Борис Владимирович Попов
Неприятнейшая неожиданность
Вскакивать, двигать шкаф, продолжать отлов ночного посетителя, было просто лень. Полежал, подумал, – а кто бы это мог быть?
Инопланетянин? Без летающей тарелки, это было просто смешно, – никак не тянул на зеленого человечка, рожей не вышел.
Домовой? Те хорошо описаны и даже нарисованы. Должен быть в наличии маленький бородатый старичок в простонародной одежке. А у меня тут какой-то шар неведомый…
Призрак бывшего хозяина дома? Тот должен быть полупрозрачным, завывающим. А главное, все, абсолютно все, чем-то должны быть похожи на человека. А этот? Нету таких в русской мифологии, ну просто нету! Разбудить что ли Забаву, посоветоваться? Жалко было из-за пустяков нарушать сон любимой. Опять же, пришибить со сна может… Да ну его!
Минут через десять понял, что повторных попыток контакта не предвидится, и благополучно уснул. Спокойной ночи, мой неведомый друг!
Утром умылся, поиграл в зарядку, постриг коротенько усики и бороденку. При наличии мыльного корня и очень острого ножа можно было бы и полностью побриться, но могло быть неверно истолковано. В эту пору считалось, что безбородыми ходят только язычники и всякие иноверцы, а самое неприятное – гомосеки. Никакой из этих вариантов меня не устраивал. Вера – только православная, половая ориентация – только гетеросексуальная! К людям других вер и ориентаций я относился спокойно – как хотите, так и живите, другим только не мешайте, но мое – есть мое, с этим нипочем не расстанусь!
Встала и Забава. Переделала все, что было нужно по женской части. Никаких зарядок она не признавала, ей это было ни к чему. Косметикой она, слава Богу, не пользовалась. Больше всего времени ушло на расчесывание густейших волос, заплетание их в две косы и укладка вокруг головы, как положено замужней женщине. Платком или повойником на голове, супруга дерзко пренебрегала в ясную, как сегодня, погоду.
Отправились завтракать. Вместе с Федором на кухне сидели Наина и Иван, ждали нас. Перешли в столовую. Решили после завтрака погулять с лошадьми и Марфой, пока нет дождя и на небе солнышко. Вкусно поели.
Потом я изложил вчерашнюю ночную историю с ловлей неведомого пришельца. Молодые по этому поводу ничего сказать не смогли, а вот повар задумался.
– Что-то такое, вроде, Олег видел. Он мне еще в корчме, несколько месяцев назад порывался рассказать, да сначала я был занят, а потом к нему клиенты повалили. А потом то то, то се, так и забылось. Сейчас я за ним на двор сбегаю, позову из конюшни.
Быстро вернулся, привел конюха. Рассказали ему, о чем ведем речь. Акимович таиться не стал.
– Зависла тоже как-то ночью у нас дома похожая штукенция. Я всегда сплю хорошо, крепко, а вот жене что-то сразу не уснулось, все возилась да вздыхала. А тут она это увидала! Завизжала, как резаный поросенок, да под подушкой стала прятаться. Я спросонок не пойму ничего, спрашиваю ее:
– Чего голосишь, дура?
– Там, там…, – и пальцем в темный угол тычет.
Зажег свечку, а там, на стуле, домовой сидит. Долго с нами не балакал, сказал только:
– В другом месте молоко берите, от этой коровенки оно плохое – и сами, и дети болеть будете.
На этом исчез.
Жена всю кринку молока тут же вылила, как же, защитник семьи велел! А на другой день походила, повыясняла, – верно, болеют с этого напитка люди, пить нельзя. Видать, вымя больное у коровы. Так и тебе, домовой что-то важное хотел сказать, передать самое нужное! А ты сразу бить, ловить. Послушать надо было. Может он бы и сказал…
– Привет от Сатаны! – прогрохотал страшный голос.
Женщины ахнули, мужчины дрогнули, Федор выпучил глаза. Кроме нас, в столовой никого не было. Тот же голос опять грозно рявкнул:
– Что, твари, не ждали? Враз примолкли? На колени! Все в котел на варку пойдете! Всех пристрою!
Тут я вспомнил известного любителя дикий страх наводить, и опознал не раз слышанный в таком ключе при общении с челядью голос.
