Чингиз Абдуллаев
Волшебный дар. Голубые ангелы

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ужин прошел невесело. Напуганные официанты ходили по залу, стараясь ступать как можно тише, гости почти не разговаривали.

За столиком в углу сидела приехавшая несколько часов назад семья в составе высокого мужчины лет сорока, красивой молодой женщины и двух детей – девочки и мальчика. Семейство прибыло сюда на отдых из Швейцарии. Было заметно, что, несмотря на некоторую сдержанность, присущую жителям немецкоговорящих кантонов этой страны, новые гости недоумевали, почему все вокруг такие мрачные. Им казалось, что экспансивные южане – португальцы и испанцы, должны быть гораздо более шумными и разговорчивыми. Но сегодня здесь не играла музыка, никто не шутил и не смеялся. И поэтому даже дети, догадываясь, что в отеле происходит нечто необычное, старались не шуметь. Тихо подходя к «шведскому столу», они осторожно накладывали себе еду и так же спокойно возвращались на свои места.

Дронго и Брюлей обратили внимание, что Кэтрин и ее супруг так и не появились в ресторане. Не спустились вниз ни мистер Фармер, ни хозяин отеля Мануэль Сильва, в обычные дни предпочитающий ужинать вместе с гостями. Зато адвокат Карнейро пришел на ужин одетый, как на прием в зарубежное посольство. На нем был темно-синий костюм в полоску, белая сорочка и красно-серый галстук. Он сидел в одиночестве и с удивительным, если не сказать неприличным, аппетитом ел рыбу. Увидев комиссара, адвокат кивнул ему в знак приветствия, но к их с Дронго столику подходить не стал.

– У вашего «клиента» такой хороший аппетит, – заметил Дронго, указывая на адвоката, – он ведет себя так, словно ничего не произошло.

– Адвокаты обладают иммунитетом против подобных несчастий, – зло произнес Брюлей. Затем, чуть помолчав, добавил: – И не только адвокаты. Еще и патологоанатомы, которым все равно, кого препарировать, и полицейские комиссары, которые видят столько дерьма в своей жизни, что становятся бесчувственными людьми. Или ты думаешь, что я не прав?

– Это зависит от конкретного человека, – дипломатично заметил Дронго, но не стал развивать свою мысль. Его внимание занимала пани Илона, сидевшая за столиком вместе с Шокальским и что-то ему выговаривавшая. Пан Тадеуш слушал женщину молча. Он качал головой в знак согласия, иногда пытался вставить несколько слов, но в общем не возражал ей. Выглядела пани Томашевская чрезвычайно недовольной.

Мурашенков и Сарычев ужинали, лишь изредка обмениваясь фразами. Причем в основном говорил Сарычев. Мурашенков время от времени что-то отвечал, но чаще слушал своего партнера рассеянно, думая о чем-то своем.

Луиза, сидевшая на краешке стула, вообще ничего не ела. Она медленно ковыряла вилкой у себя в тарелке и иногда умоляюще смотрела в сторону комиссара, словно видя в своем соотечественнике единственного человека, который мог ей помочь.

– Нашу парочку, наверное, допрашивают наверху следователи, – предположил Дронго. – Интересно, откуда этот тип узнал о смерти Сильвии? Или это он все подстроил? Но тогда получается, что у него в отеле был помощник.

– А если он специально сделал все, чтобы подозрение вызвала именно Луиза? – предположил Брюлей. – Я не собираюсь ее защищать, но вполне возможно, что он сам вошел в комнату Сильвии, застрелил ее и затем спустился вниз к жене, с которой уехал в Фаро, уже зная, что Луиза отправится к Сильвии.

– Когда перед отъездом Кэтрин разговаривала со мной на террасе, – начал припоминать Дронго, – Энрико прервал нас, сказав, что им пора ехать. И добавил при этом, что надо бы подняться наверх за куртками, которые им нужно взять с собой на случай прохлады.

– Она была в куртке, – сказал Брюлей, не поднимая головы от тарелки.

