Братья Швальнеры
Нюрнберг. На веки вечные

– Понимаю, сэр.

– Уверен, что понимаете… В таком случае действуйте. Я не возражаю.

3. Персоны грата

26 сентября 1945 года, утро, аэродром Нюрнберга

33- летний психиатр из Сан- Франциско Дуглас Келли был призван в армию сразу после окончания вуза в 1942 году. На фронте в его обязанности входила психологическая помощь солдатам, которые явно пребывали не в лучшей форме. У этого человека было какое- никакое знание военных реалий и отличные познания в психологии – потому он был выбран в Вашингтоне на роль психиатра, и именно ему было поручено провести ту самую экспертизу, на которой все- таки настоял Вышинский. Этот бодрый, светловолосый крепыш в вечно приподнятом настроении сейчас держал судьбу процесса в своих руках, кажется, не до конца понимая смысл своей задачи. Ее хотел объяснить ему встречающий его утром на аэродроме Аллен Даллес.

– Доброе утро, мистер Келли! Как долетели? – Даллес протянул руку врачу, тот пожал ее и улыбнулся:

– Спасибо, все хорошо. Как мистер Джексон?

– Он ждет вас во Дворце правосудия. Он просил сказать вам, что работа предстоит трудная – люди, с которыми вы будете работать, совсем не простые…

– Не переживайте, сэр. И мистер Джексон пусть не переживает. Я столько наслушался от наших сломленных физически и морально солдат в годы войны, что мне не привыкать. Что ж, как видно, выпала и мне роль быть священником или врачом, помогая в равной степени тем, кто стоит по разные стороны баррикад…

– Своей работой вы поможете всему человечеству! Едем!

В кабинете Джексона во Дворце собрались главные обвинители стран- участниц: Вышинский от СССР, Франсуа де Ментон от Франции, Джексон и Хартли Шоукросс от Соединенного Королевства. Присутствующие перекинулись между собой и с Келли парой слов, сказав ему что- то вроде напутственного слова, а после Джексон предложил каждому из коллег лично пообщаться с доктором на темы, которые хотелось бы затронуть относительно каждого из обвиняемых. Все обвинители манкировали этим правом, а Вышинский вывел Келли из кабинета и что- то ему нашептал. По возвращении никто не решился уточнить у них предмет тайной беседы – это было бы невежливо, но Даллес уже сейчас заподозрил неладное.

Через час посредством Джексона ему удалось узнать, что Вышинский просил Келли более тщательно разбираться с фигурами четырех подсудимых: Геринга, Гесса, Франка и Розенберга. Доктор сразу приступил к исполнению своих обязанностей, а Даллес вернулся к себе в номер – он хотел поспать. Напомнила о себе очередная бессонная ночь, которую он, как и многие другие, провел в попытках разгадать мудреный советский шифр на газетах… Однако, сна не получилось. Вместо этого он разложил перед собой фотографии тех, о ком сказал Джексон, и стал изучать. Нечто было в этих странных и страшных людях, что особенно интересовало Сталина и его окружение – иначе бы Вышинский не стал их выделять. Возможно, в них кроется что- то, что будет использовано Москвой в качестве козыря для срыва процесса. Вывод? Они что- то знают, чем- то невыгодны, почему- то опасны… Но почему?..

С Герингом и Гессом более- менее ясно – верхушки рейха. А вот остальные двое тут причем? Ответ могли дать только их куррикулюм- витте…

