Братья Швальнеры
КГБ против СССР

– Ты уже и здесь кого– то себе отыскала? – надежда еще слышалась в его голосе.

– Это меня тут нашли. Я ведь здесь уже два месяца. И где– то месяц еще пробуду. Думаешь, местные кавалеры настолько одряхлели, что позволят скучать привлекательной француженке, так хорошо говорящей по– русски?

Фотограф заметно погрустнел:

– И кто он?

– А, ты его не знаешь. Сам недавно приехал из Одессы, работает тут моделью у Зайцева. Молодой, сочный, привлекательный… ммм… пальчики оближешь. Конечно, тоже не любовь, но все же лучше постаревшего и облысевшего французского буржуа. Во всяком случае, скрашивает мой досуг и обеспечивает интересное времяпрепровождение.

– Нечего сказать, от жизни не отстаешь.

– Так и ты не отставай, Ленечка, – Сенье поняла, что подобными фривольными разговорами затрагивает патриархальные чувства старого поношенного еврея и решила сменить тему. – Значит, говоришь, фотографом работаешь? Образцы карточек есть? Покрасивее какие– нибудь…

– А тебе зачем?

– Ну не знаю… Покажу своему Луи, может, найдет для тебя какое– нибудь дельце в торгпредстве. Мало ли там всякой швали да бездельников отирается? А уж журналистов да фотографов – как собак не резаных. Это же торгпредство, там фотограф едва ли не первый человек. А ты чем хуже? От их, капиталистического, пирога откусить – с них не убудет, а тебе радость. Ну так что с фотками?

– Знаешь, с собой нет, но завтра я проявлю вот эти красоты, что мадам Толстая хранит у себя дома. Может, их? Там чудо такое, залюбуешься…

– Валяй. А пока выпьем за встречу…

Несколько минут в его компании пролетели незаметно – и вот уже она, словно Ассоль бежит по волнам утопающей в ледяном дожде Москвы, навстречу своему молодому и горячему Мишке… Бежит в прокуренную коммуналку, даже не удосужившись спросить фамилии своего случайного любовника – зачем фамилия, вообще, к чему слова, когда такое достоинство прячет он от посторонних глаз и дарит ей каждый вечер?!

Мишка набросился на нее с порога и повалил на кровать. Резкими рывками, как всегда, не заботясь о том, в каком виде пойдет она после свидания с ним по ночной Москве и явится домой к мужу, сдернул он с нее одежду и, почти не тратя времени на поцелуи, приступил к делу. Преодолевая ее слабое сопротивление, он кинулся на нее всем телом, и, не говоря ни слова, пронзил ее насквозь. За десять лет брака да пару унылых французских любовников, тратящих больше времени на слова, чем на дела, она уже и забыла, каково это – когда бешеная, необузданная страсть охватывает тебя в затхлой комнате коммунальной квартиры под молодым жеребцом с огромной харизмой как в лице, так и пониже его. Когда крик боли перетекает в крик наслаждения, а всю тебя будто разрывает своим проникновением его рыцарское копье. Когда экстаз накрывает тебя с головой, раз за разом, а ты все не можешь пошевелиться в стальных объятиях горячего южного парня с кипящей кровью, которому доставляет неимоверное наслаждение чувствовать под собой статную и неприступную француженку, подчиняя ее своим прихотям и превращая в инструмент для своего удовольствия и помойку для сброса адреналина…

Первые жаркие минуты исступленной любви вскоре проходят – сбросив пар, он остывает, закуривает сигарету, но – вот прелесть молодого организма! – вскоре восстанавливается и начинает иметь ее уже медленно, не торопясь, со знанием дела, отдаваясь процессу и требуя отдачи от нее. А за ней уж дело не встанет. Все, чем она владеет от природы, в этот вечер принадлежит ему. И наплевать ей самой, в каком виде она явится к мужу и что придумает для своего оправдания – та молодость, которая передается от него к ней белой горячей жидкостью стоит нескольких слов вранья и минуты позора!..

После секса обоих тянуло курить. На балконе было холодно, поэтому, лежа голыми в постели, они курили прямо здесь. Курили и обменивались ничего не значащими словами.

