Дарья Донцова
Идеальное тело Пятачка

– Несчастного Гензу ждала судьба Гретель, ведь в столь юном возрасте рукохвост принимает пищу только из лап матери. Генза умирал от голода, а нам никак не удавалось найти мартышку, макаку, шимпанзе, орангутана... В конце концов Валерия, наш главный ветеринар, сказала, что раз Гретель отличалась полнотой, вероятно, Гензель хочет породниться с толстой обезьяной. Герман Вольфович отдал приказ искать ожиревшую особь, и тут, на наше счастье, появились вы. Генза сразу принял вас за маму! Похоже, он сейчас счастлив, мирно спит. Бедняжка настрадался в сиротстве!

У меня отвисла челюсть. Ну как, скажите, отнестись мне к словам о том, что я явилась для рукохвоста эталоном матери, толстой до безобразия мартышки? Или макаки. Простите, я не разбираюсь в приматах, для меня они все на одно лицо... то есть морду. Нет, кошку от собаки и жирафа от ежа я отличить смогу, но, кто гиббон, а кто орангутан, никогда не скажу.

– Вы абсолютно не похожи на обезьяну, – заюлила Лаура Карловна, заметив мою оторопь. – Ну ничего общего! Хотя человекообразные милейшие, умнейшие, чудеснейшие существа.

– Угу, – кивнула я, постепенно приходя в себя.

– От вас исходит доброта, нежность, – чирикала дама, – Генза увидел светлую душу. Вы ведь не бросите его? Работа не покажется вам обременительной – надо просто кормить Гензу и говорить ему ласковые слова. За это у вас будет оклад, премия, еда, подарки, лучшая комната. Поймите, Гензель господину Кнабе буквально как сын... Дорогая! Солнышко! Живите у нас, как у себя дома!

Я насторожилась.

– Мне нельзя будет выезжать в город?

– А Гензель? Он же теперь с вас не слезет, – «утешила» меня Лаура Карловна. – Но вам здесь понравится! И зачем ездить в Москву? Детей у вас нет, мужа тоже...

Я отвела глаза в сторону. Похоже, милейшая дама ходила не по хозяйственным делам, она поторопилась навести о зоопсихологе справки.

– Мы непременно с вами подружимся, – убаюкивала экономка новоиспеченную «мать», – вас воспитывали немцы, считайте, что мы родственники. Кстати, на ужин будет кухен мит ербзен. Наверное, ваша матушка его тоже готовила?

– Мои родители обрусели, они даже не обучили меня языку предков, – вспомнила я инструкции Чеслава.

– Это название блюда – пирог с зеленым горошком, – всплеснула руками Лаура Карловна. – Жаль, что вы растеряли традиции. Но ничего, я передам вам свой опыт. Ну как? Вы согласны?

Я попыталась быстро просчитать в уме все «за» и «против». Явным плюсом является получение брошки, дарующей возможность беспрепятственно перемещаться по дому и поместью. Простому сотруднику зоопарка не выйти из красной зоны, в новой же роли я смогу тщательно изучить особняк, засуну нос во все норки и щели. Хорошее отношение к «маме» Гензеля со стороны хозяина и экономки гарантирует мне свободу действий. А любые свои поступки, даже самые странные, я буду объяснять капризами воспитанника. Отчего до двух ночи я бродила по парку? Это было желание рукохвоста, который пинал маменьку до тех пор, пока та не скумекала: сыночек хочет подышать свежим воздухом.

К сожалению, минусов больше. Придется сидеть в поместье, таскать на груди Гензеля, заботиться о нем и...

– Если рукохвост начнет активно питаться, то куда он будет девать отходы жизнедеятельности? – с испугом спросила я.

– Не волнуйтесь, – тошнотворно сладким, словно мед с вареньем, голосом сказала Лаура Карловна, – у него есть замечательные маленькие памперсы, сделанные по заказу самого Германа Вольфовича. Ну? Да? Подписываетесь?

Я продолжала колебаться. С одной стороны, так плотно внедриться в семью Кнабе Чеслав и не мечтал, с другой – непонятно сколько времени мне придется провести в имении. Навряд ли таинственно пропавшую Варвару Богданову приведут в столовую к завтраку. Дом огромен, парк, переходящий в лес, кажется бескрайним, не один день пройдет, пока все там обшаришь!

