Дарья Донцова
Версаль под хохлому

Глава 7

– У меня два изобретения, – загудел Генаша, появляясь на кухне с пакетами в руках. – Придумываю бытовые вещи. Они всех порадуют и нужны каждому. Во!

С лучезарной улыбкой он водрузил на стол темно-коричневую пузатую емкость с длинным заткнутым пробкой горлышком.

– Вот интересное ноу-хаму.

– Ноу-хау, – поправил Игорь брата.

– Однофигственно, – отмахнулся тот.

– Вы придумали бутылку? – осторожно спросила я.

Генаша расплылся в широчайшей улыбке.

– Сообразительная ты не по-бабьему. – Перешел и он на свойский тон: – Ну-кось, понюхай!

Я не успела моргнуть, как он выдернул затычку и поднес к моему лицу открытую поллитровку. Сильный запах ударил в нос.

– Водка, – скривилась я. – Но, насколько я помню, ее изобрел Дмитрий Менделеев.

– Молодец, – похвалил великого химика Генаша. – Много радости его работа людям доставила. А что к водочке надо?

Я пожала плечами.

– Хорошую компанию.

– Ох, бабы… Наипервейшее дело – закуска, – назидательно произнес второй брат. – Только алкаши бормотуху рукавом занюхивают, приличным людям еда нужна. А если ее нет, что тогда?

– Надо зайти в супермаркет и купить колбаски, – покорно ответила я, не понимая, куда клонит Геннадий.

– Ну, сказанула! – покачал головой гость. – В вашей-то Москве психушечной эти маркеты на каждом углу, а у нас в Бурундуковке одно сельпо и палатка с макаронами. Да и не по карману простому мужику «Любительская», он себе на шкалик еле-еле наскреб, чудом от жены тяжелым трудом заработанную копейку утаил. Любят бабы из карманов супружника все вытряхнуть под вопли: «Детей кормить надо!» Спрашивается, за фигом их семь штук рожать? Одного и то много.

– Генаша, следи за своей речью! – воскликнул брат.

– Извини, не хотел тебя обидеть, – опомнился народный умелец. – Так вот, я решил проблему закуски, придумал съедобную бутылку – тара сделана из черного хлеба. Пробуй!

Не слишком чистыми пальцами Геннадий отломил небольшой кусочек горлышка и протянул мне.

– Купит парень беленькую, глотнет и откусит от пузыря. Опять водочкой побалуется, а закусь уже в руке, – объяснял Генаша. – И сыт, и пьян. Круто?

Я понюхала твердый темно-коричневый обломок и уточнила:

– Из чего сделана бутылка?

– Вопрос на миллион! – восхитился изобретатель. – Сказал же, из черного хлеба. Сначала я его нажевывал, в тазик выплевывал и лепил емкости.

Меня незамедлительно затошнило, я положила «закуску» на стол и вытерла пальцы о бумажное полотенце. Игорь закатил глаза. А Гена, не обращая внимания на мою реакцию, басил:

– Потом сообразил – так не пойдет. Мука-то в водке размокает. Два года экспериментировал и добился успеха. В бутылке основа из ржи, а что там еще, не сообщу, коммерсантская тайна.

– Коммерческая, – привычно поправил Игорь.

– Да как ни обзови, душа вещи не меняется, – философски заметил Гена. – Ты, Тань, познакомилась с изобретением для мужчин. А сейчас глянь на женскую придумку. О! Этта чего?

– Два носка, пришитые к длинной белой резинке, – описала я увиденное. – Надо же, я думала, ее давно не выпускают. Раньше в магазинах на полках лежали мотки этого галантерейного товара, их брали для белья. Отлично помню, как моя бабушка отрезала кусок, прикрепляла к одному концу английскую булавку, брала папины сатиновые трусы и продевала резинку через дырочку в поясе. И женское, и мужское нижнее белье держалось на талии при помощи такой резинки, но сейчас это раритет.

