Ден Ковач
14

LOVE

Эта вывеска давно не дает мне покоя. LOVE – огромные неоновые буквы за черной железной решеткой. И несколько ступеней в подвал. Моя Седьмая стрит всего в трех кварталах отсюда, в трех коротких нью-йоркских кварталах. Рядом.

LOVE – я понимаю. Это простое слово. Понимаю в разных смыслах. Понимаю и как сувенирную лавку, и как притон, и как братство, особенно отличное от прочих христиан, но обращенное лицом вверх, прямо к мистеру Богу. Не понимаю, почему вход в LOVE перегораживает чугунная решетка, почему не войти. Тяжелая и вечно закрытая решетка, за которой горят огромные, в рост человека, буквы. LOVE.

Думаешь, я не пытался войти? Войти в LOVE? Пройти за эту чугунную тяжесть и узнать, кто и сколько там прячет любви? А кто бы не пытался?

Там есть звонок, справа от узкой калитки, есть железная дверь с узкой амбразурой-окном, нужно только спуститься к ней на несколько ступеней вниз. Почти как у меня в студии. Чувствуешь связь? Только у меня нет никакой любви. Одиночество притаилось в темных углах моей фотостудии, затихло между хромированных гордых треног – опор для импульсного света, присело в старое ободранное кожаное кресло. Это кресло любят мои посетители. Оно фактурное. Девочки с тонкими ножками забираются на него верхом и тонут в его винтажном усталом величии.

LOVE беспокоит меня. Горит, как огромный вопросительный знак. И никого. Понимаешь? Никто не входит, никто не выходит, пока я рядом. Никто не включает эти огромные красные светящиеся буквы в сумерках, никто не подметает ступени по утрам. Никто не проходит со шлангом, запуская потоки воды по тротуару, смывая пыль большого города в стоки ливневой канализации. Только я топчусь со своим вопросом. Ушел. Почти. Оглянулся. Из-за решетки выскользнула огромная крыса. Глянула в мою сторону и, перебежав улицу, пропала в соседнем проулке. Выдохнул. Привычные к крысам жители Большого города делают вид, что крыс нет. А крысы делают вид, что боятся людей, и шныряют только по ночам. Обычно.

Я вернулся на следующий день, присел в кофейне через дорогу. Однажды, пару месяцев назад, я видел, как они входили в LOVE. Видел издалека, конечно. Разные они были и разного возраста. Мужчина в длинном сером плаще и шляпе, старый, сутулый, похож на Клинта Иствуда, одевшегося в дешевом супермаркете. Женщина следом за ним в черном спортивном костюме и больших черных же наушниках, молодая, красивая.

А сегодня была совсем девчушка. Она долго стояла перед решеткой входа. Я думал, уйдет. Но нет. Постояла нерешительно несколько секунд, а потом толкнула решетку и вошла. Спустилась вниз, пропала. Красная шапочка – так я ее назвал. Правда, шапочка была скорее розовая, чем красная. Но это неважно. Важно, что где-то на ее розовом пути уже притаился серый волк, который знает дорогу к ее бабушке. И знает, к несчастью, правильные ответы на все ее розовые вопросы.

Я все это вижу из соседней крошечной кофейни. Наблюдаю несколько дней. И, кстати, кофе там неплохой, европейский. От мексиканского и колумбийского я немного устал. Хочется иногда настоящей итальянской ароматной горечи. Я покажу тебе эту кофейню, если захочешь. Я здесь и сейчас. Со своей большой чашкой капучино. Смотрю, как они входят. Или как они уходят? Можно и так сказать. Пожалуй, так даже будет вернее. Ты чувствуешь разницу между «уходят» и «выходят»? Я обращаю твое внимание. Не выходят.

Никто из них не трогал кнопку звонка, не стучал и не говорил по мобильному. Решетка не скрипела. Молчали колокольчики, обычно брякающие у дверей маленьких магазинчиков в Ист-Вилладж. Молчали. А они, эти странные, незнакомые мне и друг другу люди, просто уходили в LOVE. Безвозвратно. Почему безвозвратно? Потому что никто из них не вышел назад. Думаешь, я просто не видел? Может быть. Но я это чувствую. I feel it.

