Данила Решетников
Мои глаза открыты. Станция «Сибирская»
От автора
Моя жизнь – это театр.
Театр неискусственных эмоций
и неподдельных чувств.
Уважаемый читатель, книга содержит множество вымышленных событий, строений, учреждений, людей, но все они, целиком и полностью отражают действительность. Во время чтения, уделите большое внимание мелочам. Надеюсь, что книга придётся по вкусу каждому. Хотя это кажется невозможным…
Пролог
Россия. 2025 год.
Плацкартный вагон. Лето. Июль. Жара. 33 на термометре. А он еще и в тени. Воняет курицей, дешевым парфюмом, старческим потом и выпечкой. На улице невыносимо. Здесь нет. Свежо, прохладно. Вагоны новые, а запахи старые. Куча кондиционеров им не помеха. Кажется, им не помеха даже ядерная война. Да хоть что.
Времена поменялись. Теперь можно ехать у туалета и не бояться, что кто-нибудь хлопнет дверью или заденет, в порыве сдавленного мочевым пузырем движения, твою, свисающую со спального места, ногу. Кровати стали длиннее, проходной коридор чуть уже, новые двери совсем перестали издавать звуки. Закрывались медленно, плавно. Открывались тяжело и натужно.
Народу есть, о чем посудачить. Они играют в нарды, шахматы; молодежь увлекается покером и игрушками на планшете. Категория 40+, в перерывах, за разговорами яро обсуждает то, как заботится о них государство, отламывая ножку от, завернутой в лаваш, курицы-гриль и надкусывая до самой кости, так, что жир стекает по подбородку. Президент подносит на блюдечке новые льготы, увеличивает зарплату на тысячу-другую, вводит в эксплуатацию новые поезда.
– И это все при нашем-то, тяжелом положении с госбюджетом! – поднимает вверх указательный палец мужчина, оснащенный двойным подбородком, заложенным носом и куриными волокнами между зубами.
Я сижу напротив и внимательно его слушаю. Он снова подносит ко рту мертвую жирную птицу. Что-то бубнит. Разобрать трудно. Да я, если честно, и не пытаюсь. За пятнадцать минут в его обществе, мне удалось узнать запредельное количество политинформации. Сколько и куда уходит у нас сырья, как распределяется господдержка для малого и среднего бизнеса, почему нам так нужен демографический всплеск, а также отказ от консерватизма. Якобы, он тащит нас в прошлый век и не дает развиваться. В общем, геев просит он узаконить, а детям с первого класса преподавать азы сексуальной жизни. Как на западе. Откровенно. Без всяких подводных камней.
– Но у нас совершенно иной менталитет, – перебиваю я, не желая с ним соглашаться. – Нам нельзя так. Для русского человека все вышеперечисленное – аморальное, неприемлемое. Зачем же внедрять это?
– Затем, что меняется время. С прогрессом приходят иные ценности. Молодежь сама всего этого хочет. Вот только стесняется старшего поколения.
– Это потому, что мы неправильно их воспитываем. Даем слишком много свободы, вот они и поддаются дурацким соблазнам. Кому отдавать в руки будущее? Извращенцам?
Жирдяй мотает головой из стороны в сторону и снова жует лаваш. Мне хочется встать и уйти. Не устраивать с ним дискуссии. Но я сижу. Жду. Не время.
– А мне кажется, вы не правы.
– И в чем же? – отвечает мужчина с набитым ртом.
Я вздыхаю.
– Так было всегда. Мы слушали разную музыку, предпочитали различную кухню…
– И что?
– А то, что в Южной Африке всю жизнь бедствовали; в Монако же, в это время, расплачивались карточкой с безлимитом. В Катаре носили абайю, а на пляжах Копа Кабана, в Бразилии, выходили к воде в белых стрингах. Мы все мыслим иначе, живем иначе – так было на протяжении многих веков. Для чего же сейчас пытаться все изменить?
– Мы стали умней, мудрей. Для того и нужно.
– А, по-моему, мы превращаемся в зомби. Глобализация – яд. Всем не выжить. Арифметика очень проста.
– Не смей так говорить! – стукнул он кулаком по столу так, что курица взметнулась на несколько сантиметров и приземлилась мимо тарелки.