– Богуслав! Выходи!
Хохочущий боярин-дворецкий вышел из-за приоткрытой двери.
– Что, сомлели, православные? Хоть бы один перекрестился, вступил в борьбу с врагом человечества!
Человечество пристыженно молчало. Силы Добра сегодня как-то обмишурились на учениях в противостоянии силам Зла, просто обделались не по-детски. А ведь нам троим в Великий Поход идти, сражаться по-настоящему и без репетиций.
Ладно, хватит знати безнаказанно измываться над простыми людьми! А то Ванька от потери самоуважения такой дряни в своем сарае нажжет, что первую полностью кирпичную церковь всю перекособочит; Федька от испуга весь харч на обед страшно пересолит; Олежка за свою вину всем лошадям хвосты поотрывает; Наина, осознав, что всех иудеев опорочила, наведет на мужиков импотенцию; Забавка, поняв, что опозорилась перед будущим ребенком, весь народ перекалечит; а что сделает главный поганец Вовка от злобы, боюсь даже предположить…
– Хватит тут веселиться, – пресек я распущенность боярства, – ты мне лучше подскажи, что мог такого важного домовой этой избы мне посоветовать?
– А черт его знает, – совершенно искренне ответил Богуслав, – этого нечистика не угадаешь. Он сегодня чего-нибудь полезное скажет, а завтра гадость какую несусветную отчубучит. Совсем непредсказуемый этот сосед-домосед. Ты, Федя, молочка спроворь, да булок вкусных напеки, на ночь в угол поставь – глядишь и откупитесь.
Все с этой идеей согласились, кроме гостя из будущего.
– А может проще будет священнослужителя пригласить? Пусть по дому походит, ладанкой помашет, молитвы попоет, да святой водой все углы окропит – глядишь и изведет нечисть, – поинтересовался я.
– Не поддаются они на эти поповские ухищрения, – вздохнул боярин, – пробовали и до тебя люди не раз. Излавчивайся сам уж как-нибудь. Ты у нас человек тертый, может что и получится. А самое верное дело, как народ советует, это булка с молоком, или каши подкиньте. А сейчас, пока погодка благоприятствует, поехали-ка лучше лошадей выгуляем. Заодно вы к ним, а они к вам привыкнут.
Народ эту мысль одобрил, и мы весело пошли на двор. Межевался только Иван.
– Я же на работе! Может мне лучше вечером поездить?
– Ты на кого тут работаешь? – зарычал я, по-нашему, по-боярски.
– На тебя…, – ошарашено ответил бригадир. – Ребята скажут: мы тут пашем, а ты там на лошадке прохлаждаешься…
– Пошли в ваш сарай!
Кирпичники деловито замешивали сырье для сушки и последующего обжига.
– Слушать меня! – продолжал командовать я бывшими скоморохами. – Ивана пока забираю. Вместо него Егор побудет, все вопросы к нему. Если кто против, говорите, – сразу уволю!
Разговорчивых почему-то не оказалось. Методика общения, которую я перенял от боярина-дворецкого, с подчиненными людьми давала неплохой результат.
Вернулись к конюшне. Богуслав уже сидел на собственном гнедом коне. Наина пыталась вскарабкаться на кипенно-белую, слегка розоватую Зарницу, пока безуспешно. Ванька бросился помогать любимой.
– Володь, вы с Забавой на ком поедете? – поинтересовался у меня конюх, – кого запрягать?
– Мне Викинга, – ласково поглаживая буланого коня по холке, ответил я. – А супруге в ее положении будет полезней в седло не залезать.
Забава было зароптала, но ей тут же напомнили вчерашнюю беседу о выкидышах у неразумных беременных. Больше споров не было.
Иван, махом забросивший легонькую Наину в седло, после некоторого колебания выбрал каурого жеребца Ветра. Олега, пытавшегося оседлать мощного Вихря, я пересадил на черного Ворона.
– Мне ахалтекинцев, которых мы вместе с тобой привели, под всадниками обкатать нужно. Зорька и Вихрь свободными пойдут.
Марфа, уверенная, что пастушку-волкодушку двор караулить не оставят, плясала возле меня. Что ж, пусть тоже пробежится, разомнет среднеазиатские косточки.
