Дарина Викторовна Пыхтина
ВМЕСТЕ
тканью и с одной стороны пропитанный чем-то багровым, похожим на запёкшуюся кровь. В этом месте были испачканы и страницы, особенно первая, но все-таки нам удалось прочитать запись…
28 сентября 1942 года.
Из 2-ого взвода учебного батальона в живых осталось шестеро – я, Саша, Зураб, Надар, Самед, Тарас…
– Смотри, Сашка тут и про твоего тезку будет написано.
– Неужели мы нашли настоящий дневник времен Великой Отечественной войны?
Больше мы ничего не смогли разобрать из-за багрового пятна. Запись продолжилась на следующей странице, и мы поняли, что солдат описывает события этого же дня.
…Около полудня мы зашли в лес, холодный, сырой и мертвый. Стояла непередаваемая, странная и одновременно пугающая тишина. Птиц не было слышно, казалось, они улетели или даже вымерли. Деревья стали бездушными, их сучки и листья больше не разговаривали, не перешептывались, а скорбили… Осенние цветы склонили голову под тяжестью росы, солнце в этом году грело слабо, а сейчас и вовсе перестало. Было холодно и противно… Мы продвигались вглубь леса и будто бы из уважения к нему соблюдали эту тишину. Шли машинально, иногда засыпая на ходу, в голове звучали набатом, не давая упасть, известные всем слова: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».
Шли долго, шаги были глухими, и только лишь биение о мое плечо саперной лопатки тихим эхом отдавалось где-то вдалеке глухой болью. Но разве сравнится эта боль с душевной, с той, что чувствовало сердце. Его разрывало от тоски и печали, оно ныло от несправедливости, а где-то в горле жгуче пульсировало от желания зарыдать. А когда-то я полагал, что моё сердце черствое и пустое, неспособное ни к любви, ни к дружбе. Но разве может каменное сердце так болеть? Мы все испытывали похожие переживания. И я, чтобы разрядить обстановку, спросил: «Чувствуете, чем пахнет?» Голос прозвучал звонко и, казалось, весело, но он лишь прикрывал душевную пустоту и не хотел показать скорбящей грусти. Но все уловили ее и еще больше склонили головы. Тяжело и грубо прозвучал ответ: «Кровью!» Я надеялся услышать «ландышами», но понимал, что это было бы враньем, и все это понимали… Гнетущая, ужасающая тишина.