Борис Сударушкин
Исчезнувшее свидетельство

© Сударушкин Б.М., 2020

© ООО «Издательство «Вече», 2020

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020

Исчезнувшее свидетельство

Часть первая. Очевидцы свидетельствуют

– Какая беда случилась на сей раз? – спросил я префекта. – Надеюсь, это не еще одно убийство?

– О нет! Ничего подобного. Собственно говоря, дело это чрезвычайно простое, и я не сомневаюсь, что мы с ним и сами превосходно справимся, но мне пришло в голову, что Дюпену, пожалуй, будет любопытно выслушать его подробности – ведь оно такое причудливое.

– Простое и причудливое, – сказал Дюпен.

– Э… да. Впрочем, не совсем. Собственно говоря, мы все в большом недоумении, потому что дело это на редкость просто, и тем не менее оно ставит нас в совершенный тупик… Мне было сообщено из весьма высоких сфер, что из королевских апартаментов был похищен некий документ величайшей важности. Похититель известен. Тут не может быть ни малейшего сомнения: видели, как он брал документ. Кроме того, известно, что документ все еще находится у него.

– Откуда это известно? – спросил Дюпен.

– Это вытекает, – ответил префект, – из самой природы документа и из отсутствия неких последствий, которые неминуемо возникли бы, если бы он больше не находился у похитителя – то есть если бы похититель воспользовался им так, как он, несомненно, намерен им в конце концов воспользоваться…

Эдгар Аллан По. Похищенное письмо

Глава первая. Заказ на расследование

Пожалуй, еще никогда я не получал более странных и загадочных писем. Во-первых, оно было анонимным, и там, где обычно ставится подпись, аккуратным, изящным почерком с завитушками было крупно выведено: «Ваш читатель». Во-вторых, меня не могло не поразить само содержание письма: мне предлагалось ни мало ни много, как провести расследование, причем в письмо был вложен и своеобразный «гонорар» за согласие участвовать в этом расследовании. Наконец, третье, не менее необычное обстоятельство: письмо пришло не по почте, а было доставлено мне курьером, который тоже пожелал остаться неизвестным.

Однако будет лучше, если я начну излагать события по порядку, не забегая вперед, как делают, чтобы заинтриговать читателя, некоторые авторы детективных произведений. В данном случае это совершенно ни к чему, поскольку события, положенные в основу предлагаемого повествования, развивались с такой скоростью и с такими крутыми поворотами, что мне достаточно лишь проследить за их очередностью, ничего не прибавляя и не убавляя.

Был жаркий летний полдень. Солнечные лучи врывались в окно моей однокомнатной угловой квартиры на пятом этаже с такой силой, словно намеревались ее поджечь. Не прохладнее было и на кухне, где я чистил картошку к обеду, уже в который раз за последнее время задумываясь о том, что личная свобода, конечно, вещь хорошая, но не пора ли поступиться ею и упорядочить свой холостяцкий быт?

Мои рассуждения о плюсах и минусах семейной жизни прервал звонок в дверь. Подумав, что это кто-то из соседей, я открыл ее, сжимая в свободной руке кухонный нож.

Взлохмаченный, в незастегнутой рубашке навыпуск, в шлепанцах на босу ногу и с холодным оружием в руке я, наверное, в тот момент походил на приехавшего на побывку морского пирата. Поэтому неудивительно, что девушка, позвонившая в дверь, увидев меня в таком расхристанном виде, сделала шаг назад и растерянно пролепетала:

– Простите… Я, наверное, ошиблась дверью.

– Очень сожалею, что вы ошиблись, – наспех пытался я сострить, оторопело рассматривая незнакомку.

При этом я был совершенно искренен – девушка мне действительно с первого взгляда понравилась: высокая, голубоглазая, белая кофточка и короткая черная юбка подчеркивали безупречность ее стройной фигуры; длинные пушистые волосы золотистым нимбом обрамляли чистое, красивое лицо.

Было ей, по моему предположению, чуть больше двадцати лет; через плечо перекинута простенькая сумка на длинном ремешке, на загорелых ногах – белые босоножки.