Ну, с богом! И мы начали тренировки перед большим конным путешествием. Конечно, среди нас не хватало Матвея, но бывший ушкуйник в движении неутомим, потренируется пока на боярской лесопилке. А Ворон пусть силу и выносливость под Олегом наращивает. Вдобавок, конюх зримо тяжелее бывшего атамана.
По утреннему Новгороду проехались шагом. Город давно проснулся, по улицам бегал народ. Люди были одеты ярко, совсем не так, как в исторических фильмах. Сияли жгуче-красные рубахи, залихвастки синели порты и поддевки, зеленели пояса на мужчинах, а женские шушпаны, летники да опашени переливались всеми цветами радуги. Вдобавок, вся бабья одежда была украшена вышивками, полосами, орнаментами, расшита золотом и серебром у тех, кто побогаче. Всякие серьги, подвески и ожерелья, украшенные жемчугом, разнообразные обереги почти на каждой, только усиливали замысловатое многоцветье. Коричневатые лапти с белыми онучами, черные сапоги и очень разные по расцветке сафьяновые сапожки, своеобразно подсвечивали наряды новгородцев. Не принимала участия в этом буйстве красок только одежда пожилых людей. А то бы только и слышалось по улицам:
– А куда это дед понесся?
– Какой?
– Да вон тот, в оранжевом кафтане и лазоревых портках!
– Их, в пурпурных лаптях, не угадаешь…
Копыта лошадей мерно постукивали по деревянному настилу.
– Пора и тебя одевать по-человечески, – заметил Богуслав, – а то – боярин Мишинич, известный ведун-лекарь, хозяин двух пилорам и лавок, владелец реки Вечерки и всех примыкающих к ней земель, единственный на весь город производитель карет и кирпича, а выглядишь, будто калика перехожий. Тьфу! Позорище! У меня слуги лучше, чем ты, одеты.
Я никогда не делал из одежды культа. Завязывать галстуки так за много лет и не научился, костюм-тройка много лет ненадеванный висит в шкафу, запонки вообще где-то затерялись. Купить длинную дубленку мне предлагали жены и мать бессчетное количество раз. Мой стиль – это свитер, джинсы и незатейливая куртка с обязательным капюшоном.
Усмехнувшись, спросил:
– Чего ж мне теперь, портки на меху одеть?
– А чего ты надсмехаешься? И одевают, и вовсю пожилые бояре носят!
– И ты тоже? Вроде уж не молод…
Теперь усмехнулся Богуслав.
– Это для бояр, что из терема в холодную погоду не вылезают, сидельцев по палатам. Я в дружине вырос, старый воин, задницу морозить не боюсь – кутаться не для чего.
Мне вспомнилось «Слово о полку Игореве», написанное немного позже:
Под шеломами взлелеяны,
С копья вскормлены…
– Ты же попросту одет, одежонкой не красуешься!
– Это ты мой походно-домашний наряд видишь, мне перед тобой красоваться-то нечего. А где нужно внешним видом блеснуть, я приоденусь от души!
Мне вспомнился парадный вид Богуслава в нашу первую встречу, когда он был в княжеском окружении на вече, где я добывал деньги на постройку церкви. Сиреневый кафтан, на него наброшен малиновый плащ-корзно, скрепленный на плече серебряной застежкой-фибулой, высокая расшитая с меховым подбоем шапка. Да уж, это вам не хвост собачий!
– Ты должен быть одет сообразно своему положению – сразу будут относиться уважительно, легче будет дела вести, – вразумлял меня боярин-дворецкий.
Выехали из города, и сразу поскакали побыстрей. Командовал нашей небольшой ватагой бывший воевода. Что ж, он с детства в седле, привык к конным скачкам, а я и на лошадь-то вскарабкался недавно.
Сначала Богуслав подстроил темп всех наших лошадей под движение своего коня, по кличке Боец. Проехались, приноровились. Это было сделано для того, чтобы мы держались кучно, а не разбредались по окрестностям, во время очень долгой езды, особенно по всяким перелескам, болотам и буеракам.
Опять же, плестись медленно будет нежелательно. Да и загонять коней без ума ни к чему. Только опытный человек мог все это правильно организовать.
