Брэм Стокер
Дракула

Судовой журнал корабля «Дмитрий» (рейс из Варны в Уитби)

18 июля. – События вокруг меня разворачиваются настолько странные, что я постараюсь предельно точно воспроизводить на бумаге все, что случится с нами в пути.

6 июля мы приняли на борт весь груз: балласт и ящики с землей. В полдень подняли паруса. Свежий восточный ветер, команда из пяти человек… два помощника, кок и я сам (капитан).

11 июля на закате мы вошли в Босфор. На борт поднялись турецкие таможенные офицеры. Бакшиш. Все в порядке. В четыре пополудни отправляемся.

12 июля прошли Дарданеллы. Снова таможня, бакшиш, все в порядке. Офицеры работают быстро и слаженно. Торопятся поскорее нас отправить. Уже затемно миновали Архипелаг.

13 июля прошли мыс Матапан. Команда чем-то недовольна. Похоже, чего-то боятся, но пока молчат.

14 июля в команде прошли какие-то волнения. Я знаю их всех – это старые морские волки, с которыми я плавал не раз. Помощник о причине беспокойств ничего вразумительного доложить не смог; матросы ему лишь сказали, что на борту находится что-то, и при этом перекрестились. Потеряв всякое терпение, он ударил одного из них. Вопреки ожиданиям, тот ничего не ответил обидчику, и снова установилось затишье.

16 июля помощник подал рапорт о том, что пропал один из членов экипажа, Петровский. О причинах его исчезновения ничего не известно. Прошлой ночью на вахте его сменил Абрамов, но несчастный так и не дошел до кубрика. Люди волнуются как никогда. Они наперебой говорят, что уже ждали чего-то вроде этого, но, помимо этих слов и прежних заверений о том, что на борту что-то есть, добиться от них ничего не удалось. Помощник окончательно теряет терпение. Похоже, нас ждут неприятности.

17 июля, то есть вчера, один из членов команды, Олгарин, пришел ко мне в каюту и по-театральному драматично поделился со мной своими подозрениями о том, что на борту находится один странный человек. Он сказал, что во время его вахты тот прятался за рубкой на верхней палубе. Посреди дождя и шторма он якобы сумел его разглядеть: высокий худой мужчина, не похожий ни на одного из членов экипажа, прошел вдоль по борту, а затем исчез, несмотря на то, что все люки были задраены. Матрос явно находится под влиянием каких-то религиозных предрассудков, и я боюсь, как бы он ни начал сеять панику среди команды. Во избежание кривотолков я сегодня же самым тщательным образом исследую весь корабль от кормы до носа.

Во второй половине дня я объявил аврал и сообщил экипажу, что, коль скоро те уверены, что на борту судна находится какой-то чужак, мы сегодня же все вместе обойдем судно. Помощник в ярости: он уверен, что потакать беспочвенным страхам – значит деморализовывать людей. Он заявил, что сумеет уберечь экипаж от неприятностей с помощью своего хлыста. Я поручил ему штурвал, в то время как сам вместе с командой отправился чинить обыск. Мы не оставили без внимания ни пяди. Не считая больших ящиков, человеку на корабле спрятаться негде. По окончании поисков люди как будто успокоились и вернулись к оставленной работе. Помощник хмурится, но молчит.

22 июля. – Последние три дня стоит ненастье, вся команда брошена к парусам, на страхи не остается времени. Похоже, все уже позабыли свои опасения. Помощник снова весел. Миновали Гибралтар. Все в порядке.

24 июля. – Похоже, над судном нависло какое-то проклятие. Осталось совсем немного, непогода сопутствует нам уже в Бискайском заливе, и прошлой ночью исчезает еще один член команды. Как и первый пропавший, он ушел с вахты, и больше его никто не видел. Людей охватила паника; они принесли мне петицию, в которой просили о выделении двух человек на вахту, поскольку теперь они боятся дежурить поодиночке. Помощник взбешен. Боюсь, худшее еще впереди, так как и он, и команда готовы к физическим действиям.