Его глаза наливались кровью, как у быка, бегущего за тореро. Он смотрел на меня секунд десять. Угрожающе. Злобно. Коварно. Потом перевел агрессивные очи наверх и замер. Его взгляд тут же преисполнился честолюбием. Я бросила взор туда же.
Над моей головой воспарял маленький телевизор. Качество отменное. 4К. Канал «Россия 1». Начиналась прямая линия с президентом. «Как совпало», – подумала я и все же решилась подняться, чтобы пойти покурить, оставляя этого политолога один на один с верховным главнокомандующим.
Курить нужно идти в тамбур. По старинке. Только теперь, в эпоху технического прогресса, в нем появилась незатейливая наклейка с надписью: «Место для курения». Мол, а раньше никто этого не знал. Все сюда шли тупо по интуиции. Ага.
Устремляясь вдаль коридора, я еще не раз оглянулась, чтобы увидеть хоть какую-то реакцию своего недавнего собеседника на мое отчуждение. Но нет. Он все так же мирно сидел и поглядывал в монитор, нависший над моим спальным местом. «Зомбак», – выразилась я вслух и зашла в «курилку».
Здесь уже был народ. Ну, как народ. Два человека. Парень в спортивном черном костюме с белыми вставками, кашляющий после каждой затяжки и женщина. Женщина была скрытная. У нее было старое пальто, как у Фрекен Бок, шляпа с полями, лежащая прямо на длинном, остроугольном носу и черная сумка, в которой, наверняка, лежала Матильда. Женщина делала тяжки длинные, крепкие. Выдыхала все через нос. Парень успевал кашлянуть три раза, пока тлела в губах ее сигарета. Я прикурила от зажигалки, подошла к окну и облокотилась на толстые поручни. Курильщики меня будто и не заметили. Парень вскоре потушил свой бычок о железную дверь, бросил в местную пепельницу и вышел. Мы остались вдвоем. Я и потрепанное песочное пальто в шляпе.
– Привет, – раздался тонкий приятный голос из-под полей.
Я затянулась и встала прямо. А то не этично как-то.
– Привет.
– Далеко едешь? – спросила она.
Ее очи по-прежнему были спрятаны.
– В Крым.
– Отдыхать?
– Вроде того.
– Вроде того?
Выдыхаю дым в потолок.
– Я журналистка. Пишу о восприятии народом разных регионов нынешней власти.
– И как? Получается?
– Не всегда.
Женщина тушит сигарету и поднимает шляпу. Ее глаза – карие, большие, глубокие. В них можно утонуть, но я сегодня была в жилете.
– Россия – страна большая, – произносит она с горечью в голосе. – В ней всегда будут малообеспеченные края, области и округа, а также, обогащенные госбюджетом, именитые мегаполисы. Думаешь, подобное можно исправить? Или в твоих статьях все красиво, без провокаций?
Я глянула через дверное окошко вдаль коридора. Туда, где сидел мой сосед. Отсюда его видно не было, но я все равно смотрела.
– Тут один мужчина, – произнесла я внатяжку. – Решил, что можно объединить мировоззрение не только в стране, но и на всем земном шаре. Якобы, вместе мы сможем нормализовать ситуацию. Заручиться единым мнением, единой целью…
– Бла, бла, бла.
– Вот и я о том же.
Не прошло и мгновения, как пальто оказалось между мной и окошком.
– Начнем с телефона, – сказала женщина и показала мне свой айфон.
– А что с ним?
Она улыбнулась.
– Это же первичный продукт глобализации! А теперь смотри, – добавили ее уста, а пальцы заездили по экрану. – Сейчас я сделаю то, о чем ты, наверняка, напишешь в своей газетке. Если выживешь.
– Если выживу?!
– О, да. Гляди, – повернула ее рука ко мне маленький мониторчик, на котором красовалась аватарка с моим соседом. – Это он?
Я обомлела.
– Он.
– Какая я проницательная, правда?
Мой взор не сходил с ее тонких пальцев. Я ощутила, как жжет бедро. Сильно жжет. Наклонившись, я увидела, как уголек от сигареты прожигает правую штанину брюк и немедленно взвизгнула.