Информация к размышлению (Ганс Франк). Ганс Михаэль Франк родился 23 мая 1900 г. в немецком городе Карлсруэ. Сын юриста, в 1924 г. в Кильском университете он с большим успехом защитил диссертацию и вступил в так называемое «Общество Туле» – возглавляемую Рудольфом фон Зеботтендорфом оккультную организацию, в которой состояла верхушка будущего рейха, верящая во всевозможную мистику. А в 1926 г., будучи уже членом НСДАП, начал свою адвокатскую деятельность в Мюнхене с защиты в суде своих однопартийцев, арестованных за причастность к вооруженному конфликту с коммунистами. Надо сказать, что в период с 1925 и по 1933 г. состоялось более 40 тыс. аналогичных процессов, и на многих Франк выступал в качестве адвоката как с той, так и с другой стороны – он вообще был сторонником примиренчества, сглаживания острых углов и всяческого «непротивления злу», так что роль защитника шла ему, в отличие от большинства сановных гитлеровцев, как нельзя лучше. Чего стоит хотя бы тот факт, что уже после 1933 года он многократно обращался к первым лицам рейха с просьбами избавить от казни противников режима? На один из процессов с его участием был приглашен и Адольф Гитлер. Там он выступил в качестве свидетеля. После этого будущий фюрер предложил Франку стать его личным адвокатом и назначил на должность главы юридического подразделения НСДАП. Таким образом, молодой человек начал представлять интересы Гитлера в суде, где выступил защитником на 150 процессах. С 1930 г. адвокат еще и заседал в немецком рейхстаге. Бесконечно доверяя Гансу Франку, Гитлер дал ему тайное поручение, целью которого было доказать у него полное отсутствие еврейских кровей, одновременно назначив рейхсминистром юстиции. Правда, война не дала довести начатое Франком до конца – с 1939 года он назначен гауляйтером Польши.

«…15 сентября 1939 года я получил задание принять на себя управление завоеванными восточными областями и чрезвычайный приказ беспощадно разорять эту область как территорию войны и как трофейную страну, сделать ее грудой развалин», – торжественно объявлял Франк о своей почетной миссии. И вот тут- то, в отсутствие прямого тотального контроля со стороны верхушки НСДАП, проявилась его самая характерная черта…

16 декабря 1939 года генерал- губернатор Франк издал декрет о конфискации произведений искусства. В параграфе 3 говорилось: необходимо сообщать о любом частном и церковном художественном произведении с точным указанием вида, характера и количества. Сообщать обязан каждый, кто имел подобные произведения искусства на 15 марта 1939 года, имеет их сейчас или имеет право ими распоряжаться.

Огромная слабость Франка к произведениям искусства была общеизвестна. Франк стремился собрать в своей главной резиденции, каковой был Вавель (бывший королевский замок), и в Кшешовицах под Краковом, где у него была другая резиденция, произведения искусства самого высокого ранга. В конце концов, именно в Вавель попали три самые ценные картины, изъятые в Кракове из коллекции Чарторыйских. Эти картины уехали сначала в Берлин, а оттуда вернулись в Краков, но уже не в коллекцию Чарторыйских, а в Вавель.

Из дневника Ганса Франка. 4 ноября 1939 года, Берлин. Совещание с фюрером. О себе Франк пишет в третьем лице. «Фюрер обсуждал с господином генерал- губернатором общее положение, одобрил деятельность генерал- губернатора в Польше, особенно разрушение дворца в Варшаве и вывоз художественных ценностей…»

К докладу польского правительства на Нюрнбергском процессе был приложен список библиотек, музеев, книжных и иных коллекций, которые стали жертвой расхищения и разграбления. Интересно, что думает об отце сын Франка Николас: «Мой отец был высокообразованным человеком, он имел почетное звание доктора наук по юриспруденции, которое он получил в Веймаре. Он мог читать наизусть «Фауста» Гете и знал множество других стихотворений. Он был очень образованным немцем и одновременно жалким преступником».

