Денис Александрович Игумнов
Золото Флинта

Глава 1

Пиратский корвет разворачивался по ветру. Когда пират закончил свой манёвр, прямо по курсу у него оказался английский фрегат. Опасная цель – это вам не торговое судно с плохо обученным военному делу экипажем и даже не голландский флейт. Капитана Флинта такие мелочи не интересовали. Он своим волчьим нутром чувствовал наживу, и будь перед ним хоть линейный корабль первого класса, но набитый золотом, он без лишних сомнений отдал бы команду на абордаж.

Англичане пиратов, поднявших чёрный флаг с весело скалящимся скелетом, стоявшим в полный рост, вооружённым двумя саблями, заметили, но не спешили разворачиваться бортом и наводить пушки. Имея превосходство в вооружении, английский капитан также имел достаточное количество благоразумия, чтобы не ввязываться в драку с чёртом. Он помнил о своём грузе серебра, шоколада и табака. Зачем рисковать доверенным ему компанией богатством? Связываться с безумцами? Нет уж, увольте. Им и так не повезло. Они во время бурного шторма отбились от каравана из пяти судов – и вот теперь ещё и это. Капитан Прайс не был трусом, но и умалишённым, как преследовавшие его законченные негодяи, он тоже не был.

Джон Флинт стоял на капитанском мостике, наблюдая в подзорную трубу за убегающим от него фрегатом. Высокий, жилистый, широкоплечий, тёмный от загара, как сам сатана, гладко выбритый, капитан пиратов сверкал глазами и скрипел крепкими, белыми зубами. Крючковатый нос нависал над тонкими губами хищным клювом, квадратный подбородок при каждом слове, вылетающим басовитым хрипом из лужённой глотки, выдавался вперёд. Команда отборных головорезов подчинялась капитану беспрекословно. Они знали его свирепый нрав и никогда не перечили ему в бою. Флинт, не раздумывая бы, пристрелил любого, кто отказался бы исполнять его приказы.

Корвет более юркий и быстрый, умело используя парусное вооружение, постепенно сокращал дистанцию с перегруженным колониальными товарами фрегатом. Солнце клонилось к горизонту и море горело огнём. Два корабля летели по жидкому пламени вперёд, навстречу тропической ночи. Если англичанину удастся сохранить отрыв хотя бы в милю, то он сможет ускользнуть от погони, завернувшись в полог тьмы, исчезнуть, поменять курс и лишить морских разбойников их вожделенной добычи.

Флибустьеры вцепились в англичан, как охотничьи псы в кабана. Когда солнце наполовину окунулось в солёные воды, бликующие розовым расплавленным золотом, Флинт настиг фрегат. Корвет, идя в кильватере, принял на себя несколько ядер, выпущенных из пушек фрегата, установленных на корме, вильнул влево, рванул вперед и правым бортом навалился на англичанина. Прогрохотали обоюдные залпы и корабли, скрипя оснасткой, ломая друг другу деревянные бока, сцепились абордажными крючьями и пошли вальсировать в смертельном танце ближнего боя. Толпа бородатых, неопрятно одетых, страшных, вонючих буканьеров хлынула на палубу фрегата. Их встретили выстрелами из пистолетов и ружей. Большинство пуль просвистело мимо. Удача любит смелых, которых, до поры до времени, примечает и охраняет сам дьявол. Пара-тройка царапин, полученная пиратами, лишь раззадорила их. Отвечая пальбой из своих пистолетов, они отогнали солдат от бортов, перепрыгнули преграду, и не давая противнику время на перезарядку, устроили на палубе форменную резню.

Кровь лилась рекой, солдат сбили в кучу и резали, как беззащитных баранов. Их попытки отбиться примкнутыми штыками выглядели беспомощно. Отклоняя редкие выпады в свою сторону, буканьеры стремительно сближались и всаживали сабли солдатам в брюхо. Некоторые офицерики, выхватив шпаги, всё-таки смели оказывать сопротивление. Но и их вскоре смёл шквал оскаленных злобных рож, размахивающих тесаками. Капитан Флинт шёл впереди всех, вместе с квартирмейстером Джонсом, опрокидывая солдат, отрубая им руки и треугольные головы. Он наслаждался ощущением брызг тёплой алой крови, оседающих красной вуалью на его лице и коже. Весь бой от начала и до конца продлился всего каких-то жалких семь минут. В плен взяли четырёх офицеров и капитана. Капитана пленил сам Флинт. Он вытащил его за шкирку из-под груды трупов солдат и отволок на середину палубы.