– Представляешь, встретила сегодня старого приятеля, из той моей, московской жизни до брака.

Мишке не было никакого дела до ее жизни и ее знакомых, и потому привычное «ммм» коровьим мычанием безразличия по привычке вырвалось из его уст.

– И чем он занимается?

– Фотограф. Был у вдовы Толстого, фотографировал картины да гобелены, что «красный граф» при жизни на людском горе скопил… И рассказал прелюбопытную штуку. Говорит, у нее великое множество бриллиантовых побрякушек.

– Это правда. Она бабка богатая. Была у нас в Доме моделей недавно – так светилась вся как новогодняя елка. И зачем ей такие богатства, когда все равно детей нет? В фонд Союза писателей пожертвовать хочет, что ли?

– Правда нет детей?

– Вроде нет. А тебе– то что?

– Ну так, интересно. Помнишь, ты рассказывал мне про своего друга из Одессы по кличке… «Котовский» что ли?

– Толян? Да, помню. Вор знатный. Из– под носа что хочешь утащит, а ты и ухом не поведешь.

– А почему его так прозвали?

– Ха… Да он из зала суда через окно сбежал, прямо как легендарный комдив. Вот и повелось… Да ты не думай, он уж отсидел свое. Сейчас свободен… И голоден. Вот, на днях письмо от него получил.

– Голоден – это хорошо…

Мишка бросил сигарету, навис над ней и посмотрел прямо в глаза:

– О чем это ты? Тебе, что, меня не хватает?

– Да ну что ты, дурачок. Просто думаю. Ему заняться нечем, а талант есть. У меня – право выезда за рубеж и, соответственно, возможность протащить все это через границу, чтобы продать с наваром. А она богатая и все богатство пропадает. Да и доступ в ее квартиру мы через моего Ленечку запросто можем получить… Кстати, мне кажется, он все еще в меня влюблен…

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – хитро улыбнулся молодой человек.

– Точно. Завтра же беги на почтамт и звони своему Котовскому, пусть приезжает. Есть для него работенка.

– А для меня?

– И для тебя.

Азарт взыграл в крови обоих – и они снова набросились друг на друга, совершенно теряя счет времени и невзирая на усталость, которую, казалось, как рукой сняло.

Пару дней спустя Мишка уже встречал на Казанском вокзале молодого человека, как две капли воды похожего на шустрого милиционера, с которым вдова Алексея Толстого встретится через десять дней. А Вероника Сенье сидела в компании Лени Лернера в маленьком кафе– мороженом на Цветном бульваре.

– Поздравляю, Ленечка, есть для тебя работа.

– Отлично. Заказ для твоего мужа?

– Почти. Для меня. Ты ведь готов на поступок ради прекрасной дамы?

– Спрашиваешь.

– Навар будет приличный, обещаю. Не работать сможешь до конца жизни… – говорила Сенье, но Лернер ее уже не слушал. Сам того не подозревая, только что, в пасмурный осенний день 1980 года, он заключил сделку с дьяволом.

Глава пятая

09 декабря 1980 года, Москва, Спиридоновка, музей – квартира писателя Алексея Толстого