Затем Богуслав начал обучать мужиков обычному для хорошего наездника делу – спрыгивать с коня на ходу для последующего бега рядом. Наину он решил в это не втягивать (Зарница эту пушинку может от зари до зари нести), Олег от участия в эдаких трюках сразу отказался. Боярин осуществлял этот элемент джигитовки легко и элегантно. Вот он в седле, ра-аз, бежит рядом. Прыг – опять на коне. Ничего сложного.
Мы с Ванькой эту вольтижировку позорно провалили. Ра-аз – и оба мордами об землю. Прыг – и коник убежал!
Эх! Жалко Матвея нету! Он бы не только с неторопливого жеребца спрыгнул-запрыгнул, а и разъяренного лося, несущегося со скоростью гепарда, не упустил. Потом бы оглядел окрестности, удивляясь отсутствию привычных трупов, и спросил: а по-настоящему сложные трюки, когда будем делать?
В общем, приходилось, для этой нехитрой с виду (когда делает кто-то другой) манипуляции, лошадей останавливать. Раз – и на матрас! Вот это у нас кое-как получалось…
Да и то, такой триумф Матвея на глазах у Наины, мог бы выйти Ване боком. Эта нерусская колдунья могла бы махом перекинуть свою горячую любовь на ушкуйника, героя дня. А кирпичнику сказать чисто по-пушкински:
– Пастух, я не люблю тебя!
И удалиться петь «7.40» своему новому избраннику.
Мне-то бояться в аналогичной ситуации было бы нечего. Забава подняла бы меня с земли, заботливо отряхнула, и сказала:
– Милый! Ну что ты прыгаешь туда-сюда? Ушибешь еще какую-нибудь драгоценную косточку, не дай бог! Давай я тебя вместе с коняшкой отнесу куда надо.
Так и проездили, пропрыгали, пробегали часа два. Восторгу Марфы от такого времяпровождения не было предела. Оказывается, хозяин так умеет веселиться! Да, подруга, это тебе не унылую будку караулить…
Присмотревшись к волкодаву, преданно скачущему возле меня, Богуслав заметил:
– Очень толковая собачка, надо будет ее с собой в поход взять – караулить нас сонных после эдаких дорог.
– Да она еще из щенков толком не выросла! – зароптал я.
– С этим я помогу, за месяц редкая зверина из нее поднимется. Побольше только сырого мяса надо будет подавать. Заодно и поумней ее сделаю.
– Как взрослую собаку?
– Этого, боюсь, маловато будет.
– Алабаи очень умны!
– Среди других пород. А против человека, любая собака – дура дурой. У умнейших из них уровень маленького ребенка.
– У нас пишут – трехлетнего.
– Пожалуй, они правы, – кивнул боярин. – А нам с собой караульщик нужен поумней. Она должна будет одна решать, что делать, если враг подкрадывается.
– Марфа не струсит!
– Это видно уже и сейчас. Понятно, что такой волкодав не испугается, прятаться не станет, не убежит. Это очень хорошо. Но ведь нужно принять план дальнейших действий. Можно схватить вражину за горло, а можно залаять, если нужна помощь хозяина. Иной раз есть резон потыкаться своим холодным носом в щеку главного человека твоей жизни – пусть пойдет сам посмотрит, ситуация непонятная. Поэтому надо ее ум усилить, хотя бы до уровня двенадцатилетнего подростка.
– Может быть…, – задумался я. – А кто Забаву по ночам караулить будет, коли мы все уйдем?
– Караулить, в смысле, глядеть, чтобы она кого-нибудь нужного по ошибке не пришибла? – загоготал Богуслав. – У тебя там народу невпроворот, ни в доме, ни на дворе не протолкнуться!
– Ты не хохочи, а вот послушай. Мы все ушли в поход. Ушел я, Наина, Иван. Федор с Олегом убежали на ночь домой. Из четырех кирпичников остался только один – за огнем в печи на обжиге следить. Подкинет дровишек и сидит, дремлет – ни до чего нет дела. Забава в избе одна, спит очень крепко. Разбивайте разбойнички любое окошко, режьте ее сонную! Мальчонка в сарае и не чухнется – он на обжиге, звон на дворе и не расслышит. И даже Марфы нет! Некому гавкнуть, отпугнуть от забора бандитов.