– Он тоже, – напомнил Дронго. – Значит, он возвращался утром к ним в номер за куртками. Когда мы разговаривали в холле, она была в той же самой одежде, что была на ней утром, до отъезда. Я не думаю, что Кэтрин тоже поднималась к себе. Иначе она бы обязательно переоделась.

– Ты неплохо разбираешься в психологии этих дамочек. И в их гардеробе, – пробормотал комиссар. – Хорошо, что ты обратил внимание на одежду. Выходит, он поднимался наверх… Чем больше мы говорим об этом прохвосте, тем больше подозрений он вызывает.

– Несколько судимостей, бурная прежняя жизнь… Этот альфонс и жуир, кажется, больше всех мог выиграть от смерти Сильвии Фармер. Конечно, Кэтрин и без того очень богатая женщина. Но теперь она вдобавок и единственная наследница дядюшки-миллиардера.

– И ты думаешь, что Вилари убийца? – спросил Брюлей.

– Уж больно все сходится, – пробормотал Дронго, – я привык не доверять слишком очевидным фактам. Нужно подумать и о других подозреваемых.

– Правильно, – комиссар наконец поднял голову и посмотрел на Дронго. – Дело в том, что мы приписываем этому типу чересчур много ума. Но если он такой умный, то должен был просчитать, что его-то и будут подозревать в первую очередь.

– Именно это мешает мне поверить в его виновность, – пробормотал Дронго, – хотя вы видели, как Кэтрин и Сильвия ненавидели друг друга.

Он опять посмотрел на Илону, которая по-прежнему гневно отчитывала за что-то своего спутника. Шокальский уже пробовал возражать и совершенно очевидно нервничал.

– Кажется, тебе очень нравится эта польская пани, – неожиданно сказал Брюлей, снова опустивший голову. Даже не глядя на Дронго, он догадывался, куда тот смотрит.

– Она недовольна, – заметил Дронго, – она очень недовольна и выговаривает своему спутнику. Тот пытается оправдаться.

– И что ты об этом думаешь? – Комиссар глотнул из высокого стакана. За ужином он не пил вина, предпочитая обычную минеральную газированную воду.

– Мне кажется, она недовольна своим появлением здесь. Ведь многие знают об их отношениях с Джеймсом Фармером двадцать лет назад. И ей неприятно, что она может попасть в список подозреваемых. Хотя местным полицейским, кажется, об этом еще ничего не известно. Но им могут подсказать.

– Тебе нужно с ней поговорить, – заметил комиссар. Он огляделся по сторонам в поисках пепельницы, уже собираясь достать свою трубку. Но запрет на курение в помещении ресторана был категорическим. Курить разрешалось только за столиками на открытой террасе.

Илона поднялась и, не дожидаясь десерта, вышла из ресторана. Шокальский что-то неразборчиво пробормотал ей вслед. Адвокат Карнейро, следивший за ними, разрешил официантке убрать его тарелку и принести ему кофе. Мурашенков и Сарычев сделали вид, что не смотрят в сторону поляков, хотя было заметно, как они внимательно наблюдали за ссорой своих возможных соперников.

Ужин подошел к концу.

– Мне нужно еще раз поговорить с этим Карнейро, – поднимаясь из-за стола, сказал комиссар и презрительно мотнул головой в сторону адвоката, – хочу узнать, кого он подозревал, когда вызывал меня в Алгарве. И если подозревал конкретного человека, почему не сообщил мне об этом раньше.

Дронго кивнул в знак согласия. Он тоже поднялся.

Несмотря на позднюю осень, погода на побережье установилась очень теплая. Дронго вышел на террасу, спустился к лужайке. Любуясь лунным светом, он решил пройтись и вдруг различил невдалеке высокую фигуру Илоны. Очевидно, завершив свой разговор с паном Тадеушем, женщина вышла подышать свежим воздухом.

«Хороший стрелок и бывший сотрудник полиции, которая достаточно равнодушно отнеслась к смерти Сильвии. Подобное зрелище ей привычно. И вдобавок ненавидит Фармера, явно сломавшего ей жизнь. Зачем она приехала? Только для того, чтобы сопровождать этого плешивого мерзавца Шокальского? Не слишком ли много чести для него?» Дронго ускорил шаг. Илона обернулась, услышав быстрые шаги, поскользнулась и чуть не упала. Дронго ринулся к ней и едва успел подхватить женщину, цеплявшуюся за кусты.