– Опять же в вашей Москве.

– Можешь не продолжать, – перебила я брата Ларисы. – Уже поняла, твоя Бурундуковка заповедник, которого не коснулись ни революция, ни перестройка, ни технический прогресс. Но зачем резинка носкам?

– Рукавички зимой носишь? – прищурился Генаша. – Чего делают, чтоб их дети не потеряли?

– Раньше варежки притачивали к резинке! – осенило меня. – Ребенок забудет про них, а они из рукава свисают. Но, знаешь, простое ухищрение советских лет давно забыто.

– В вашей Москве! – вновь сел на любимого конька Генаша. – Вы тута богатые, потеряете в день шесть пар и не заметите. А в Бурундуковке…

– Рукавички передаются по наследству, – не выдержала я, – кладут их в приданое, почитают как драгоценность, держат в красном углу. Извини, но мы ведем разговор о носках! Никак не пойму их связь с резинкой.

– Ты не замужем! – заявил вдруг Генаша.

– Угадал, – согласилась я.

– Положит баба в корыто шесть носков, а вытащит пять. – Гена почесал в затылке. – Загадка природы, куда вечно один девается. Моя Наташка чего только не делала. И в комочки смотает, булавками скрепит, отдельно от остального замочит, а всегда одно и то же: было шесть грязных, стало пять чистых.

– Резинка для того, чтобы носки не пропадали при стирке? – засмеялась я. – В принципе, неплохая идея. Но мало найдется хозяек, которые согласятся перед замачиванием пришивать ее к ним, а после отпарывать.

– Одного раза хватит, – потер лопатообразные ладони Гена, – потом хоть сколько стирай. Если мужик будет пользоваться носкорезинами.

Я заморгала.

– Минуточку. А ты подумал, как их носить? Весьма неудобно ходить стреноженным.

– Демонстрирую! – торжественно, как церемониймейстер, объявил изобретатель и расстегнул ремень.

– Ты в уме, брат? – подпрыгнул Игорь. – Здесь женщина!

Но Генаша уже успел стянуть брюки и теперь стоял перед нами в темно-синих ситцевых трусах до колен. Я молча смотрела на красавчика. Судя по его исподнему, Бурундуковка действительно заповедное место, над которым ничто не властно, ни время, ни мода.

Гена сел на стул, живо разулся, схватил свое «изобретение», обмотал резинку два раза вокруг талии, потянул вниз пришитые к ней хлопчатобумажные носки, сунул в них ступни и встал.

– О! Ходить удобно, резинка при ходьбе растягивается.

Меня душил хохот.

– Ну, как? Оцени! – потребовал Генаша и стал вышагивать по кухне. – Топаю, ничего не мешает! Комфортно! Практично! Дешево! Экономно! Гениально! Не молчи, похвали!

– Как в твоей Бурундуковке обстоит дело с рождаемостью? – простонала я.

– Лично у нас с Наткой четверо детей, – гордо сообщил Генаша. – У соседей справа трое, слева – пятеро.

– У них света зимой нет, телевизор только местный канал показывает, – ухмыльнулся Игорь. – В Бурундуковке от тоски демографическая ситуация лучше, чем в Азии.

– А ты разве с братом не в одном селе живешь? – удивилась я.

– Упаси бог! – энергично замахал руками Игоряша. – У меня квартира в Енотове. Это районный центр, у нас есть музей, театр, кино, три ресторана, торговая улица, институт, где учатся будущие ветеринары, психологи и бухгалтеры, я там, кстати, преподаю. А почему ты интересуешься?

– Просто так, из женского любопытства, – стараясь сохранить серьезность, протянула я.

А про себя подумала: пусть уж лучше фирма «Эйн» назовет носочно-резиночный симбиоз идиотизмом, мне лучше промолчать. И про детей я брякнула не к месту. Представила на секунду сцену: вот ко мне приближается мачо, испытывающий горячее сексуальное желание. Скидывает рубашку, стаскивает брюки, я вижу «конструкцию»… И все, я зарыдаю от смеха, ночь любви накроется медным тазом.