– Солнышко, – тихо и уже без излишней сладости в голосе сказала Лаура Карловна, – заставить вас я не могу, но, если вы покинете Гензеля, он умрет.

В ту же секунду кучка меха пошевелилась, я невольно опустила взгляд на свою грудь и увидела крохотную мордочку с огромными печальными карими глазами, окаймленными густыми длинными ресницами, и у меня помимо воли вырвалось:

– Согласна.

– Лапочка! – засверкала улыбкой Лаура Карловна. – Спасительница!

Глава 5

Сказать, что меня окружили заботой и вниманием, это значит не сказать ничего. Лаура Карловна долго водила новоиспеченную мать Гензеля по дому, объясняя:

– Слева библиотека, справа каминная, впереди зимний сад, за поворотом столовая, гостиная для членов семьи, гостиная для людей, курительная...

Наверное, следовало бы уточнить, чем члены семьи отличаются от людей и зачем им отдельная гостиная, но я предпочла не задавать лишних вопросов. Потом мне устроили экскурсию по парку. Обедать вместе с Кнабе я отказалась, сославшись на усталость.

– Как хотите, солнышко, – кивнула экономка, – Надя принесет вам еду в спальню.

Когда Лаура Карловна ушла, я наконец-то осталась одна в отведенных мне палатах размером не меньше ста квадратных метров. Здесь было все необходимое: кровать под балдахином, напротив нее – плазменная панель, рядом две тумбочки с настольными лампами, а чуть поодаль три кресла, два дивана, письменный стол, торшер, парочка консолей, комодов и дверь, ведущая в ванную.

Санузел поразил меня роскошью – утопленная в пол чаша, скорее даже мини-бассейн, гигантский мойдодыр, зеркала, душевая кабинка, два кресла, несколько халатов, гора полотенец разного размера, домашние тапочки персикового цвета, запечатанная в пакет зубная щетка, розовый пипифакс, источавший аромат клубники, унитаз, смахивающий на трон, и невероятное количество пузырьков, флаконов, баночек, тюбиков и пластиковых емкостей с косметикой и парфюмерией.

Не в силах сдержать любопытства, я начала изучать ассортимент и поняла, что до сих пор мылась, как неандерталец, выдавливая на губку простой гель. А тут! «Бархатное мыло для шеи», «Очищающий мусс для груди», «Пенка для живота и спины», «Скраб со вкусом корицы»! Последний прибамбас меня удивил, я же не собираюсь лакомиться, так сказать, полировочным средством, на этикетке лучше было бы написать «с ароматом корицы».

Неожиданно мне захотелось спать. Долгое пребывание на свежем воздухе утомило. Я вернулась в комнату и легла на кровать. Отдохну полчасика, а потом обдумаю свои дальнейшие действия...

– Можно войти? – донесся издалека звонкий голос.

– Да, конечно, – крикнула я и села.

Посмотрела на часы – десять вечера. Ну и ну! Хотела подремать чуток, а продрыхла допоздна. Вот так на меня повлиял деревенский кислород.

Дверь распахнулась, на пороге появилась та самая «швабра» с подносом в руках.

– Велено вам еду подать, – кланяясь, сказала она. – Если что не так, звоните по местному телефону на кухню, номер двенадцать. Меня зовут Надя, я старшая горничная.

– Огромное спасибо, – откликнулась я. – Да тут ужин на роту солдат и чая ведро! Присаживайся за компанию.

Надя отступила к двери.

– Нам запрещено мешать гостям. Извините, но правила строгие.

– В комнате, кроме нас, никого нет, – начала я соблазнять горничную.

– Все равно, – не поддалась девушка, – не положено.

– Я хотела задать тебе пару вопросов, – призналась я.

– Отвечу, если сумею, – кивнула Надя.

– Лаура Карловна здесь экономка, да? – приступила я к допросу.

Надя одернула черное платье.

– Она тут вместо хозяйки. Сначала служила няней у Михаила Германовича, а когда жена господина Кнабе умерла, стала всем бытом командовать. Без Лауры Карловны по дому даже мышь не пробежит, у нее сто глаз и по десять пар рук и ног. Думаешь, что она в библиотеке, глядь, из каминной вылетает.

– Извини за назойливое любопытство, – продолжала я, – но я никого здесь не знаю и не хочу совершить оплошность. Давно умерла жена хозяина?