Жизнь Франка в Кракове, столице генерал- губернаторства, очень походила на цепь торжественных парадов, красивых сельских праздников, теплых встреч с радостными польскими селянами, которые забрасывали Франка цветами, вручали хлеб- соль. А он – в ответ – награждал их орденами и напутствовал на новые трудовые подвиги на благо рейха…

Да, очень нежно относился Ганс Франк к искусству. Для своих резиденций он украл из польских музеев наряду с картинами множество гобеленов, ценной столовой посуды, фарфора, ваз, подносов и блюд. Франк отличался необузданным тщеславием, и коллеги в насмешку называли его «королем Польши». Своим советникам он поручил выбрать из особого фонда, предназначенного для Линца, наиболее ценные изделия. В марте 1943 года Франк приказал отправить из Варшавы в Краков все первоклассные произведения. Можно сказать, что тем самым он спас варшавские ценности от уничтожения. Но он, конечно, хотел не этого. Франк делает вид, что его очень интересует это новое арийское искусство. Но ни один из экспонатов выставки нового немецкого искусства не попал в его личную коллекцию.

Симпатизировал Франк традиционной живописи, и неудивительно, что, едва приступив к своим генерал- губернаторским обязанностям, он сразу, как говорится, «запал» на одну из самых известных картин Леонардо да Винчи «Дама с горностаем». Картина принадлежала собранию музея Чарторыйских, там были еще два заслуживающих внимания Франка полотна – «Портрет молодого человека» Рафаэля и картина Рембрандта «Гроза». Вместе с другими ценностями картины были реквизированы и услаждали взор генерал- губернатора, которому после акций по уничтожению врагов рейха, несомненно, нужна была релаксация. Позднее Франк распорядился переправить «Даму с горностаем» в свой замок под Краковом для украшения личной выставки, устроенной в марте 1943 года в Вавеле.

Впрочем, однажды это все- таки обернулось ему боком. Это было в разгар войны. Массовые переселения резко ухудшили экономическое и социальное положение в его генерал- губернаторстве. Массовые, зачастую безосновательные расстрелы, проводимые СС и полицией, приводили к росту партизанского движения. Кроме того, СС вмешивалось в дела гражданской администрации генерал- губернаторства и плело интриги против Франка… Так всегда бывает, когда дела в целом в королевстве оставляют желать лучшего – крысы бегут с тонущего корабля и не щадят друг друга в борьбе за существование. И тут козырем Гиммлера против Франка стала именно любовь последнего к культуре и вытекающая из этого коррупция!

Одно время, казалось, Гиммлер одержит верх в данном противостоянии. Франк предстал перед инквизиционным трибуналом в составе Гиммлера и Бормана. Под давлением серьёзных обвинений ему пришлось пойти на значительные уступки. Но вернувшись в Краков, он тут же отказался от почти всего сказанного на трибунале. Более того, он охарактеризовал донесения СД, на основании которых строилось обвинение, как «составленные на основе измышлений шпиков доносы, не имевшие ничего общего с реальной действительностью и представлявшие собой продукт ненависти в отношении государственной работы, проводимой в генерал- губернаторстве». Настоящую же войну против СС Франк начал после того, как узнал, что начальник СС и полиции Люблина Одило Глобочник начал выселение поляков для последующего поселения на освободившихся землях немцев. В своих публичных выступлениях он начал говорить о необходимости возвращения Германии в «правовое поле». За это Гитлер снял Франка почти со всех должностей, однако отставку с поста генерал- губернатора не принял – в ту пору, в конце войны должность эта виделась кандидатам уже очень и очень незавидной…

«Да, – подумал Даллес, рассматривая фотографию Франка – красивого, опрятного, подтянутого человека, производящего впечатление скорее заправского денди и ценителя искусства, чем нацистского палача. – Уж никак не скажешь, что человек этот причастен к преступлениям на территории оккупированной Польши и массовым казням… Резонируют с описанным в обвинительном заключении и его фразы… «Я внёс предложение положить конец системе концлагерей, и чем раньше, тем лучше. Дальнейшие аресты должны быть прекращены немедленно. Дела лиц, находящихся под стражей, следует проверить узаконенным порядком и разобраться с жалобами в отношении издевательств и надругательств…» «Фюрер, поддержи правозащитников!» «Никогда не должно возникать полицейское государство, никогда! Такое я отрицаю. Как национал- социалист и руководитель немецких правоведов, считаю своею обязанностью выступать против постоянного поношения права и его защитников в любой форме. Я протестую против того, что какое- либо правовое положение подвергается беспардонному критицизму и нападкам…» «Ни одна из империй не существовала без соблюдения законности и прав, а тем белее выступая против них. Народом нельзя управлять грубой силой, жизнь его в бесправном положении немыслима… Недопустимо, чтобы в государстве член общества лишался чести, свободы, жизни и собственности без предъявления ему соответствующего обвинения и судебного разбирательства…»