28 июля. – Четыре дня как в аду: поднялся вихрь, бушует шторм. Никто не спит. Силы на пределе. Ума не приложу, кого назначить на вахту. Состояние у всех одинаковое. Второй помощник вызвался сам, чтобы остальные могли поспать хотя бы пару часов. Ветер стихает, море по-прежнему бурное. Однако постепенно корабль становится все устойчивей.

29 июля. – Новая трагедия. Вчера вахту нес один человек, поскольку команда смертельно устала. Когда пришла утренняя смена, на палубе не нашли ни души. Подняли крик, все высыпали наверх. Опять тщательный поиск, но никого не обнаружили. Экипаж в панике, спокойным остается один помощник. Договорились нести дежурство с оружием и бить тревогу при первой же опасности.

30 июля. – Последняя ночь в пути. Наконец-то мы приближаемся к Англии. Погода хорошая, все паруса подняты. Я измотан и обессилен. Меня разбудил помощник: сообщил, что вахтенный и рулевой – оба пропали. Теперь остались только мы вдвоем да еще несколько матросов.

1 августа. – Два дня стоит непроглядный туман. Надеялся, что, когда достигнем Ла-Манша, кто-нибудь заметит наши сигналы и придет на помощь. Плывем по ветру, словно по воле какого-то злого рока. Теперь сам помощник более деморализован, чем все остальные. Похоже, он стал заложником собственного характера. Люди страха не показывают, работают терпеливо и как-то обреченно. В команде остались румыны и русские.

2 августа, в полночь. – Не спал и пяти минут, как меня разбудил громкий крик где-то за моей каютой. В тумане ничего не видно. Помчался на палубу, там наткнулся на помощника. Он говорит, что, как только услышал крик, сразу же прибежал сюда, но вахтенного не обнаружил. Еще один пропал. Господи, помоги! Помощник считает, что сейчас мы где-то в Дуврском проливе. В эту минуту туман слегка разошелся, и нашему взору предстали какие-то скалистые фьорды. Если глаза нас не подводят, то мы должны быть в Северном море. Туман обступает нас со всех сторон. Похоже, он к нам прилип, а Бог нас покинул.

3 августа. – В полночь пошел сменить рулевого, но у штурвала никого не нашел. Ветер устойчивый и крепкий, относит все звуки в сторону. Я не решился покинуть пост, поэтому криками стал звать помощника. Через минуту он выскочил на палубу в чем был, в одном белье. Взгляд у него совсем безумный; боюсь, его рассудок уже помутился. Он подошел ко мне совсем близко и хрипло зашептал на ухо, словно опасаясь, что его кто-нибудь услышит: «Оно здесь, я точно знаю. Я видел это прошлой ночью на дежурстве: похоже на мужчину, высокого и худого, белого, как привидение. Оно стояло на носу и что-то разглядывало. Я подкрался сзади и всадил в него нож, но тот не наткнулся на тело. Оно будто из воздуха». Сказав это, он вынул свой кортик и резко махнул им передо мной. Затем он продолжил: «Но оно здесь, и я его разыщу. Мне кажется, оно прячется в трюме, в этих ящиках. Я вскрою их все и найду. А вы оставайтесь здесь». Нахмурившись и прижав палец к губам, он прошел вниз. Ветер крепчал, и я не мог оставить штурвал. Вскоре помощник снова показался, таща с собой ящик с инструментами и веревку, а затем опять исчез в трюме. Он, несомненно, помешался, поэтому останавливать его бессмысленно. В конце концов, грузу он никак не навредит: он заявлен как глина, поэтому пусть себе тычет в ящики и даже их вскрывает сколько душе угодно. Таким образом, я стою здесь, держу штурвал и делаю эти записи. Остается лишь положиться на Божий промысел и ждать, когда туман рассеется. Если при таком ветре я не смогу пристать ни к какой гавани, придется рубить паруса и давать сигнал бедствия…

Сейчас уже почти все закончилось. Стоило мне понадеяться, что помощник вернется из трюма успокоившимся (я слышал, как тот с чем-то возится и стучит молотком, а физические упражнения – лучшее лекарство в таком случае), со стороны трапа раздался леденящий кровь вопль, а затем показался и сам человек, выглядевший так, словно его пристрелили; лицо искажено от страха, а глаза безумно вращаются.