– Караульщиков найми. Подежурил ночь, постучал в било, и на два дня домой. Где вот только в Новгороде троих здоровенных, приличных и непьющих мужиков взять?
Било я знал – деревянная или чугунная доска, по которой сторожа стучат колотушкой и покрикивают – слушай! – отпугивая ночных татей. А вот с человеческим фактором была полная непонятка! А кадры решают все, – как говорил товарищ Сталин. Погоди, погоди…, есть одна идейка!
– Олег! – позвал я.
Он подлетел на Вороне махом.
– У тебя братьев ведь трое?
Конюх кивнул.
– Взрослые?
– А то!
– Крепкие парни?
– Здоровенные лбы. Против каждого, ни бороться, ни на кулачки – никто не выходит.
– Зарабатывают хорошо?
– У них в кармане – вошь на аркане. Хорошо если за день пять копеек на троих добудут. Жена с ними шутит, как они после рынка домой припрутся: ну что, работнички, сегодня хоть на хлебные крошки заработали? А вот пожрать горазды – в хайло только закидывай!
– Выпивают?
– Это нет, не падкие все трое до водки. Нагляделись на батю в свое время.
– Пойдут ко мне ночами караулить?
– А сколько платить будешь?
– По три рубля в месяц каждому.
– Побегут!
– Приводи их сегодня вечером, познакомимся.
– Притащу дармоедов!
На том и порешили, Олег отъехал в сторонку.
– Давай-ка прямо сейчас на рынок и заедем, – предложил Богуслав, – сразу тебе всю парадно-выходную одежонку закажем, вплоть до приличных сапог. А то еще опозоришься где-нибудь, ты сумеешь!
Приятно, конечно, когда человек в тебя верит, но меня беспокоила одна незначительная финансовая неувязочка.
– У тебя деньги-то с собой есть? – спросил я боярина-дворецкого.
– В кармане – ни фига! – бодро ответил тот.
– А расплачиваться-то чем будем? Покажем две фиги? Я тоже из дому на прогулку без копейки выехал.
– Наплевать! Они все равно несколько дней шить будут. А за это время ты рубликами где-нибудь и разживешься. Не качнешь с пилорамы, боярину коляску втулишь, купчишка подсунется – песенку ему в ухо! Эти все увернулись – поймал кого, да отлечил от души! Нигде никак, утащил у Ваньки кирпич, и в темный переулок на заработки. Ты, как птица – на одном крыле что-то неладно, она на другом вырулит. Только у тебя этих крыльев пять! И сбить тебя с полета никакой дубиной-палицей не получится – всегда при звонкой монете будешь.
– Да деньги-то дома есть. Я к тому толкую, может нам за ними заехать, и взять мастерам хоть на материалы? Чего там у них идет: ткани, нитки всякие, кожа на сапоги?
– Перетерпят несколько дней. Нам бы не сглупить у сапожников, вечно они норовят вместо завозной дорогущей сафьяновой козьей кожи местную телячью дешевку впарить! А та и трещинами может пойти, и окрас недолго держит. Так что, гляди в оба!
– Это конечно. Я с куском сафьяна в руках и вырос. С него и вскормлен, и вспоен! А сказать по чести, до приезда в Новгород и не видал его никогда. Так что поглядывай сам, из всех своих старческих сил. Я, щегол молодой, аж на целый год тебя моложе, как могу понимать в таких сложнейших для себя делах? Уж не взыщи!
Просмеявшись, Богуслав заметил.
– Постоянно меня твой молодой вид обманывает. Забываюсь, что по сути с ровесником дело-то имею. Да и опыт у нас уж очень разный, целая пропасть между знаниями о жизни лежит. Ты опасаешься, что нас, с нашим затрапезным-то видом, погонят с рынка взашей?
– Именно!
– Здесь ты недопонимаешь чуток. А положа руку на сердце, можно сказать: ни черта не понимаешь! Тебе кажется, что мы одеты одинаково?
– Не вижу никакой разницы, – на всякий случай внимательно обозревая боярина, подтвердил я.
А вдруг он сейчас из-под простой рубахи вытащит вензель какой именной, невиданный, да как даст мне по лбу, исправляя недостаток внимательности?