Пока трофеи переносили на пиратское судно, Джон Флинт, по обыкновению, чинил суд и расправу. Больше расправу, конечно, чем суд. Трупы скоренько побросали за борт. За фрегатом тянулся кровавый след длинною в несколько миль. Акулы, почуяв свежую убоину, забурлили неподалёку от кормы: они рвали тела на куски, глотали не жуя, насыщались. Десятки зубастых древних примитивных хищных рыб с жадностью поедали сладкую плоть двуногих царей зверей. Флинт смотрел на этот пир и на душе у него становилось спокойно.

От мёртвых перешли к живым. Пираты прикрепили доску к палубе так, чтобы её добрая половина высовывалась за борт. По этой доске они гнали офицеров со связанными за спиной руками, подбадривая их тычками сабель в ягодицы.

– Шевели вёслами, моллюск палубный! – кричал лысый пират в камзоле, одетом прямо на голое тело.

– Не жмись, паренёк, шагай смелее. ХА ХА ХА ХА ХА, – заржал косматый рыжий пират с голым мускулистым торсом.

Молодой офицер дрожал, но голову держал прямо, на своих мучителей не смотрел – не хотел давать им повод для лишней радости, про себя шептал молитву и маленькими шажочками неуверенно, покачиваясь, шёл по доске.

– Мачту тебе в зад! Чего ты копаешься, слизь килевая? А ну, как вы умеете, – марш-марш и вперёд! – Квартирмейстеру надоело смотреть, как офицер оттягивает неизбежное. Подскочив к нему, он, здоровый, как медведь, заросший курчавой шерстью, с кудряшками буйно прущими из-под платка, защищающего голову от солнца, вытащил абордажную кривую саблю с широким клинком и её остриём лихо угостил офицера чуть пониже копчика.

Раз! Белобрысый англичанин ойкнул, ощутив в себе инородный предмет, и сделал три быстрых шага по доске. Оказавшись у края, он согнулся в поясе, распрямился, качнулся и, не удержав равновесия, ухнул с доски в воду. Удар тела о воду, всплеск, и офицер пошёл камнем на дно, извиваясь как червяк. Стать добропорядочным утопленником ему не дали акулы. Две из их стаи, самые проворные, скользнув к нему бесшумными торпедами, разорвали его на две части. Одной рыбине, той, что выглядела крупнее, досталась верхняя часть туловища с головой и грудной клеткой, а другой – подрагивающие в предсмертной судороге ноги. Смерть офицера флибустьеры встретили громкими криками пьяного ликования и выстрелами в воздух.

За первым офицером пошли и другие, разделив его печальную участь, исчезнув из мира в пастях ненасытных прожорливых людоедов, переварившись в их необъятных утробах в нечто совершенно противоположное церковному елею.

Настала очередь и капитана – рыхлого мужчины сорока с лишним лет. В порванной в клочья одежде, вымазанный в собственной и чужой крови, с крепко побитым лицом, он растерял всю свою недавнюю важность, с которой раздавал подчинённым приказы и требовал от слуг неукоснительного исполнения всех своих прихотей.

Встав перед капитаном Прайсом, возвышаясь над ним, как великан над мышью, Флинт сказал:

– Отплавался, капитан? Что ты глаза-то отпустил, джентльмен паршивый? Смотри на меня, смотри на свою смерть, смотри на Флинта, когда он с тобой разговаривает!

Послушавшись, Прайс посмотрел на страшного пирата. Щека у него дрогнула и он, поняв, что терять ему нечего, заявил:

– Да покарает вас господь бог. Вы исключительный негодяй и за все злодеяния гореть вам в аду.