Наденька сложила руки под белым передником.

– Точно не скажу, если хотите узнать историю Кнабе, они ничего не скрывают, в библиотеке на пюпитре лежит рисунок... дерево... э... э...

– Генеалогическое древо, – пришла я на помощь девушке.

Та улыбнулась.

– Точно.

– В доме есть места, куда нельзя заходить?

Наденька вздернула брови.

– Наверное, в котельную соваться не надо: там бойлер, котлы, фильтры для воды, электрогенераторы на случай отключения света. Да и Павел Михайлович никого туда не пустит. Это наш механик, он по технике главный.

– Я имела в виду жилые помещения, – уточнила я. – Не дай бог влезу куда, еще отругают!

– Мы везде моем, убираем, чистим, – покачала головой Надя, – в дверях ключи торчат, но никто их не запирает. Ходите куда заблагорассудится. Хотите совет?

– С удовольствием приму его.

Горничная переступила с ноги на ногу.

– Имейте в виду, что Герман Вольфович не любит, если к нему с пустыми вопросами лезут. Мы его половину убираем, когда он уезжает. Еще Михаил Германович в мастерской посторонних не терпит, вон не прогонит, но такую рожу скорчит, что сама уйдешь. Мы у него даже полов не моем. Там грязи! Краски размазаны, кисти валяются... И всегда ласково гладьте животных. Их здесь много шастает, собаки, кошки. Попугаи в зимнем саду живут, по дому не летают. Главный в стае Емеля. Он хозяйский любимчик. Правда, сейчас Кнабе больше о Гензеле волнуется. Рукохвост очень редкий вид!

Я испытала разочарование. Если Варвару держат в доме, то запрет на вход в одно из помещений сразу указал бы, где искать девушку. А тут полная свобода, даже в хозяйские покои можно заглянуть, надо лишь дождаться, когда Герман уедет на службу, – и в добрый путь!

– Значит, путь везде открыт? – на всякий случай переспросила я.

– Ага, – по-детски подтвердила Надя. – По первости вы в коридорах путаться будете, но потом привыкнете.

– А подвал? Здесь есть цокольный этаж?

– В нем бильярдная, баня, бассейн, – перечислила девушка. – Прислуге плавать нельзя, а вам можно. Еще есть зал для фитнеса, но там только Михаил Германович занимается, запрется и бегает по дорожке.

– Наверное, и гараж устроен? – предположила я.

Надя снисходительно улыбнулась.

– Конечно. Парковок несколько: хозяйская, наша, для зоопарка и гостевая. На автомобилях по имению передвигаться нельзя, все машины, кроме господских, у ворот остаются.

– Территория парка огромная, – вздохнула я. – Дом стоит в центре участка, далековато туда-сюда бегать.

Горничная поправила аккуратно заколотые волосы.

– Мы на велосипедах или на электроплатформах разъезжаем, это очень удобно и для здоровья полезно. А еще есть короткий путь к воротам, по боковой аллейке за три минуты дойдешь.

– Ясно, – в глубоком разочаровании протянула я, – спасибо, ты очень мне помогла.

Надя улыбнулась.

– Можно теперь мне спросить?

– Конечно, что угодно.

– У Анны Степановны, поварихи, Кузьма идиотничает. Не посмотрите? Может, он заболел? – просительно взглянула на меня прислуга.

– Я зоопсихолог, пытаюсь корректировать поведение животных, – объяснила я, – лечить людей не умею.

– Так Кузьма собака, – уточнила Надя. – Между нами говоря, полный идиот, но Анна Степановна его обожает. Она, как узнала, что в дом профессора по зверским мозгам наняли, прямо размечталась Кузю вам показать. Тетя Аня готова за визит заплатить.

Если хочешь узнать домашние тайны, лучше всего подружиться с прислугой. Как правило, люди не обращают внимания на домработниц, официантов, доставщиков пиццы и разных мастеров, чинящих телевизоры, кондиционеры или розетки. Человек в спецовке превращается в невидимку. Сколько раз мне приходилось задавать свидетелям вопрос:

– Кто приходил в квартиру?

И столько же раз я слышала в ответ:

– Никого не видел.

Но если продолжить допрос, то в конце концов выяснишь, что приходил слесарь или почтальон.