Люди с такой внешностью сразу внушают доверие к себе, что я и испытал в ту минуту, пока разглядывал девушку. Однако мой внешний вид, вероятно, вызвал у нее совсем другое чувство – в глазах незнакомки тенью мелькнул испуг.

Я спрятал нож за спину и спросил как можно вежливей, пятерней пригладив растрепанные волосы:

– Если не секрет, кого вы разыскиваете? Я в нашем подъезде всех знаю, так что могу вам помочь.

И тут девушка робко назвала мою фамилию, что меня одновременно и обрадовало и удивило – еще никогда мою квартиру не посещали такие симпатичные гости.

Я как можно шире открыл дверь и, стараясь выглядеть солидным, сдержанно произнес:

– Тогда проходите. На мое счастье, вы не ошиблись: я – тот самый человек, которого вы разыскиваете.

Однако девушка не тронулась с места и по-прежнему смотрела настороженно, недоверчиво.

– А вы меня не разыгрываете?

– С чего вы решили?

– Мне сказали, что человек, которого я должна найти, писатель.

– Понятно, – иронически протянул я. – Видимо, вы представляли себе, что писатель выйдет к вам непременно с пишущей машинкой на шее или с гусиным пером за ухом?

– Нет, конечно, – еще больше смутилась девушка. – Просто я думала, писатель должен выглядеть гораздо старше…

– И солидней?

Девушка промолчала, однако по ее лицу я понял, что именно это она и хотела сказать, но постеснялась.

– Значит, чтобы выглядеть настоящим писателем, я еще слишком молод? Серьезный недостаток. Одно утешение, что со временем он исчезнет сам собой, без всяких усилий с моей стороны…

Я хотел произнести эту фразу без улыбки, с видом оскорбленного достоинства, но не получилось, губы девушки тоже тронула улыбка.

– Так вы зайдете в квартиру или мы так и будем продолжать этот содержательный разговор через порог? Говорят, плохая примета. Чтобы у вас не осталось сомнений, тот ли я человек, за кого выдаю себя, я покажу паспорт.

– Зачем же?! Я вам и так верю…

Только теперь я вспомнил о незастегнутой рубашке и, сунув ножик в карман брюк, торопливо застегнулся, посторонившись, пропустил девушку в прихожую. Она переступила порог, вынула из сумки большой, нестандартный, явно самодельный конверт из плотной желтой бумаги.

– Мне поручили передать вам это письмо.

– Кто поручил?

– Вы все поймете из письма. – Девушка протянула конверт, намереваясь тут же уйти, что меня вовсе не устраивало. И я напустил на себя такую строгость, словно речь шла о вручении важного дипломатического послания:

– Извините, однако прежде чем вы уйдете, я должен обязательно ознакомиться с содержанием письма.

– Но я спешу.

– Это не займет много времени, – настаивал я на своем условии. – В противном случае я просто не возьму письмо и вам не удастся выполнить поручение.

Девушка, взглянув на часики, покорно вздохнула и, пройдя в комнату, присела на стул возле самой двери.

Догадливые читатели, наверное, уже поняли, что весь этот спор я затеял, чтобы подольше задержать незнакомку у себя в квартире. Девушка интересовала меня больше, чем содержание письма, поэтому, оттягивая время, я поудобней устроился в кресле возле журнального столика, с обеих сторон внимательно разглядел конверт, на котором крупными буквами был написан мой адрес и фамилия с инициалами, и только после этого вскрыл его.

Первым я извлек из конверта толстый лист картона, тщательно завернутый в папиросную бумагу. Развернув ее, увидел акварель с изображением какого-то старинного трехэтажного особняка на берегу реки и церквушки рядом. Хотя я совершенно не разбираюсь в живописи, но тут сразу догадался, что акварели не один десяток лет и создана она настоящим художником. Это заставило меня уже с интересом развернуть сопроводительное письмо, написанное, как я уже говорил, очень аккуратным, даже изысканным почерком с такими замысловатыми завитками, которые раньше мне приходилось видеть только на фотокопиях писем и документов прошлого века.

Таков же, под старину, был и стиль письма, но еще больше меня удивило его содержание. Поскольку это письмо положило начало всем последующим событиям, привожу его полностью, без сокращений:

«Милостивый государь!