Он встал, прошелся по комнате, подошел к окну, из которого открывался вид на Дворец правосудия. Осень упорно не желала приходить, радуя нюрнбержцев вторым и даже третьим бабьим летом. Листья на деревьях уже подернулись желтизной, но, казалось, цвет этот стал следствием не усталости, сухости и недостатка влаги, свойственных флоре в это время года, а палящего солнца и тепла, сжигающих всю растительность будто самым жарким летом. Надо же, подумал разведчик, если бы Франк и такие как он все- таки одержали бы победу в войне, ничего этого на значительной площади земного шара не было бы – и уж, во всяком случае, в Польше, где он губернаторствовал. Только здесь, в Нюрнберге, все было бы по- прежнему…

Почему? Да потому что Франк, а не кто другой произнес, наряду с вышеприведенными философско- правовыми догматами, и такие слова: «Евреев необходимо уничтожать, где бы они нам ни встретились. Всех польских евреев мы не можем расстрелять или отравить газом, поэтому необходимо изыскивать средства для их уничтожения в больших количествах…» «Мы удержим генерал- губернаторство и более не отдадим его… Я открыто признаю, что наше правление здесь будет, возможно, стоить жизни нескольким тысячам поляков, в особенности из числа их духовной элиты… Мы ликвидируем сложившееся положение вещей в стране, осуществив это самым простейшим способом… Речь главным образом идет о том, чтобы выполнить великую национал- социалистическую миссию на Востоке. Поэтому нашей целью не будет создание здесь правового государства… Тот, кто станет казаться нам подозрительным, будет сразу же ликвидирован…» «С Польшей следует обращаться, как с колонией. Поляки станут рабами Великой Германской империи»!

Конечно, может быть, его тонкая натура протестовала против гитлеровских методов, но ведь он был плоть от плоти система! Если и возражал, то негромко и в пределах дозволенного. Если и протестовал, то вполголоса и только в специально отведенных местах. Если и бунтовал, то только, защищая себя самого. В отличие от тех же Канариса и Шахта, не принимал никакого участия в заговорах против Гитлера, ибо боялся за собственное благополучие. Так что суду подлежит однозначно! Но не расправе, а именно суду, так как, конечно, не может его кара совпадать с той, которой подлежали бы Гиммлер или Геринг. Но и совсем избежать наказания как недееспособное лицо он тоже не должен…

Совсем другое дело – Розенберг.

Информация к размышлению (Альфред Розенберг). У Альфреда Эрнста Вольдемаровича Розенберга (так его называли до 1923 года, о чем свидетельствуют записи в свидетельстве о рождении и паспорте) родным языком был русский. Будущий идеолог немецкого национал- социализма родился 12 января 1893 года в Ревеле, административном центре Эстляндской губернии Российской империи. Его отец Вольдемар Вильгельм Розенберг – остзейский немец, занимался пошивом обуви (по другим данным торговец). Мама была родившаяся в Петербурге Эльфрида Каролина Зире, происходившая из семьи переселившихся в Россию французских гугенотов. Правда, она умерла всего через два месяца после его рождения. Окончательно он осиротел в возрасте 11 лет. Воспитывали его тетки, которые очень любили его и часто баловали. Учился он в местном реальном училище, где больше всего было немцев, но учились и русские, а меньше всего эстонцев. Лучше всего ему давалось рисование, по приказу инспектора училища, его рисунки эстляндской усадьбы Петра Первого повесили в богатых рамках на стены училища. Когда в 1942 году Альфред Розенберг приезжал в Таллин, они висели на прежнем месте. В запасниках музея искусств Эстонии хранится его рисунок «Лестница» (1918).