– Носкорезины уже опробованы нашими парнями, – сообщил Генаша, натягивая мятые штаны. – У меня есть портфелио с отзывами. Хвалебными.

– Портфолио, – исправил ошибку брат.

Я прислонилась к подоконнику. Хм, вероятно, у бурундуковских дам отсутствует чувство юмора.

– Завтра поедем в «Эйн», – объявил Генаша. – Получу деньги, куплю кой-чего для хозяйства, детям подарки, Наташке туфли или шапку из норки с хвостом, который с макушки свисает. Тань, знаешь, где такими торгуют?

– Непременно выясню, – пообещала я. – Вы пока тут устраивайтесь, мне на работу бежать надо.

– Плохо бабе без мужика, – от всей души пожалел меня Генаша, оглядываясь по сторонам. – Плинтуса, вон, кривые, дверь не по уму висит. Ну, ничего, я помогу.

– Думай о своем желании, – напомнил мне Игоряша, – и составь записки. Прямо сейчас! Мы поспорили, я выиграть хочу.

Мне пришлось достать бумагу и ручку.

– Ты слушай Игоря, – посоветовал Гена. – К нему народ демонстрацией идет, умеет брат заветные желания осуществлять. Мне помог.

– А чего ты хотел? – поинтересовалась я.

Гена смутился.

– Все у меня есть – семья, дети, дом, машина, хозяйство, поросята, телевизор. А тут, прям как ребенок, увидал в рекламе баллончик, из которого пена лезет для бритья, и так он мне на сердце упал… Попросил Наташку, сгоняй в Енотово, купи забаву. Жена для порядка поворчала, мол, не фиг деньги на ерунду переводить, есть хозяйственное мыло, оно для кожи полезное, а потом поехала. Вернулась с пустыми руками, не завезли в райцентр пену баллонную, не пользуется она у местных спросом. Не поверишь, я так расстроился, словно чемоданчик с дрелью потерял. И тут брат предложил мне свою помощь. Не сразу у меня, конечно, получилось, потому что плохо с ви… зи…

– С визуализацией, зрительным представлением, – подсказал Игорь. – Генаша у нас человек земной, у него воображение не особо развито. Пришлось с ним почти шесть месяцев работать.

– Проще в Москву съездить, – пробормотала я, – в столице продаются принадлежности для бритья на любой вкус. Или по Интернету гель заказать.

– Нет в Бурундуковке Интернета, – напомнил Игоряша. – У них телефон на всех один, в конторе. И лететь нам ближе в Токио, чем в Москву.

– Короче, полгода я старался, наконец стал четко баллончик мыслями видеть, – похвастался успехами Гена. – А на майские праздники приехал к деду Филимонову внук из Москвы, навез старику подарков. Иван Сергеевич ко мне пришел и говорит: «Чудной Никитка! Припер набор в коробке: пена, одеколон, бритва и полотенце. Ну вот зачем он мне? Я ж с бородой! Хочешь, поменяемся? Ты мне свое радио отдашь, а я тебе взамен презент Никиткин». Сработала Игоряшина наука! Я себе любой приемник быстро соберу, дело нехитрое. Вот так моя мечта исполнилась.

– И твоя осуществится, едва цветок заколосится, – нараспев произнес Игорь. – Полей его.

Я взяла кружку с водой и побрызгала на прутик, затем пошла в холл.

– Не думай о зайцах! – крикнул мне вслед Игорь. – Выкинь длинноухих из головы навсегда! Только деньги! Пачки! Чемоданы!

Перед моим мысленным взором мгновенно появился клетчатый саквояж, доверху набитый кроликами, аккуратно сложенными и перепоясанными банковскими лентами. Видение было настолько четким, что я увидела на бумажках круглые печати, цифру «100 000» и слова «Главбух Т. Булыгина».