– ХА ХА ХА, – Флинт, откинув голову назад, заразительно хрипло рассмеялся. Прекратив смех резко, неожиданно, он отвесил Прайсу тяжёлую плюху. Англичанин покачнулся, но на ногах устоял. – Это мы ещё посмотрим, кто из нас гореть будет. Богом ты меня не пугай, до него далеко, а дьявол близко. И сейчас я тебя с ним познакомлю.

– Подавиться мне кишками святой Магдалины, если ты у меня не обоссышься, – приближаясь с верёвкой в руках к Прайсу, пообещал пират Харикейн, известный любитель приводить приговоры, вынесенные Флинтом, в исполнение.

Капитана Прайса поставили на бочку, накинули на шею петлю и Харикейн под общие насмешки и крики англичанина – «Негодяи! Низкие выродки!» – выбил бочку из-под его ног, а двое его помощников подтянули веревку, вздёрнув Прайса на рею. Так он болтался, семеня ногами, словно желая убежать по воздуху от смерти, багровея лицом, пока не скончался, сделав напоследок то, что предсказывал ему Харикейн.

Фрегат Флинт решил пустить на дно. Заполучив трофеи, приказал поджечь корабль. Он считал, что чужой корабль может мстить за свой экипаж, принося беду победителям и убийцам, хотя многие из команды в тайне и ворчали на такую расточительность. Флинт никогда не изменял своему «Моржу», оставался верен ему и не блудил, как он сам говорил, с другими кораблями.

Серебро, шоколад, порох, ружья и деньги, собранные по карманам убитых пиратами солдат и матросов, снесли в трюм, отложив делёж трофеев до возвращения в порт.

На фоне гаснущего фиолетового неба фрегат полыхал оранжевым факелом погребального костра, впечатляющего размерами воображение даже таких не склонных к сантиментам типов, как морские разбойники. Между острых языков огня ещё долго раскачивался на рее чёрный силуэт капитана Прайса, пока и он не вспыхнул, как пучок сухого сена, закоптив сальной свечкой, и не сгинул в жаркой стихии.

Пираты, как дети, собравшись у борта, облепив его, как могильные жуки кусок гнилого мяса, смотрели на горящий фрегат, ожидая развязки. Не весь порох они вывезли из арсенала, пару-тройку бочек оставили. Корабль глухо заурчал, треснул, выгнулся так, будто вдохнул раскалённого воздуха вместе с сажей в себя, и тут же вспучился надутой лягушкой. В таком раздутом состоянии он пробыл всего миг, а пиратам показалось, что долго, они сумели рассмотреть мельчайшие детали застывшего на краю гибели корабля. И вот прозвучал взрыв. По центру вырвался, ломая деревянные рёбра построек, бордовый цветок. Всполох! И фрегат, расчленённый ужасающий силой на обломки отдельных фрагментов, взлетел на воздух.

Глава 2

Сергей Лисовский впервые сел за руль такого автомобиля. Ещё бы! Бугатти Чирон, тёмно-синий кузов, кожаный, бежевого цвета, салон, сумасшедшая эргономика, руль не руль, а почти штурвал сверхзвукового истребителя. Ну и как он мог удержаться от такого соблазна и не попробовать? Никак. Его одногруппник, Эдик Чернов, сын олигарха, мог себе позволить жить так, как он, представитель элиты золотой молодёжи, хотел. Хотя семья Сергея тоже не бедствовала и он, поддерживая традицию, пошёл по их стопам и поступил в МГИМО, до крутизны Чернова ему было далеко. Они общались в институте, иногда пересекались на общих для группы мероприятиях вне занятий, но закадычными друзьями никогда не были.

Серёжа обожал машины и всё то, что с ними было связано. На его восемнадцатилетие родители ему подарили БМВ красного колера с оттенком близким к цвету его огненно-рыжих волос. Он радовался такому подарку некоторое время, а потом затосковал. Лисовский всегда хотел гонять по ночным улицам столицы – и не важно какой столицы, на настоящей спортивной машине производства Италии или Франции. Таких денег на прихоть сына у его папы, в недавнем прошлом посла в Уругвае, не нашлось. В среде студентов престижного ВУЗА БМВ, как у него, никого не удивишь. Хорошая, добротная тачка, но, увы, не мечта. Совсем не мечта.

