Борис Иванович Жолус
Мир глазами военно-морского гигиениста
На время моего пребывания на Новой Земле с сентября 1971 по сентябрь 1974 года приходится 7 ЯВ. О времени их проведения нас, жителей «Белушки», известили по трансляции только один раз (взрыв заряда мегатонного класса 12.09.1973 в штольне зоны В). Жителей гарнизона попросили поставить посуду, бьющиеся предметы в помещениях на пол, а самим к 10 часам утра выйти из зданий на открытую местность.
Солнечное, но прохладное утро, безоблачное красивое разноцветное небо. Воспитатели детского сада ведут на стадион гуськом детей. Жители жгут костры, чтобы согреться. 10 часов утра. В этот момент по земле проходит волна, кажется, что под тобой резко опустилась земля. Ощущения, как при полёте, когда самолет падает в воздушную яму. Вторая волна землетрясения доходит более плавной. Можно возвращаться в здания. Разрушений более чем за 100 км от эпицентра взрыва не произошло. Домашняя утварь цела.
Открытая информация об этом взрыве гласит: «Просачивание радиоактивных инертных газов (РИГ) в атмосферу (Т-30 мин). Соответствие прогнозу. Через 5 часов РИГ на высоте > 1 км были вынесены на акваторию Карского моря с последующим переносом в юго-восточном направлении; нижняя часть струи РИГ распространялась над архипелагом в южном секторе. Наиболее удалённые места обнаружения РИГ с помощью прецизионных технических средств авиационного радиационного контроля – в районе г. Ижевска» (см. вышеуказанный источник).
К двум испытаниям в зоне А с интервалом в 1 месяц имел некоторое отношение. ЯВ 27.09.1973 г. – мощность меньше 100 т. Радиационные последствия испытания: «Малоинтенсивное просачивание РИГ с их преимущественным распространением на юго-восток с разворотом на север». ЯВ 27.10.1973 г. – мощность мегатонного класса.
Радиационные последствия испытания: «Практически полный камуфлет». В переводе с французского камуфлет означает: 1) разрыв артиллерийского снаряда, авиабомбы, мины под землёй без образования воронки; 2) неприятная неожиданность, подвох, неприятность. Для меня лично больше подошло второе. По указанию ВРИО командира – начальника полигона начальник медицинской службы отдаёт мне распоряжение: подготовить аппаратуру для исследования воздуха на сероводород в зоне А. Вертолёт вылетает через 3 часа.
Полёт проходил нормально, если не считать, что при подлете к посёлку Южный снежный заряд ухудшил видимость и вертолёт чуть не сел на столб.
Несмотря на лёгкий ветерок, в посёлке ощущался запах тухлых яиц – сероводород. С начальником экспедиции, он же старший руководитель буровых работ (бурение очередной скважины под заряд проводилось по ранее намеченному плану), согласовал выезд к месту выхода из-под земли сероводорода для отбора проб.
Единственный медицинский работник гарнизона – фельдшер – жена командира роты военных строителей сообщила, что на приём к врачу записалось несколько человек. В вертолёте со мной было несколько пассажиров, и весть о прилёте в гарнизон врача, старшего лейтенанта – разошлась быстро. Приём назначил на утро следующего дня.
Вечером при свете фар мощного бульдозера «Челябинец» с начальником экспедиции двинулись к месту проведенного взрыва. Удивительно, как бульдозерист ориентировался в маршруте. Дорогу перемело сугробами, по открытым участкам текла поземка. Доехали. Вышли из кабины. С футбольной камерой и насосом подошёл ближе к месту выхода газа, как мне его называли «трещина». Отобрал пробу. На обратном пути увидел, что моего спутника рвет. Страшных мыслей не было. Поехали в посёлок.
В быту до сих пор алкоголю отводят роль радиопротектора. Рассказывают, что на испытаниях первых атомных подводных лодок спирт на них был в свободном доступе. Научных данных о радиопротекторных свойствах спирта не встречал, а в алкоголизации подводников не сомневаюсь.
Тем не менее, начальник экспедиции не отказался выпить привезенного мной спирта. Для исследований он не требовался, поэтому бутылка опустошилась без ущерба для науки и практики. Погода ухудшилась, но до места жительства нового знакомого было недалеко, попросил его отзвониться. Дошёл нормально, белых медведей не встретил.