– Здесь сложно ходить на высоких каблуках, – сказал он ей слегка укоризненно.

– Я не ожидала, что кто-то еще гуляет под луной, – пробормотала Илона. – Решила, что меня преследуют. После случившегося в отеле убийства здесь могут ходить неприятные люди. Я правильно сказала по-русски?

– Вы боитесь?

– Не самой смерти. Мне не хочется, чтобы меня убили где-нибудь в кустах, а потом свалили бы на меня убийство Сильвии.

– Интересная теория, – пробормотал Дронго, – а почему вы решили, что вас должны убить, чтобы подставить как убийцу?

– Это не ваше дело, – рассерженно ответила Илона, – и вообще я не понимаю, почему вы меня преследуете.

– Я видел, как вы ругались с Шокальским. Мне кажется, я понимаю, почему вы так на него разозлились.

– Ничего вы не понимаете, – она отмахнулась и снова едва не поскользнулась. Ухватив Дронго за руку, она прошептала ругательство по-польски. Затем неожиданно улыбнулась: – Вы помогли мне во второй раз. Зря я вышла на таких каблуках. Не знаете, почему здесь мокрые дорожки?

– Знаю. Ночью начинает работать автоматическая система подачи воды, увлажняющая поля для гольфа. Вы же видите, какие здесь великолепные газоны. Они нуждаются в особом уходе. Держите мою руку, так вам будет удобнее.

– Спасибо, – Илона оглянулась, словно опасаясь, что за спиной может появиться еще один преследователь.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся Дронго, – надеюсь, что больше никто за нами не последует.

– Вы меня защитите в случае необходимости? – усмехнулась Илона.

– Сотрудника полиции? По-моему, это вы должны меня защищать.

– Я бывший сотрудник полиции, – возразила Илона, – а вы частный детектив, который расследует убийство, происшедшее в нашем отеле.

– Ничего подобного. Я случайно оказался в этом отеле. И не занимаюсь расследованием убийства. Мне всего лишь интересны кое-какие факты, на которые я, в силу своей профессии, обращаю внимание.

– Ясно, – притворно вздохнула она, – если на меня нападут, я не стану на вас рассчитывать. А мне говорили, что вы дрались с самим Миурой и даже победили его.

– Это сказки, – пожал плечами Дронго, – я не смог бы его победить, даже если бы очень захотел. Все, что у меня получилось, это продержаться несколько секунд, пока он меня не свалил. Если бы не подоспела помощь, он бы меня легко убил.

– Вы необычный человек, – сказала Илона, взглянув на Дронго. – Как правило, мужчины не любят признаваться в том, что их побили. А вы не боитесь казаться смешным или слабым.

– Я не хочу казаться идиотом. Абсолютно понятно, что при всех своих возможностях, при моем росте, подготовке, весе, я все равно никогда не смог бы победить Миуру. Это просто невозможно, даже случайно, даже чудом. Зачем врать, что это случилось? Я же не смогу победить кого-нибудь из тяжеловесов-боксеров, особенно чемпионов. Возможно, я смогу убежать или продержаться до первого удара. Но потом все будет кончено. Мне кажется, реально признавать свои сильные и слабые стороны и есть основная черта умного человека.

Она улыбнулась, уже не возражая ему.

– Зачем вы приехали? – неожиданно спросил Дронго. – Только не рассказывайте мне, что у вас дрогнуло сердце при воспоминаниях о Фармере и вы решили появиться здесь, чтобы вспомнить свою молодость. Или отомстить ему. Я все равно не поверю.

– В первый вариант или во второй? – спросила она, останавливаясь.

– В оба сразу.

– Я же вам говорила, что приехала сюда по приглашению пана Шокальского. Вот и весь секрет.

– И поэтому вы так на него злились сегодня за ужином?

– Нет, не поэтому. – Она нахмурилась. Прошла молча несколько шагов. И снова обернулась: – Он меня обманул, – наконец сказала она.