Едва начав работать в группе у Чеслава, я возмущалась и выговаривала людям:

– Ну почему вы сразу не сообщили про сантехника?

Но теперь знаю: не сказали о визите сотрудника жэка потому, что он рабочий, его не воспринимают как постороннего. И это огромная ошибка! Говорят, что даже стены имеют уши, а тихие девушки, подающие вам чай, обладают еще и длинными языками. Вот угадайте, какое любимое занятие у горничных? Сплетничать о хозяевах! И хорошо, если своей страсти они предаются только в своем коллективе, не выносят сор из избы за ворота.

Я встала.

– Пошли.

– Ой, какая вы милая! – восхитилась Надя.

Когда Анна Степановна, дородная тетка, облаченная, несмотря на душный вечер, в платье из тонкой шерсти, сообразила, что видит перед собой зоопсихолога, ее толстые щеки приобрели бордовый оттенок.

– Уж извините, я беспокоюсь за Кузю, – забормотала повариха, – гляньте на него, пока спит. Тут он, в кладовочке, в холодке пристроился.

В моей душе шевельнулось беспокойство.

– Пес агрессивен?

– Ласковый, как теленочек, – засмеялась Анна Степановна, – нежный, лижется с каждым.

Но я не теряла бдительности.

– Почему тогда надо смотреть на собаку во время отдыха?

Анна Степановна вытерла мокрые руки о полотенце.

– Так Кузя во сне блажит. Словами не объяснить... Вон там дверка со стеклом, и если вы постоите немного, непременно увидите.

Я покорно подошла к створке, средняя часть которой была выполнена из стекла, и стала изучать внутренность небольшого чулана. Вдоль стен тянутся стеллажи, на полках стоят пакеты и банки, а посреди помещения на боку лежит длинный пес рыжего цвета с короткими лапами и массивной головой, украшенной круглыми ушами-локаторами. Отдельного описания требовал хвост, более похожий на опахало, он как бы жил своей жизнью: Кузя мирно спал, даже через закрытую дверь было слышно упоенное похрапывание, а пушистый отросток двигался из стороны в сторону, иногда поднимаясь и застывая торчком.

– Никогда не видела подобную собаку, – призналась я. – Это что за порода?

Анна Степановна гордо вскинула подбородок:

– Асфальтовая эскимосская борзая. Очень редкая, уникальная.

– И где вы откопали данный экземпляр? – сдерживая смех, спросила я.

– На Птичке, – спокойно пояснила повариха. – Хозяева отдали щеночка в хорошие руки за сто баксов. Во, смотрите, начинается!

Я сосредоточила внимание на Кузе. Короткие, чуть ли не десятисантиметровые лапы «борзой» начали подрагивать, потом зашевелились, задергались...

– Чего это с ним? – схватила меня за плечо повариха.

– Сон дурной приснился, – предположила я.

Крошечные лапки Кузи заторопились, теперь в движение пришла спина, из горла собаки стали вырываться повизгивание, потявкивание, поскуливание.

– Ой, плохо ему! – запричитала Надя. – Весь извелся!

Я решила утешить горничную.

– Вероятно, он объелся на ночь.

– Только мисочку каши с мясом употребил, – всхлипнула Анна Степановна, – кефирчиком запил. С такого желудку не тяжело.

– Я дала ему творогу со сметаной, – неохотно призналась Надя. – А еще он коробку пастилы спер и съел.

– Ночные кошмары – удел обжор, – резюмировала я.

В ту же секунду пес вскочил на лапы, ринулся вперед и протаранил головой стеллаж с продуктами. Несколько пакетов разорвалось, и «асфальтовую борзую» осыпало дождем из риса, гречки, макаронных перьев. Кузя сел и открыл глаза, в его взоре явно читалось здоровое недоумение: где я? Что случилось?

– Видели? – всхлипнула Анна Степановна.

Я откашлялась. Нельзя сейчас ударить в грязь лицом, если я не смогу успокоить повариху, она за завтрашний день разнесет по поместью весть: зоопсихолог – плохой специалист. Напустив на себя ученый вид, я ровным голосом завела:

– Кузьма сирота, он был рано оторван от матери. Его эго не успело сформироваться с достаточной зрелостью. Сон пробуждает подсознание, дает толчок мечтам Кузи, он пытается поймать мать, чтобы получить заряд эмоций, но не достигает цели, отсюда и неконтролируемые движения.