Колесниченко появился в квартире писателя, в которой уже несколько дней подряд велись активные следственные и оперативные мероприятия, ныне уже вступившие в завершающую, слабую фазу, в 10 часов утра – решил не приезжать особенно рано, чтобы не будить и без того измотанных событиями последних дней старух, но для порядку посетить место преступления все же следовало. Хотя бы для того, чтобы дать команду милиции снять печать с кабинета писателя, убрать отовсюду таблички «вещественное доказательство», и вообще позволить настрадавшимся женщинам жить в своей квартире нормальной, полноценной жизнью – если, конечно, таковая была возможна после случившегося. Глядя на хозяйку – заслуженную во всех смыслах старуху, – следователь понимал, что главная трагедия ее состоит сейчас не в том, что похитили драгоценности, к которым она, как советский человек, если и питала, то чисто мемориальную, памятную любовь; а в том, что преступники посягнули на святое – на память писателя, бывшего для нее всем при жизни и оставшегося всем после смерти. За два часа, проведенные с ней, Колесниченко узнал о жизни и творчестве Алексея Толстого столько, сколько не узнал за весь курс школьной программы, едва ли не каждый год включавшей его произведения в литературные хрестоматии и учебники. Она рассказывала беспрестанно о нем, о его дружбе с Горьким, Фединым, еще какими– то писателями, о которых Владимир Иванович впервые в жизни слышал, с таким упоением, с каким преданный своей работе музейный хранитель приоткрывает завесу исторической тайны над артефактами прошлого. При этом ему безразлично, в чем он одет, голоден он или сыт, и вообще, интересно ли все то, о чем он повествует. Он упоен собой – так же упоена собой была Людмила Ильинична, у которой ее покойный обожаемый муж не сходил с уст. Такое отношение ее к великому писателю можно было, пожалуй, объяснить, их огромной разницей в возрасте и тем безграничным уважением, что она к нему питала, но при все при этом факт оставался фактом – для нее свято было все, чего касался, с чем работал и о чем думал этот, без сомнения, великий человек. И потому ограбление, в ходе которого такому вандалистскому осквернению подверглись исторические, музейные, литературные святыни, было для нее равносильно смертной казни. Видавший виды следователь верил – она не притворяется. Потому только, что старому человеку притворяться незачем, да и не сумеет он сделать это так правдиво. Ему стало искренне жаль вдову писателя, и именно понимая, что слезами горю не поможешь и пора переходить к активным действиям, он приступил к ее допросу.

– Уважаемая Людмила Ильинична, – терпеливо начал он. – Мы внимательно осмотрели всю квартиру, проверили ее на наличие посторонних отпечатков пальцев, и их не обнаружили. Из чего, к сожалению, следует, что преступники работали в перчатках. Значить это может только одно – ограбление совершенно профессионалами в своем деле. Места взлома замков и то, как быстро и методично осуществлено ограбление, говорят еще и о том, что они знали, что и где искать. Напрашивается печальный вывод – вы стали жертвой целой сети негодяев, один из которых, возможно, был слишком близко от вас…

– Что вы имеете в виду?

– Обратите внимание на то, где и как вас заперли на момент ограбления. Преступники изначально целенаправленно заманили вас в ванную, зная, что замки в этой комнате стоят снаружи…

– Да они тут повсюду снаружи, – отмахнулась Толстая.

– Да, но в других комнатах есть окна, не так ли? А это значит, что вы могли бы выбраться, подать сигал бедствия, пребывая там. Оборвали телефон, точно зная, в какой из комнат – а их тут немало – он стоит. Цель– то понятна – если вам вдруг кто– то позвонит, вы не подойдете, учитывая возраст, корреспондент может подумать, что с вами что– то случилось, и забить тревогу. А так – просто короткие гудки, никакого подозрения. Но вот тот факт, что в течение нескольких секунд преступники этот телефон нашли, а вас спокойно заперли, после чего методично прошли в кабинет, ничего по пути не громя и не трогая, не оставляя никаких следов поиска того, за чем пришли, взяли, что искали и тем же путем удалились – все это наводит на мысли о том, что был у них проводник, хорошо знакомый с расположением в квартире вещей, в том числе и драгоценных.

– Но кто это может быть? Клаша? Исключено…

– Нет– нет, ваша домработница с вами уже давно, да и нами проверена по линии оперативного учета, так что… Тогда кто?

– Не знаю, я, право, растерялась от таких вопросов. Видите ли, столько событий…

– Я понимаю. Но вы все же подумайте – кто бывал в вашей квартире последнее время чаще обычного? Кто из тех людей, кого раньше здесь не было? Какие– то новые знакомые, может, журналисты?