После согревания футбольной камеры произвёл измерение концентрации сероводорода с помощью прибора УГ-2 и индикаторных трубок. Концентрация H2S в пробе превышала ПДК для населенных мест более чем в 200 раз. Нужно отметить, что уравнивания давления пробы воздуха в камере до нормального – не проводилось. Лег спать, завтра врачебный приём.
Один из пришедших на приём – солдат-строитель. Диагноз: панариций концевой фаланги пальца кисти. Созревший панариций нужно оперировать. Сестра подготовила всё необходимое. Ввожу новокаин (проводниковая анестезия), больной со стула начинает сползать, теряет сознание. Вот тут-то перед глазами замелькал мой красный диплом. Как говорится, слава Богу, оказался не анафилактический шок, а банальный обморок. Отходили бедолагу. Операцию провёл, но уже больного уложил на стол. Все обошлось.
По возвращении в «Белушку» был вызван к ИО начальника гарнизона капитану первого ранга Шарапову. Доложил. На кого был рассчитан вопрос, до сих пор не знаю: «Может, приостанавливать проведение работ в поселке Южный?». Старший лейтенант медслужбы ответил, что такое решение принимается Советом Министров СССР. Я не без смелости сказал временному руководителю полигона, что женщинам и детям там делать нечего. Попытка выклянчить под это мероприятие учёбу на академических курсах была отвергнута напрочь с предупреждением о неразглашении известного.
Позднее, когда описывал этот факт для получения статуса участника испытаний ЯО, комиссия отклонила рапорт-заявление. Судя по всему, никто меня приказом в посёлке Южный не командировал. До сих пор непонятно, от какого испытания треснула земля. Известно одно: сера в сероводороде была активной (S32), период полураспада 36 дней, критический орган – лёгкие.
* * *
Лечебная работа на Новой Земле состояла из дежурств по гарнизону, фактически – это скорая помощь. Из запомнившихся фактов: правильный диагноз и транспортировка в госпиталь подполковника авиации Абейкова – 39 лет, желудочная форма инфаркта миокарда; своевременная доставка в госпиталь прострелившего себя на посту матроса – остался жив; доставка матроса (дояр на ферме) с оторванной кистью (сотоварищ вручил ему подожжённую толовую шашку за отказ угостить молоком); снятие у матроса отёка Квинке после вакцинации от гриппа.
Вызывался как дежурный к роженице, но успел довести в госпиталь. При этом женщина успокаивала меня, а не я её, так как имела опыт, роды намечались третьи. Тягостное воспоминание вызывает смерть водителя санитарного УАЗа от отравления угарным газом в гараже (не госпиталя). В морге крысы обезобразили ему лицо. Увезли в Таджикистан в закрытом цинковом гробу.
В комнате на двоих, считавшейся лучшей в плане размещения офицеров, мы с моим соседом Николаем Макаровым поддерживали чистоту и порядок. На окне у нас висели привезенные мной шторы.
Стол всегда был чистым, покрытым скатертью, готовым к работе. На стене висела книжная полка, а под ней сделанный нашими руками бар, в котором, конечно, было пустовато, но красивые пустые бутылки содержались. На боковую стенку книжной полки я вывешивал бумажные листы с крупно написанными английскими словами и их транскрипциями, чтобы перед сном прочитывать и запоминать, увеличивать словарный запас.
Как-то командир полигона контр-адмирал Миненко делал обход помещений общежитий. Сначала он попал в комнату четырех офицеров-строителей, в которой царил бардак. Отругав жителей, зашел и к нам. «Ну вот, можно же по-человечески жить» – была его оценка наших холостяцких условий размещения.
В одну из командировок на Большую Землю, а цель их была в сопровождении уволенных (демобилизованных) военнослужащих срочной службы до Архангельска, решил заехать в Ленинград и определиться с дальнейшей работой. Официально являясь токсикологом, считал, что помочь мне в плане науки могут на кафедре военной токсикологии и медицинской защиты.
Там меня выслушал один из опытных преподавателей и на основе моего рассказа, где я служу и чем могу «продвигать» науку, решил, что я ближе всего в этом плане нахожусь к военно-морской гигиене. С тем он и повёл меня на кафедру военно-морской и радиационной гигиены. В то время обе кафедры располагались в здании на Клинической улице.
