом ежечасно и не смей греться в чужом тепле, забыв о долге переде мной!
Говорю тебе, что если бы ты потеряла эту душу, то я бы сумела выдумать для тебя наказание. Помни, что я могу послать тебя к тому, кого сама выберу, а человеческие души бывают грязны. Я бы могла послать тебя колдуну, который бы, без сомнений, попал бы в те чертоги тьмы, куда однажды попаду и я, и ты, и куда мы так боимся попасть. До смерти ты должна была бы служить ему, дабы усугубить его вину, а взамен ничего. Я же, поспособствовав его падению, хоть немного отдалила бы собственное погружение в тот мрак, что есть отрицание света.
Помни, потеряв душу, которую я тебе поручила, ты и сама можешь пасть во тьму кромешную.
Тебе ведомо, откуда берётся всякая сила, и помни, что я не стану вечно делиться своей. Великая сила обращается великим страхом. Тебе известно, что я могу светить, как Луна земная, но неизвестны мои ночные кошмары. Хотя известна я, как Кошмарная Луна! Тебе же неизвестно, как страшно то, что ожидает меня, если сила вдруг иссякнет. Поэтому помни, что однажды, если вдруг случится страшное, я не помогу тебе и ты последуешь за мной туда, где страшно и мне – дьявольской кобылице, великой демонице. Словами не передать ужас той темницы!
Впрочем, я написала тебе не для того, чтобы предупредить, ибо ты и сама, будучи искушённой в магии, знаешь о том, как и что работает.
