Чихнов
Мать

В комнате было темно. Полина со стоном поднялась с кресла, подошла к окну. Шел снег. Ветер. Полина взяла со стула шаль, накинула на плечи поверх халата, включила телевизор и опять села. Полина женщина была в теле. Полнота эта, как она объясняла, была от нездоровья: сердечница, а это – люди полные. Полнеть Полина начала в замужестве, а так была худенькая.

Седьмой десяток, выглядела Полина моложе своих лет. Среднего роста. Добрые с грустинкой глаза. Добрая была и улыбка. До шестидесяти лет, пока работала, Полина пользовалась косметикой, не стала работать, уже не красилась; была совсем седая.

Седеть Полина начала рано. Жизнь была неспокойная. Она не помнила свою мать, мать умерла, когда ей было четыре года. С четырнадцати лет Полина работала, в шестнадцать вышла замуж. Сергей, супруг, был военный. Человек хороший, никогда не повышал голоса. Было трое детей – Гриша с Зиной и Верочка. Жить бы да жить. Тут война. Сергею сразу пришла повестка. Через шесть месяцев Полина овдовела: Сергей был тяжело ранен под Брянском и по дороге в госпиталь скончался. Полина осталась одна с детьми, не знала, как и жить дальше, хорошо, добрые люди помогали.

Когда Зина заболела, соседка-фельдшер достала лекарство. Пятибратова, начальник отдела кадров ОРСа, помогла устроиться помощником повара в столовую. Жить стало легче, не надо было думать, как накормить детей. С работы, правда, Полина приходила поздно, когда дети уже спали, с детьми сидел отец. Полина работала уже поваром, еще через год – поваром-бригадиром, потом – заведующей. Малограмотная, всего шесть классов, Полина сама до всего дошла. Конечно, трудно было первое время, потом ничего. Работая заведующей, Полина вставала и за плиту, когда людей не хватало; оставалась после работы, когда приезжало большое начальство. Старалась, была на городской Доске почета, а грамот, благодарностей – не счесть. К каждому человеку Полина находила подход, со всеми была приветлива; не держала на людей зла.

Трудно было одной: отец все болел, помощи от него никакой. Женихи были, даже генерал сватался. Война – не до замужества.

Закончилась война, Полина вышла замуж, тоже за военного, – неудачно: Николай, супруг, запил, стал ревновать. Полина ни в чем уж Николаю не перечила, на все была согласна, только чтобы не скандалил. Уже был сын Павел. Николай не работал. Перед праздником, седьмого ноября, напился до бессознания. Полина вызвала скорую. Восьмого ноября Полина пришла с работы, не застала Николая в живых. Через два года не стало отца, ему было уже за 70. О замужестве Полина больше не помышляла: натерпелась. Одна растила, поднимала детей. Трудно было, Полина не жаловалась. И вот дети выросли. Взрослые. Можно было бы и отдохнуть, а не получалось. У Зины жизнь не заладилась – Игорь, супруг, изменял. Вера развелась, жила одна с дочерью. Появился тут у нее ухажер, неизвестно кто. Одному Грише повезло – жена попалась хорошая, самостоятельная. Ходил он чистый, рубашка выглажена. Был в порядке. Павла надо было еще женить. 27 лет, пора обзаводиться семьей. Маленьким Павел часто болел. Родился слабым, врачи думали, не выживет. Все обошлось, но – пить стал.

5.30

Пора уже было Павлу прийти с работы, а его все не было. По телевизору: на ирано-иракской границе велись боевые действия. Опять люди гибнут.

Тяжело вздохнув, Полина встала, подошла к окну, открыла форточку, cердцу не хватало воздуха. На улице темно. Какой-то мужчина прошел в соседний подъезд. «Где он шляется? Опять, наверно, пьет. Напьется, упадет где-нибудь, замерзнет. – Не знала Полина, что и делать. – Вон сколько снегу намело. И о чем думает? Жениться надо. Может, тогда почувствует себя взрослым. А так, что ему: пришел с работы – обед готов, все постирано, выглажено. Никаких забот». Полина рада была бы поверить, что у Павла срочная работа, но не получалось: ей словно кто нашептывал, что сын пьет. «Может, действительно, остался работать. Нет, пьет. Придет, весь в снегу перевалявшись. Возись тут с ним. Уехать бы куда-нибудь от такой жизни. Вера звала к себе в Саратов. Но как оставить одного Павла? Не чужой ведь. Сопьется. Никто ему не поможет, воды не подаст, на голом полу будет спать». Этого Полина не могла допустить, она бы дня не прожила у Веры, вся испереживалась за сына, как он, что с ним. Если бы Павел не пил, она, не задумываясь, уехала бы к Вере, пожила у нее месяц-другой, отдохнула.

Полина прислушалась – мужские голоса… Опять стало тихо. Надо бы выйти посмотреть, может, Павел был… Какой-то мужчина прошел вниз к магазину… еще. Один, вроде как, походил на Павла. Нет, у сына походка другая. Павел ходил быстро и пьяный – торопился.