Отношения у Сергея с Черновым были ровные, даже можно сказать, Эдик испытывал к нему симпатию, как к неглупому и интересному собеседнику, независимому в суждениях и не склонному к морализаторству. Увидев, что Чернов подкатил к институту на новой машине (сменил Мазерати на Бугатти), Лисовский едва сдержался, чтобы сразу не кинутся навстречу вылезающему из чуда французского автопрома Эдику, изобразившему на своём лице безразличное к восхищениям толпы выражение барина, жалующего белую ручку для поцелуя. Да, Сергей вполне мог пойти на преступление ради такого спорткара. Он вообще не раздумывая, при определённых обстоятельствах, не погнушался бы и зверством, лишь бы влезть на вершину, лишь бы стать во главе.

Терпения у Лисовского хватило ровно на неделю. Мучался, мучался, и решился. На его удивление, просьба прокатиться на Бугатти не вызвала со стороны Чернова потока глума, он всё понял и дал монаршее разрешение Серёже на получение своей дозы адреналина от езды на спортивном монстре, и благословение на умеренное превышение скорости для большой остроты ощущений и оплаты штрафов, естественно, за счёт Сергея.

Лисовский, обо всём забыв, нёсся по улицам, широким московским проспектам, хордам, испытывая блаженство схожее с состоянием мученика, после долгих скитаний по коридорам подвалам пыточных катакомб попавшего в рай. Водил он неплохо, считая себя не лишённым способностей, прирождённым гонщиком. Это ощущение счастья и невероятного подъёма сыграло с Серёжей злую шутку. Он хорошенько разогнался, когда шедший впереди него паркетник резко затормозил: пришлось объезжать, делая залихватский крюк. С таким сложным манёвром электроника Бугатти справилась образцово. Спорткар плавно объехал препятствие, но лишь для того, чтобы врезаться в выскочившую на перекрёсток под красный свет Шкоду Суперб.

Серёжу кинуло вперёд, потом упругим кулаком отбросило назад, втемяшив в анатомическое кресло. Передок Бугатти вздыбился, лобовое стекло выскочило, осыпав кабину дождём осколков. Мотор, громко пропердевшись, заглох. Оставаясь в сознании, Сергей находился в состоянии прострации: он мало что соображал, но его мозг механически продолжал отщёлкивать кадры всего происходящего вокруг. Вот из-под смятого капота заструился дым, салон начал наполняться запахами автомобильной химии. В отдалении кто-то мычал и охал. Последнее, что он запомнил, это топот ног по асфальту и приближающиеся к нему голоса, дальше провал, реальность погребла сознание под прерывистым заиканием поступающей ошибками ощущений в голову Лисовского массива внешних данных…

Серые стены, тусклый свет, а впереди – мятая железная дверь. Лисовский не сразу понял, где он, а когда до него дошло, Серёжа покрылся липким потом. Тюремная камера. Или КПЗ, или что-то в этом роде: в таких нюансах подлых вещах он не разбирался. Понимал, что попал конкретно и придётся отвечать за аварию. В то, что такое столкновение могло обойтись без жертв, он сам не верил, хотя и очень себя уговаривал поверить.

Вторая волна липкого страха пришла, когда он понял, что будет отвечать не только перед судом за аварию, но и перед Черновым – не перед Эдиком, а перед Черновым старшим: а все знали, что в прошлом он настоящий бандит. Он-то уже позаботится, чтобы Сергею жизнь мёдом перестала казаться. Впору было рвать на себе волосы. Вся жизнь коту под хвост. И чего дураку не хватало? Полез за руль чужой машины, покататься, а в итоге накатал себе на срок и на бог знает что ещё. О карьере дипломата можно было забыть.

Сильно ломило грудную клетку, видно, он хорошо приложился о рулевую колонку. Подушка безопасности сработала, но от удара его это срабатывание не спасло. Лицо тоже болело, но не так сильно. Беспокоил лишь нос, он не хотел дышать и периодически выстреливал иглами боли, вызывающей слёзы. В остальном Серёжа чувствовал себя физически относительно хорошо.

