Борис Бицоти
Возвращение Аланбека

VIII

На ущелье опустился туман. Очертания гор, поселка и близлежащих домов исчезли. Был виден только двор, и то нечетко. Да и к тому же окно запотело изнутри. Но я сразу различил две фигурки в центре двора. Он стоял возле беседки и о чем-то оживленно спорил с Венерой. Их ссора напоминала сцену из немого кино, и хоть зрителю не было слышно ни звука, по одним лишь характеру и выразительности их жестов было ясно, что разговор шел на повышенных тонах.

Гаишнику в моей палате стало лучше, и он разговорился. Его бронхит, как сказал главврач, возник исключительно на нервной почве. Это было связано с его увольнением. История была темная, по всей видимости, не обошлось без чьего-то проклятья. «Они все стремились на мое место, – бормотал гаишник, мотая головой. – Я, главное, только-только зарабатывать начал, девять лет к этому шел, и на тебе…» Не прошло и месяца с его вступления в новую должность, как с ним стали происходить разные несчастья. Он за неделю три раза попал в дорожно-транспортное происшествие. Ситуация была тем комичнее, что он сам возглавлял отдел по их расследованию. К нему выезжали его подчиненные и, увидев машину начальника, не знали, как себя правильно повести. Было неловко. Через неделю он внезапно был госпитализирован с приступом аппендицита. Операция оказалась сложной. Он чуть не умер на операционном столе. Отлежавшись в больнице, он вернулся на работу и вдруг увидел, что в его кабинете весь его письменный стол вместе со стулом были усыпаны солью. «Хорошо, я догадался жене позвонить… – продолжал он, вытирая пот со лба, – а то так бы и сел». Жена же, пообщавшись с гадалкой, тут же ему перезвонила. Надо было обязательно посыпать сверху сахар, а потом только смахивать соль. «А представляете, что было бы, если бы я сразу соль смахнул», – не унимаясь, причитал гаишник.

В общем, тем же вечером они с женой поехали к гадалке. Приехали чуть ли не за полночь. То колесо сдувалось, то вода в радиаторе закипала – как будто какие-то злые силы не хотели, чтобы они к ней попали. Гадалка встретила их равнодушно. Она посадила их за стол, начала гадать на картах, потом вдруг принесла песок. Она рассыпала его по столу, начала с кем-то громко разговаривать, потом резко задула свечу, стукнула кулаком по столу и дунула на песок. Когда свеча снова разгорелась, они ясно увидели на столе две буквы – «В» и «З». «Вы понимаете! – кричал на нас гаишник, – «В» и «З», прямо на песке! Большие такие «В» и «З». Он вновь схватился за голову и погрузился в транс. «И что это значит?» – спросил я нерешительно. Он окинул меня строгим взглядом. Его глаза смотрели на меня, как на какого-то недоумка. Дескать, как же можно не понимать такое! Вы что, все с ума посходили! Он собрался, подавил в себе всю свою брезгливость и бессильно выговорил: «Вова Зазлоев».

Мы переглянулись. Никому из нас это имя ничего не говорило. «Ну как же, – продолжал он в приступе гнева, – заместитель мой, Вова Зазлоев. Он же еще практику у меня проходил. Это же я его в органы привел. Я его, можно сказать, вырастил, выкормил. А он… неблагодарный!» Тут гаишник кинулся на свою койку и вновь забился в истерике. «Ненавижу, ненавижу!» – раздавалось сквозь подушку. Решили позвать медсестру. Я посмотрел на своего авторитетного друга, как бы спрашивая его мнения. Он жестом предложил мне выйти. «От них от всех надо подальше держаться, – отрезал он, тасуя в руках колоду карт, – они всегда продажными были, сколько я их помню. Как только форму наденут, сразу продажными становятся, – продолжал он, наблюдая уже из коридора за тем, как сестра делала гаишнику внутримышечный укол, – я их называю форменные мерзавцы». Мы погасили свет в палате и все улеглись, но всхлипывания и стоны гаишника, которому был сделан укол успокоительного, еще долго раздавались из-под одеяла и были слышны даже в коридоре.