Дронго ждал, когда она скажет следующую фразу.

– Я работаю в частном агентстве, – пояснила Илона, – я вам рассказывала об этом. К нам обратился пан Шокальский с просьбой обеспечить ему охрану во время поездки в Португалию и работы над новым контрактом. И я поехала с ним.

Она замолчала и осторожно посмотрела на Дронго.

– Неправда, – убежденно сказал тот.

– Что? – Она спросила для того, чтобы выиграть время, но он не дал ей ни секунды на размышление.

– Вы мне соврали, – строго произнес Дронго, – это заметно по вашему лицу.

– Вы умеете читать по лицу? – криво усмехнулась Илона.

– Разумеется. У вас асимметричная улыбка – поднят только один уголок рта. Кроме того, когда вы мне отвечали, вы подсознательно дотронулись до шеи, словно одергивая воротник. Это жест людей, которые говорят неправду либо пытаются что-то скрыть. Есть еще похожие жесты – человек теребит мочку уха, усиленно трет глаз… По-моему, это азы психологии, которые должны знать полицейские, даже бывшие.

– Я не стану больше с вами разговаривать, – сказала она, улыбаясь. Было ясно, что она подразумевает нечто противоположное. – Вы еще и опасный человек.

– Если все было бы так просто, вы не стали бы выговаривать своему спутнику. Мне представляется все немного иначе. Пану Шокальскому предложили несколько кандидатур, а он почему-то выбрал именно вас. Правильно?

– Да, – согласилась она, глядя изумленными глазами на Дронго, – ему представили наших сотрудников и сотрудниц, владевших испанским или португальским языком. Но он попросил поехать меня. Складывалось впечатление, что ему нужна была женщина. В агентстве решили, что таким образом он хочет скрыть наличие охраны. Иногда у нас бывают подобные заказы. Клиенты не хотят, чтобы кто-нибудь догадался о присутствии рядом с ними телохранителей. И поэтому просят присылать им в качестве сопровождения женщин. Ничего странного в требованиях Шокальского мы не усмотрели. Меня удивило другое. Ему предложили в спутницы женщину. Гораздо моложе и красивее меня. И знающую испанский. Однако Шокальский настоял, чтобы поехала именно я.

– И вы отправились с ним в Алгарве?

– Не сразу. Мы прилетели в Лиссабон, а оттуда на автомобиле приехали в Алгарве.

– Вас встречали в Лиссабоне?

– Да. Нас встречал неизвестный мне мужчина на серебристом «Ауди». Он привез нас в центр города, и мы поселились в отеле. Тоже «Меридиан». А потом мы заказали автомобиль и приехали в Алгарве.

– Вы встречались с кем-нибудь в Лиссабоне?

– Нет. Мы были там только полтора дня. Шокальский куда-то уходил, а я гуляла по городу. Может, он и встречался с кем-то, но я не думаю. Он возвращался достаточно быстро. По-моему, он был один раз в польском посольстве, хотел что-то выяснить.

– Вы смогли бы узнать мужчину, который встречал вас в Лиссабоне?

– Думаю, да.

– А номер машины? Вы не помните номер машины?

– Я не успела его разглядеть. Все произошло так быстро. Но мужчину я бы узнала наверняка.

– Вы не уточняли, кого представляет Шокальский? Какую конкретно компанию?

– Нет. Такие подробности нам не сообщают. Уже приехав сюда, я поняла, что ему вообще не нужна охрана. И стала догадываться, что он привез меня с собой специально, чтобы оказать давление на Джеймса Фармера. Откуда-то ему стала известна вся моя история, и он выбрал меня не случайно.

– Вы специализируетесь по международному праву?

– С чего вы взяли? Кто вам такое сказал?

– Пан Шокальский. Он объяснил, что вы крупный специалист в области международного права, и поэтому он вас привез с собой.

– Он вам соврал, – рассмеялась Илона. – Какой лжец!