– Тихо! – парировала юная Фрекен Бок, делая мне замечание.
Я замолкаю, отряхиваю брюки и снова слежу за ней.
– Вот! – восторженно произносит она. – Получилось. Пошли!
– Что ты сделала?
– Сейчас все увидишь. Просто иди на место.
Не успела я даже поразмыслить над скоротечностью и изяществом ее действий, как, неожиданно для себя, осталась одна в «курилке». Женщина прошмыгнула в вагон и сразу запрыгнула на свою обновленную – широкую боковушку. Я присела на корточки. Встала. Голова идет кругом. Толкнула дверь. Зашла внутрь потного благовония. Медленно прошла мимо, играющей в нарды, подвыпившей парочки собутыльников. Один из них имел козью бородку и взгляд растерянного козла.
– Твою мать! – выразился тот, что сидел напротив него, очевидно, проиграв партию.
Я шла дальше. Теперь шла быстрее, притормозив лишь у боковушки, на которой лежала одетая Фрекен Бок. Загадочно посмотрев на меня, она широко улыбнулась. Я ответила ей взаимностью и тут же, не оборачиваясь, добралась до своего места. Жирный зомби, уделанный в жирной курице, все так же неотрывно сверлил экран телевизора.
– Курить ходила? – с отвращением спросил он, не меняя траектории взгляда.
Я ощутила неловкость.
– Ну, да. А что?
– Дерьмо. Весь мир бросает курить, а у нас этим, почему-то, гордятся.
– Не вижу в этом ничего страшного.
– А как же рак легких?
– Рак может наступить от чего угодно. Так что ж, теперь из дома не выходить? Продукты в магазине не покупать?
– Ой, все, – отмахнулся он. – Отстань, курица.
От его наглости у меня глаза на лоб вылезли.
– Как вы сказали? Курица?! Вы ничего не перепутали?
– Нет.
Я наклонилась вперед и со всего размаху врезала ему по щеке ладонью. Кусок куриного крылышка, из его рта, немедленно выпрыгнул на пол.
– Хам! – заключила я и подвинулась ближе к окошку, чтобы меньше видеть его.
От изумления, жирдяй даже оторвался от монитора и взглянул на меня еще более удивленно. Однако решил промолчать. Подобрал курицу, положил в пакет (вероятно, мусорный) и продолжил смотреть «прямую линию с президентом». Я бросила взор в окно. Мы стояли на месте. На станции красовалось какое-то необычное здание ж/д вокзала с пологой короткой крышей. «Точно», – звякнула в моей голове идея, что можно выйти на связь, и я, без промедления, вытащила смартфон, набрав маме.
– Абонент временно недоступен. Please call back later.
– Черт, – прошептала я и услышала странный шум со стороны выхода из вагона.
Он нарастал. Затем резкий хлопок. Словно кто-то ударил ногой по двери.
– Всем оставаться на своих местах! Работает. Рос Гвардия!
Услышав это, я замерла и прижалась к окошку вплотную. Через несколько секунд, мужчины в черных костюмах, как у «ОМОНа», остановились у моего спального места.
– Здесь? – поинтересовался один у другого, ткнув в меня дулом своего автомата.
– Кажется, да. Руки вверх! Оба!
Мы с жирдяем, не медля, повиновались. Стало страшно. Страшно, что все так серьезно и, похоже, происходит на самом деле.
– Что случилось? – решила полюбопытствовать я.
– Рот закрой! – тут же прервали меня автоматчики. – Встали оба! Держать руки возле затылка! Возле затылка, я сказал!
Рявкнув еще несколько раз, они взяли меня и жирдяя за шкварник и начали выводить из вагона. Я шла первой. Дуло въедалось между лопаток. Глаза были на мокром месте. «Ведь мы ничего не делали! Что здесь творится?!» – кричала моя душа, недоумевая.
– Быстрей иди! – раз за разом подвергалась я замечаниям и болям от автоматного полимера.