– Скажи зайцам нет! – надрывался психолог из райцентра Енотово.

– Непременно, – пообещала я и поспешила на выход.

Глава 8

Гостиная Светланы была обставлена в стиле минимализма, и в отличие от худенькой, даже тощей Анны Маркеловой Потемкина оказалась крепко сбитой девицей. Бледное личико дочери Вероники обрамляла огненно-рыжая шевелюра и покрывала россыпь веснушек. Похожие на гречневые крупинки пятнышки усыпали шею и обнаженные руки.

– Извините за беспорядок, – испуганно произнесла Светлана, заметив, как я оглядываю груды бумаг на круглом столе. – Который час?

– Я опоздала на шесть минут, простите великодушно, – попросила я. – В городе пробки, рассчитать время на дорогу практически невозможно. Хотя это не оправдание, надо пораньше выезжать.

Света посмотрела на часы странной треугольной формы, стоящие на подоконнике.

– Не хотела вас упрекать, почему-то думала, что до семи еще далеко. Вы хотите побеседовать о Леониде? Извините, голова идет кругом – скорей всего я буду руководить фирмой, вот и пытаюсь сейчас вникнуть в дела. Мама когда-нибудь, вероятно, и допустила бы меня к управлению, но лет через двадцать, не раньше. Я работала простым дизайнером, мне давали самые примитивные задания. И вдруг…

Светлана обвела рукой папки:

– Жуть, да? Я просто закопалась в документах. Правда, не понятно пока, какая судьба ждет фирму, но я почему-то думаю, что стану ее хозяйкой. Хотите выпить чаю или кофе?

– Спасибо, ничего не надо, – улыбнулась я, – давайте поговорим.

– И мне помощница матери объявила бойкот, – продолжала жаловаться на свои трудности Светлана. – Ольга Ивановна уходит минута в минуту, никогда «до свидания» не скажет и не посоветует, как поступить. Приходится документы домой брать. Ольга-то в курсе всего, но ничего не объясняет.

– Увольте эту служащую, когда встанете у руля, – посоветовала я.

– Как? – поразилась Света.

– Приказом. Причину всегда найти можно. Тогда остальные побоятся открыто вам хамить, – сказала я.

– Но я пока официально не стала владелицей. А может, и не буду ею, возникли юридические проблемы. Да и маме такое решение не понравилось бы, – покачала головой Светлана. – Она с работниками возилась, как с детьми.

– У вас должен быть свой стиль руководства, не надо полностью копировать мать, вы не она, – произнесла я.

– Точно, – печально согласилась Светлана, – я не она. И данный факт мамочку злил. Ей хотелось в моем лице иметь свой клон, у нас с моего раннего детства напряги из-за этого случались. Извините, вам наши дрязги неинтересны, а я после кончины мамы постоянно с ней мысленно беседую. Вообще-то мы не очень близки были, и сейчас мне горько от того, что я ей ничего уже не объясню, не скажу, как ее любила. Еще раз простите. Может, отложим разговор? Похоже, я не в лучшей форме.

– Вам просто некому выплеснуть свою боль, – сказала я. – Поверьте, я очень хорошо знаю, каково это – в одиночестве бороться с тоской. Если хотите, я готова послужить жилеткой. У вас остался кто-нибудь из родных?

– Ни единого человека! – Светлана всхлипнула. – Сначала ушел папа, потом мама, затем арестовали отчима. И с Аней мы по-глупому поругались.

Я решила повернуть разговор в нужном направлении.

– Вы считали отчима близким человеком?