Вероятно, мое письмо Вас удивит, но постарайтесь отнестись к нему со всей серьезностью. Просьба, с которой я намереваюсь обратиться к Вам, – это не розыгрыш и не прихоть пожилого человека, не знающего, чем занять отмеренное ему Богом время земной жизни. Все гораздо сложнее, чем может представиться на первый взгляд, и в силу ряда обстоятельств, которые когда-нибудь я изложу Вам, крайне важно для меня. Пока же скажу одно: от Вашего решения – принять или не принять мое предложение – зависит если не моя жизнь, то, по крайней мере, мое душевное состояние, а в преклонном возрасте, в котором нахожусь я, это, согласитесь, немало. Только не подумайте, ради бога, что я хочу Вас разжалобить! Просто мне очень нужно, чтобы с самого начала Вы поверили в мою искренность и горячую заинтересованность в результатах того расследования, которое я предлагаю Вам провести.

Естественно, у Вас возникнет вопрос, почему со своей странной, необычной просьбой я обращаюсь именно к Вам. Признаюсь откровенно: главную роль тут сыграл случай. Дело в том, что я не большой любитель беллетристики, тем более приключенческой литературы, но так получилось, что недавно мне довелось прочитать одну за другой Ваши повести “Секрет опричника” и “Преступление в Слободе”. После этого я опять-таки случайно узнал, что в основу повестей положены реальные события, а принимавшие в них участие Историк и Краевед – реально существующие люди, Ваши хорошие знакомые Окладин и Пташников. С их помощью Вы провели в первом случае расследование по делу о пропавших новгородских сокровищах, во втором – по делу об убийстве в Александровой слободе царевича Ивана. В обоих расследованиях Вам помогал и непосредственно участвовал в событиях Ваш школьный приятель, ныне работающий в отделе Министерства внутренних дел, который занимается поиском сокровищ, представляющих собой большую государственную ценность. В конце повести “Преступление в Слободе” было высказано замечание, что следующая Ваша книга будет посвящена загадке библиотеки Ивана Грозного. Это обстоятельство и натолкнуло меня на мысль, что именно Вы с Вашими друзьями могли бы провести то расследование, которое мне сейчас уже не под силу, но мысли о необходимости проведения которого не оставляют меня. Я имею в виду расследование обстоятельств находки графом Алексеем Ивановичем Мусиным-Пушкиным списка “Слова о полку Игореве” и последующей гибели этого уникального списка во время взятия Москвы Наполеоном. Пока я не имею возможности объяснить Вам, почему именно эта загадка отечественной истории так заинтересовала меня, но поверьте, этот интерес имеет под собой очень серьезные и веские основания, ради праздного любопытства я не стал бы Вас беспокоить. Вместе с тем я уверен, что при Вашей энергии и с помощью таких опытных специалистов, как историк Окладин, краевед Пташников и криминалист Лапин, загадку находки и гибели этого бесценного сокровища русской культуры можно по крайней мере приоткрыть, если не раскрыть ее полностью и окончательно. Тем более что в придачу к Вашей энергии и познаниям Ваших друзей у меня имеются такие вещественные свидетельства, которые значительно дополнят и облегчат это расследование. В качестве доказательства тому одновременно с письмом высылаю Вам акварель с изображением усадьбы Мусиных-Пушкиных в селе Иловна Мологского уезда, которая ныне затоплена водами Рыбинского моря. Акварель написана талантливым крепостным художником при жизни Алексея Ивановича Мусина-Пушкина и, вероятно, по его заказу. Вы можете оставить эту акварель как гонорар за будущую работу у себя или же передать ее в Ярославский музей, где существует отдел, посвященный истории находки и гибели списка “Слова о полку Игореве”. Там, как мне известно, хранится только копия. Таким образом, данная акварель представляет собой очень большую ценность. Вероятно, появление оригинала вызовет в музее вопросы, как он оказался у Вас. Я был бы весьма благодарен Вам, если бы Вы ответили на них без упоминания моего письма. Также я попросил бы Вас не говорить об этом письме и Вашим друзьям, которых, как я надеюсь, Вы сможете привлечь к предлагаемому мною расследованию. Потом, со временем, я разрешу Вам рассказать все без утайки, но пусть это будет не в самом начале расследования. Думаю, у Вас хватит и других убедительных доводов в пользу его проведения. Что же касается Ваших планов в отношении повести о библиотеке Ивана Грозного, то мне кажется, после окончания расследования по делу о “Слове о полку Игореве” переход к этой теме будет еще более естественен и закономерен. Со своей стороны я обещаю дополнить Ваше расследование по делу о “Слове” такими материалами, которых Вы не найдете нигде, кроме как у меня. После того как следствие будет закончено, я объясню и причины, заставившие меня обратиться к Вам анонимно и с такой необычной просьбой.