IX

Я проснулся рано утром оттого, что в палате кто-то громко разговаривал. Его звучный баритон изредка прорезал задорный смех Венеры. Почему они пришли к нам в палату? «Смотрю, а их четверо, – продолжал он, сидя на подоконнике. – Ну, все, думаю, засада и сразу Дикого подзываю. А Дикий шкаф такой, огромный, три метра ростом и два в ширину». Он привстал и показал руками размеры Дикого, как это сделал бы рабочий мебельной фабрики. «Мы с ним и не в таких передрягах бывали, – продолжал он под одобрительное хихиканье своей подружки. – Знакомьтесь, говорю, коллеги, мой друг, орнитолог». Венера опять покатилась со смеху, услышав новое незнакомое слово. «Как, говорят, орнитолог? Какой орнитолог? – продолжал он снова. – Орнитолог, говорю. Самый что ни на есть орнитолог. Главный специалист по бакланам». Венера смеялась, не переставая, а человек на подоконнике лишь спешил закрепить свой успех рассказчика: «И тут Дикий ему как…»

Я собрался и осторожно вышел в коридор. Раскаты озорного смеха еще долго преследовали меня. Он показался мне каким-то занудой. Ну, разве можно с утра до вечера вспоминать свою жизнь! Напротив больницы был продуктовый магазин, и я решил туда наведаться. Хозяйкой в нем была женщина из Сибири. Говорят, она бежала от преследования после того, как убили ее мужа. Она все там продала и спряталась здесь в горах, купив этот магазинчик. Я запасся едой и пошел прогуляться.

В поселке тоже много людей было, по сути, не местных. Все они как-то раз приехали и решили остаться. Даже медсестры в больнице большей частью были из-за хребта. И говорили, что они заботливее и внимательнее, чем иные местные. Получалось, что здесь, как это часто бывает, какая-то часть людей была беженцами или вынужденными переселенцами. Чему тут удивляться! Люди издревле бежали в горы. Вот так когда-то древние аланы бежали сюда с далеких равнин. Выходит, что все горцы ‑ беженцы, потомки беженцев, предки будущих беженцев. Кто-то бежит от правосудия или мести, как мой новый знакомый, кто-то от алиментов, а кто-то от лицемерия и ханжества и других людских пороков.

Городской транспорт привозил все новых и новых горожан на лечение. Надменные и неловкие, каким, вероятно, был и я, когда приехал, они даже на горы смотрели как-то свысока. Другое дело отъезжающие. На их лице была искренняя скорбь. Успев привыкнуть к больничному антуражу и найдя здесь новых друзей, они должны были все бросить и вернуться к унылой прежней жизни. Они смотрели из автобуса на удаляющиеся больницу и поселок, как вынужденные переселенцы смотрят с борта отплывающего корабля на родные берега. Особым подвидом были местные. Поговаривали, что иной раз случались и драки между приезжими городскими и поселковыми. То из-за девушек, то просто из-за случайно сказанных обидных слов. Поселковые ребята все простые, но при этом крепкие. Городские же заносчивые и слабые. Зная, что городским стоило побыть здесь месяц, как они вновь набирались сил, оставалось только догадываться, каким богатырским здоровьем должны были обладать местные, проживающие здесь постоянно.

В больничной беседке на руках подружек плакала Зарема Медоева. Добрые люди уже успели поведать мне ее историю. Только она начала выздоравливать, как влюбилась в Мурата, доблестного борца-астматика из 3-й палаты. Этот новый недуг Заремы не поддавался никакому лечению. Говорят, что Мурат вовсе не болел, просто плохо выступил на соревнованиях и решил сказаться больным. Как бы то ни было, в понедельник его выписывали. Он даже еще раз ходил к главврачу и пытался уговорить его дать отсрочку, но тот был неумолим. Еще бы! Держать в больнице за счет бюджета здорового жизнерадостного спортсмена, в то время как в очереди на каждую койку стоит куча инвалидов! Причем он не только просит добавки в столовой, но еще и разбивает сердца больных девушек.

Когда Мурат выписывался, за ним приехала толпа таких же статных красавцев с поломанными ушами, обняли его, подхватили его сумки, вовлекли в свой хоровод и весело, похлопывая друг друга по плечу, умчались вдаль на новеньких джипах. А Зарема лишь провожала взглядом этот причудливый кортеж, вытирая слезы. «Знаешь, почему у борцов нет музыкального слуха?» – шепнул мне вдруг на ухо до боли знакомый голос, как бы делясь впечатлениями об увиденном. «Почему?» – поинтересовался я в ответ, наблюдая за трогательной сценой. «Потому что им медведь на ухо наступил», – выстрелил он как из пушки и тут же прыснул громким смехом.

X

Дорога к новому мосту пролегала через поселок. Там за школой, за футбольным полем высился холм, с которого можно было любоваться видом моста. Что такого интересного в этом сооружении, я не понимал, но мне сказали, что на это стоит посмотреть. Мы выдвинулись в путь сразу после завтрака, как это обычно все и делали. Они с Венерой шли впереди, обнявшись, а я плелся сзади по левую руку. Это был первый раз, как сказала Венера, когда ей удалось вытащить его на свежий воздух, и, кстати, сделала она это не без моей помощи. Он шел медленно, злобно озираясь вокруг, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, сильно потел и периодически кашлял. Весь путь меня преследовало ощущение, что я состою в должности советника у харизматичного военачальника, который, проиграв все свои битвы, ищет место своего последнего пристанища. Но и в этом последнем походе я должен переминаться за его спиной и мотать на ус все, что он говорит.