А через день я увидел ее. Нет, не так. Вначале я увидел их вместе. Они катились на черном электрическом самокате по Второй авеню. Вдвоем. Она была такая маленькая, легкая… Светлые волосы чуть длиннее плеч, легкие как пух. Странные сережки, которые серебрились и поднимались вверх по ее аккуратным ушам. Улыбка и маленькие ямочки… Смеешься? Как я успел все рассмотреть? Не знаю. Я ведь фотограф – вижу сразу как снимок, если, конечно, успел сообразить с экспозицией…

Большой электрический самокат, наверное, даже не чувствовал ее веса. Такая она была маленькая и светлая. А тот, кто был с ней, он большой, уверенный. В чем-то темном, с капюшоном. А она была в белом. Я говорил? И ее маленькие руки лежали на его больших руках. Это было красиво… Это было «about LOVE». Если ты меня понимаешь. Это было так, как хотели бы и ты, и я. Стремительно, легко. LOVE.

Поэтому, когда на следующий день я увидел ее перед решеткой LOVE, я поставил кофе на стол и вышел. Не глядя по сторонам, сделал шаг с тротуара, и… огромный черный силуэт – минивэн прямо передо мной. Он засигналил, водитель за рулем точно вспомнил насколько дурных слов. Я выдохнул, отступил назад… Пауза, пара ударов сердца, вдох… Я перебежал дорогу. Все. Никого. Закрыта решетка. Не отзывается звонок. Два лишних удара сердца. Так бывает. Как нестерпимо жаль, что так бывает…

Я не знаю, как ее звали. Не знаю, зачем она пришла. Не знаю, почему ее маленьким ладоням было недостаточно просто лежать на его больших руках. Не жди, что я все это тебе объясню. Но я буду ходить вокруг LOVE долго. Я должен разобраться. И я тебе обязательно расскажу. Только держись подальше от LOVE. Я не хочу потерять и тебя.

ОНА ЖИЛА В БРУКЛИНЕ

Она жила в Бруклине. В той части Бруклина, которая никогда не хотела быть Манхэттеном. А это уже о многом говорит, так ведь?

Итак, она жила в Бруклине, где-то на Бедфорд-авеню. И летом прямо под ее окном черные ребятишки плескались в фонтане гидранта, традиционно и в нарушение всех правил весело хлеставшего ледяной водой в раскаленное небо.

Я бы не сказал, что она была красива или дурна собой. Неидеальна, да. И не очень молода, тоже да. Но, согласись, все это – дело вкуса? То, что кажется чрезмерным одному, точно будет недостаточным для другого. Ее глаза, прозрачные и чистые глаза, не знали возраста и сомнений. Это были глаза кошки, не домашней и не дикой, просто свободной от предрассудков. Которая в зависимости от настроения могла быть элегантной и даже изысканной, но предпочитала быть слегка бродячей, местами взъерошенной и немного распущенной.

Она жила сегодняшним днем, сейчас, прямо в этом мгновении. Это было ее искусство, ее магия. Быть здесь и сейчас. Не стремиться в безоблачное будущее, не ждать нового и лучшего. Она любила закаты на Дамбо, любила лететь на своем стареньком дребезжащем байке по Вильямсбургскому мосту и смеяться. Радость? Безусловно. Счастье? Не уверен.

Я тебе скажу именно так, как чувствую, и все, что я сейчас рассказываю, – это ощущение. Без аргументов. Она любила закаты и мужчин. По-моему, именно в таком порядке.

Она говорила, что ищет отношений. Она говорила, что жизнь ее полна новых встреч и впечатлений. Она встречалась с разными мужчинами. Да, она любила секс, и она могла себе его позволить. Я не собираюсь ее осуждать за это. И не собираюсь оправдывать.

Почему я вообще решил ее вспомнить? Однажды, рассказывая про своего нового друга, она посмотрела на меня своими прозрачными и нереально глубокими глазами: «Мне с ним не интересно надолго. Он умный и яркий. Не знаю почему, мне с ним не интересно… надолго».

И в этом была она вся. Ей было интересно в Англии. Недолго. Кипр был ее местом, без сомнений. Но не навсегда. Стамбул и Каир завораживали… Но это была короткая, как весенняя гроза, влюбленность. Питер вдохновлял. Мимолетно и местами. Киев был ее домом. Условным вечно ждущим домом. Она ничего не имела надолго. Снимала комнаты или квартиры. На время. Покупала машины и бросала их за ненадобностью, часто даже не утруждая себя формальностями. «Надолго» было слишком сложной вещью для нее.

Потом она сказала: «Я ищу, но не могу найти долгие отношения. Много лет…»

… и много стран. Много разноцветных вклеек в паспорте. Много. «Много» и «надолго» – это два похожих, но таких разных слова.