Конечно, мне интересно наблюдать за ходом расследования с самого начала, но как это сделать? Сперва я хотел просить Вас высылать копии его протоколов мне “до востребования”, но тут я узнал, что прежде чем вышла книга “Секрет опричника”, Вы печатали очерки о поисках новгородских сокровищ в местной молодежной газете. Нельзя ли поступить таким же образом и в данном случае? Это был бы наилучший вариант и для Вас – пишущего человека, и для меня. Надеюсь, Вам не составит большого труда договориться с редактором о такой публикации в нескольких номерах его газеты. Так получилось, что подавляющее большинство материалов о “Слове о полку Игореве” носят научный, специальный характер и широкому кругу читателей они малодоступны. Ваши очерки в какой-то мере восполнят этот пробел, а главное – благодаря этому расследованию, возможно, будет разгадана одна из темных и таинственных страниц отечественной истории. В любом случае (обязательно скажите об этом редактору) его газета первой опубликует сообщение о “Слове”, которое произведет настоящую сенсацию.

И еще одна, последняя просьба. Возможно, Вы захотите узнать обо мне у девушки, которая принесет Вам это письмо. Пожалуйста, не ставьте ее своими вопросами в трудное положение – я попросил не говорить Вам, кто я такой. Всему свое время. Если Вы прочитаете письмо в ее присутствии и сразу же примете решение, согласны или нет провести предлагаемое мною расследование, то, пожалуйста, скажите ей об этом – так я узнаю о Вашем решении гораздо быстрее, чем по другому имеющемуся у меня каналу.

С искренним уважением и с надеждой на понимание – Ваш читатель».

Вникая в суть этого пространного письма, я несколько раз поднимал глаза на девушку. Она сидела на краешке стула неподвижно, словно статуя, и задумчивым, отсутствующим взглядом смотрела в окно. А я, хотя анонимное послание и произвело на меня впечатление, так же неотрывно готов был глядеть на нее.

Но стоило мне положить прочитанные страницы на журнальный столик, как девушка тут же поднялась.

– Теперь я могу идти? Извините, я, честное слово, опаздываю.

Я лихорадочно думал, как задержать ее хотя бы на минуту.

– Вы учитесь?

– Да.

– В институте?

Девушка молча кивнула.

– В каком?

– Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос. – Она отвела глаза в сторону.

Я посмотрел в ее открытое, миловидное лицо, вспомнил предупреждение анонимного автора письма – и мне стало стыдно.

– Ладно, если не хотите – не говорите, – милостиво разрешил я. – Но свое имя вы можете назвать?

Девушка в затруднении прикусила верхнюю губку, но все-таки сказала:

– Наташа.

– Наташа? Это имя к вам очень идет. Кстати, у многих русских писателей жен звали Наташами, – совсем не к месту, лишь бы только протянуть разговор, заметил я.

– Наверное, писатели любили их не только за имя. – Губы девушки опять дрогнули в улыбке.

– Да, конечно, – с удовольствием подхватил я. – При этом сыграли свою роль и другие внешние и внутренние факторы…

Наташа еще раз нетерпеливо взглянула на часики, и мне пришлось прервать свои рассуждения не по делу.

– Вы знаете, о чем письмо? – резко сменил я тон.

– В общих чертах – да.

– В таком случае передайте вашему знакомому, что я согласен принять участие в предлагаемом им расследовании. Постараюсь привлечь к нему своих друзей, которых он упоминает в письме. Если все сложится удачно, недели через две-три опубликую в молодежной газете первый очерк о начале этого расследования. Акварель с видом усадьбы Мусина-Пушкина я завтра же передам в музей – это слишком ценная вещь, чтобы хранить ее дома.