– У меня сложилось другое впечатление о его намерениях. Дело в том, что о вашем приезде знало немало людей. Кроме самого Шокальского. Адвокат Карнейро даже полетел в Париж, чтобы пригласить сюда комиссара Брюлея для обеспечения должного порядка во время переговоров, хотя вполне мог попросить хозяина отеля удвоить охрану. Вас привезли сюда специально, чтобы сорвать переговоры. Возможно, я ошибаюсь, но, боюсь, факты говорят сами за себя.

Она молчала, задумавшись. Потом резко тряхнула головой.

– Вы правы, – неожиданно печальным голосом согласилась Илона, – кажется, меня использовали как глупую куклу. Обманули и привезли сюда, чтобы сорвать переговоры. Утром же улечу обратно в Варшаву, не хочу больше здесь оставаться!

– Это неумно, – возразил Дронго. – Во-первых, вас могут не выпустить из страны, задержав в аэропорту. Вполне вероятно, что полиция успела предупредить пограничную службу о расследовании убийства в нашем отеле. Во-вторых, поспешным отъездом вы вызовете обоснованное подозрение в свой адрес, когда полицейские наконец узнают о вашей встрече с Фармером двадцать лет назад. И о ваших достижениях в стрельбе. В-третьих, вы сорвете свой контракт, который подписан между вашим агентством и паном Шокальским. И наконец, есть четвертое обстоятельство, тоже немаловажное.

– Какое?

– Разве вам, как бывшему сотруднику полиции, неинтересно узнать, кто замешал весь этот дьявольский коктейль и кто совершил убийство Сильвии Фармер? Я бы на вашем месте остался – хотя бы из любопытства.

Илона вновь улыбнулась.

– Никогда не встречала таких людей, – призналась она. – Сколько вам лет, господин Дронго?

– Триста или четыреста, – очень серьезно ответил Дронго. – Я принял на себя все возможные грехи людей, видел за свою жизнь уже столько смертей, знаю столько примеров неслыханной человеческой подлости!.. И человеческого благородства. Мне очень много лет, пани Илона, и это, к сожалению, правда.

– Понимаю. – Она остановилась и отпустила его руку. Затем повернулась к нему лицом: – Сколько вам лет биологически? – прошептала она.

– Сорок три, – признался Дронго.

– Идеальный возраст, – глядя ему в глаза, сказала она, – самый лучший возраст для мужчины.

– Что вы хотите сказать? – не понял он, даже немного растерявшись.

– Я должна получить хоть какую-то компенсацию от своего приезда в Алгарве, – деловито заявила пани Илона. И пока он не успел ничего возразить, вдруг притянула его к себе и сама поцеловала.

– Кажется, я тоже получу компенсацию, – успел пробормотать Дронго в перерыве между двумя поцелуями, и они оба расхохотались.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В то время как Дронго беседовал с пани Илоной, комиссар Брюлей и адвокат Карнейро, расположившись в курительном зале перед гриль-рестораном, продолжали свой разговор, начатый несколько дней назад в Париже.

– Как видите, я оказался не слишком расторопным охранником, – мрачно произнес Брюлей, – кажется, у вас есть все основания расторгнуть наше соглашение.

– Ничего подобного! – Карнейро курил сигары, которые так не любил комиссар. Как всякий курильщик трубок, он не признавал ничего другого. – Когда я обратился к вам за помощью, – пояснил адвокат, – моя задача состояла в том, чтобы вы приехали сюда. Специалист с такой репутацией, как у вас, нужен был в отеле, чтобы дать понять всем, что мы обеспечили надежную охрану участникам переговоров. Для нас была важна безопасность Джеймса Фармера, а не его родственников. И уж тем более мы не думали о Сильвии, гибель которой стала для нас неожиданностью.

– У вас своя градация ценностей, – поморщился Брюлей, – по-вашему, жизнь Джеймса Фармера стоит гораздо больше, чем жизнь его погибшей супруги?

– Конечно, – кивнул адвокат, – мне кажется, что вы понимаете, о чем мы говорим. Или вы с одинаковым рвением расследуете убийство бомжа под одним из парижских мостов и покушение на министра вашего правительства? По-моему, абсолютно ясно, что стоимость каждой человеческой жизни зависит, в том числе, и от социального статуса человека. Во все времена было так, и мы не можем изменить этого важнейшего фактора человеческих отношений. Убийство Цезаря меняет историю, убийство одного из его легионеров – всего лишь прискорбный факт для самого легионера.