Час простояла, продежурила Полина у окна, и все напрасно: Павла не было видно. Полина с трудом, ноги совсем не слушались, добралась до кресла и упала в него. По телевизору шел симфонический концерт. Полина хотела выключить телевизор, но без него совсем было бы плохо.

Блестела посуда напротив в буфете… еще одно кресло, три стула, стол, настенные часы, диван, трюмо. В углу – телевизор. Вся обстановка. Все честно заработано. «Мне чужого не надо», – говорила Полина. Она и детям наказывала, что чужое брать – нехорошо.

Полина хотела, чтобы дети получили хорошее образование, была специальность, были при деле. Гриша окончил школу с двумя четверками, остальные пятерки. Поступил в институт. Полина ходила в старом пальто, Грише справила новое, чтобы был не хуже других, чтобы только учился. Гриша ушел со второго курса, не стал учиться. «Все водка! Сейчас бы инженером был, – тяжело вздохнула Полина. – У Зины проблемы. Дуется. А кто виноват? Говорили ей, что Игорь нехороший. Не послушалась мать. И вот результат. Ну ладно, не получилась жизнь, так разведись. Зачем себя и других мучить?» Полина хотела спокойно пожить на старости лет, но какая тут спокойная жизнь, одна нервотрепка. Здоровья совсем не стало. С Павлом Полина не знала что делать: 27 лет парню, а ничего не понимает. Водка ему дороже всех, дороже матери Полина встала, прошла на кухню, накапала валерьяны. Звонок. Полина пошла к двери.

– Кто там? Гриша?! Сейчас, – открыла Полина дверь, включила свет в прихожей. – Что-то ты, Гриша, не показываешься, забываешь мать. Ну, проходи, чаем напою. Борщ у меня есть. Я знаю: ты любишь борщ.

– Я на минуту, мама.

– Я так и знала. Ты что, болеешь, что ли? Что-то глаза у тебя какие-то…

– Глаза как глаза.

– Значит, мне показалось. Редко вижу тебя, вот и кажется. Ты не сердись на мать, – взяла Полина сына за руку, как когда-то брала маленького. – Мать забывать нельзя. Я вам жизнь дала.

– Никто, мама, не забывает. Выдумываешь ты все.

– Не сердись, милый сын. Я же вижу, что ты сердишься. За маленьких переживала, теперь за больших переживай, – Полина часто заморгала глазами, обидно было до слез, что и под старость жизнь лучше не стала – одни переживания. – Павла вот опять нет с работы. Пьет. Уж и не знаю, что с ним и делать. Хоть бы ты, Гриша, поговорил с ним, как старший брат.

– Друзья у него «хорошие». Валька вон в отцы ему годится.

– …прямо смех и грех. Как-то сижу я, смотрю телевизор – звонок. Открываю дверь – Валька. Зло меня такое взяло, иди, говорю, отсюда, пока милицию не вызвала! Он задом, задом… и на лестнице упал. Встал, идет и оглядывается. Вот, скажет, сдурела баба. Когда ты у меня, сыночек, трезвый, – любо-дорого посмотреть, – не сводила Полина глаз с сына, не могла насмотреться.

Гриша был в коротком полушубке, ондатровая шапка. Представительный мужчина.

– А может, Гриша, того… есть немного?

– Что ты, мама. Я второй месяц в рот спиртного не беру, – обиделся Гриша, отвернулся.

– Ладно, ладно. Верю. Молодец! Так и надо! В пьянке ничего хорошего нет. Напьешься – дураком побудешь, и все. В семье будут неприятности. Правильно я говорю?

– Конечно, правильно, – кивнул Гриша.

– Хоть бы в комнату прошел, а то стоишь в коридоре как чужой. Между прочим, говорят, в субботу ты, – хитро посмотрела Полина на сына, – нетвердо держался на ногах, около кафе.

– Не может быть такого, мама. Тебя неправильно проинформировали, – Не любил Гриша эти дознания. – Это кто же видел?

– Один человек. Он врать не будет, – стояла мать, навалившись плечом о косяк.

– «Один человек»! Человек этот – сплетник!

– Не злись, пожалуйста, милый сын.

– Просто, мама, неприятно слышать. Ну и люди!

– Ух, как страшно. Тебе, Гриша, не идет сердиться. Опять меня, Гриша, начинает трясти, – меняла мать тему разговора в угоду сыну. – А все из-за Павла. Какой безалаберный. Ведь знает, что я переживаю, когда он задерживается на работе. Маленького по заднице нашлепала бы, а с большим не справиться. Сдачи даст, – многозначительно посмотрела Полина на сына.

– Ладно, мама, я пойду, – достал Гриша из кармана перчатки.

– Даже не прошел в комнату, – не хотела Полина отпускать сына, но как не отпустишь – большой. – Постоял у двери и пошел. Что ж, не смею задерживать. Как Любочка, внученька моя любимая? Не обижаете ее? Маленькая она еще, побаловаться хочется.

– Человеку, мама, восемь лет, во второй класс ходит, а ничего понимать не хочет.