На пике отчаянья, когда взъерошенная психика Лисовского готова была, под аккомпанемент металлических звуков бряцанья ключей, ухнуть в бездну нервного срыва, он отчётливо услышал голос. Сергей огляделся по сторонам. Ни кроватей, ни шконок в камере не имелось, он сидел на деревянном помосте (эшафоте), выкрашенном в поганый коричневый цвет, и находился здесь совершенно один. Тем не менее голос он слышал так, будто кто-то стоял прямо у него за спиной.

– Выход всегда есть даже, казалось бы, из безвыходных ситуаций, – обнадеживающе начал голос. – Да не вертись ты, – заметив, как засуетился Сергей, посоветовал голос. – Я с тобой, но меня здесь нет, можешь не искать.

«Я что, схожу с ума?»

– Не беспокойся, с тобой всё нормально. Ты будешь меня слушать или продолжишь себя жалеть? Я ведь могу и уйти. Разбирайся как хочешь – в конце концов, тебе жить.

– Нет-нет. Я вас слушаю.

– Можно на «ты».

– А с кем я говорю?

– Имя тебе моё знать не обязательно. Обязательно внимательно слушать и не перебивать. Договорились?

– Да, договорились.

– Попал ты в очень неприятную передрягу, Серёжа. Целым тебе из неё не выбраться. Сам знаешь, тебя не выпустят. Это я тебе гарантирую, знаю о чём говорю. Связей твоего отца окажется недостаточно. И с Черновым он расплатиться не сможет. За всё ответишь ты – ещё до суда. Так что не стоит волноваться насчёт того, когда на зону попадёшь. Туда ты не поедешь, тебя в КПЗ накажут. По маляве с воли подогретые урки исполнят приговор и заболтаешься ты в петле синим баклажаном.

– Зачем вы… ты мне всё это рассказываешь?

– Я не рассказываю, а предрекаю. Это большая разница. И уж точно не хочу тебя пугать, как ты по неопытности сейчас подумал. Я тебе твои перспективы обрисовал. И делаю тебе предложение…

– Постой. Кто же ты всё-таки такой? Может, ты глюк? Как я тебе могу доверять?

– Можешь не доверять. Это тебе больше надо, а не мне. Ты меня слушать будешь, или я удаляюсь?

– Нет-нет. Я слушаю. Конечно! – Серёжа испугался, что останется в камере один. Пускай это разгулялось его собственное воображение, но, общаясь с ним, он хотя бы не думал об остальном, не изводил себя мыслями о расплате за свою непростительную глупость. Если бы за дело, а то так, по глупости. Нет, сидеть в тюрьме и играть с зеками на «просто так» – это не его. Натворить, напакостить он мог, а отвечать – увольте.

– Я тебя могу вытащить отсюда прямо сейчас. Не спрашивай как, не отвечу. Вытащу из камеры я тебя при одном условии. Если дашь согласие на участие в квесте.

– В каком квесте? – не утерпев, спросил опешивший Серёжа.

– ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ!!!! – загрохотал голос так, что и голова могла лопнуть.

Серёжа, отшатнувшись, и прикрыв уши ладонями, замолчал. Голос, сразу вернувшись к нормальному звучанию, заявил:

– Квест – это испытание. Тринадцать участников. Кто найдёт клад, тот получит свободу. Проигравшие выбывают на совсем. Видишь, я ничего от тебя не скрываю. Либо тебя повесят через четыре месяца со стопроцентной гарантией, либо ты получишь шанс, использовав интеллект, на выигрыш. Парень ты не глупый. Решай. Только решай быстро, у меня времени мало.

Долго Лисовский не думал. Он прибывал в таком жутком состоянии стресса и его так лихо обработал, и подвёл к единственно правильному решению этот голос, что он, без дальнейших расспросов, боясь, что голос исчезнет, ответил:

– Да, я согласен.