– Дайте подумать… Был один человек, фотограф из «Литературки». Кажется, его зовут Леней. Его прислала редакция сделать фото картин и гобеленов из коллекции Алексея Николаевича. Знаете, у него была богатая коллекция, она осталась нетронутой. Возможно, в разговоре с ним я случайно обмолвилась о бриллиантах…

– С одной стороны, возможно, но ведь он был всего один раз?.. Вряд ли за столь короткое время можно детально осмотреть квартиру и сделать точный план того, что, где и как лежит… Хотя, его тоже следует допросить, – следователь взглянул на стоящего в углу подполковника из МУРа по фамилии Сельянов. Он был заместителем начальника уголовного розыска города и часто, по долгу службы, входил в составы следственных групп, возглавляемых Колесниченко. Исполнительный и ответственный, четко понимающий задачу – следователю работалось с ним более, чем комфортно. Он сразу поймал взгляд своего начальства и кивнул в знак того, что вскоре допрос этого фотографа будет произведен.

Разговор прервал другой МУРовец – майор Днепров. По заданию следователя он опрашивал консьержку дома и составлял фоторобот тех псевдо– милиционеров, что явились в квартиру Толстой в день ограбления. Ошарашенные Толстая и ее домработница Нифонтова не могли припомнить ни одной черты лица, кроме характерного одесского говора. Однако, этого было мало для оперативной работы – устроенное первым секретарем МГК Гришиным массовое жилищное строительство на протяжении последних 5– 7 лет привлекло в Москву такое количество «понаехавших» строителей со всех концов Союза, что по этому признаку вернее было отыскать иголку в стоге сена. Консьержка же была типичной советской вахтершей, не ведавшей эмоций, и потому велика была вероятность более четких образов грабителей, отложившихся в ее старушечьей, но все же крепкой памяти. Так и случилось – майор продемонстрировал следователю два композиционных портрета, сделанных им за два дня кропотливой работы. Колесниченко повертел их в руках и дал майору новое задание:

– Понятное дело, что ни в каком УВД или РОВД они не работают, но все же для порядка надо расклеить ориентировки с этими физиономиями в подразделениях МУРа. Может, кто– то кого– то вспомнит, может, чьи родственники – форма– то на них была настоящая, милицейская…

– Именно, Владимир Иванович, именно милицейская, – подхватил майор. – Консьержка сказала, что даже шевроны и нашивочные планки имелись. Если бы был самодел, к чему им связываться с такими сложностями? А тут все было очень даже взаправду.

– А она как планки заметила?

– Телевизор часто смотрит, там как раз сейчас «Петровка– 38» идет, – улыбнулся Днепров.

– Прямо– таки находка для нас. Ты вот что, майор. Отправляйся сегодня же по отделениям и занимайся только этими милиционерами. Если работа с райотделами результата не даст, езжай за МКАД, в область – в общем, плотно работай по этому направлению. Действуй.

Майор взял под козырек и ушел, а Колесниченко продолжал свои рассуждения относительно возможных соучастников ограбления:

– Да, фотографа, скорее всего, маловато. Вы заметили, что грабители явились к вам в половине третьего – ваша домработница говорила, что она практически в исключительных случаях остается дома в это время. Осталась в тот день по чистой случайности. Значит, шли в это время из расчета, что вы дома одна. Это опять– таки указывает на их тщательное ознакомление с распорядком жизни обитателей вашей квартиры.

– Постойте– ка, – Толстая схватилась за голову и откинулась в кресле – так, что правоохранители подумали, что ей плохо. Сельянов кинулся за водой, а та потихоньку начала приходить в чувство. – Я, кажется, догадываюсь, но… этого не может быть…

– Я слушаю вас…

– Последнюю неделю к нам зачастила одна девушка, Вероника. Она аспирантка из Литературного института имени Горького. Сказала, что пишет диссертацию по роману Алексея Николаевича «Петр Первый». Он ведь неоконченным остался, так вот она все время просила меня рассказать, с какими мыслями подходил Алексей Николаевич к его окончанию, оставлял ли какие– нибудь черновики, что планировал включить в третью, заключительную часть. Она очень вошла ко мне в доверие, но… право, я не придала этому такого ужасного значения. Часто студенты и аспиранты посещают меня, часто расспрашивают о последних днях Алексея Николаевича, так что же, теперь никому не доверять?

– А как часто она приходила к вам?