– Помогите, помогите! – кричал он куда-то в туман. Его ужас сменило отчаяние, и он вполне спокойно и твердо обратился ко мне:

– Вам лучше пойти за мной, капитан, прежде чем станет уже слишком поздно. Он здесь. Теперь я знаю его тайну. Море укроет меня от него, а больше ничего не остается.

Не успел я произнести и слова, как он бросился за борт. Похоже, теперь и я знаю секрет. Именно этот сумасшедший один за другим избавился от всей команды, а теперь и сам последовал за своими жертвами. Боже праведный, как мне оправдаться, когда я вернусь домой? Но когда я вернусь? И вернусь ли вообще?

4 августа. – Туман все еще держится. Солнечный свет едва проникает сквозь него. Я знаю, что сейчас заря, потому что я моряк, а других объяснений своей уверенности у меня нет. Я не осмелился спуститься вниз, я не посмел оставить штурвал и простоял здесь всю ночь. Во мраке я тоже видел Его! Господи, прости нас, грешных, но помощник был прав, когда прыгнул за борт. Лучше умереть, как подобает настоящему мужчине и моряку. Но я капитан, и мне нельзя оставлять свой корабль. Но все же я обману это чудовище: как только силы начнут меня покидать, я привяжу себя к штурвалу, а с собой прихвачу то, до чего он не посмеет дотронуться, а потом будь что будет, но я спасу свою душу и честь. Опускается ночь, силы на исходе. Если Он снова посмотрит мне в глаза, у меня может не остаться времени… Когда судно потерпит крушение, возможно, кто-нибудь найдет эту бутылку и прочтет мою повесть. А если нет, то по крайней мере я останусь чист перед своей совестью. Иисус, Пресвятая Дева и все великомученики, благословите заблудшую душу в ее смертный час…

Как вы понимаете, остается все же много вопросов, и у нас нет прямых свидетельств тому, что капитан сам не убил всю свою команду. Те, кто читал эти строки, единодушно воспринимают капитана как героя, заслуживающего пышных похорон. Уже принято решение о том, что его тело на лодках доставят вверх по Эску для отпевания, а затем привезут обратно, к подножию Тейт-Хилла, откуда на руках пронесут к аббатству, чтобы похоронить на церковном дворе. Более ста владельцев лодок уже изъявили желание сопровождать похоронную процессию.

Следы таинственной собаки по-прежнему не обнаружены. Это вызывает некоторое отчаяние публики, поскольку при нынешнем всеобщем возбуждении от происшедшего магистрат готов принять пса на довольствие городской казны. Похороны состоятся завтра. Тогда будет подведена последняя черта под очередной тайной, погребенной в море.

Дневник Мины Мюррей

8 августа. – Люси провела очень беспокойную ночь, и я сама не сомкнула глаз. Шторм разразился устрашающий, ветер завывал в трубе и вызывал дрожь по всему телу. Иногда казалось, что это где-то вдалеке палят из ружей. Как ни странно, этой ночью Люси не просыпалась, хотя дважды вставала и одевалась. К счастью, я каждый раз открывала глаза вовремя, поэтому мне удавалось ее раздеть и уложить в постель, так и не разбудив. Лунатизм – очень странное явление, поскольку стоит только появиться какому-либо физическому вмешательству извне, как человек сразу просыпается, возвращаясь полностью к реальной жизни, как будто с ним ничего не происходило еще мгновение назад.

Поутру, только проснувшись, мы обе быстро оделись и отправились в порт, чтобы посмотреть, не случилось ли чего интересного за ночь. Вокруг почти никого не было, и, несмотря на ясное безоблачное небо, по морю ходили огромные мрачные волны, казавшиеся почти черными из-за белоснежной пены на гребнях. Они с ревом протискивались сквозь узкую горловину бухты, словно человек пробирается вперед через толпу. Мне отчего-то подумалось, что Джонатану очень повезло не оказаться нынешней ночью в море. Но, ох, кто же знает, на море он сейчас или на суше? Где он, как он? Тревога так и грызет меня изнутри. Если б только я знала, что мне делать, то, кажется, свернула бы горы!