– Между прочим, я расследую «с одинаковым рвением» любое преступление, – гневно прохрипел комиссар, – и мне важен сам факт противоправного проступка, убийства или ограбления, а не социальный статус жертвы.

– Вы можете себе позволить вести себя так, как вам хочется, – миролюбиво согласился Карнейро, – вы достаточно известный человек. Но большинство полицейских прекрасно понимают, когда нужно приложить максимум усилий, а когда можно и немного схалтурить. Как и мы, адвокаты. Клиента, который готов пополнить наш счет миллионом евро, мы встречаем с распростертыми объятиями и занимаемся его проблемами гораздо более внимательно, чем делом какого-нибудь бедняка, способного наскрести лишь несколько сотенных бумажек.

– Вы работаете на своих клиентов, а я служил государству, – возразил комиссар, – и если подобное разделение будет когда-нибудь закреплено, хотя бы в подсознании полицейских, то тогда мы будем служить не государству, а всего лишь кучке олигархов, имеющих возможность использовать полицию в своих личных целях.

– Простите меня, но французы неисправимо заражены бациллами социализма, – ухмыльнулся Карнейро. – Свобода, равенство, братство! То, что было хорошо двести с лишним лет назад, не подходит для нынешнего времени. Уже всем понятно, что люди рождаются неравными. И равенства не может быть никогда. Один появляется с талантами великого певца, другой не может нормально применить деление или умножение. Гены у каждого свои, доставшиеся в наследство от родителей. В двадцать первом веке все встало на свои места. Негры хорошие боксеры не потому, что белые не умеют драться. Ученые считают, что лобные кости черномазых гораздо крепче, чем лобные кости представителей нашей расы. С другой стороны, в мире нет ни одного шахматиста-негра. И не может быть. Для этого требуется интеллект, которого они не имеют. И не могут иметь. Поэтому не нужно обижаться. Все идет так, как идет.

– Я начинаю жалеть, что приехал по вашему приглашению, – с отвращением признался Брюлей, – мало того что вы неприятный тип, вы еще и расист.

– Ну вот видите, обычные штампы. Это не расизм, это нормальное, научное, если хотите, объяснение. Как бы там ни было, вы понимаете, что Джеймс Фармер именно тот человек, который нас волнует. Заключение контракта с такой стоимостью и выбор места, где может состояться следующий чемпионат, это не только финансовое, но и политическое событие.

– И вы думаете, что переговоры все еще могут состояться? Вам не кажется, что теперь они окончательно сорваны?

– Вот тут вы наверняка ошибаетесь, – усмехнулся Карнейро. – Я знаю Фармера много лет. Ничто в мире не может выбить его из колеи. Он продолжит переговоры, даже несмотря на смерть Сильвии. Он слишком сильный человек, чтобы поддаваться обстоятельствам или идти на поводу у своих чувств.

Кроме того, Сильвия не первая его жена. И судя по физической форме Джеймса Фармера, можно быть уверенным – не последняя.

– Тогда убийца просчитался, – сказал комиссар.

– Разумеется. И понятно, почему они стреляли в Сильвию. Убивать самого Фармера не имело никакого смысла, тогда соглашение было бы окончательно сорвано. А они предлагают огромные деньги и готовы идти на любые финансовые условия, лишь бы впервые перетащить этот чемпионат к себе в Россию. Вы представляете, какие преимущества они получат?

– И новые контракты по оборудованию атомных станций? – спросил Брюлей.

Карнейро не удивился. Он вытащил наконец сигару изо рта, положил ее на край пепельницы.

– С самого начала было понятно, что вы все равно сумеете узнать, почему вокруг этих чемпионатов такой ажиотаж. Раз вы все знаете, то должны понимать, что проведение таких соревнований нельзя отдавать русским.

– Вы сказали, что «они стреляли в Сильвию». Вы полагаете, что убийца был не один?