В 1910 году он поступил на архитектурный факультет Рижского политехнического института. Во время Первой мировой войны перевелся в Московское высшее техническом училище, которое закончил в 1918 году. В русскую армию его не призвали, поскольку у него, как студента была бронь. В 1918 году он вернулся в Ревель, который примерно через две недели захватили немцы. Розенберг хотел записаться в германский добровольческий корпус. Однако попытка не удалась, ему объяснили, что "русских" не принимают.

В оккупированной немцами стране жить было тяжело, Альфред Розенберг не имел постоянной работы. Иногда зарабатывал частными уроками рисования и изредка продавал свои пейзажи старого Ревеля. Вскоре его жена выехала на лечение в Германию, и Розенбергу с большим трудом тоже удалось получить разрешение на выезд.

В 1919 году в Мюнхене он познакомился с Дитрихом Эккартом, издателем националистического журнала, где вскоре начал печатать свои антисемитские статьи. Он вступил в оккультную организацию "Общество Туле" и вскоре его познакомили с Адольфом Гитлером. Альфред Розенберг оказал большое влияние на формирование взглядов будущего фюрера, особенно касающихся евреев и русских. Он познакомил Гитлера с "Протоколами сионских мудрецов" и не раз говорил ему, что революция в России и Первая мировая война произошла вследствие мирового еврейского заговора. В эти годы вышли и первые книги Альфреда Розенберга, развивающие его взгляды на развитие истории, как борьбу рас. Он все активнее занимался политической деятельностью, стал главным редактором партийной газеты.

Вообще литературная и публицистическая деятельность всегда занимали важное место в жизни идеолога – с 1919 года до сегодняшнего дня он вел дневники, в которым большое место уделял жизни верхушки рейха и распрям вокруг нее, а в октябре 1930 года вышло главное произведение Альфреда Розенберга "Миф 20 века", ставшее почти официальным идеологическим пособием членов нацистской партии. Книга за время существования Третьего рейха была издана общим тиражом более миллиона экземпляров. Она распространялась национал- социалистической партией по любому существенному поводу, а предложенные лозунги активно обсуждались. Внимательно изучали ее только нацистские партийные функционеры в поисках подходящих лозунгов или идеологи оппозиции, которые искали слабые места в настольной книге нацизма. Хотя Розенберг показывал рукопись Гитлеру и получил его одобрение на ее издание, Гитлер не раз говорил своим близким соратникам, что книга, написанная "самоуверенным прибалтом", совершенно скучная и сумбурная. А между тем оттуда родом – вся расовая теория Гитлера. Не исключено, что именно зависть малограмотного художника к художнику образованному, который смог опередить фюрера в формулировке основных постулатов нацизма стала причиной столь резкого высказывания… Любопытными в этой книге Даллесу показались взгляды Розенберга на Россию, которые были близки тем, что имел он сам. О России русский гитлеровец писал, что только основание ее викингами дало государственность и позволило развиваться культуре. Однако в революцию 1917 года нордическая часть русской крови проиграла борьбу восточно- монгольской, объединившись, китайцы, жители пустынь, евреи и армяне прорвались к власти, поставив правителем калмыко- татарина Ленина. Хорошо зная русскую литературу, Розенберг пишет, что Достоевский, восхваляя русского человека, как будущее Европы, все равно видит, что страна отдана демонам…