10 августа. – Сегодняшние похороны чужеземного капитана оказались на редкость трогательным зрелищем. Похоже, в процессии приняли участие все местные лодки, а затем гроб несли на руках от самого Тейт-Хилла до кладбища. Я была с Люси, мы с самого утра сели на нашу скамейку и видели всю церемонию от начала до конца. Беднягу похоронили недалеко от нашего места, поэтому ничто не закрывало нам обзор. Панихида произвела на Люси очень тяжелое впечатление. Она все время металась и не знала, куда себя деть, поэтому я начинаю подозревать, что ее ночные бдения не так уж безобидны. Скорее всего, она сама не понимает, что с ней происходит. А тут еще одно несчастье: этим утром на нашей скамейке нашли тело бедного мистера Свейлса с переломанной шеей. Как сказал врач, он, вероятнее всего, откинулся назад на спинку, словно чего-то испугался, да так и умер; причем люди, которые его обнаружили, уверяли, что вздрогнули, увидев его выражение лица. Бедный старик! Возможно, последнее, что он видел, действительно был ангел смерти. Люси так внимательна и чувствительна, что порой примечает вещи, мимо которых другие просто проходят. Несмотря на то что я сама очень люблю животных, расстройство мое от небольшого происшествия не идет ни в какое сравнение с тем, что испытала Люси. Дело в том, что на наше место часто приходит один мужчина, за которым всегда следует его пес. Оба они милейшие создания; я никогда не видела, чтобы этот человек сердился или даже хмурился, а собака – лаяла. Однако во время похорон животное отбежало от хозяина, остановилось в нескольких ярдах от него и принялось выть и скулить. Хозяин начал очень ласково, но вскоре заговорил с ним грубо, а потом и вовсе закричал. Поднялся невообразимый гвалт. Похоже, что псом овладело какое-то бешенство, глаза его яростно сверкали, а шерсть стояла дыбом. В конце концов хозяин потерял всякое терпение и, прыгнув вперед, ухватил собаку за ошейник, а затем подтащил к себе и швырнул в сторону памятника рядом с нашей скамейкой. Как только животное дотронулось до могилы, от приступа ярости не осталось и следа: теперь оно жалостно скулило и дрожало. Пес не пробовал убежать, он лишь припал к земле и в ужасе закатил глаза. Напрасно пыталась я его успокоить! Люси это происшествие крайне опечалило, но она не осмелилась дотронуться до собаки и лишь как-то затравленно на нее смотрела. Похоже, она слишком нежна для нашего жестокого мира. Уверена, что сегодня ночью во сне она увидит именно эту собаку. Мешанина из всех нынешних происшествий – корабль, пришедший в порт под присмотром мертвого капитана, привязанного к штурвалу и державшего в руках четки с распятием, похоронная процессия, собака, то в ярости, то в ужасе – безусловно, скажется на ее и без того расшатанных нервах.

Мне кажется, сейчас для нее лучше всего здоровая физическая нагрузка, чтобы в постель она легла утомленной, поэтому сегодня я возьму ее на прогулку вдоль утесов, которые тянутся по берегу залива. Быть может, после этого она не станет больше ходить во сне.