– Вау! – прошептала Надя. – Я таких понятиев не знаю!

Анна Степановна покосилась на девушку.

– Где бы тебе, двоечнице, их услышать? Слово «корова» неправильно пишешь, вот и убираешь за другими грязь. А как Кузе помочь? – спросила она у меня.

Я наморщила лоб.

– Необходимо понаблюдать за объектом. Пока я могу лишь посоветовать укладывать пса спать в другом месте. Думаю, вам неудобно вычесывать из его шерсти крупу и макаронные изделия.

– Чайку попьете? – засуетилась кухарка.

С поварихой и горничной мы расстались друзьями около полуночи. Я пообещала провести с Кузей в свободное время сеансы психотерапии, а Анна Степановна пригласила меня в любое время заглядывать на кухню.

В свою комнату я решила идти без провожатых, надо же учиться ориентироваться в лабиринтах особняка. Довольно быстро я дошла, как мне показалось, до двери в спальню, толкнула ее, вошла внутрь и тут же поняла, что ошиблась: вместо собственной комнаты я очутилась в бельевой кладовой. Я собралась выйти в коридор, но вдруг за дверью послышался тихий голос:

– Лучше взять мешок для химчистки, он плотный.

Испугавшись непонятно чего, я юркнула в глубь узкого помещения и спряталась за огромные тюки, приготовленные к отправке в прачечную.

Глава 6

Вошедшие, судя по голосам, явно мужчины, не стали включать верхний свет. Я не видела их лиц, унюхала лишь сильный запах весьма специфического мужского одеколона, въедливого, тяжелого, и услышала диалог:

– Где эти чертовы мешки?

– Слева вроде.

– Ни фига тут нет.

– Смотри внимательно.

– Не вижу! А, вон наверху...

– Нет, там пластиковые.

– И че?

– Брезентуха нужна.

– Какая разница, она мелкая.

– Слушай, у нас не своевольничают и мои приказы выполняют.

– И глупые тоже?

– Вот, блин, взялся на мою голову. Приказ есть приказ.

Послышался шум и сочный шлепок.

– Тише! – шикнул более густой бас. – Не дай бог разбудишь кого.

– Тупо все устроено, – не замедлил возразить другой парень. – Почему мешка нет в бельевой?

– Заткнись!

– Просто интересно.

– Откуда ты такой взялся? – повторил другой.

– Из училища, – бойко прозвучало в ответ. – Влад Карпухин, лучший выпускник, красный диплом. Надо бы все здесь переделать, не по уму устроено. Не по логике!

– Тебя спросить забыли, – огрызнулся бас. – Во, нашел, хватай!

– Давай два возьмем.

– Велено один.

– Какого хрена!

– Если еще раз выругаешься, штрафану!

– Ты – меня?

– Конечно.

– Своего товарища?

– Правила существуют для всех, и то, что ты Влад Карпухин с красным дипломом, тебе не поможет. К тому же мы не приятели, я твой начальник.

– Понял, молчу, – обиженно засопел выпускник училища.

До моих ушей донеслись шуршание, сопение, тяжелый звук шагов и хлопок двери. Я вылезла из-за тюков, отряхнулась, вышла из кладовки и двинулась вперед. Через несколько шагов коридор закончился окном, я посмотрела в него и замерла.

Передо мной находилась небольшая лужайка, посреди которой стояло странное устройство: большие колеса, платформа с рулем и одним сиденьем. Около повозки суетились две темные фигуры. Они наклонялись, копошились и в конце концов подняли с земли и бросили на машину мешок. Один сел за руль, другой устроился около тюка, и парни бесшумно покатили по аллее в сторону леса.

Мне отчего-то стало страшно, и я побежала назад, тщетно пытаясь найти путь на кухню. Вроде вот тут я сворачивала налево, значит, теперь нужно взять правее. Я ринулась в этом направлении, но внезапно поняла, что забрела туда, куда раньше не заглядывала. Мягкая ковровая дорожка элегантного бежевого цвета оборвалась, я шлепала по полу, выложенному дешевой плиткой, а дубовые резные двери сменили белые из дешевого пластика. На каждой имелся номер и табличка с фамилией. Вероятно, я попала во флигель, где жили горничные – на всех табличках стояли женские фамилии и имена.