– В физическом смысле, возможно, один. Но за конкретным исполнителем всегда стоят заказчики. Кто исполнитель – я думаю, мы все знаем. Заказчиков тоже вычислить нетрудно. Вам остается только доказать их вину.

– Мне кажется, не все так однозначно, – Брюлей тяжело вздохнул. Он и раньше, как полицейский комиссар, недолюбливал адвокатов, умеющих разрушить любую систему доказательств и выводы следствия своими хитроумными придирками. Но, столкнувшись с Карнейро, комиссар впервые испытывал просто непреодолимое чувство брезгливости.

– Кого вы имеете в виду? – сухо поинтересовался Брюлей.

– Только один человек мог выстрелить в Сильвию. Бывший сотрудник полиции, которая ненавидит Джеймса Фармера. Это Илона Томашевская. Ее заказчиками наверняка были наши русские гости, господа Мурашенков или Сарычев. Возможно, оба вместе. Один разработал план, а второй выбрал конкретного исполнителя.

– Пани Томашевская… – задумчиво, как бы про себя, повторил Брюлей. – И вы думаете, что она приехала сюда для убийства Сильвии?

Он не стал рассказывать своему собеседнику о разговоре, состоявшемся между Мурашенковым, Сарычевым и Шокальским. Не нужно было посвящать адвоката во все детали.

– Они все приехали сюда, чтобы сорвать переговоры, – Карнейро достал вторую сигару, – поверьте мне, комиссар. Я уже давно в курсе всех дел Джеймса Фармера и знаю по нашим контрактам любые подробности. Ни одна компания в Европе не могла бы предложить столько денег, сколько могут дать русские. Это находится за гранью всякой разумной цены. Все наши попытки будут блокированы их ценами. Ясно, что им нужно получить проведение чемпионата и заманить к себе гостей. Чтобы гарантировать наверняка свою победу, они решили подтолкнуть Фармера к заключению договора, застрелив его жену. Сломленный морально и потрясенный смертью супруги, Фармер подпишет любой договор, считали они. Ему будет просто не до переговоров, и он согласится на самую большую цену, не вдаваясь в остальное. Если хотя бы немного знать Фармера, можно разработать такой план. Ведь он человек долга и потому, даже если ему будет трудно оставаться там, где погибла его жена, он не уедет сразу – не закончив дела. И не нужно никаких особых усилий. На месте полиции я давно бы арестовал и поляков, и русских. Обе пары сговорились и лишь для видимости выступают в качестве конкурентов. При этом Шокальский суетится, но не говорит конкретной цены. Я думаю, с ними все ясно. Трудно доверять людям из бывшего восточного блока.

– Возможно, вы ошибаетесь, – возразил комиссар, – Сильвию могли застрелить и другие люди. Например, Энрико Вилари, жена которого становилась единственной наследницей после смерти Сильвии.

– Она и без того богатая женщина. Зачем Энрико так рисковать? Хотя он, конечно, прохвост. Ну в крайнем случае можно рассматривать и его в качестве подозреваемого. И все. Исключите русских и поляков, уберите проходимца Энрико и вы поймете, что больше подозревать некого.

– Я бы так не сказал. Горничная видела у дверей визажистку актрисы. Есть и еще несколько кандидатур.

– Кто еще? Не думайте, что я мыслю только как адвокат. Если понадобится, я вполне могу переквалифицироваться и в прокурора. Скажите, кому еще могла понадобиться смерть Сильвии Фармер? Несчастной визажистке? Это в глупых романах или дешевых фильмах горничные и визажистки играют главные роли в подобных преступлениях. В реальной жизни горничные и визажистки всего лишь несчастные, глупые женщины, не способные на самостоятельное мышление. Вы же не будете меня серьезно уверять, что Сильвию застрелила эта визажистка, кажется, ваша соотечественница – Луиза?

– Не буду, – согласился Брюлей, – а как насчет самой Кэтрин Фармер? У нее есть мозги, она богатая женщина. И прекрасная актриса. Такой вариант возможен?