– А хороший портной враз увидит различие во всем. Разная выделка льна, техники прошива: какая нитка была взята, как ее концы на шве заправлены. У меня, вон, лен мягкий, нежный, ладонью проведешь – так и стелется. А у тебя? Дерюга она и есть дерюга. У меня проведешь пальцем, шов и не учуешь. А у тебя? Как топором вытесали! И концы ниток на стыках висят, сплошная срамота. И мастер еще тьму всяких изысков заметит по своей линии. А обувь? У меня на ногах дорогие козловые сафьяновые сапожки, которым сносу нет, а у тебя? Какая-то иноземная дрянь, неизвестно из чего состряпанная, которая явно дольше года и не проносится. Как ты это зовешь – кроссовки? Рыночным сразу будет ясно: приехал богатейший боярин, хочет приодеть какого-то нищего родственника. Для верности и зови меня по-родственному – дядя.
Так, похоже, пробил и мой звездный час!
– Ну так просто дядя и не говорят, всегда добавляют сокращение от имени: дядя Ваня, дядя Вова. А мне тебя, как лучше называть: дядя Богся? Дядя Гусла?
Отхохотавшись и вытерев навернувшиеся слезы, Богуслав сказал:
– Ну, уел стервец! Ну, поддел! А не зная тебя, и не поймешь, где собака зарыта, и не учуешь гадкого подвоху! Зови по-простому – дядя Слава.
Отправили всю толпу и своих коней домой. Марфу на поводке доверили Ивану, – она стерпела, все-таки целыми днями вместе по двору ошивались, а боярство пешочком отправилось на рынок.
Базар на Софийской стороне привычно шумел. Кричали водоносы:
– А вот вода холодная! Налетай, не зевай! Грош кружка, наливай другу дружка!
Горланили матерые тетки, торгующие пирожками на вынос с лотков, висящих на толстенных животах:
– Пироги горячие! Калачики вкусные! Прямо из печи, сразу в рот мечи!
Пошумливали купцы и приказчики:
– Товар отменный! Дешево, да сердито! Купи, не пожалеешь!
Вяло отругивались покупатели:
– Гнилья, поди, наложили? Знаем мы вашу дешевку…
Все шло, как обычно. Портные попытались было стребовать аванс, но я выстроил чугунную рожу идиота с детства и умильным голоском, тенором, переходящим в фальцет, спросил у боярина, для большего эффекта теребя его рукав двумя руками:
– Дядя Слава! А мы им денюжку из того мешка с золотом отсыплем? Или обождем?
– Подождем, Вовка, подождем, – ласково ответствовал оценивший мою актерскую игру Богуслав, – взглянуть надо будет, чего эти смерды смогли натачать, да как тебя, боярина Мишинича, сына самого Твердохлеба, приодеть вздумали!
Лишние дискуссии были сразу оборваны, начались замеры. Боярин-дворецкий, кроме того, что я знал, наперечислял еще кучу всяческих прибамбасов: охабень, терлик, ферязь и прочее. Нас попросили зайти через два дня, при этом интенсивно и подобострастно кланяясь.
С сапожником это номер был исполнен на бис. Аналогичный эффект. Боярин только успел прорычать о санкциях за подмену шкуры козлика на шкурку другого парнокопытного, а я выбрать светло-коричневый цвет сапог, как нас уже с почетом провожали. Явка через два дня.
Клиенты, вроде нас, видимо были редки – бояре не фотомодели, каждый день обувку и наряды не меняют.
Изготовители шапок насчет денег уже даже и не заикались: рыночная молва нас с дядей Славой опережала. Выбрали головной убор с опушкой из соболя, договорились из чего будет сделан верх. От шапки целиком из меха, я отказался – упрею до зимы и реальных холодов. Добавить еще портки на меху – точно сварюсь заживо! Вызнали срок изготовления, и гордо удалились.
Боярство форэвер!
Глава 18
Богуслав отправился исполнять свои должностные обязанности у князя, я воротился домой. Забава меня потискала, поиграла любимым мужем, как хотела, и пока успокоилась.
Надо было завершить вчерашние дела: получить клеймо, рассмотреть через лупу хитрую кузнечную пометочку и объяснить нашу задумку обоим приказчикам.
Вечером конюх приведет братьев.
В принципе, период с обеда до ужина будет у меня свободен. Можно попринимать женщин-льготников. Невелик доход, но запас кошель не трет.