Сделав еще один шаг, я услышала громкий выстрел у себя за спиною. Затем крики. Пронзительные. Девичьи и мужские. Дуло отстало от лопаток, позволив мне обернуться. Я тут же остепенила. Жирдяй лежал на полу. Весь в крови. Прямо под боковушкой с той самой женщиной в песочном пальто. Она по-прежнему мне улыбалась. Зловеще. Нет, это точно она. Но зачем?
В моих глазах, еще пару минут назад, эта дива была безобидным созданием, вмешавшаяся в безобидный спор с безобидной мной. Теперь же я видела в ней Сатану, который подставил меня и этого невинного мужика. Хотя, через мгновение, я уже ничего не видела…
Глава 1. Интро
Одиннадцатью годами ранее.
Открыв глаза, я вдруг понимаю, что вокруг меня, как бы сказал Шекспир – несусветная суматоха. Мгновенные перемещения из стороны в сторону, диалоги в повышенном тоне. Не то чтобы передо мной предстала толпа желающих поздравить футбольную сборную России с победой на чемпионате мира, то бишь на мундиале, но народу хватало с лихвой. И, судя по выражениям их скорчившихся от неприязни лиц, они явно мне не завидовали. Я лежала и смотрела на них снизу-вверх. Мир будто встал на беззвучный режим. В каждой, взглянувшей на меня, гримасе читалось затхлое отвращение. В затылочной области неожиданно образовался пульсирующий болевой участок. Я зажмурилась. Расслабилась. Эффекта ноль. Все шевелят губами, снуют туда-сюда, что-то двигают, но мне по-прежнему ничего не слышно. Я предприняла отчаянную попытку оторвать позвоночник и покинуть порядком поднадоевшее, за то короткое время, что я в сознании, горизонтальное положение, опираясь на оба локтя. Но силы оставляют меня одну, и я снова падаю на скамью, ударяясь спиной. Черт! Мои глаза заметались в панике. «Скорая помощь!» – воскликнул внутренний голос. Я вдруг осознала, что лежу в маршрутном такси среди молодых медсестер и грубых медбратьев, поснимавших свои колпаки и оставшись в грязных халатах. «Значит, сейчас, подо мной кушетка» – подумала я и снова зажмурилась.
Не скажу, что это меня обрадовало, но внезапно я поняла, что обрела возможность свободно двигать руками. Сжимаю пальцы в кулак. Получилось. Я испытываю микроскопическое удовлетворение и продолжаю искать медленно, но верно, внешние источники предмета всеобщей суеты. Башка едет кругом.
Затылок. Точно. Аккуратно подложив под голову ладонь правой руки, я ощутила, судя по консистенции, что-то необычайно густое и липкое, наподобие геля. Словно мою голову пытались отчаянно откачать, однако вместо дефибриллятора смазывали мне волосы. Да уж. Отступив от этой мысли и дабы побороть свой вожделенный интерес, я отпустила затылок и, расположив запястье на уровне глаз, услышала плавно образующийся крещендо1. Веки потяжелели. Шум вокруг начинал превращаться в хаос. Кто-то кричал, что-то падало, а я, чувствуя подбирающуюся к устам тошноту, все еще не сводила очей со своей окровавленной ладони, в которую с пальцев, будто с Ниагарского водопада, стекали багровые реки. Я ощутила проступающие на лбу капельки пота. С каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Мой мозг не отыскал ничего лучше, кроме как снова закрыть глаза. Звук пропал. Пропало все…
Бытует мнение, что чем дольше ты не поднимаешь веки, тем ярче кажется свет, попадающий на сетчатку. Насчет научного подтверждения я, конечно, не знаю, но тем самым утром после окружения в шумной маршрутке, я вдруг почувствовала, что это мое дебютное появление на белый свет прямиком из утробы матери. Свечение было настолько ярким и непроглядным, белоснежным и бесконечно обволакивающим, что, сильно прищурившись, я представила себя как минимум уроженкой Улан-Удэ или даже аборигеном из региона Якутии. Боязнь остаться с подобным разрезом глаз росла в геометрической прогрессии, потому как свет, с течением времени, уходить, вовсе не торопился.