Но это все наука. За науку не судят. Судят за другое. С 1940 года он занимал должность министра по делам оккупированных восточных территорий. Под его «чутким» руководством разграблялись территории, еще вчера бывшие его родиной. В рабство угонялись люди, уничтожались и похищались культурные и материальные ценности, Восточная Европа превращалась в выжженную степь. 9 мая 1941 года Альфред Розенберг получил одобрение у Адольфа Гитлера предложенным планам по расчленению Советского Союза. В его дневниках есть запись, что фюрер дал ему задание управлять Россией. В одном из документов его ведомства было написано, что миллионы людей умрут или должны будут переселиться в Сибирь. Ключевые пункты программы по расчленению Советского Союза – это организация местных националистических правительств. По его мнению, чтобы не бороться со 120 миллионным населением страны, нужно, чтобы одна часть людей боролась с другой под присмотром нацистов. Непосредственно для управления отдельными регионами были созданы пять комиссариатов, которые должны были подчиняться непосредственно Розенбергу. Однако к работе успели приступить только несколько административных управлений в Центральной России и Кавказе. Розенберг оказался бездарным администратором, и контроль над оккупированными территориями перешел к другим нацистским ведомствам.

Главное, благодаря чему он «отметился» в истории рейха – это идеологическая составляющая его работы. Расовая теория, теория борьбы за существование и подбора внутри колоний рейха и населяющих их народов, идея исключительности одной расы и вытекающей отсюда допустимости для нее уничтожать и порабощать других – все это его произведение. Конечно, сам он не убивал, но вина его даже больше, чем у палачей – он их вдохновлял и направлял, а без этого направления даже отъявленному головорезу не вложишь в руки оружие!

«Но все же – почему он? – метался Даллес. – На руках, скажем, Кальтенбруннера, Зейсс- Инкварта или Штрейхера крови в разы больше, в том числе и советской! Месть ненавидимому русскими прибалту со стороны русских? Да ну, бред. Сталин ничего просто так не делает… И почему Франк? Что между ними общего? «Общество Туле»? Некая магическая связь, афишировать которую не хотят русские? Тоже абсурд… И все- таки, почему оба эти персонажа так занимают Вышинского, а значит, Сталина? С одной стороны, и Франк, и Розенберг в годы войны работали на территории Восточной Европы, к разделу которой Сталин питал и питает особый трепет и с разделом которой связывает надежды, но… этого мало. Может, они знают что- то о его интересах там? Франк как гауляйтер Польши, а Розенберг как картограф Восточной Европы вообще могли выполнять какие- то тайные указания Гитлера в отношении раздела этих территорий, которые как- то касались Сталина. Но какие указания? Как касались? Что они знают такого, что никак не хочет придавать огласке советская сторона?..»

Одни вопросы. Как знать, думал Даллес, может вечерний отчет Келли что- нибудь, да даст? Конечно, он не обязан был отчитываться о своих беседах с подсудимыми устно и гласно, но наверняка сделает это – вопрос вменяемости подсудимых не терпит отлагательства!

Уже вечером психиатр в компании делегатов докладывал в ресторане «Гранд- отеля» о своих успехах. Даллес отошел подальше, чтобы не злить лишний раз и без того не расположенного к нему Вышинского, но, несмотря на это, отчетливо слышал громкую речь подвыпившего доктора.

– Идиоты! – всплескивал руками Келли, окруженный толпой обвинителей. Тех, понятно, интересовал внутренний мир полузверей- полулюдей, с которыми завтра предстояло работать в рамках процесса, а кто, кроме психолога, мог охарактеризовать его лучше? Келли же самому впору было примеривать на себя лавры прокурора, так ярка и эмоциональна была его, подбодренная алкоголем, речь. – Как доктор вам заявляю, они явно ненормальные!

– Было бы странно, если бы вы сказали, что они абсолютно нормальны! – поддержал его второй обвинитель от Великобритании, Максуэлл Файф. – Разве может нормальный человек сотворить такое?!