– Да, – сразу ответил Карнейро, – но для чего? Все видели, как она ругалась с Сильвией, не желала оставаться с ней за одним столом… Согласитесь, что умный убийца так себя не ведет. У Кэтрин состоявшаяся карьера, молодой муж, тысячи поклонников во всем мире. Зачем ей убивать женщину, которая ей всего лишь неприятна? Только для того, чтобы испортить настроение своему дяде? Или убрать свою бывшую подругу из зависти к ее материальному благополучию? Зато Кэтрин гораздо более известный человек в мире, чем даже ее дядя, не говоря уже о его жене. Как видите, других подозреваемых в этой компании у нас нет.

Адвокат улыбнулся, довольный произведенным эффектом своей речи. Комиссар достал трубку, откашлялся и негромко произнес:

– В этой компании есть еще несколько человек.

– Кого вы имеете в виду? – насторожился Карнейро.

– Самого Джеймса Фармера, – пояснил Брюлей, – в моей практике было сколько угодно случаев, когда мужья убивали своих жен. К тому же он единственный человек, чье присутствие в спальне супруги не вызвало бы у нее никаких опасений. Он мог беспрепятственно зайти туда, выстрелить в нее два раза и, спустившись вниз, отправиться играть в гольф. Такой вариант вполне вероятен.

– Возможно, – Карнейро почесал голову мизинцем правой руки, стараясь не потревожить прядки, прикрывающие лысину. – Но Фармер слишком богат для такого преступления. Скорее он воспользовался бы услугами наемного убийцы.

– Чтобы избавиться от собственной жены? Где бы он нашел такого киллера? Зная положение Фармера, тот шантажировал бы его всю оставшуюся жизнь.

– Можно было найти посредников. Или развестись со своей супругой. Думаю, что при заключении брака был составлен весьма выгодный для самого Джеймса брачный договор. Это ведь не первая его жена. И он уже прошел через несколько разводов. Хотя теоретически я могу с вами согласиться. Но только теоретически. А кто еще?

– Владелец отеля Мануэль Сильва… – начал комиссар.

– Хватит, – рассмеялся Карнейро, – он и без того понесет убытки после этого убийства. Я знаю его много лет. Он деловой человек, а не преступник…

– И последний подозреваемый, – продолжал как ни в чем не бывало Брюлей, – это адвокат Алваро Карнейро…

Собеседник комиссара замер. Он хотел снова почесать лысину, но его рука застыла на полпути к голове. Карнейро осторожно убрал руку и уставился на комиссара.

– Вы серьезно считаете, что я могу быть в списке подозреваемых? – уточнил адвокат.

– Вы были в курсе всех событий. Вы знали о приезде сюда Илоны Томашевской и русских конкурентов. Вы приехали ко мне в Париж, чтобы пригласить меня для обеспечения безопасности Джеймса Фармера. Вы заранее допускали возможность покушения на его жизнь. Или на жизнь его близких. И вы знаете все детали возможного контракта. Вы же адвокат, сеньор Карнейро. Оцените степень своего возможного участия в таком преступлении.

Карнейро, сдвинув брови, поглядел в пол. Почесал голову. Потом мрачно взглянул на комиссара.

– Какие дикие у вас фантазии! – недовольно сказал он. – Зачем мне приглашать такого специалиста, как вы, если я сам планировал убийство Сильвии?

– Чтобы отвести от себя возможные подозрения. – Брюлею, похоже, доставляла удовольствие эта игра в «кошки-мышки». Адвокату же явно было не по себе. Ему совсем не хотелось фигурировать в подобном деле в качестве подозреваемого.

– Я никого не убивал, мсье Брюлей, – зло пробормотал Карнейро, – и никогда такого не планировал. Если вы будете меня подозревать вместо того, чтобы заниматься своим конкретным делом – обеспечением безопасности Фармера, то, боюсь, я буду вынужден согласиться с вами и разорвать наш контракт.

Карнейро встал и, не извинившись, вышел из зала. Брюлей откинулся на спинку кресла, с удовольствием задымив своей трубкой. Он все-таки сумел достать этого невозмутимого расиста с его теорией социальной значимости жертв преступления.