Глава 8

Дневник Мины Мюррей

Тем же днем, 23.00. – Господи, как же я устала! Если б не твердое правило ежедневно делать записи в дневнике, ни за что на свете его бы не открыла. Мы изумительно прогулялись. В конце концов у Люси от мрачного настроения не осталось и следа. Я полагаю, эти перемены в ней произошли из-за коров, которые настигли нас где-то в поле и так мычали, что от ужаса мы и забыли обо всех недавних печальных происшествиях. От страха за себя мы бежали куда глаза глядят, и это нас хорошо встряхнуло. На берегу залива мы набрели на очаровательную маленькую таверну, такую старомодную, с небольшими окошками в крыше, обвитой плющом, – просто глаз не оторвать. Там мы напились крепкого чаю. Должно быть, читательницы «Новой женщины» пришли бы просто в ужас от нашего аппетита. Мужчины все же более терпимы к человеческим слабостям, благослови их Господь. Оттуда мы направились домой, сделав по дороге несколько – нет – множество привалов на отдых. Все время мы смеялись и трепетали при мысли о злобности диких быков. Люси тоже очень утомилась, поэтому мы рассчитывали упасть в кровати, как только доползем до дома. Однако в гости к нам зашел молодой викарий, и миссис Вестенра попросила его остаться с нами на ужин. Скольких же трудов стоило нам общение с пыльной кофейной мельницей! И все же из этого сражения я с честью вышла не просто победительницей, а настоящей героиней. Мне кажется, однажды все епископы Англии должны собраться вместе и как-то решить вопрос о выведении новой породы викариев, которые ни за какие коврижки не принимали бы приглашение отужинать, а, напротив, имели бы сострадание к уставшим девушкам. Люси уже спит, дыхание ее ровное. Сегодня ее щеки гораздо румянее обычного, и выглядит она совершенно очаровательно. Если мистер Холмвуд влюбился в нее, встретившись с ней в гостиной, интересно, что бы он сказал, доведись ему видеть ее сейчас. Сдается, что когда-нибудь в «Новую женщину» потекут письма читателей, в которых они станут предлагать разрешить разглядывать предмет воздыхания во сне, по крайней мере перед тем, как сделать ему предложение. Однако, скорее всего, «новой» женщине этого не потребуется, поскольку в будущем она сама станет предлагать руку и сердце. И это будет прекрасно! Я так счастлива сегодня, потому что Люси заметно лучше. Я и правда начинаю верить, что кризис миновал и лунатизм уже остается позади. И если бы мне пришлось получить еще хотя бы строчку от Джонатана… Спаси и сохрани его, Господи!

11 августа, 3 часа ночи. – Я снова за дневником. Не спится, поэтому я пишу с легкостью. Для того чтобы заснуть, я слишком возбуждена. Нам выпало такое ужасное, такое страшное приключение! Как только вечером я закрыла свою тетрадь, то сразу же уснула…

Совершенно внезапно я очнулась, села в кровати, но при этом никак не могла прийти в себя от какого-то ужасного чувства страха и пустоты, которые давили на меня и окружали со всех сторон. В комнате было темно, поэтому постель Люси я не видела, и мне пришлось пробираться к ней на ощупь. На месте ее не оказалось. Я чиркнула спичкой, и в мерцающем ее пламени обнаружила, что моей подруги нигде в комнате нет. Дверь была закрыта, но не заперта. Опасаясь разбудить ее мать, которая в последнее время заметно сдала, я набросила на себя какое-то платье и отправилась на поиски. Пробираясь в темноте по дому, я внезапно поняла, что одежда, которую Люси выбирает во сне, может подсказать, куда она намерена отправиться. Если на ней халат, значит она где-то дома, а если платье, то она решила выйти на улицу. Однако оба ее платья оказались нетронутыми в комнате. «Слава Богу! – подумала я. – Люси не могла уйти далеко в одной только ночной рубашке». Я побежала вниз, но в гостиной никого не нашла. После этого я осмотрела все незапертые комнаты в доме, несмотря на переполнявший меня страх. В конце концов так я добралась до двери в холл, которая оказалась открытой. Вообще прислуга внимательно следит за тем, чтобы на ночь дом не оставался незапертым, поэтому теперь мне с ужасом пришлось смириться с мыслью, что Люси отправилась на улицу. Времени на оханья и раздумья не оставалось, поскольку смертельный страх прибывал во мне самой с каждой секундой. Схватив первое, что попалось мне под руку, – тяжелую лопату, я выбежала во двор. Когда я мчалась по Кресценту, пробило час, а в округе не было ни души. На северной террасе, вопреки моим неистовым надеждам, фигура в длинной белой рубашке также не появлялась. С самого края Вест-Клифа я то ли с надеждой, то ли с ужасом всмотрелась вдаль, через гавань, в то место, где располагалась наша любимая скамейка.