И все же моему, облитому кровью, сердцу суждено было биться дальше. Я прозревала. О, это блаженное чувство! Я снова вижу! Всюду молочный этюд: белые стены, белые потолки и даже незамысловатые объекты архитектуры в виде плотно заправленных односпальных кроватей и соседствующих с ними тумбочек также отдавали режущим глаз снежным оттенком. Поразительно скудный дизайн интерьера. Однако в каждом углу висела видеокамера.
На этот раз полный стадион вокруг меня не собрался и те единственные, кто находился в этой палате помимо меня, пребывали под чутким наблюдением Морфея. Сладко посапывали и шепотом разговаривали во сне. Попробовав дать волю своим рукам, я вновь сумела оторваться от жесткой кровати и встать на локти. «ОГО!» – взревела я про себя. В этот раз у меня однозначно больше сил, чем днем ранее. Я прикладываю еще немного усилий, и мне удается, по самым скромным меркам, невероятное – принять сидячее положение. Как оказалось, прилив сил был весьма обманчив. Повторно оглядев помещение и убедившись в том, что я вижу палату, мой воодушевленный организм попытался столкнуть себя на две ходовых конечности. Напрасно. Успехом такое решение не увенчалось. Я тут же почувствовала, как в голове заработала центрифуга и поняла, что если мне и удастся встать, то дальнейший путь более легким мне не представится.
Внезапно, дверь в комнату с грохотом распахнулась. Я устремила испуганный взор в ее сторону. Воздух пропах волнением. Пальцы на руках нервно заегозили. И вдруг, словно чертик из табакерки, в палату врывается бледная особа ростом с платяной шкаф и чуть ли не в оперном тоне берется поливать меня своей растрепанной, как ее черные волосы, нарочитой экспрессией.
– Что вы делаете?!– процедила она. – Лягте немедленно! Вам нельзя вставать! Ваш организм еще слишком слаб!
Я взирала на нее исподлобья, но пошевелиться не удавалось. Тогда я решила, что нужно входить с ней в контакт вербально.
– Но… пл… с… кром…
Я слышала, что глотаю слова. Это был глас безумного страха. Я так хотела спросить: Кто она? Где я? Как я здесь оказалась? Но все было без толку. Вместо внятной речи по моей сквашенной мине текли горькие слезы. «Боже, помоги мне снова обрести голос!»– молила я.
– Да ляг ты уже на место! – с силой швырнула врачиха меня обратно в кровать.
Я сжала пальцы в кулак, однако на этом мой запал ограничился. Она трясла меня до тех пор, пока истерика окончательно ее не покинула. Голова вновь поехала кругом. Я ощутила, как шприц впился в мое нагое плечо, точно умирающая с голоду комариха. Слабну. Мир перед глазами начинает темнеть, темнеть, темнеть, темнеть, темнеть…
* * *
Очень часто люди закрывают глаза лишь образно. Происходит примерно то же самое что и в физическом смысле. Разница небольшая.
Публика не видит ровным счетом почти ничего. Не замечает уличного насилия… проходит мимо обездоленных и беспризорных… не останавливается, чтобы вникнуть в политические пикеты…наступает себе на совесть и нисколько этого не стыдится.
Мир всесторонен и не безупречен, но мы хотим видеть лишь то, что по– нашему, сугубо личному, мнению является хоть немного красивым или, как минимум, нам не противно.
Ведь если мир идеален – он не сулит тревоги, нет огорчений и слез, нет злобы и крови, волнений и переживаний.
Все вокруг может стать утопией. Стоит только закрыть глаза.
* * *
Привет. Мой город – город N. Город огромный и красочный. Город, который в кратчайшие сроки превратился в настоящий мегаполис больших надежд. Серьезные люди. Радостная детвора. Длиннющие километровые пробки и нескончаемые лабиринты торговых центров. Молодежь все реже заходит в театр и все чаще норовит посетить очередной открывшийся ночной клуб. Напиться. Развеяться. Возможно, провести ночь в компании малознакомого человека. Или людей. Каждому свое. Собственно. Кому интернет-кафе с кальяном побольше, а кому трендовые шмотки поярче.
Но есть то, что объединяет здесь всех и каждого – технологии, движение, прогресс. А еще проблемы. Да, уж их– то у нас навалом. Детей не берут в садик, поставить машину, возле которого невозможно из-за отсутствия нормальной парковки, а транспорт данный, конечно, ты взял в кредит, параллельно сидя в окопах и отстреливаясь от почти, что бессрочной ипотеки. Ну, это вкратце.