– Спасибо, – неожиданно сказала девушка.

– За что?

– За то, что вы пошли навстречу… этому человеку. До свидания.

– Значит, мы еще встретимся?

– Вполне возможно, – улыбнулась Наташа на прощание.

Прежде чем перечитать письмо, отдельные фразы которого показались мне непонятными и даже странными, я подошел к окну и дождался, когда моя гостья вышла из подъезда. На углу возле продовольственного магазина она замедлила шаги, видимо, забыв обратную дорогу. Тут ей навстречу попался мой сосед Юрий – его квартира была напротив моей и мы с ним часто коротали вечера за шахматной доской. Наташа что-то спросила его, он ответил, махнув рукой в сторону троллейбусной остановки. Перед тем как завернуть за угол, она обернулась и, как мне почудилось, посмотрела на мое окно.

Я ругнул себя, что не вызвался ее проводить, и вышел на лестничную площадку, где дождался Юрия.

– Сейчас на улице к тебе подходила девушка. О чем она спрашивала?

– Твоя знакомая, что ли? Очень милая и симпатичная. Из таких жены хорошие получаются. Ты об этом не задумывался?

– У меня сейчас не тем голова забита, – ответил я Юрию, хотя мысленно согласился с ним.

– А зря, пора бы уже и задуматься. – Увидев, что я не расположен развивать эту тему, Юрий сказал: – Она спросила, как лучше доехать до Спасского монастыря – троллейбусом или автобусом. Я посоветовал троллейбусом – остановка ближе, и они чаще ходят…

Я вернулся в комнату, опять сел в кресло и взял с журнального столика письмо. Прочитал несколько строк, но так и не смог сосредоточиться – перед глазами стояла Наташа, вспоминался каждый ее жест, каждое слово. Она призналась, что учится в институте. Чтобы попасть в политехнический институт, надо выйти через две остановки. Но девушка спрашивала Юрия, как доехать до Спасского монастыря. Рядом с монастырем, через трамвайную остановку, находится один институт – педагогический. Однако оставались сомнения. Чуть дальше Спасского монастыря – театральный институт. Не могла ли Наташа учиться там? Но вспомнив скромность своей гостьи и ее облик, я тут же усомнился в этом предположении – студентки театрального института представлялись мне иначе: броскими на вид и более уверенными в себе. Но тут же приходила другая мысль: а может, Наташа так талантлива, что запросто разыграла передо мной роль скромной и застенчивой студентки? Хотя этот вариант и казался мне нереальным, но и его нельзя было полностью сбрасывать со счета.

Я рассуждал дальше. В Спасском монастыре находится историко-архитектурный музей-заповедник, один из отделов которого посвящен «Слову о полку Игореве». В создании этого отдела, как мне было известно, активное участие принимал краевед Пташников. Не решил ли он вместе с музейными работниками разыграть меня? Не в музее ли работает Наташа? Но какова цель этого розыгрыша? Как ни ломал голову, я не мог найти на этот вопрос вразумительного ответа. Да и не похоже на Пташникова, целиком увлеченного своими краеведческими изысканиями, принимать участие в таких розыгрышах.

Значит, Наташа учится в педагогическом институте. Но там преподает историк Окладин. Не мог ли он устроить этот розыгрыш, попросив Наташу принять участие в нем? Однако возникал тот же вопрос: с какой целью? И тут мне вспомнились события, связанные с поисками новгородских сокровищ, когда я долго безосновательно подозревал Окладина в причастности к делу чернобородого авантюриста Отто Бэра. Не решил ли Окладин подшутить надо мной в отместку за тот случай?

Однако и это предположение выглядело неубедительно. И я еще раз медленно перечитал письмо, останавливая внимание на тех фразах, которые насторожили меня при первом прочтении.

Откуда автор письма мог знать, что краевед и историк в моих повестях – не вымышленные герои, а реальные люди? Догадаться можно было только в том случае, если этот человек хорошо знаком с Пташни-кавым и Окладиным. Тогда напрашивался вывод, что и они хорошо знают его. Но существует ли он в действительности? Не выступил ли в роли анонима Окладин, которому прекрасно известны обстоятельства появления на свет этих повестей?