Сразу же после сорвавшегося с языка Лисовского согласия камера свернулась в воронку и он со всеми своим сомнениями, мыслями, душевными переживаниями вывалился в пустоту…

Глава 3

У Миши Волкова настала в жизни чёрная полоса. Он все свои тридцать два года вертелся змейкой, хитрил, придумывал схемы и дошёл до того, что с высот дутого финансового благополучия ухнул в долговую яму. Задолжал он всем – банкам, знакомым (настоящих друзей у него не было, одни знакомые), родственникам и, самое неприятное, деловым людям. На остальных, кроме последних, он положил, а им платил исправно до последнего, пока денег не осталось, и из съёмной квартиры его не выгнали: так что крайние три ночи он ночевал в машине. Новенький Джип дизель не плохая машина, но всё же не квартира и для длительного в ней прибывания не приспособлена. Это полбеды. Но вот то, что его нашли коллекторы, заряженные теми самыми деловыми людьми, которые не понимали никаких шуток с их деньгами, – совсем плохо.

За городом его догнали. Понимая, что ему не уйти, Волков бросил на обочине шоссе машину, а дальше сбежал в лес. Было начало апреля и его силуэт отлично выделялся на фоне голых стволов деревьев. Он бежал, нажимая изо всех сил, прекрасно сознавая, что ему не уйти. Воображение рисовало ужасные сцены того, как с ним поступят чёрные коллекторы, когда настигнут. Одними побоями он в этот раз не расплатится. Он чувствовал, что на этот раз его убьют. И возможно, потешаться перед смертью. Главным кошмаром его жизни было гомосексуальное насилие (каким ему и грозили последние недели коллекторы), и сейчас он находился всего в шаге от реализации этих кошмаров.

Выбежав на поляну, Миша увидел приютившуюся на её краю развалюху домика, неизвестно кем и не известно зачем здесь возведённую. Вероятно, она осталась с тех времён, когда ещё рядом не проходила скоростная дорога, и эти места считались глушью. В недавнем прошлом в этих лесах могли и охотиться, а значит, здесь ходили лесники. Эта избушка их временное пристанище, не иначе.

Волков спрятался внутри домика, затаившись в тенях, пряно пахнущих прошлогодней прелью и скверно воняющих заплесневелым прогнившим деревом. Надеялся, что его не найдут. Нашли. Четверо коллекторов, переговариваясь и посмеиваясь между собой, окружили домик. Внутрь не полезли: не хотели лишний раз пачкаться или опасались, что у него с собой может быть ствол. Главный, среди них, крикнул:

– Выходи! От нас браток не спрячешься.

– Лучше уж сам выползай, а то хуже будет, – подключился к угрозам второй коллектор.

Миша выходить не стал. Не было никакого желания призывать на свою жопу приключения. Он отмалчивался, страстно, всей душой, желая, чтобы всё прошло мимо него и как-то само-собой рассосалось. Конечно, такого не бывает, и коллекторы никуда не уйдут и, если он не вылезет, они придут за ним сами, но… В голову к Волкову влез вкрадчивый голос, сказавший то, чего он подспудно страстно желал:

– Михаил, всё не так плохо, как ты думаешь. У тебя ещё есть выход.

– Какой!? – воскликнул Волков, не обращая внимание на то, что ему что-то закричали в ответ снаружи и не задумываясь вообще, кто к нему обратился.

– Игра. Ты участвуешь в нашем квесте, а я тебя спасаю от тех, кто тебя поджидает.

– Согласен! – заорал Миша.

Ему откликнулись коллекторы:

– Ага, давай вылезай, поросёнок. А то, как дунем! БУГАГАГА ГА.

– Не спеши, – снова прозвучал горным эхом голос в его голове. – Ты ещё не знаешь всех условий.

– Я на все согласен. Давай.

– Выиграть квест может только один. Значит, и сокровище заберёт последний, который останется в живых. Ты понял?

– Да понял я, понял. Не томи…

Порыв ветра в трухлявом домике смёл Волкова в щель и унёс в белое пустое ожидание начала квеста. Он перед отправкой в никуда успел подумать, как удивятся те, чьё терпение он испытывал, когда придут за ним в эту халупу и никого в ней не обнаружат.