– Леонид мне сразу понравился, – уныло пробормотала Светлана. – Вокруг мамы много мужчин крутилось, но все они делились на две категории. Одни хотели уютно жить за счет жены, никогда не работать, тратить ее деньги. Таких сразу видно, мама их живо вычисляла и пинком под зад выгоняла. Другие, как Николай Павлов, то есть богатые и со связями, сами все имели, но им требовалась покорная жена, семенящая за супругом. Они ждали от женщины полнейшего подчинения и собачьей верности.

Взволнованный рассказ Светы прервал звонок телефона. Девушка взяла трубку, и я услышала, как какая-то женщина кричит на Потемкину. Слов я не разобрала, но интонация была агрессивной.

– Что вы хотите? – пролепетала Света.

В ответ раздался визг. И, похоже, брань.

Девушка пару секунд сидела молча, затем отсоединилась и положила трубку на стол. Но та снова разразилась трелью. Светлана нагнулась и выдернула из розетки шнур.

– Скандальная клиентка, – с неохотой пояснила она, – недовольна отделкой своего магазина. Лучше б в суд подала! Но нет, раздобыла где-то мой домашний номер и предпочитает названивать, гадости орать. Хотя, я понимаю, телефон ей дали мои добрые коллеги. Люди такие странные! Я же рано или поздно получу права на фирму, зачем делать гадости? О чем мы беседовали? Ах да, о маминых кавалерах.

Света снова заговорила, и спустя некоторое время я заподозрила, что девушка тщательно подготовилась к нашей встрече. Она вовсе не забыла о ней, придумала речь заранее.

…С первым мужем у Вероники было полнейшее взаимопонимание по всем вопросам, кроме постели. Виктору от природы достался чрезмерно бурный темперамент, а Ника сексуальным радостям предпочитала ванну с ароматическим маслом. У пары была горячо любимая дочь и материальный достаток. Ника не хотела лишаться супруга, поэтому закрывала глаза на его «шалости» на стороне. Когда Свете исполнилось семь лет, родители приобрели огромный пентхаус и разъехались по разным спальням. Супружеская любовь трансформировалась в крепкую дружбу.

С большой долей вероятности Виктор и Вероника могли дожить до золотой свадьбы. Жена не ограничивала похождения мужа, а тот помог ей основать бизнес и очень гордился, что она быстро отвоевала свой кусок рынка. Ничто не предвещало разрыва, но Витя неожиданно влюбился, как подросток. Его избранницей стала юная девушка из провинции. Красавица недрогнувшим голосом поставила условие:

– В постель лягу исключительно после свадьбы.

И Виктор развелся с Никой. Второй брак просуществовал менее года. Потемкин хотел вернуться к прежней супруге, но та спокойно отвергла его предложение.

– Лучше нам плавать автономно, – сказала она, – дружбе регистрация в загсе не нужна.

Сколько Светлана себя помнила, и отец, и мать пропадали на работе. Девочку воспитывала прислуга. Нет, ее не обижали, кормили-поили-одевали, возили на курорты. У Светы была большая комната, набитая игрушками, она посещала танцевальную студию, занималась фигурным катанием, увлекалась макраме, рисованием, в учебе была не последней, но и далеко не отличницей. В общем, росла нормальной девочкой, такой, как все. Это-то и злило Веронику. Та хотела, чтобы дочь походила на нее, имела ее характер и те же интересы.

В младших классах Свету стригли, как когда-то маленькую Нику, и внешне дочка была неотличима от мамочки с детских фотографий. Но на том сходство заканчивалось. Вероника отлично училась, имела большое количество друзей, была лидером в классе, играла в волейбол, баскетбол, предпочитала командный спорт и всегда становилась капитаном. Глава октябрятской звездочки, председатель пионерской дружины, секретарь комсомольской организации школы, староста институтской группы, заводила, хохотушка, плясунья, любительница вечеринок – вот что такое Ника. Светочка росла болезненно тихой, стеснялась отвечать у доски, забивалась на последнюю парту и не пользовалась ни малейшим авторитетом в детском коллективе.