Автор письма пытался убедить меня, что к истории списка «Слова о полку Игореве» у него имеется какой-то особый, личный интерес. Но не наивно ли звучит это объяснение? Ведь со дня находки списка «Слова» Мусиным-Пушкиным прошло двести лет! О каком личном интересе может идти речь?

Каким образом у человека, написавшего мне письмо, могла оказаться старинная акварель с видом усадьбы Мусина-Пушкина? Почему он уверен, что я легко договорюсь с редактором молодежной газеты о публикации результатов расследования? О наших с ним дружеских отношениях знали Пташников и Окладин, но откуда о них известно постороннему человеку?

Размышляя таким образом, я все больше склонялся к подозрению, что автор письма или краевед, или историк. В этом меня убеждала и проскользнувшая в письме фраза, что о моем решении участвовать или не участвовать в расследовании он может узнать не только через курьера, но и по другому имеющемуся у него каналу. Ясно, если я подключу к расследованию Пташникова и Окладина, то они узнают о моем решении в первую очередь.

Казалось бы, все эти факты должны были окончательно убедить меня в верности моего подозрения, но я опять и опять вспоминал честное, открытое лицо Наташи – и не мог поверить, что она могла принять хотя бы косвенное участие в розыгрыше, что ее короткое «спасибо», сказанное после того, как я дал согласие участвовать в расследовании, было неискренним, наигранным. Или она сама не знала истинной подоплеки всей этой истории с анонимным письмом, потому и держалась так естественно?

Весь день размышлял я над случившимся, склоняясь то к одному предположению, то к другому, но так и не решил, которое из них ближе к истине. В конце концов, подумалось мне, я ничего не теряю, если соглашусь с просьбой анонима не говорить о письме Пташникову и Окла-дину, но сделаю все возможное, чтобы привлечь их к расследованию. А заодно понаблюдаю, как они прореагируют на это.

Хотя я и не понял, на что намекал автор письма, вскользь заметив, что после окончания расследования по делу о «Слове» переход к расследованию судьбы библиотеки Ивана Грозного «будет еще более естественен и закономерен», но и не видел особых причин отказываться от предложенного мне плана. При этом я вспомнил, как еще во время поисков новгородских сокровищ, знакомясь с описями ризницы Спасо-Преображенского собора, мы с Пташниковым уже касались тайны «Слова о полку Игореве». Его древний список упоминал на допросе и арестованный в Ростове Великом авантюрист Отто Бэр, доказывавший, что «Слово» попало в Ярославль после Новгородского погрома. Таким образом, мой интерес к исчезнувшему древнему списку тоже был вполне закономерен и обоснован предыдущими событиями.

Придя к такому выводу, я в тот же вечер позвонил Пташникову. Он удивительно быстро согласился с моим предложением попытаться расследовать судьбу «Слова о полку Игореве»:

– Не знаю, чем вы руководствуетесь, решив сначала разобраться со «Словом», а уж потом вплотную заняться библиотекой Грозного, но я вижу в этом определенный смысл. Пожалуй, в таком порядке эти две тайны отечественной истории рассматривать даже логичней.

Когда я попросил объяснить, в чем он видит тут логику, Пташников ушел от ответа:

– Не будем забегать вперед. С чего предлагаете начать?

– С посещения музейной экспозиции, посвященной истории древнего списка «Слова о полку Игореве». Хотя я видел ее раньше, но теперь, если мы приняли такое решение, под вашим руководством мне надо изучить ее как следует, досконально.

– Что ж, решение абсолютно правильное. Завтра в десять часов жду вас возле музея…

Что мне всегда нравилось в краеведе, так это его способность моментально загораться новой идеей и, осуществляя ее, сразу же брать быка за рога. Но совсем другим человеком – более здравым и рассудительным – был Окладин. Поэтому я и сейчас, после разговора с Пташниковым, не был уверен, что историк согласится принять участие в расследовании по делу о «Слове». Если, конечно, он не причастен к анонимному письму – это подозрение все еще не покидало меня. Вспомнилось, с каким скептицизмом Окладин отнесся к утверждению краеведа, что библиотека Ивана Грозного – историческая реальность. Не решил ли он с помощью анонимного послания отвадить меня от намерения провести расследование по делу о загадочной библиотеке?