Конечно, пора начинать класть стены у церкви, но Ваня после бега по пересеченной местности, и прочих ужимок и прыжков на сегодняшнем конском родео, был никакой, и в данный момент валялся в отведенной им с Наиной комнате. Без бригадира тащить вялых кирпичников на новое дело, переслушивая их обычное нытье: не знаем…, не умеем…, не можем…, было практически бесполезно. С ними каждый раз охота было рявкнуть: кто без спроса отпустил от мамкиной титьки? На место!
Они, конечно, очень молоды, и, вроде, какой с них спрос, но я себя и своих друзей такими пассивными и не припомню. Когда мы закончили последний класс школы, были отнюдь не старше. Нет нужных институтов в нашем захолустье? Закинули вещички в чемоданы и поехали учиться в другие города, кому что было по сердцу. Выпуск нашего класса взял штурмом ВУЗы, где был конкурс по двадцать-тридцать человек на место (о московских МГУ и МИФИ не берусь судить – там конкурс был просто запредельный – наших прошло трое), освоил самые разные специальности.
А этих кирпичников дальше соседнего переулка и не заманишь. Улучшает процесс только Иван, служит для этих мямлей катализатором. Ворвется в их сарай, где постоянная жара и запах пережженой глины, гаркнет: принюхались? Пригрелись? Вперед и с песней! И пойдут, как миленькие, класть стены. Он сегодня не в силах, и они пусть на привычном месте поторчат, отдохнут перед будущим рывком.
Первым делом потолковал с Федором насчет увеличения доли сырого мяса для Марфы. Повар опять укоризненно повздыхал и высказался насчет выращивания зверины, но уже как-то вяло, без огонька и прежней живости. Чувствую, что когда собака еще блеснет невиданным умом, сказав ему после еды что-то вроде: кордамончика, Федька, сыпь больше, а перец урежь, он подумает: перекормили сырьем, эх перекормили!
Проводил Забаву в гости к подруге, делиться новостями о резком изменении в ее статусе – из черных людей стала боярыней. Не велел ничего поднимать, как бы не просили. Свет моих очей ушла неторопливо и степенно, как и подобает боярыням в ее положении.
Потолковал с Ваней насчет строительства церкви. Он, преисполненный служебного рвения, попытался было встать для новых славных свершений, но боли в мышцах его несколько отрезвили. Молодец застонал и опять упал в кровать.
– Лежи, лежи, – остудил я его, – завтра полегче станет. И будем пока поменьше бегать и прыгать, твоему телу привычка нужна, ты же не железный.
– А все железные! Олег сходу на рынок умелся, Ная на колдовскую сходку убежала, вы с Богуславом нам коней сбросили и бойко пошагали, а я пластом тут лежу!
Надо было вносить ясность в предмет разговора. Пошли по персонажам.
– Олег и Наина с лошадей не слезали, просто просидели в седлах два часа. Богуслав давно к этим трюкам привык, десятки лет исполняет. Наверняка, захочет удивить, покажет такой кувырок с переворотом прямо на коне, что ай да ух!
– А ты, ты, мастер! Ты-то где наловчился?
Конечно, очень хотелось изречь величественным голосом:
– Мне налавчиваться не надо, ибо я – мастер! – и захохотать эдак зловеще, но Иван эту шутку не оценит, а дел еще было немерено. Стал растолковывать дальше.
– Я каждое утро в течении долгих лет делаю зарядку на все тело, ко всему привычен. Отстаю, конечно, от мастеров прыжков с лошади, но сильно, в отличии от тебя, не уработаюсь, мышцы не потяну.
– Что еще за зарядки такие? – обиженно прогундел Ванька, давая всем своим видом понять, что считает это ложными выдумками.
Придется показать. Неторопливо поднялся, подтянул порты, унес табурет в угол и взялся за спецпоказ.
Начал с самых простеньких упражнений, делал их не быстро. Руки через стороны вверх, в стороны, вперед, вниз…, пауза, потряхивание кистей рук для отдыха. Правая прямая нога вперед и вверх, достать носком стопы левую ногу…, пауза. Поворот туловища вправо, влево…, пауза.
Постепенно движения ускорялись, делались сильнее и резче. Наклон вперед с поворотом. Удар правой рукой от плеча. Скорость все нарастала и нарастала, паузы уже были незначительны.