Ярко светила полная луна, лишь изредка перекрываемая тяжело плывшими черными тучами, и тогда вся картина мгновенно менялась в причудливой игре света и тени. Несколько минут я ничего не могла различить, поскольку как раз в этот момент по небу скользила огромная туча, погрузившая во мрак не только церковь Св. Марии, но и все окрестности. Однако, как только она прошла, я достаточно четко сумела разглядеть развалины аббатства, а затем луч света, острый, словно лезвие меча, скользнул по самой церкви и кладбищу, явив передо мной в ясности всю картину. Как ни боялась я посмотреть правде в глаза, зрение меня все же не обмануло: на нашей любимой скамейке луна заливала светом прозрачную ночную рубашку моей подруги. В то же мгновение опять набежала туча, поэтому я не ручаюсь за то, что мне это не показалось; но сдается, я все же видела какую-то темную фигуру, склонившуюся над Люси. Я не уверена, был ли то человек или зверь, но времени на более тщательный осмотр места не оставалось, поэтому я стремглав бросилась вниз по обрывистым ступенькам к пирсу, а затем, через рыбный рынок, к мосту, по которому только и можно было попасть на Ист-Клиф. Казалось, весь город вымер; я не встретила ни души. Однако меня это вовсе не огорчало, поскольку меньше всего мне хотелось, чтобы в городе пошли пересуды относительно состояния бедной мисс Вестенра. Дорога казалась бесконечной, минуты еле ползли, а колени стали дрожать и дыхание сбиваться, стоило мне начать карабкаться вверх по ступеням, ведущим к аббатству. Должно быть, я бежала очень быстро, поскольку уже скоро у меня ныли не только мышцы, но даже кости. Преодолев лестницу, в густой тени я могла уже различить белую фигурку, над которой теперь совершенно точно склонилось нечто черное и длинное. Вопль ужаса вырвался из моей груди, и таинственное существо подняло голову. На фоне мертвенно-бледного лица красными углями бешено пылали глаза. На мой крик Люси не отвечала, поэтому я побежала к воротам, ведущим на церковный двор. Теперь фасад церкви скрывал от меня скамейку, поэтому на пару минут я потеряла подругу из виду. Как только я обежала здание, из-за тучи выплыла луна, залив все окрест своим печальным светом. Я сразу же увидела Люси, которая сидела, откинувшись на каменную спинку, в полном одиночестве.

Я наклонилась и обнаружила, что та все еще спит; сквозь приоткрытые губы вырывалось дыхание, не ровное, как обычно, но хриплое и прерывистое, словно легким ее не хватало воздуха. В это мгновение она неосознанно потянулась к воротнику своей ночной рубашки, раскрыла его и вздрогнула, словно от холода. Я накинула ей на плечи теплую шаль, поскольку очень боялась, что она, практически голая, подхватит на этом холоде лихорадку. Опасаясь резко ее разбудить, я заколола шаль у горла булавкой, чтобы мои руки были свободны, если той потребуется помощь. Очевидно, я сама тряслась как осенний лист, поэтому случайно ее уколола. Люси все же не проснулась и лишь только снова взялась руками за горло и тяжело простонала. Заколов шаль и надев ей на ноги мои туфли, я стала осторожно ее будить. Поначалу она ничего не чувствовала, но сон ее все же постепенно уходил, заставляя девушку стонать и задыхаться. Время шло, пора было возвращаться домой, поэтому я принялась трясти ее более настойчиво и решительно. Проснувшись, Люси нисколько не удивилась, увидев меня, так как, разумеется, не сразу поняла, где находится. Моя подруга всегда пробуждается совершенно очаровательно, и даже в нынешних обстоятельствах, когда дрожь охватывала тело, а глаза ее видели себя раздетой на церковном дворе, даже теперь она не растеряла свою грациозность. Трепещущее тело прижалось ко мне. Когда я сказала, что нам поскорее нужно идти домой, она встала покорно, точно дитя. Мы пошли, галька больно ранила мне ноги, и Люси заметила, что я морщусь. Она остановилась и принялась уговаривать меня надеть туфли, но я не соглашалась. На дорожке, ведущей к церкви, мы наткнулись на огромную лужу, оставшуюся после шторма. Я тщательно вымазала в грязи свои ноги, чтобы, попадись нам случайный прохожий, никто не смог бы сказать, что я ходила по городу босая.