– Последнюю неделю почти каждый день.

– А после ограбления?

– Ни разу, даже не позвонила.

– А имя вы ее запомнили?

– Конечно. Вероника. Фамилии не знаю, но вот в имени уверена…

Колесниченко вытащил Сельянова в соседнюю комнату.

– Ну вот. А вы говорили следов нет. Осталось проработать с экспертами, опросить на предмет фоторобота вдову, консьержку и домработницу – только желательно всех по отдельности, сами понимаете, так будет детальнее. После сличить их портреты и по ним искать эту самую Веронику.

– А почему не Надежду или Светлану? Что, она имя не могла сменить? Представляете, сколько мы эту Катю или Машу будем по всей Москве, а то и по всему Союзу разыскивать?

– Нет. Именно Веронику.

– Почему?

– Вы меня удивляете, товарищ подполковник. Мы же с вами уже понимаем, что имеем дело с профессиональными грабителями. А профессиональный грабитель может изменить фамилию, но не имя. Представьте, он изменил имя и на мгновение забыл об этом – так человек устроен, что свое– то, родное у него всегда в памяти и на устах, а чужое не свойственно ему, не клеится. Окликнули его в толпе по выдуманному имени, по псевдониму, так сказать – а он по инерции и не обернулся. Уже подозрение. А фамилия дело второе. Так что, думаю, ищем мы действительно Веронику. Но вот какую?..

Вечером, когда Колесниченко уже собрался уходить, собирая разбросанные по столу в его кабинете в Генпрокуратуре бумаги и запирая папки с делами в сейф, его рабочий телефон вдруг зазвонил. Он поднял трубку – на том конце провода был майор Днепров.

– Владимир Иванович, по фотороботу одного милиционера есть результаты!

– Да ты что?! Так быстро?

– Сам удивился. Но случай просто хрестоматийный.

– А ну– ка?

– Пришел я с этим портретом в Замоскворецкий РОВД. Ну там, значит, один оперативник недавно из Одессы перевелся. Женился на москвичке и переехал сюда. Так вот, там он служил в уголовном розыске. И признал в этой морде на фотокарточке не кого– нибудь, а знаменитого вора– рецидивиста Петкова по прозвищу «Котовский»! знаменит крупными квартирными кражами, трижды судим, в общем, по– моему, наш клиент.

– Это точно? Одессу запрашивали?

– Еще бы. Если б не запрашивали, я бы и звонить не стал. Только что получили ответ – совпадение по 95 точкам с его физиономией. И вот еще что. Одесские товарищи сообщили, что Петков недавно освободился, и тамошние сотрудники за ним негласно присматривали – мало ли, что еще натворит. Так вот они установили, что около двух недель тому назад Петков выехал на поезде в Москву, и больше в Одессу не возвращался.

– Вот те раз. Слушай, майор, а почему «Котовский»?

– Ха, это отдельная история. Вы про знаменитого комдива слыхали, что он из царского суда прямо через окно во время процесса удрал?!

– Ну, был такой анекдот.

– Так вот наш Петков его воспроизвел в точности. В Кишиневе, прямо, говорят, на оглашении приговора, из– под самого носа…

– Занятно. Ты вот что. Отдыхай, а завтра с утра пораньше ко мне в кабинет. Будем новый план следственных действий утверждать.

«Председателю КГБ СССР Андропову Ю.В.

от старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Колесниченко В.И.