К моей удаче мы сразу попали к начальнику кафедры ВМРГ – полковнику медслужбы профессору Алфимову Николаю Николаевичу (1923–2006), который также заслушал меня и сразу же предложил тему кандидатской диссертации: Гигиеническая характеристика условий службы в береговых частях ВМФ на Крайнем Севере. И, в общем, это было правильно как в плане проблематики кафедры, так и моих научных возможностей.
О визите на кафедру я рассказал своему начальнику курса полковнику медслужбы Званцову Валентину Александровичу. Курсантский шеф настоятельно предложил мне для конкретизации темы, выданной Н.Н. Алфимовым, встретиться с адъюнктом этой кафедры Александром Алексеевичем Махненко. Эта встреча состоялась и стала началом большого и полезного содружества на долгие годы. Высоко ценю способности и человеческие качества Александра Алексеевича, благодарен судьбе, которая свела меня с ним и дала возможность работать вместе. Она же (судьба) распорядилась так, что в дальнейшем мне было суждено стать начальником Александра Алексеевича, пригласить его на работу после увольнения. По существу, эта командировка решила моё вхождение в гигиену.
Разнообразие службы. Кронштадт
Три года службы на Новой Земле подходили к концу, нужно переезжать к новому месту службы. Какие могли быть варианты выбора? Поскольку определение со своим предназначением казалось решенным – работать в медико-профилактическом направлении (санитарно-эпидемиологическая служба), а в последующем поступать в адъюнктуру академии, то желание складывалось из двух частей.
Первое – имея опыт службы в СЭЛ, можно с полным правом претендовать на должность в каком-то санитарно-эпидемиологическом отряде. Второе – нужно служить поближе к Ленинграду, чтобы наезжать в академию, быть в поле зрения кафедры, готовиться к поступлению в адъюнктуру.
Однако по меркам кадровых органов того времени эти мои пожелания принимались теоретически. В Ленинград перевод «не светил», так как там не было жилья. В Таллинне, где было СЭО, не было свободных должностей, а желающих ехать по обмену на Новую Землю не оказалось (может быть, и не запрашивали). Таким образом, кадровики предложили три варианта на выбор:
Начальник медслужбы химического дивизиона в Большой Ижоре (Ленинградская область).
Флагманский врач бригады кораблей в базе Лахденпохья (на севере Ленинградской области).
Кронштадт – командир взвода – преподаватель специальных дисциплин в учебной роте санитарных инструкторов (УРСИ) при 35-ом Военно-морском госпитале им. Н.А.Семашко.
На третью должность и согласился, полагая, что в Ленинграде СЭО базы и СЭО в Кронштадте со временем меня могут аккумулировать, а вопрос поступления в адъюнктуру также приближается к решению за счёт близости академии.
В октябре 1974 года теплоход «Буковина» – «вражеский крейсер» – увозил нас с женой на Большую Землю. «Вражеским крейсером» теплоход назвали по той причине, что с каждым приходом его в «Белушку» возвращающийся из отпусков народ привозил много спиртного. В вечер прихода «Буковины» «Белушка» шумно пела и плясала.
По долгу службы приходилось на теплоходе проверять привезенные для реализации продовольственные товары – колбасу вареную, сыр и пр. Пользуясь служебным положением, мы с коллегами закупали пиво («Пильзенский праздрой»), вечер в кругу друзей был музыкальным и пивным.
Как принято в военной среде, при убытии к новому месту службы для друзей была дана отвальная. Прощались весело с обещанием «не пропадать». Повторюсь, приобретенные в молодости, да ещё в трудных условиях друзья у большинства людей остаются на всю жизнь.
На Новую Землю контейнеры с личными вещами не отправлялись, мебель при получении жилья передавалась «по наследству» или выдавалась КЭЧ (коммунально-эксплуатационной частью). За три года накопилось немало домашнего скарба, его разместил в фанерные ящики, которые уже в Архангельске нужно было загружать в контейнер. Среди ценностей в ящиках находилось 2 бочонка с засоленным в рассоле гольцом. Этим деликатесом угощал сослуживцев с бахвальством самоулова. В те времена «хвост» (целая рыбина) красной рыбы представлял большую значимость не только гастрономической ценностью.