На четырнадцатилетие дочери Вероника задумала огромный праздник. Были приглашены все одноклассники именинницы и приятели Сухановой с детьми. Друзья Ники явились в полном составе, и лишь поэтому торжество состоялось. Из школы не пришел никто. Одновременно со Светиным был еще день рождения у Аллочки Беликовой, и ребята даже не сомневались, на какую тусовку идти.

Светлана совершенно не расстроилась, приятели из школы ее не волновали. Девочка любила проводить время одна, увлекалась чтением, ни спорт, ни походы, ни учеба ее не интересовали. А вот Вероника еле пережила унижение.

Вечером, когда гости удалились, мать вошла в комнату дочери и отчитала ту по полной программе. Притихшая Света услышала много «хорошего».

– Как моя дочь может быть лузером? – кричала Вероника. – Изгоем, никому не нужной особой, балластом коллектива? Как моя дочь может быть антиобщественной личностью? Как моя дочь может быть не такой, как я? И почему?

Что могла ответить Светлана на эти вопросы? Она слушала мать, опустив глаза в пол, а Вероника расходилась все больше и в конце концов отвесила девочке оплеуху. Света заплакала, а потом от обиды выпалила:

– Ты злая крыса!

Мать неожиданно не рассердилась. Она развернулась и пошла к двери. На пороге обернулась и сказала:

– Запомни, лучше жить злой крысой, чем серой, сливающейся с землей мышью.

Этот знаковый скандал случился в конце мая, а на лето Ника отправила дочь за границу изучать английский язык. Не всякая семья может себе позволить поселить чадо в Лондоне на целых три месяца. Поступок Вероники вроде свидетельствовал о ее материнской заботе, о желании дать ребенку отличное образование. В аэропорту Светлану провожал Виктор.

– Поживи в Англии, – напутствовал отец, – посмотри на своих ровесников, сделай правильные выводы. Не огорчай маму, она обеспокоена твоим будущим, работай над собой, и жизнь наладится.

Света лишь кивала в такт его словам. Она-то отлично понимала: мать полностью разочаровалась в ней и не хочет видеть ее, путешествие в Великобританию – это изгнание.

И, похоже, девочка была права. За время каникул Ника ни разу не позвонила дочери, а когда та сама набирала номер матери, разговор состоял из пары фраз.

– Светлана? – чуть удивленно произносила Вероника.

– Да, – отвечала дочь, которой в ту минуту казалось, что мама о ней забыла, а сейчас совершенно внезапно вспомнила и не очень обрадовалась. – У меня все хорошо.

– А почему должно быть плохо? – с нарастающим раздражением перебивала Суханова. – Живешь на всем готовом… У меня совещание, позднее побеседуем.

Когда «любезный» диалог произошел в третий раз, Света сообразила: мама не рада ей. И перестала звонить.

Желая наладить отношения, девочка пыталась матери понравиться: постриглась, как та, выкрасилась в темно-каштановый цвет, похудела. Но мама не замечала ее усилий. Нику бесила плохая успеваемость дочери и отсутствие у нее подруг. Чтобы добиться ее благосклонной улыбки, Света начала врать. По воскресеньям она убегала из дома пораньше, сообщая:

– Мы с приятелями едем на дачу.

А сама убивала время в одиночестве – ходила по музеям, в театры или просто шаталась по улицам. Каждый Новый год в институтскую пору девушка проводила на вокзале. Вероника справляла праздник в шумных компаниях и дочь с собой никогда не приглашала. Света же делала вид, что собралась веселиться с однокурсниками, наряжалась по полной программе, приезжала в зал ожидания и сидела там на скамейке до утра…

– У меня в детстве тоже не было друзей, – не выдержала я. – А родители постоянно выясняли между собой отношения. Любой праздник в нашем доме плавно перетекал в скандал. Но встречать Новый год в компании с транзитными пассажирами – это уже слишком…

Света вытащила из коробки канцелярскую скрепку и начала разгибать ее.