– Определенно, нет. Но обо всем по порядку, господа… Сегодня я встретился с Франком и Розенбергом. Что касается Франка, то человек этот исполнен противоречий. В разговоре он старается уходить от своей роли в нацистской партии и государстве и все время говорит о том, что был противником тех или иных решительных мер, предпринимаемых Гитлером. Старался, дескать, сглаживать острые углы, сокращать применение смертной казни, делать саму юридическую процедуру максимально гуманной и правовой… На что я начал приводить неопровержимые доказательства тех бесчинств, что творились в Польше в период его генерал- губернаторства. Да что бесчинств, кровопролитий! И какую, вы думаете, он избрал тактику? Перевел тему. Сказал, что его, человека тонко чувствующего, поклонника искусства, запихнули в маленькую тесную камеру и пытают только потому, что он занимал в рейхе номинальную должность, а сам только и делал, что воевал с Гиммлером!

– Обычная тактика, – процедил главный обвинитель от Британии, Хартли Шоукросс. – Надо же ему как- то защищаться. Что тут неадекватного?

– Неадекватна именно психологическая картина его личности. Конечно, он был поклонником искусства, и правоведом был, и даже миротворцем, в каком- то смысле слова. Но почему тогда позволял твориться геноциду в Польше?

– Должность такая…

– Я не об этом. Что внутри него позволяло ему подписывать расстрельные списки и провозглашать идеологию уничтожения польских евреев? Вот возьмем личность Франка. Она дуалистична. Франк настоящий, потомственный юрист, тонко чувствующий человек и ценитель искусств. Он далек от кошмара и мерзости концлагерей и «четырехлетних планов». К ней близка вторая личность – палача и садиста. Конечно, вы можете мне возразить, можете сказать, что он становился двуликим Янусом, когда речь шла о его обогащении и ради собственных выгод. Но нет, господа. В таком случае он в разговоре со мной смело валил бы вину на других, а сам бы прикрывался ширмой обогащения и выполнения приказов. Он же избрал совершенно другую тактику. Он уходит от ответов на эти вопросы. Подменяет ответы иными, удобными себе, а вернее, той, первой личности. Прячется от них за ширму «ценителя высоких искусств». Значит, что? Значит, налицо раздвоение, то бишь шизофрения…

– Однако… – зароптала прокурорская братия.

– Да сами подумайте – ну разве столь тонкий человек мог без ущерба для совести творить то, что творил мясник – губернатор Польши?

– А что скажете насчет Розенберга?

– Тут все ясно, – присвистнул Келли. – Маньяк в чистом виде. Не забывайте, что он – главный идеолог нацизма и расовой теории!

– А как же Геббельс? – округлил глаза Максуэлл Файф.

– А что Геббельс? Он рупор. Всего лишь журналист. Всего лишь редактор газетенки. Он только возвещал то, что сочинял Розенберг, который в вопросах идеологии самому Гитлеру не уступал! Однако, никто из вас, господа, не будет спорить, что идеология сия утопична и ужасающа, а потому не могла быть создана человеком нормальным?!

Прокуроры замялись. Келли продолжал аргументировать:

– До последнего, едва ли не до ареста, отказывался подписать приказ о расформировании своего министерства. До сих пор считает себя преданным партии и фюреру. Именует себя истинным наци. Только и говорит, что о расовой теории и исключительности арийцев. Рассуждает о первенстве в создании идеологической основы нацизма – мол, первым полноценным учебником была гитлеровская «Майн кампф» или его «Миф ХХ века»? И это – в ситуации, когда каждый день для него может стать последним, благодаря как раз этим, с позволения сказать, работам! Он неисправим. Действительно, сумасшедший, который еще верит в оправдание нацизма, в его реабилитацию и пересмотр итогов войны.

– А во что ему еще верить при таких обстоятельствах? – задумчиво спросил неуступчивый Шоукросс.