Однако, судьба нам благоволила, и до самого дома нам не встретилось ни души. Правда, один раз мы заметили какого-то человека, похоже, крепко выпившего, который шел прямо на нас посреди улицы. Но мы вовремя спрятались в подворотне, и он прошел, оставив после себя стойкий запах шотландского виски. Сердце выпрыгивало у меня из груди, и порой мне казалось, что еще мгновение – и я рухну без чувств. Я терзалась из-за Люси, и не только ее здоровье внушало мне опасения; я прекрасно понимала, что придется услышать ей в свой адрес, получи сегодняшнее происшествие огласку. Когда мы вернулись домой, то первым делом вымыли ноги, вместе помолились, а затем я уложила ее в постель. Перед тем как заснуть, она попросила меня не рассказывать о случившемся ни душе, даже ее матери. Признаюсь, поначалу я колебалась, прежде чем давать такое обещание. И все же, приняв во внимание нынешнее состояние миссис Вестенра, возможные последствия ее переживаний, а также то, как скажется эта история на репутации Люси, я сочла за благо пообещать то, что она хотела. Надеюсь, я правильно поступила. Я заперла дверь на ключ, который привязала себе на запястье. Люси затихла. Высоко над морем небо окрасил рассвет…

Тем же днем, в полдень. – Все хорошо. Люси спала до тех пор, пока я ее не разбудила, и во сне она даже ни разу не перевернулась. Похоже, ночные похождения никак на ней не сказались. Напротив, сегодня она выглядит свежей как никогда. Я очень расстроилась, заметив следы своей неуклюжести в обращении с булавкой. Надеюсь, ничего серьезного, но все же кожа на ее шее поранена. Должно быть, я каким-то образом защемила кожу и проколола ее насквозь, поскольку на горле остались две четкие отметины, а на рубашке запеклась капелька крови. Я расстроилась и принялась извиняться, но Люси засмеялась и потрепала меня по плечу, сказав, что сама этого ни за что бы не заметила. К счастью, все пройдет бесследно, поскольку ранки очень маленькие.

Тем же днем, ночью. – День прошел счастливо. Небо было ясное, солнце ярко светило, а с моря дул свежий ветерок. Мы отправились на пикник в Малгрейв-Вудс, миссис Вестенра правила лошадьми, а мы с Люси шли вдоль обочины. В такой восхитительный день меня печалило только одно обстоятельство: я скучала по Джонатану. Однако, мне следует все же набраться терпения. Вечером мы бродили по городу и в каком-то кафе слушали чарующую музыку Шпора и Маккензи. Спать легли рано. Не успела Люси коснуться подушки, как сразу же заснула. Определенно, ее здоровью можно только позавидовать. Сейчас я запру дверь и привяжу ключ на прежнее место, хотя что-то мне подсказывает, что эта ночь должна пройти спокойно.

12 августа. – Мои надежды не оправдались, и я дважды просыпалась этой ночью, когда меня будила Люси, пытаясь выбраться наружу. Даже во сне она, казалось, теряла терпение, обнаружив, что дверь заперта, и возвращалась в постель с очень недовольным видом. Я проснулась на рассвете и стала слушать пение птиц за окном. Люси тоже вскоре встала; не перестаю удивляться, как ей удается с каждым днем хорошеть все больше. Вся прежняя веселость ее натуры вернулась к ней окончательно. Она подбежала ко мне, уткнулась в мое плечо и рассказала, как счастлива она с Артуром. Я поведала ей, что меня беспокоит молчание Джонатана, и Люси принялась меня утешать. Между прочим, слова ее не прошли бесследно. Разумеется, ласка и дружба не в силах изменить факты, но все же они в силах заставить сердце с ними примириться.