А если речь идет о прогрессе, то есть на нашей маленькой планете места, куда он почему-то добраться никак не может. Видимо, Google maps не скачал. Или 2GIs2. А может ему попросту не до этого? Причин, похоже, великая масса. Но результат один. До моей школы прогресс не доковылял, несмотря на то, что географически она заняла территорию в развивающемся массиве. Правда, все еще далеко от центра.
И вообще, наша школа кажется мне скупой и мрачной. Как и любое учебное заведение в спальном районе, построенное во времена пребывания на посту генсека Леонида Ильича, она не выделялась ничем особенным. Не было на ее территории ни фонтана, ни огражденного рабицей футбольного поля с искусственным покрытием. Ничего. Пустырь. Пара клумб, затоптанных первоклашками и турник. Серые стены. Заколоченные наполовину окна. Никакой тебе архитектурной мысли – готики, рококо или чего там еще…арт-нуво, ар-деко…да что там говорить? Восемь компьютеров в кабинете информатики и два баскетбольных кольца в спортзале – вот на этом, наверное, и заканчивается наш скудный список достопримечательностей. Но в целом: я особо не жалуюсь. Думаю, это не главное. Мои одноклассники холят и лелеют мечты об интерактивной доске, а я… я другая. У меня в душе, как выражаются взрослые, юношеский максимализм. Добрые и отзывчивые учителя. Верные подруги. Для моей детской психики написан особый моральный кодекс. Ведь мне вечно кажется, что подростку для счастья необходим глобальный успех, а не мороженое на палочке.
И вот, даже сегодня, 1 сентября, я, стоя на торжественной школьной линейке в бережно отутюженном фартуке и слегка измазавшись мамиными тенями и алой губной помадой, вместо того чтобы болтать о своем как все нормальные люди, гордо внимала мальчику из 1 «А», читающему на широком крыльце довольно веселое стихотворение.
– Сам не раз я удивлялся,
Как же быстро я расту.
Перед мамой я кривлялся,
Когда сильно обрасту.
Как выклянчивал игрушку,
Дергав папу за штаны.
Как краснел перед подружкой,
В Новый год, даря блины.
Как опаздывал на праздник…как опаздывал на праздник…– шепотом. – А!
Как опаздывал на праздник,
Все водили хоровод,
А я был такой проказник-
Опоздал. Кричу: Вперед!
Все затихли, притаились.
Тут я вылез из-за штор,
На меня все рассердились,
Было очень много ссор.
А сегодня я стою
На крыльце прекрасной школы
И вокруг всем говорю:
Станем взрослыми мы скоро!
Овации. Бис. Браво. Неизбежный закадровый смех, словно из комедийного сериала. В общем, все вполне предсказуемо. Никаких эксцессов. Правда, кроме меня стихотворение полностью, наверное, никто и не слышал. Но громко прочитанная последняя строчка сделала свое дело. Проклятые лицемеры. Что ж, думаю, настала пора знакомиться.
Меня зовут Лиза Лаврова. Мне 14 лет, и я ученица 8 «В» класса. Красивая. Стройная. Обаятельная. Учусь прилежно. Отец ведет какой-то бизнес, связанный с мебелью, а мама простой бухгалтер. Семья у нас, как вы поняли, благополучная, однако есть свои тонкости. Но об этом позже. Квартира у нас небольшая – двушка величиной в 45 квадратов, однако места хватает всем. Да и, кстати, в семье я – единственный ребенок.
Существует великое множество интересов, которые могут вскружить голову маленькой девочке: например, я могла бы заниматься в каком-нибудь шахматном клубе, что сейчас мега актуально, и развивать левое полушарие наравне с правым для логического и, соответственно, пространственного мышления. Ведь нынешняя система обучения, как говорят чиновники, должна взращивать вдвое больше кандидатов различных наук. А вот дед мой, услыхав аналогичное заявление по телевизору, начинает детально и четко демонстрировать весьма непристойное красноязычее. «В Советском союзе», – повторяет он раз за разом. «Всегда существовали обязательные шахматные кружки! А до этих только сейчас дошло. Тьфу! Мрак!