СЕКРЕТНОЕ СПЕЦДОНЕСЕНИЕ

Довожу до Вашего сведения, что в результате предварительного расследования по делу об ограблении Л.И. Толстой, нами установлено, что на лицах, проникших в день ограбления в квартиру потерпевшей, была надета настоящая милицейская форма со знаками отличия, планками наградных медалей, шевронами, кантами на рукавах форменных кителей, из чего, по моему мнению, следует, что у членов данной банды имеется некий контакт с сотрудниками МВД СССР. Дополнительно в пользу данного довода свидетельствует тот факт, что вчера, когда мы получили достоверные сведения о причастности к ограблению вора– рецидивиста Петкова по прозвищу «Котовский» и я распорядился направить во все ювелирные магазины и скупки его фоторобот со списком похищенных драгоценностей, сумка с частью награбленного была подброшена в химчистку на улице Гарибальди. При этом звонок из химчистки поступил на пост дежурного ГУВД Мосгорисполкома в 10 час 00 мин, а первая ориентировка поступила в магазины не ранее 10 час 30 мин. Это позволяет утверждать о том, что информация из возглавляемой мной следственной группы очень оперативно и достоверно поступает в руки преступников, имеющих, как я уже сообщил, контакт с представителями МВД. Прошу вас принять данную информацию к сведению с внесением соответствующих организационных выводов.

Также, учитывая определенную степень недоверия с моей стороны представителям МВД в моей группе, почти целиком из них состоящей, прошу вашего оперативного содействия в организации наружного наблюдения за гр. Лернером Леонидом Исааковичем, сотрудником отдела фотографии «Литературной газеты». Не имею достаточных данных, чтобы утверждать о его причастности к ограблению, но, согласно показаниям потерпевшей, именно Лернер был одним из немногих посетителей квартиры накануне ограбления, кому было достоверно известно о бриллиантах. Полагаю, что наблюдение за ним важно с оперативной точки зрения.

Колесниченко В.И.

13.12.80г.»

11 декабря, вечер, Большой Театр

В «Большом» давали «Пиковую даму». Ариозо Германа блистательно исполнял молодой цыганский тенор Борис Буряце. Был будний день, вторник, но народу на представление собралось великое множество – среди гостей в ложе сидели замминистра МВД генерал Чурбанов и его супруга, дочь Генерального секретаря ЦК КПСС Галина Леонидовна Брежнева. На эту оперу они с момента своего супружества ходили в разные театры бесчисленное множество раз – и, на вкус Чурбанова, видели и слышали куда более качественное исполнение. Ариозо на их памяти исполняли Атлантов и Козловский, Романов и Лемешев. Что нашла его жена в этом плюгавеньком цыганенке генерал и представить не мог, но тянула она его на этот спектакль долго и упорно – так, что отказать у него не было ни поводов, ни оснований. Спектакль шел вторую неделю, прокат подходил к концу, так что возможности посмотреть его сиятельной паре могло больше и не представиться – театр собирался на длительные гастроли. Предыдущие 10 дней Юрий Михайлович благополучно игнорировал настойчивые просьбы супруги, ссылаясь на занятость в связи с расследованием дела об ограблении Толстой. Сегодня отговорка не помогла, разве что в антракте, сидя за отдельным столиком в шикарном театральном буфете и по привычке заливаясь коньяком, Галина Леонидовна как бы между делом поинтересовалась у мужа:

– Ну и что у тебя с Толстой?

– У меня с ней ничего. Дело ведет Генеральная прокуратура…

– Ну ты же был чем– то занят все эти дни, хотя дело вела Генеральная прокуратура?..

– Да, есть наши люди в составе следственной группы. Я должен формально их курировать, хотя там такой следователь, что…

– Ну и что люди говорят? Формально ты же еще их курируешь?

– Курирую. В общем и целом, все нормально. Скоро раскроем. Иначе не сидел бы я здесь с тобой, а строчил бы шефу отчеты с дословным цитированием того, что сообщают члены оперативной группы.

– Скоро? Как скоро? И почему ты так думаешь?

– Это уже дело времени. Наши оперативники вышли на след исполнителя – какого– то рецидивиста из Одессы с типично коммунистическим прозвищем. Не то «Котовский», не то «Тухачевский», черт его знает. В общем, физиономия его уже у нас в кармане. Завтра по плану раскидаем по ювелирторгам и скупкам его портрет и список краденого – и все, дело в шляпе. Никуда не денется.

Антракт закончился, и Галина Леонидовна вновь вернулась к созерцанию так необъяснимо и вдруг понравившегося ей цыгана. А после, оставив мужа у машины, решила сама подарить певцу цветы, для чего прошла в его гримерку.

С порога молодой любовник набросился на Галину, едва успевшую запереть дверь.