13 августа. – Еще один спокойный день, а ночь, как и прежде, с ключом на руке. Я снова проснулась и застала Люси сидящей в постели и во сне указывающей на окно. Потихоньку открыв ставни, я посмотрела наружу. Лунное серебро заливало небо и море. Те плавно перетекали друг в друга и соединялись в такой невыразимой красоте, что при виде ее начинало щемить сердце. На фоне бледного светила кругами металась огромная летучая мышь. Один или два раза она подлетела совсем близко, но, заметив меня, вероятно, испугалась и направилась через бухту в сторону аббатства. Когда я отошла от окна, Люси уже лежала и тихо спала. Больше она ни разу за ночь не вставала.

14 августа. – Весь день на Ист-Клифе, читаю и пишу. Похоже, Люси, как и я, полюбила этот уголок, и теперь надо долго ее уговаривать, прежде чем она отсюда уйдет на обед, чай или ужин. Сегодня она меня удивила. Мы возвращались домой к ужину и как обычно остановились у восточного пирса, чтобы немного полюбоваться видом. Солнце уже низко опустилось и начало скрываться за Кеттлнессом. Прекрасная розоватая дымка окутывала Ист-Клиф и старое аббатство; мы молчали, охваченные этой красотой, но вдруг Люси пробормотала себе под нос:

– Опять его красные глаза! Как всегда…

Эта странная фраза, сказанная без видимого повода, буквально меня поразила. Я слегка обернулась, чтобы Люси не подумала, что я на нее уставилась, и обнаружила, что та впала в какое-то полудремотное состояние. Я молча проследила за направлением ее взгляда. Похоже, она смотрела на нашу скамью, на которой сейчас сидела одинокая темная фигура. Я и сама вздрогнула, поскольку на мгновение мне показалось, что у того человека действительно огромные глаза, горящие красным огнем, однако это впечатление тут же прошло. В окнах церкви полыхал алый закат. По мере того как солнце опускалось все ниже, отражение его скользило по стеклам, словно живое. Я заметила об этом интересном эффекте вслух. Похожее, услышав мой голос, она вернулась в чувства, но при этом оставалась какой-то необъяснимо подавленной. Кто знает, быть может, она вспоминала ту жуткую ночь, что провела здесь. Я никогда не возвращалась к этой теме, поэтому и сейчас промолчала, и мы отправились домой. У Люси разболелась голова, и она ушла спать пораньше. Я дождалась, пока она заснет, а затем захотела немного побродить на свежем воздухе. Я шла на запад вдоль утесов, думала о Джонатане, и сердце мое сладко ныло. Когда я возвращалась к дому, на небе показалась луна, светившая так ярко, что, несмотря на вечную тень в нашей части Кресцента, я отчетливо видела все до последнего камешка на мостовой. Бросив взгляд на наш этаж, я заметила Люси, которая стояла у открытого окна. Я подумала, что она меня поджидает, поэтому помахала ей платком, но подруга меня не заметила; по крайней мере, она продолжала стоять все так же неподвижно. В эту минуту луна вышла из-за угла дома и осветила наше окно. Теперь я видела, что Люси с закрытыми глазами прислонилась к подоконнику. Она, определенно, спала, а около нее виднелось что-то темное, похожее на большую птицу. Я боялась, как бы Люси не простудилась, поэтому быстро преодолела лестницу и побежала в спальню. Когда я вошла, Люси уже направлялась к постели, все еще во сне. Дыхание ее было тяжелым, а руки обхватывали горло, словно защищая его от сильного ветра. Я не стала ее будить, а только подоткнула одеяло и закрыла окно и дверь.

Она такая хорошенькая, когда спит; но сегодня Люси необычно бледна, а под глазами появились темные круги. Мне это не нравится. Боюсь, что-то гложет и терзает ее. Надо непременно выяснить, что с ней происходит.