– Старше будет – поймет. Зачем наказывать? Она еще ребенок. Ей ласка нужна.

– Ласка лаской, но без наказания в воспитании тоже нельзя.

– Ну как знаешь. Вы люди грамотные. Только битьем ничего не добьешься.

– До свидания.

– До свидания. Заходи, Гриша, – Полина вышла на лестничную площадку проводить сына. – Заходи.

«Пришел на пять минут, постоял в коридоре и ушел, – сетовала Полина. – Только расстроил. Мать стала не нужна». Полина закрыла на ключ дверь, прошла в комнату, села в кресло, стала опять смотреть телевизор. Шел какой-то спектакль. Полина никак не могла сосредоточиться, отвлекалась, все думала о Павле. «Где он сейчас шляется? – хотела бы Полина знать. – Сыт, одет, обут. Пришел с работы – все готово. Чего не хватает человеку? Позавчера пил, сегодня. Так недолго и алкоголиком стать. Сходить в СМУ и рассказать все его начальнику… Пусть принимает меры. Сколько можно мучиться». Полина обманывала себя: жаловаться на сына?! Она, кажется, все могла, только не это. Женить его надо, тогда некогда будет пить. Будет семья.

Позавчера Павел пришел с работы в одиннадцать, на ногах еле держался:

– Мама, как жизнь? Я немного задержался. Выпил, – оправдываясь, рассказывал Павел. – Черт бы побрал этого Григорьева. Дочь у него родилась, видите ли. Я не хотел пить, а он: давай, давай…

Полина не стала говорить, что если человек не захочет пить, его силком не заставишь. С пьяным говорить – пустое дело.

– Я, мама, не обманываю. Не веришь? Что за черт! – Павел никак не мог снять ботинки.

– Подожди. Надо расшнуровать.

Полина помогла сыну снять обувь.

– Наконец-то, – устало сполз Павел по стене на пол.

– Сегодня Григорьев премию получил, ну и выпили.

Это больше похоже на правду, а в то, что у Григория дочь родилась, Полина не очень-то верила, Павел мог и наврать.

– Вставай! Не сиди на полу.

Полина боялась, что сын уснет прямо в прихожей. Он, похоже, уже засыпал, уронив голову на грудь. Нет еще:

– Мама, я правду говорю. Не веришь? – поднял Павел голову и опять поник.

– Давай вставай! – трясла Полина сына за плечо, не давая спать. – Иди ешь. Я разогрела все. Третий раз уже разогреваю.

– А… – поднял Павел голову. – Иду. Иду.

– Ну, вставай, – тянула Полина сына за руку. – Еще немного. Вот так. Пошли. Держись за меня.

– Мама, а ты Сидорова знаешь? – сидел Павел за столом на кухне рассказывал – Он раньше в ОРСе работал грузчиком. Ты должна его знать. От него жена ушла. Он мне рассказывал, как жена у него отобрала бутылку, а он ее за это за волосы таскал. Здорово, да?

– Противно слушать. Ешь давай! – поставила Полина перед сыном тарелку с душистыми наваристыми щами в надежде, что после ужина сын протрезвеет хоть немного.

Павел ел, торопился, проливал на стол, подхватывал капусту руками… Опорожнив тарелку, он попросил еще. Мать налила. Съел, еще попросил. Пьяный, Павел не знал меры, ел до отрыжки. Мать подала котлеты. Павел стал наедаться. Накормить сына – полдела, надо еще уложить спать. И сделать это было нелегко: Павел пьяный говорил, говорил, куражился, лишь наговорившись, засыпал. Мать несколько раз ночью вставала, смотрела, как спит сын, дышит ли: с пьяным оно всякое может быть.

И сегодня будет не лучше, Полина была уверена. Опять бессонная ночь. Восьмой час – сына все нет Придет пьяный, будет шарахаться по квартире. Когда это все кончится? Все это так надоело. Где он? Живой, не живой? Может, в снегу замерзает?

Два коротких звонка. Зина – ее были звонки.

Полина включила в прихожей свет.

– Не надо, мама, – зажмурилась Зина.

Мать выключила свет. От Зины пахло вином. Мать уже и забыла, когда дочь была трезвой.

Зина прошла на кухню, взяла с холодильника пепельницу, села за стол, закурила. Полина села напротив, было неприятно видеть, как дочь курила.

Зина закрыла лицо руками, упала грудью на стол. Полина внимательно следила за сигаретой, чтобы не загорелась.

– Зина, ты с работы? У тебя что-то случилось? Что ты молчишь? Расскажи все матери. Мать поймет, плохого не пожелает, – хотела Полина знать все о личной жизни дочери.

Зина подняла мокрое от слез лицо, жадно, по-мужски затянулась.

– Зина, кушать будешь?

– Нет, мама, я сыта.

– Борщ у меня сегодня вкусный. Со сметаной. Давай налью.

– Не хочу я, – зло ткнула Зина сигаретой в пепельницу, затушила.

Полина все же налила борща.

– Зина, ты только попробуй… – точно маленькую уговаривала Полина дочь.