До отъезда с Новой Земли снял у прапорщика, имевшего в Кронштадте комнату в коммуналке, поэтому важнейший элемент быта – жильё – был на какое-то время решён. Соседи – молодая с грудным ребенком семья шофёра грузовика была оригинальной. Их бельё постоянно находилось замоченным в общей ванне; нередко в нашем борще, хранившемся на кухне, почему-то не оказывалось мяса.
Наша комната на первом этаже в доме петровской постройки с метровой толщиной стен была угловой и настолько сырой, что книги в ящиках покрылись плесенью. Комната была абсолютно пустой, и первую ночь с женой нам пришлось спать на голом полу, укрываясь шинелью. По этой причине первыми покупками были диван и черно-белый телевизор на ножках «Рекорд». Последний доставлял большую радость, так как на Новой Земле истосковались по телевещанию.
Сослуживцы на новом месте встретили тепло, общение расцвечивалось моими рассказами об экзотике Крайнего Севера. Представление в парадной форме начальнику госпиталя – подполковнику медслужбы Чистякову Геннадию Николаевичу – состоялось обыденно.
Получить постоянное жильё в Кронштадте было очень трудно (район Ленинграда), а временным фондом госпиталь не располагал. Сам госпиталь произвёл большое впечатление: старинной постройки (1840 год), просторные помещения, огромные коридоры, уложенные керамической плиткой тех времен.
Кабинет начальника – также огромное помещение со сводчатыми потолками, старинная мебель – стол, стулья и зеркальный шкаф с царской яхты. Значительная часть госпиталя в форме буквы Н (Николаевский, в честь «строителя» Николая I) во время бомбардировок в Великую Отечественную войну была разрушена. Дыры заложили кирпичом. Кирпич дореволюционного времени штамповался клеймом производителя. Отдельные кирпичи можно было рассмотреть на берегу залива в воде. Пролежав в ней десятки лет, он не разрушался, клеймо было хорошо видно, а кирпич вызывал чувство уважения за качество.
В штате УРСИ (учебной роте санинструкторов) был командир и четыре подчинённых офицера (командиры взводов – преподаватели спецдисциплин). За исключением одного офицера все были выпускниками ВМедА, а два – я и капитан медслужбы П. К-к – с красными дипломами, но последний ещё и с золотой медалью. Он переслуживал в капитанском звании уже много лет, но не хотел уезжать из Ленинграда, однако неудовлетворенность («статус несоответствия») давала о себе знать.
Командир роты (В.И. Т-й) тоже не хотел удаляться от Ленинграда, долго служил майором, но организовал себе облегчённую службу за счёт командиров взводов, имел другие «льготные» элементы и не тяготился своим тупиковым статусом.
Но самой большой кадровой ценностью роты был её замполит – старший лейтенант П.Г. Ч-т («хохол»). Отличник производства, работавший на заводе после срочной службы, кандидат в мастера спорта по велосипедной езде, он был призван на офицерскую службу. Его служебное положение – прямой начальник всего личного состава роты, включая офицеров с академическим образованием – позволяло вести себя начальственно и независимо, решать судьбы не только матросов, а ещё и самому учиться в институте. Служебную квартиру он получил сразу же по прибытию к месту службы.
В учебной роте полагалась должность заместителя командира по строевой подготовке. Её замещал также офицер из прапорщиков (А.К. Б-й), закончивший экстерном среднее военное училище.
Учебная рота – это подразделение образцового выполнения всех уставных требований военнослужащими.
В роту набирали 44 курсанта, делили их на 2 взвода, проводили курс молодого матроса, а далее учили медицине на роль санитарного инструктора надводного корабля могущественного ВМФ СССР. У командира взвода был боевой помощник – прапорщик, ставший им после окончания УРСИ и оставленный в старшинском звании для службы в роте. Это были организованные, знающие своё дело и добросовестно исполняющие обязанности (до какого-то периода самомнения) военнослужащие.