– Поймите меня правильно, я не страдала, просто приняла ситуацию такой, какова она есть. Если честно, я не понимаю, почему всегда оказываюсь в одиночестве. Да, я не люблю шум, громкую музыку и безудержное веселье, предпочитаю тихую беседу, хорошую книгу или умное кино. Таких, как я, много, но у всех есть свои стаи. Я же стою особняком. При одном из московских кинотеатров открыт клуб, там регулярно собираются фанаты Антониони, Феллини, Вуди Аллена. Вроде это моя среда, но нет, и там меня игнорируют. За свою не принимают и библиофилы, в социальных сетях на мою страничку не заглядывают… Наверное, что-то во мне не так. Поэтому я и обрадовалась, когда у мамы появился Леонид – он был таким же, как я, жил особняком.

…Леонид Петрович Маркелов коренным образом отличался от всех прежних кавалеров мамы. Настройщик не таскался по светским раутам, не посещал пафосные мероприятия, после работы сидел дома, играл на подаренном ему женой старинном рояле. Если Вероника отсутствовала, Света садилась в гостиной в кресло, вышивала на пяльцах и слушала звуки, которые отчим извлекал из инструмента. Они практически не разговаривали. Иногда композитор спрашивал:

– Света, на что это похоже?

– Дождь идет, – отвечала девушка. – Музыка, как капли, тук-тук по крыше.

– Ты очень тонко чувствуешь основную тему, – говорил отчим.

И в груди Светланы разливалось тепло, в такие минуты она ощущала себя нормальным и даже талантливым человеком. Но с матерью отношения не налаживались. Хотя новый брак сильно изменил Нику – она горячо полюбила второго мужа и старалась не совершать чего-то, что не одобрил бы Маркелов.

«Леонид маму как заколдовал», – думала иногда Света.

Как-то девушка поднялась в пентхаус, вошла тихонько и увидела такую сцену: Леонид играет какое-то свое произведение, а ее мать… плачет. Светлана остолбенела от изумления. Никогда раньше Вероника не лила слезы. Да, она обожала музыку, даже хотела петь в опере, но не демонстрировала эмоций, посещая симфонические концерты. И даже с плохо скрытым презрением говорила о людях, которые сидят в консерватории с закрытыми глазами и покачиваются в такт мелодии.

– Прикидываются, изображают фанатов, – смеялась обычно мать, – хотят казаться настоящими интеллигентами. Мне такие не по душе. Сплошная фальшь! На виду, на тумбочке у кровати держат покрытый пылью томик Достоевского, а в ящике десяток карманных изданий Смоляковой. Для поддержания имиджа ходят в Большой зал Консерватории, спят, скучают там, но пытаются изображать наслаждение от творчества Чайковского. Выползут на улицу, сядут в машину, а там из СD-плеера песня «Он ушел, а я рыдаю» звучит. Надо быть смелым, не пытаться произвести на людей выгодное впечатление, а жить так, как живется. Не нравится тебе Брамс? И не надо! Ты не стал хуже, если обожаешь эстрадное тру-ля-ля.

Но, похоже, настройщик изменил менталитет жены, теперь Ника не скрывала своих эмоций. Она потихоньку превращалась в другого человека.

Еще Вероника поняла, что Леонид очень любит свою дочь Аню. Отец не обнимал, не целовал, не хвалил девушку, на первый взгляд казалось, будто и не замечает ее. Но и Нике, и Свете было ясно: Аня для Маркелова свет в окне, а дочка обожает отца. Просто ни Анечка, ни Леонид не были демонстративными личностями, не выпячивали напоказ свои чувства.

Правильно оценив отношения в семье Маркеловых, Вероника перестала постоянно ругать Свету. Она хотела произвести на мужа наилучшее впечатление и даже стала регулярно устраивать семейные трапезы, во время которых была подчеркнуто ласкова с дочерью.