Она жила в Бруклине. В той его части, которая не мечтала стать Манхэттеном. С ее крыши открывался потрясающий вид. И сигаретный дым срывался с ее губ и уносился в сторону Гринпойнт. Это был дым со вкусом ее чувственных губ, с оттенком мимолетности и случайности. Дым тоже не знал, что такое надолго.

НОЧНОЙ БИБЛИОТЕКАРЬ

Не складывается. Он сидел на ступеньках библиотеки. Ночной библиотекарь. Потому что была ночь – час или два ночи. Или даже три, правда, это не имеет отношения к моей истории.

Сидел и крутил в руках сигарету. Если ты еще помнишь, какие они были, сигареты без фильтра. Слегка мятые, иногда настоящие курильщики скручивали один конец, чтобы не высыпался табак. Camel, I'm sure.

Мимо шел волшебник. Я сразу сдаю тебе всю ситуацию, для ясности. Потому что ночь, библиотекари и сигареты – это все не очень складывается, правда? Я уже говорил об этом?

Итак, старый волшебник и ночной библиотекарь встретились на широких темных гранитных ступенях. Как вежливые люди поговорили о погоде, о новых штаммах вирусов с недоступной для запоминания греческой нумерацией. Потом волшебник перешел к делу и спросил ночного библиотекаря, что бы тот сделал, поймав джина или золотую рыбку. Или встретив Санта Клауса на Рождество. Или даже попав на прием к мистеру Богу… Последнее, конечно, совсем уж невероятно, учитывая репутацию ночного библиотекаря.

Речь о желаниях, ты понимаешь. Ночной библиотекарь тоже читал все эти хорошие книжки. И, с полуслова поняв, к чему клонит старик, вдумчиво и с дельными комментариями перечислил.

Во-первых, ему нужна приличная сумма денег. Очень приличная. Не для себя, конечно. Обветшала кровля библиотеки, и не нужно объяснять, что будет с библиотекой, когда она (кровля, естественно) потечет.

Потом, ему нужна молодая, красивая и очень послушная девушка. Не для себя, разумеется. Старушка в гардеробе уже давно не справляется с тяжелыми шубами и манто посетителей. Ей трудно. Она ворчливая и вечно опаздывает. Девушка молодая и красивая придет ей на помощь. Это доброе дело, верно?

И третье, но не менее важное. У него есть некоторые проблемы со здоровьем. Врачи советуют бросить курить. Обещают, пугают. А ему совершенно не на кого оставить библиотеку. Поэтому здоровье должно быть в порядке. Надолго. Желательно насовсем. Потому что вы же понимаете. Опыт библиотекаря незаменим. Невосполнимый ресурс. Уникальный.

Старик-волшебник задумался. Потер свой высокий морщинистый лоб. Закрутил на палец кончик седой бороды. Ночной библиотекарь следил за этими действиями внимательно и доброжелательно. Ждал. Одно из невосполнимых и уникальных качеств ночного библиотекаря.

Волшебник наконец ответил. Что это все очень нужно и очень понятно. Никаких сомнений. Но есть сложность. Желание долго быть одно. Всего одно. И есть вторая сложность – остальные желания точно не сбудутся. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Так что, при всем уважении, придется сделать выбор. Как старая шутка в кофейне, ты помнишь. Что лучше: секс или кофе? И старик-волшебник ободряюще улыбнулся.

Ночной библиотекарь кивнул. Он любил хорошие шутки. Не припомню только, чтобы он сам шутил. Улыбнулся ночной библиотекарь рассудительному и важному волшебнику и отложил на ступеньку рядом с собой незажженную сигарету. Camel. Без фильтра. Потом вынул из внутреннего кармана своего вельветового пиджака нож и, привстав, очень быстро и очень сильно пырнул старика-волшебника в живот и грудь. Шесть раз. С хрустом и выдохом на каждом ударе. Сердце и печень он точно достал. Легкие – вероятно, два раза. Желудок – без сомнений. Сердце… А что сердце? Это было уже несущественно.

«Вот так бывает иногда. А иногда и не бывает проблемы выбора», – сказал или подумал ночной библиотекарь, вытирая окровавленный клинок, а потом и руку носовым платком волшебника. Больше в карманах старика ничего не было. Ни бумажника, ни волшебной палочки. Даже спичек не было. А ночной библиотекарь очень рассчитывал на спички. Но иногда не складывается, понимаешь?