Фото 14. Командир взвода – преподаватель специальных дисциплин Б.И. Жолус с курсантами учебной роты (Кронштадт, 1975)
Служба выпускника академии командиром взвода и ещё преподавателем не была лёгкой. Ответственность за «любимый» личный состав, его обучение строевым приёмам с оружием и без него не вписывались в прогнозные рамки врачебной деятельности. Преподавание медицины со всеми основными лечебными дисциплинами (патология, диагностика, лечение) в конспективном виде с большим трудом ложилось на слабую общую базу знаний матросов без их мотивации.
Кроме этих основных функциональных обязанностей было ещё немало нагрузок: нештатный врач УРСИ, нештатный начальник и экскурсовод музея госпиталя, партгрупорг и прочее. Во всем требовалось успевать и преуспевать.
Фото 15. Нештатный начальник музея кронштадского госпиталя – старший лейтенант медслужбы Б.И. Жолус проводит экскурсию (1975)
Однажды с группой слушателей первого факультета академии по хирургии в госпиталь приехал полковник медслужбы профессор Порембский Олег Борисович. Ещё во время учёбы мы с ним вывели научный кружок кафедры военно-морской и госпитальной хирургии (ВМГХ) на первое место в академическом конкурсе. Знакомство было давним и добрым.
Я был старостой кружка ВНОС кафедры. Во время проведения экскурсии в музее я подвёл группу к витражу, в котором находился автореферат диссертации генерал-майора медслужбы профессора М.А. Лущицкого. На обложке было зачёркнуто в предложении «диссертация на соискание учёной степени кандидата медицинских наук» слово «кандидата», а сверху строки написано «доктора».
На мои слова о досадной ошибке О.Б. Порембский сказал, что это не ошибка. Действительно, М.А. Лущицкий представлял диссертацию на учёную степень кандидата наук, но диссертационный совет принял решение присвоить ему звание доктора наук. Этим и объяснялось исправление.
Много позднее, когда я был председателем диссертационного совета, столкнулся с аналогичной ситуацией (соискателем был В.К. Корбут – начальник кафедры ОТМС академии), но положение ВАК о присуждении учёных степеней уже не давало возможности решать таким образом проблему на заседании диссертационного совета.
Ещё один эпизод из музейной работы. В 1976 году на базе Кронштадтского госпиталя ЦВМУ МО СССР проводило сборы главных терапевтов округов и флотов. Музей был открыт для посещения участников сборов, а нештатный начальник музея должен был быть готовым к проведению экскурсий в перерыве заседаний. В зал музея вошёл заместитель начальника ЦВМУ генерал-лейтенант медслужбы Юров Иван Александрович. До этой должности он был заместителем начальника Военно-медицинской академии.
Я представился ему и услышал: «Хорошо устроился, Жолус». На что я должен был пояснить, что начальник музея – это нештатная должность. «А штатная какая?». Ответил, что являюсь командиром взвода – преподавателем специальных дисциплин в роте санитарных инструкторов. Меня удивило, что он вспомнил год моего выпуска из академии (1971), видимо, и его год перевода в Москву. «Пора уже и командиром роты быть», – завершил беседу И.А. Юров. Прошла экскурсия нормально.
После этого командиру УРСИ я с ожиданием его реакции сказал, что заместитель начальника ЦВМУ считает, что я должен быть уже командиром роты. В глазах моего начальника появился испуг, от неожиданности он выпалил: «За что?».
Из «гигиенических заслуг» в УРСИ можно привести пример об улучшении организации питания матросов роты. На очередном присутствии при подъеме личного состава, контроле за физзарядкой и завтраком увидел, что завтрак, состоящий из каши, не съедается. Матросы уходили с завтрака несытыми. Пришлось через командование решать вопрос о приходе на работу гражданского повара на час раньше, чтобы приготовить к завтраку (каше) гуляш или бефстроганов с подливой. Переделывались меню-раскладка, меню, что не нравилось исполнителям.
В круг обязанностей командира взвода в разделе партийно-политической работы входило оформление в специальной тетради, якобы со слов матросов, одобрительных отзывов о деятельности партии и правительства. Вероятно, политработники таким образом отчитывались перед своим начальством о своей титанической деятельности в массах. Не знаю, было ли это в других учебных отрядах или нет. Возможно, это в данном случае являлось отзвуком Кронштадтского мятежа, подавленного армией Тухачевского. Записи в указанную тетрадь мной заносились нарочито продуманным текстом не матросскими словами. Замечаний не было.