Поняв, что окончательно заблудилась, я загрустила и решила, наплевав на приличия, попросить помощи у кого-то из аборигенов, надо лишь сообразить, кто еще не спит. Как это определить? Да очень просто!

Я наклонилась и стала изучать щели под дверями. Темно, темно, темно, а вот и тонкий луч света. Надпись на табличке гласила: «Майя Лобачева», и я обрадовалась. «Майя» не очень распространенное имя, совершенно случайно мне удалось набрести на комнату знакомой девушки. Надеюсь, ей стало лучше. Сначала я поскреблась в филенку, потом осторожно постучала, затем приоткрыла дверь и прошептала:

– Майя, не пугайся, это Таня, зоопсихолог. Как ты себя чувствуешь?

Ответа не последовало, я вошла в небольшую спаленку. Герман Вольфович явно пожмотничал, обставляя помещение для прислуги, здесь была самая простая мебель из дешевого сетевого магазина. Никаких излишеств: узкая кровать, тумбочка, стул, шкаф и небольшой столик. Ни ковра, ни телевизора, ни полки с книгами, ни мягких игрушек, ничего из того, чем любят окружать себя девушки. Комнатушка походила на номер дешевого отеля, а не на женскую спальню. И Майи здесь не оказалось. Я в растерянности огляделась по сторонам.

Постель не смята, на стуле аккуратно висит халат, туфли стоят на подставке у двери, на тумбочке с крохотным ночником лежат две сережки с синими камешками, небольшой медальон и простенькие электронные часы.

– Майя... – прошептал кто-то за моей спиной, – ты тут разве? Нам сказали, что тебя в больницу увезли!

От неожиданности я с размаху села на кровать. В спальню ввинтилась крепко сбитая блондинка в сером халате.

– Ты не Майя! – ахнула она и зажала рот ладонью.

– Меня зовут Таня, – поспешила я представиться. – Извините, если вас напугала. Меня только сегодня взяли на работу, вот я и заплутала в коридорах. Зашла сюда, хотела спросить у Майи дорогу.

Незнакомка шумно выдохнула и убрала руку с лица.

– Если ты только нанялась, откуда про Майю знаешь?

– Мы встретились на лужайке. Ей плохо стало, я помогла Майе дойти до особняка, – ответила я, но собеседница не потеряла бдительности.

– Во флигеле нет пустых комнат, куда тебя поселили?

– В центральной части дома, в гостевой, – пояснила я.

Девушка скорчила гримаску.

– Не бреши! Наши живут в пристройке.

– Ты про Гензу слышала? – задала я вопрос.

Горничная поежилась.

– Он так орет! А еще говорят, зверушка страшная.

Я неожиданно обиделась.

– Генза вовсе не урод! Он милый, тихий. Хочешь посмотреть? Меня наняли его мамой.

– А-а-а, – протянула служанка, – ты зоопсихиатр.

– Психолог, – поправила я. – А как тебя зовут?

– Роза, – представилась девица. – Понятно, почему тебя в гостевой устроили. Для Лауры Генза внучок родной, своих-то у нее не будет.

– Как мне попасть в центральную часть здания? – спросила я.

– Иди в главный коридор, затем налево, через два поворота направо...

– Будь добра, проводи меня, – попросила я.

– Нет, не хочу, – замотала головой девчонка, – лень.

Я показала на брошку, прикрепленную к блузке.

– Лаура Карловна предупредила, что мне все обязаны помогать.

Роза изменилась в лице.

– Да, пойдемте.

Я отметила, что невоспитанная девушка сразу позабыла о бесцеремонном «ты», и поняла, что совершила ошибку. Роза сообщит товаркам о конфликтном характере зоопсихолога и никто не захочет водить со мной дружбу. А мне нужны добрые отношения со всеми, проживающими в имении.

– Впрочем, если ты устала, то ложись спать, – попыталась я исправить положение.

Роза насупилась.

– Вы пожалуетесь Лауре Карловне, и мне влетит.

– Я не стукачка!

Горничная прищурилась.

– Вы...

Не договорив, девушка замерла.

– Тебе плохо? – насторожилась я.

– Ш-ш-ш, – прошипела Роза.

– Что такое? – заволновалась я.

– Звук! Слышишь?

– Где? – не поняла я.

– В воздухе, – еле слышно пролепетала Роза. – Бежим! Скорей! Он пришел!