– Да ты что, нельзя сейчас… – она упорно отталкивала Буряце, хотя видно было, что ей импонируют его напористые ухаживания и жаркие цыганские ласки. – Юра возле машины, что подумает…

Продолжая целовать возлюбленную, молодой певец шептал:

– Ну, как я тебе сегодня?

– Как всегда, исключительно. Держи, это тебе. Надо избавиться от вещдока, а то и вправду поймет, зачем я в гримуборную шла, – Брежнева всучила Борису большой букет цветов. Он походя бросил его в угол туалетного столика, метнулся к выдвижному его ящичку и извлек из него бархатную коробочку – в таких обычно дарят ювелирные украшения.

– У меня для тебя тоже подарок есть…

– Ну ты даешь! – как ребенок едва не запрыгала на месте Галина Леонидовна. – Что здесь? – не дождавшись ответа, она открыла ее и обомлела – из нее смотрела на первую леди Советского Союза королевская лилия из белого золота с двадцатью одним бриллиантом. – Это оттуда, из той квартиры?

Буряце замялся.

– Какая разница? Тебе не нравится? Знаешь, сколько стоит? Разве это не доказательство моей любви?

– Да знаю, знаю. Обалденно. Спасибо, Борька…

– А ты?

– Что я?

– Все еще меня любишь?

– Ну что за вопросы?

– А доказать можешь?

– Обалдел?! – она говорила с певцом, не отрывая глаз от шикарного драгоценного подарка. – Может, мне тебе признание мелом на асфальте написать? Или губной помадой на бланке «Генеральный секретарь ЦК КПСС»? А? – Брежнева сипло рассмеялась, все еще разглядывая лилию.

– Не надо. Ты поговорила с мужем? Узнала что– нибудь?

– Узнала, – вмиг посерьезнела Галина Леонидовна. – Сливать надо все и всех. Завтра рожа этого грабителя будет на каждом столбе по всей Москве висеть. И цацками этими он к себе ментам прямую дорогу проложит. Ему надо срочно от всего избавляться и валить из Москвы, понял?!

15 декабря 1980 года, Москва, Лубянка

Андропов вызвал Колесниченко без предупреждения, просил приехать как можно скорее – следователь понял, что большой покровитель приготовил для него хорошие новости. И не ошибся.

– А ты молодец, – улыбаясь, глядел на своего визитера хозяин Лубянки. – Такую рыбу чисто по наитию поймал.

– О чем вы, простите?

– Да ты садись. В общем, как ты и просил, прощупали мы этого твоего Лернера – Алидин, начальник московского УКГБ посодействовал. Он Леонида Ильича старый друг, а Леонид Ильич был когда– то поклонником творчества Толстого. Ну, я и сыграл на патриотических чувствах… Аккуратно, незаметно, подобрались мы к этому фотографу и выяснили, что не так он прост, как кажется. Есть у него одна подруга – жена французского торгпреда, Вероника Сенье. Русская, замуж за француза выскочила и уехала. Так вот, сколько она здесь, они практически не расстаются. Вчера во время беседы Лернер передал ей какой– то чемоданчик – что уж там, мы точно не знаем, а только утром эта госпожа Сенье подала документы на выезд в Париж.

– Думаете, взяла на реализацию награбленное?

– Очень на то похоже, учитывая, что муж ее остается еще здесь, а значит, она может в любой момент вернуться…

– …с вырученными деньгами.

– Совершенно верно.

– Интересная картина.

– Куда уж интересней. Все– таки правы французы – в любом, мало– мальски стоящем, преступлении cherchez la femme…

– Ищите женщину…

– Точно. А уж если женщина красивая…

– А она красивая?

– А вот, познакомься, – Андропов кинул на стол перед Колесниченко ее анкету с фотографией. Следователь оцепенел.

– Вероника… Вероника… – забормотал он и в спешке открыл папку, в которой носил материалы по делу Толстой – среди них был и фоторобот аспирантки Литературного института, зачастившей в гости к графине накануне ограбления. С него и с фотографии в анкете на Колесниченко смотрел один и тот же человек.