Не очень давно были включены упражнения от ушкуйников. Прыжок вверх! Удар обеими ногами! Поворот в прыжке с одновременными ударами рукой и ногой! Пауз я не делал. Для зрителя это сливалось в единое верчение, как вращение лопастей у вентилятора на максимальном скоростном режиме.
На Ваню мои акробатические этюды подействовали просто ошеломляюще. Он лежал молча, раскрыв рот, и глаза глядели так, будто увидели что-то необычайное, типа кобылы, катающейся верхом на собаке.
Когда я закончил прыгать, вертеться, махать руками и ногами, Иван задумчиво произнес:
– А я нашим парням и не верил, что ты из ушкуйников. Думал, это они так просто болтают.
– Правильно думал. Это я как-то с Ярославом пошутил, а он и поверил.
– Да и я сейчас поверил! Так как ты, только лучшие бойцы двигаться могут!
– Я у ушкуйников учился, у лучших из лучших. Но в походы с ними не ходил.
– А человека убить можешь?
– Могу, и делал это не раз. Да и ты к этому готовься – нам черного волхва убить нужно обязательно, увернуться от него вряд ли получится, очень уж силен.
– Идет же атаман ушкуйников Матвей! Бывший воевода Богуслав! У тебя тоже есть опыт убивать – чего же тут я?
– Кто именно из нас сумеет достать черного волхва, сие нам неведомо. Наина говорит, что тебе может повезти больше, чем нам.
– Мало ли что она болтает, а я людей не убиваю!
– А ты думал тебя в смертельный поход ведут, только для того, чтобы Наину ублажать? Или нам всем рассказывать, как ты горазд кирпичи обжигать? Все это путешествие больших денег будет стоить: очень дорогие кони, которых надо кормить лучшим овсом или ячменем, еда для людей, проживание в городах, оплата доставки нас через море, особая одежда, оружие, обувь, кормление караульщицы-собаки, да мало ли еще что! И каждый лишний человек в тягость для моего кармана станет.
– Ну ты же не один идешь!
– Перечисли по именам, кто сколько денег на поход сдал, каких особо выносливых коней привел, обученных собак, чтобы после целого дня такой работы, как сегодня, еще и ночью не караулить, выставил. Кто нас одел, обул, вооружил, сделал запас еды, которая в дороге не испортится, – кулеши да каши варить нам будет некогда. Начни с себя.
Эта мысль была для юноши в диковинку. Он герой, идет человечеству помогать, его просто обязаны всем обеспечить! И вдруг выясняется, что он дорогостоящая и бесполезная обуза!
– Да я, я…
– Наина?
– Она приезжая!
– Можем не продолжать. Богуслав все детям оставил, их у него семеро. У Матвея жена беременная, а от прежних походов ни копейки не осталось. Так почему я тебя, не желающего с врагом биться, в поход должен вести? Какая с этого польза?
– Я буду биться!
– И при этом отказываться убивать?
– Ну я не знаю…
– А кто должен знать? У нас на все про все несколько мгновений будет – раз, два, три, четыре, пять – все, ты убит! Успел чего надумать, не успел, уже все равно – судьба твоя и всего человечества решена. Ты мертвый валяешься, в обнимку с такой же Наей, на Земле страшная катастрофа! Все, приехали!
Иван поднял посуровевший взгляд.
– Убью гада!
– Вот это правильно. А то пусть кто-то сделает что-то. В этой жизни взыск ведешь только с себя.
Внезапно Ванюшины глаза наполнились тревогой.
– Обижаешься на меня, мастер?
– За то, что ты всегда за мной первый идешь? Или за то, что я, в трудную минуту, на тебя, как на себя самого положиться могу?
– Сказал тут не то, вылепил явную глупость.
– И что с того? Ты по каждому вопросу должен свое мнение иметь. А мне ведь далеко за пятьдесят, дети старше тебя, и я давно оцениваю людей не по словам, а по их делам. И не зови ты меня больше, старший, мастер, говорили тебе и раньше.
– Другие же зовут!
– Ты еще может, как другие, меня хозяин или барин звать станешь? Владимир, Володя, или Вовка, – для тебя, как угодно. А то в походе будешь белой вороной выглядеть.