Еще я могла бы учиться в музыкальной консерватории и постараться в совершенстве овладеть скрипкой, чтобы путешествовать по свету и гастролировать как Паганини нового поколения в образе женщины. А что? Мне кажется, получилось бы очень круто. Но на нет и суда нет. Слух мой положительного развития так и не возымел.
Танцы, художественная гимнастика, изобразительное искусство, иностранные языки, вокальное пение в конце то концов. Но все это было бы далеко не про мою неординарную личность.
А что до меня? Сейчас. Секунду. Ведь вы уже в предвкушении? Хотя, возможно, для вас это и не станет сенсацией, но все вокруг искренне удивляются, когда я гордо заявляю им о роде своих занятий. «Как? Лиза, ты серьезно?!» – толкуют они без умолку. «Но ты ведь девушка! Или ты хочешь страшные накаченные руки и широкие, как Керченский пролив, плечи?
В общем, ладно. Хорош томить. Я решила стать обыкновенной спортсменкой с чувством, с толком и просто красавицей. Правда, если верить статистике, мой вид спорта не является таким популярным среди прекрасной половины человечества по сравнению даже с лыжными гонками. Во-первых, он командный и, что характерно, контактный. А во-в… Ну все, все. Прекращаю прогулку вокруг да около. Я выбрала гандбол.
Им я увлеклась не на шутку уже в одиннадцать лет. В начальной школе мы часто соревновались с мальчишками, отбирая мяч друг у друга и передавая его своим партнерам руками. Потом к нам в головы закралась идея соорудить ворота и забивать голы как в футболе, только лишь с одной разницей. Место ног в игре принимали участие исключительно руки. Ворота необходимо было поразить сильным и точным броском. Ну а в оконцовке наша небольшая компания, чисто случайно, наткнулась на свежеприклеенное к дверям школы объявление о наборе девочек в секцию гандбола. Так и началась у меня карьера уже почти профессиональной спортсменки. Тренировки приносят мне массу удовольствия, а победы на скромных турнирах доставляют радостные эмоции и моим родственникам. И хотя некоторые занятия порой доводили мой организм до изнеможения, и сил хватало разве что до дома дойти и прямо не раздеваясь лечь спать, я вновь просыпалась, вставала и шла играть. Такая я. Неустанная. Счастливая. И целеустремленная.
Однако хватит с меня описательной части. Продолжаем вести наш репортаж в режиме реального времени.
– Лиза, давай с нами! – послышался звонкий голос одной из моих подруг, выглядывающей из-за угла школы в накинутой поверх школьной формы кожаной куртке.
От внезапно возникшей вполне ощутимой неловкости я заметала глазами во все противоположные стороны, дабы создать иллюзию непричастности и отвести от себя лишние взоры. Наша классная и без того смотрела на меня всю линейку с каким-то невразумительным подозрением, а теперь и вовсе приняла такой вид, будто иного от меня и не ожидала. С горестным разочарованием на лице она развернулась к зачитавшему стих первокласснику, а я предпочла закатить глаза и созерцать наполовину заасфальтированное небесное лоно. Когда все вроде бы успокоилось и вновь стало идти своим чередом, я бросила взгляд на угол. Карина все еще там. Выглядывает. Ненормальная. Теперь мне ничего больше не оставалось, кроме как выдержать, связанное с моей воспитанностью, молчание и, потихоньку, приставными шажочками, покинуть, посвященное Дню Знаний, мероприятие.
– Вы чего разорались? – заглянув за угол, обратилась я шепотом, находясь уже в непосредственной близости. – Я итак вас видела. Могли бы и просто мне помахать.
И действительно. Строгий dress-cod3 в этом трио соблюдала только Карина. Она же и кричала. А вот других двух барышень, а именно Дашу и Яну, контрастирующих на фоне черно-белой палитры во время побега тремя минутами ранее, было трудно не заприметить. Одна была буквально обернута, словно конфетка, в розовый жилет, а вторая кралась на цыпочках в ядовито – желтой ветровке, которая в не застегнутом состоянии напоминала огромный плащ. Даша с артистизмом надула губки.