Госпиталь расположен в парке с многолетними деревьями. Больные жаловались на нарушение утренней тишины воронами, их множество гнездилось на деревьях. Начальник госпиталя разрешал отстреливать ворон из малокалиберной винтовки из оружейной пирамиды УРСИ. Мои рассказы об успешной охоте на Новой Земле как-то послужили основанием для офицеров роты проверить меня на меткость.
Мне была вручена винтовка с одним патроном, указана ворона на самой верхушке тополя. Из окна кабинета прицелился и выстрелил. Ворона взлетела. Шум неодобрения зрителей. Но здесь же ворона складывает крылья и камнем падает на землю. В другой раз (первый случай признан неубедительным) решили удостовериться в качестве моей стрельбы. Также один патрон. В момент прицеливания ворона взлетела. В тот день был сильный ветер, и птица в воздухе зависала у верхушки дерева. Пришлось стрелять влёт. Попал. Скорее всего, это была случайность. Ружьё, с которым я охотился на Новой Земле, перед отъездом с севера продал, больше после этого не охотился. На Новой Земле приходилось добивать раненных оленей. Эти животные смотрели серо-голубыми глазами, что не оставляло спокойным.
Для поступления в адъюнктуру в облегчённом режиме, когда засчитываются сданные экзамены кандидатского минимума, нужно было сдать марксистско-ленинскую философию. Справка с оценкой «отлично» по английскому языку (из Архангельского мединститута) уже была на руках. Требовалось получить такую же – по философии. Начальник курса В.А. Званцов вывел на старшего преподавателя кафедры общественных наук, далее все по схеме: подготовка в теории, написание реферата, сдача экзамена в объявленную сессию. Получилась ещё одна пятерка.
В 1976 году, на пятом году моей службы после академии, объявлен конкурс в адъюнктуру кафедры военно-морской и радиационной гигиены. На кафедре меня немного знали, но не все сотрудники. В небольшой кафедральный коллектив принимают человека, прошедшего все фильтры. Начальник кафедры Н.Н. Алфимов готовился к увольнению, с ним уже не было перспектив служить, а его голос становился совещательным.
Те же преподаватели, которые служили на кафедре, думали о качестве кандидата в сотрудники. Оказалось, что два преподавателя – однокашники Г.Н. Новожилов и Ю.В. Семиголовский – были и сокурсниками начальника госпиталя Г.Н. Чистякова. Информация от него обо мне была положительной, первый заочный этап отбора пройден.
Экзамен в адъюнктуру по военно-морской и радиационной гигиене принимал полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Позднее, уже когда я был адъюнктом, он говорил, что лучшего ответа от адъюнктов на экзамене он не слышал.
Получив пятерку на экзамене по ВМРГ и имея две засчитанные по языку и философии, в отсутствие конкурса был без сомнения в поступлении. В ожидании приказа о назначении в адъюнктуру я контактировал с сотрудником научно-исследовательского отдела академии подполковником А.П. Кальченко (бывший начальник гинекологического отделения госпиталя на Новой Земле). Его слова: «Ты должен радоваться поступлению в адъюнктуру больше, чем ты думаешь». По его словам, на конкурс со мной выдвигался ещё один выпускник академии (сын профессора), не победивший в конкурсе за место на другую кафедру. Однако мои 15 вступительных баллов были сильнее его четырнадцати.
Пришло время прощаться и с Кронштадтом. Квартира, в которой жил с семьёй, после ухода из снятой на время комнаты, приглянулась многим. Это были две комнаты на первом этаже старинного дома, здесь до революции проживало всего две семьи: священнослужителя и начальника аптеки.
В мое время на двух этажах ютилось несколько семей. Смежные комнаты, в которые вынужден был заселяться, имели общую кухню без водопровода, без газа. В этих условиях использовал служебное положение. С матросами провели водопровод, канализацию, разделили стеной пополам кухню, установили ванну, унитаз, организовали вентиляцию. Полтора года с семьей прожил в относительно человеческих условиях и без квартплаты.
В Ленинграде с жильем повезло. Один из однокашников, служивший на крайнем Севере, сдал мне пустую двухкомнатную квартиру в новом доме на Бухарестской улице.