Паника заразительна, как зевота. Не понимая, кто куда пришел и почему нужно спешно улепетывать, я бросилась следом за Розой, которая неслась по коридору, почти не касаясь ногами пола. В тишине мы достигли туалета, влетели в кабинку и заперлись на щеколду. Роза обвалилась на унитаз.

– Объясни, что происходит, – потребовала я.

Девушка дернула меня за рукав, потом одними губами произнесла:

– Блямканье!

Я попыталась уловить означенный звук и спустя пару мгновений поняла, что откуда-то исходит мелодичный звон.

– У страха глаза велики, – погладила я Розу по плечу. – От сквозняка колышутся китайские колокольчики, их часто вешают в проеме двери. Неужели ты не видела такую феньку в магазинах?

– Шаги, – добавила Роза, – и барабан.

– Бум-бум-бум... – мерно разнеслось по коридору, – бум-бум-бум...

Меня охватило беспокойство.

– Что происходит?

– Клаус... – еле дыша ответила Роза. – Клаус пришел! Отче наш... спаси и сохрани... Если Клаус меня не тронет, обещаю никогда больше не брать у Ленки духи без спроса! Не стану пинать Емелю! Буду лучше всех! Милый боженька, уведи Клауса!

Я вжалась в стену кабинки. Можно было бы посчитать Розу ненормальной, но колокольчик в коридоре звенел отчетливо, барабанная дробь не утихала, и за тонкой створкой явно кто-то двигался.

Роза закрыла лицо руками и скрючилась на унитазе, я присела на корточки и обняла девушку. Генза, уютно устроившийся у меня на груди, начал ерзать под кофтой, очевидно, рукохвосту пришлись не по вкусу резкие духи горничной.

Не могу сказать, сколько времени мы провели в сортире. В конце концов я опомнилась, с трудом встала и приказала Розе:

– Пошли!

– Куда? – прошелестела та.

– В спальню, ты в свою, а я в свою.

– Нет! – вцепилась в стульчак девушка. – Не сдвинусь с места. У тебя часы есть? Шесть уже пробило?

– Думаю, сейчас около двух или того меньше, – вздохнула я.

– До рассвета нельзя выходить, – тряслась Роза. – Клаус исчезнет лишь после восхода солнца.

– Да кто он такой? – разозлилась я и услышала восхитительный ответ:

– Клаус – это Клаус.

– Ладно, ты здесь ночуй, а я хочу провести время в удобной кровати, – заявила я.

– Клаус убивает людей, – прошептала Роза, – насмерть.

– Навряд ли мужчина тронет мать Гензеля, – сдерживая нервный смех, ответила я. – Лауре Карловне это не понравится, думаю, она быстро расправится с Клаусом.

– Он не мужчина, он Клаус, – глядя в одну точку, бормотала Роза. – Нельзя даже высовываться! Смерть идет!

Я потрясла головой, приказав себе сохранять хладнокровие. Звон исходил от колокольчиков, а дробь, похожую на барабанную, скорей всего производили пластиковые тапки. Кто-то шел из душа и шлепал по плитке: тук-тук, бум-бум. Слабо верится в таинственное существо, убивающее встречных. Думаю, Роза увлекается романами Стивена Кинга, фильмами про Фредди Крюгера, отсюда и ее экзальтированность. Но я-то здравомыслящий человек!

Когда я распахнула дверь кабинки, Роза судорожно задышала, но я все равно ушла, решив завтра непременно найти Надю и посоветовать ей отправить горничную к невропатологу. Совсем необязательно накачивать дурочку сильнодействующими таблетками, достаточно настойки валерьянки или пустырника.

Безо всяких приключений я вернулась к двери Майи, обнаружила, что через щель по-прежнему пробивается луч света, и со словами:

– Прости за бесцеремонный поздний визит, – вошла в спаленку.

Комната по-прежнему была пуста, но в ней произошли изменения. За то время, что я тряслась в компании с Розой в сортире, кто-то унес одежду и украшения горничной. Уборщик не забыл и туфли. Никакого следа пребывания Майи Лобачевой не осталось и в помине. Лишь тусклая лампочка, которую, уходя, забыли погасить, напоминала о том, что недавно здесь кто-то жил.

Я машинально погладила рукохвоста, поняла, что этот жест неожиданно успокоил меня, и быстро направилась в центральную часть дома.