– Ой, вы только посмотрите на эту примерную восьмиклассницу! Мы же испортили ей репутацию! Как же наша Лизонька будет в глаза то учителям смотреть?! А-я-я-я-я-яй! – саркастично пропищала она, явно недовольная моей возмущенной реакцией.
Я напряглась. Гнев. Гром. Молния. На помощь вовремя подоспела Яна.
– Ладно, не ссорьтесь, – умиротворенно протянула подруга. – Пойдемте скорей, а то под дождь еще, не дай Бог, попадем.
Я исказилась. Даша изобразила на своей физиономии всю суровость, какую только могла, но не произнесла в дальнейшем ни слова. Так мы и двинулись в путь, конечную точку которого, судя по отсутствию бурного обсуждения, не предложили узнать только мне. Да уж. Погода и впрямь была пасмурной. Запрокинув на ходу голову, я увидела нависшую надо мной почти свинцовую пелену, которая, казалось, вот-вот обрушится. «Как же быстро с неба исчезли последние голубые оттенки», – изумилась я про себя. Ливень неизбежен. Ненавижу такую природу. Настроение падает. Ничего не клеится. Да и говорить, если честно, ни с кем мне совсем не хочется. Дурость какая-то.
Засмотревшись на летящую мимо сизую голубиную группу, я ударилась носком туфли о невысокий поребрик и едва не навернулась лицом на тротуарную плитку. Девочки испуганно обернулись, с произнесенной почти синхронно репликой: «Все нормально?», на что я в ответ, осматривая поврежденную обувь, удовлетворенно кивнула. Даша порывисто цокнула. Предсказуемо. Я же теперь, держа свой шаг ровным и размеренным, с трудом поспевала за бегущим впереди трио. Боятся намокнуть. А я не боюсь, да? Мотнула головой из стороны в сторону, скривила губы и продолжила играть в догонялки. Таким образом, мы преодолели еще пару кварталов, пока это увлекательное занятие не прервало решение перейти дорогу. Наш квартет выстроился в шеренгу перед новехоньким светофором и необычайно широким проспектом с шести полосным движением. Три полосы. Аллея. Еще три полосы. На светофоре диодами отражаются цифры, осведомляющие пешехода либо о количестве оставшихся секунд динамики автотранспорта, либо о тех же оставшихся секундах возможного движения пешехода. Первые – красным цветом, вторые – зеленым. Я перевожу дыхание и, пытаясь избавиться от нависшего в воздухе напряжения, затеваю простенький диалог.
– И кто этот бунт организовал? – спросила я, глядя на испорченную туфлю.
– Карина, – броско отрезала Яна.
Даша тут же проснулась, схватила меня за руку и затрясла ее как сумасшедшая, тыкая указательным пальцем другой руки в предполагаемого организатора.
– Кууууушать говорит, хочу, – жалобно промычала она, передразнивая Карину.
От неожиданности я выпучила глаза и развернулась к Яне.
– В пиццерию?
– Угу, – прозвучал кроткий ответ из ее запертых уст.
«Понятно», – ставлю я точку в заключение собственных мыслей и отстраняюсь. В очередной раз бросаю вдумчивый взор на хмурое небо. Где-то вдалеке послышался гром. Мне стало не по себе. Холодный ветер время от времени заставлял мое тело вздрагивать. Вдруг, кто-то из девчонок с досадой топнул ногой. Это была Карина.
– Что случилось? – с сочувствием прикасаюсь я ладонью к ее спине.
Она выдохнула и с тоской взглянула в мои глаза.
– Я Мише забыла сказать, что у нас завтра игра.
Даша снова демонстративно цокнула и закатила глаза, да так, что я успела по-настоящему испугаться.
– Боже! – с недовольством произнесла она. – Сейчас дойдем, позвонишь и скажешь! Не драматизируй. Пожалуйста!
Карина и впрямь выглядела так, будто еще немного и по ее щекам действительно потекут горькие слезы. Я убрала руку и тут же заметила, что на светофоре горят зеленые цифры.
– Нам пора, – объявила Яна и мы, нога в ногу, словно маршируем по Красной площади, принимаем старт.