– Нормальный человек принимает действительность – относясь к ней критически или нет, но все же не утверждает, что черное – это белое. Только ненормальный реальность отрицает. Розенберг отрицает. Это можно объяснить каким угодно стрессом – все мы их на войне пережили немало, но, тем не менее, никто из нас не прячет голову в песок. А выводы делайте сами…

– По- моему, тут все ясно, – отрезал Вышинский, сжимая в руках бокал виски. – Этих людей надо лечить. Долго и принудительно. И ни о каком суде над ними, тем более международном, речи быть не может.

– Вы про этих двоих или..? – уточнил Джексон.

– Про всех.

– Вот как? Без экспертизы в их отношении?

– Чтобы понять, что мясо тухлое, необязательно доедать весь кусок до конца! – отрезал Вышинский. – Сегодня мы увидели двоякую личность в одном, завтра в другом. Покойный Лей тоже был поклонником искусства и, говорят, с Сальвадором Дали дружил. И что это означает? Что внутри каждого из них боролись зверь и человек. Что ни одного нельзя признать до конца психически полноценным, абсолютно вменяемым. Что все они – слуги дьявола в самом извращенном исполнении, и нет такого человеческого закона, которым можно их судить. Они все невменяемые. Тут я согласен с доктором, хоть наши страны и разделяет идеологическая пропасть. Кому, как не психиатру, делать выводы? И причем, американскому, как вы и настаивали! Он прав в том, что не мог нормальный человек соорудить такую теорию. Не может отрицать действительность. Не может подавлять голос одной личности голосом другой. А учреждать и лицезреть газовые камеры? Горы трупов? Реки крови? Может? Никогда в жизни! Так что, полагаю, коллега, этот раунд вы мне проиграли…

– И все же двоих мало, – отнекивался Джексон. – Отцами- основателями, как у нас говорится, все же здесь выступают Геринг и Гесс, и до бесед с ними…

– Воля ваша, воля ваша, – воздел ладони к небу Вышинский. – Конечно, доктору будет предоставлено такое право…

К Даллесу, молча лицезревшему картину из угла комнаты, подошел администратор гостиницы и пригласил к телефону. На том конце провода был полковник Эндрюс, начальник тюрьмы.

– Мистер Даллес? Это Эндрюс.

– Слушаю вас, полковник.

– У нас тут произошел небольшой инцидент, я подумал, вы должны быть в курсе. Сержант Коннор избил Геринга.

– Как избил? За что?

– Тот что- то невежливое или даже оскорбительное буркнул в адрес советского журналиста Халдея. Коннор не сдержался и ударил его несколько раз палкой по шее…

– Геринг в порядке?

– Да, ему оказана помощь.

– А Коннор?

– Дело как раз в нем… Видите ли, я позвонил не просто так. За несколько часов до инцидента Коннору принесли несколько советских газет. Во время обеденного перерыва он внимательно их изучал, рассматривал… Очевидно было, что настроение у него испортилось. А потом случилось это…

– Спасибо, полковник, вы оказали мне неоценимую услугу…

Вернувшись к себе, Даллес стал анализировать все, увиденное и услышанное за день.

«Итак, советская сторона всеми силами не хочет допустить процесса. Для этого она добилась проведения экспертизы обвиняемых, и в первую очередь по какой- то причине хочет сделать это с Герингом, Гессом, Розенбергом и Франком. Эти четверо явно знают нечто, что при определенных обстоятельствах может быть невыгодно Сталину… Для этой цели они избрали глуповатого эксперта Келли, который ретиво взялся проводить в жизнь их точку зрения о невменяемости и, следовательно, неподсудности обвиняемых. Розенберг и Франк подпали в его понимании под эту категорию, а остальные – большой вопрос. Чтобы ответить на него утвердительно, оставшихся двоих надо запугать – поэтому советский шпион Коннор и избил Геринга. Думаю, что даже на глазах у Гесса… При этом идея о его допросе отпадает – показывать шпиону интерес к его персоне нельзя ни в коем случае. А вопросы есть… Вопрос первый – какое тайное знание объединяет этих четверых? Вопрос второй – так ли бескорыстно наивен Келли, как мы думаем?»