Незаметно миновав поселок, мы подошли к футбольному полю и сильно удивились увиденному. Ведь пустовавшее прежде поле вдруг ожило. Взад и вперед по нему носилась ватага поселковых ребят, оглашая округу радостными криками. Серый от грязи, видавший виды футбольный мяч перелетал из одного конца поля в другой, и толпа юных футболистов перемещалась вслед за ним туда-сюда со скоростью молнии. У кромки поля паслось несколько коров. Они безучастно наблюдали за игрой, как это обычно делают игроки, не попавшие в состав.

Вдругмяч полетел в нашу сторону. Я с опасением посмотрел на нашего военачальника, но было уже поздно. Он, высвободившись из объятий Венеры, резво кинулся к мячу. «Спокойно!» – закричал он, разгоняясь для удара. Поселковые ребята, поняв всю серьезность момента, замерли. Он, развив сумасшедшую скорость, уже замахнулся было для удара, но опорная нога вдруг поехала. Доля секунды, и все было кончено. Мяч проскочил мимо, а он со всего размаху шлепнулся о землю. Падение было таким картинным, что все свидетели не смогли сдержать смеха. С земли раздался глухой стон. Кто-то помогал ему встать, кто-то продолжал смеяться, и только Венера молча подбежала и стала заботливо отряхивать его брюки. «Это так задумано было, – объяснил он, повернувшись ко мне. – Я специально пропускал. Понимаешь?» Я скорчил гримасу одобрения, хотя сам кое-как сдерживал смех. «Очень эффектно, – прокомментировал я, похлопывая одной ладонью о другую. – Браво!» В ответ он только махнул рукой. «Сейчас футбол уже не тот стал, – продолжал он, как бы пытаясь оправдаться. – Не то, что в наши времена… Да они просто играть не умеют, что я говорю!»

Изучая полученные синяки на локтях, он то и дело недовольно поглядывал назад, на место своего падения. Мы двигались дальше. Мяч увлек за собой всех футболистов на противоположный край. Он на ходу очищал свою обувь от навоза, в кучку которого он, оказывается, наступил при падении. Для этого он периодически останавливался и вытирал подошву о траву. Это порой напоминало причудливый танец. Увидев морду жующей коровы, заставшей его за этим занятием, он вдруг изменился в лице. «Ты-то что улыбаешься?» – крикнул он корове и сдвинул брови. Сделав несколько шагов в ее сторону, он угрожающе поднял руку и топнул на корову ногой с такой силой, что она попятилась и с испугом отбежала. Он вернулся назад, довольно потирая ладони после этой маленькой победы, и мы пошли дальше. Корова лишь удивленно мотала головой нам вслед. Ее взгляд был полон презрения – казалось, если бы она могла покрутить пальцем у виска, она непременно бы это сделала.

Мы постепенно миновали футбольное поле. Крики детворы и беготня остались у нас позади. Взобравшись на крутой пригорок, мы оглядели окрестности. Открывшийся нам вид моста и ущелья заставил нас онеметь, и, несмотря на то что и ему, и Венере это место было хорошо знакомо, они оба тоже воспрянули духом, как если бы видели все это в первый раз. Пойма реки была огромной, в то время как сама река казалась издалека лишь маленьким ручейком. Русло было выложено камнем, как будто здесь поработал заправский укладчик. У самого берега, где река успела его сточить, камень был мелким. Дальше от берега были булыжники покрупнее, а кое-где среди травы торчали огромные валуны. Именно эта картина, возможно, породила в голове древнего человека легендарное название «каменная река», которое часто встречается в народных преданиях.

Когда я ехал сюда на автобусе, ниже по течению, где река извивалась как змея, я видел ловцов форели. Это были необычные рыбаки. Они ловили рыбу руками, бродя по колено в воде в высоких резиновых сапогах. Удержать форель в руках невозможно, потому искусство ловли заключалось в том, чтобы уметь резко выбросить рыбу на берег. Здесь, наверху, где высокий уклон и бурное течение, такая ловля была бы слишком опасной. Поговаривали, что река не раз уносила скот, неловкого туриста, могла подхватить даже легковой автомобиль, подберись он к ней слишком близко. Стоило какой-нибудь неповоротливой корове, пришедшей на водопой, оступиться, и река не дала бы ей ни единого шанса. Об этом рассказывали местные, которые каждый год часть сокращения своего поголовья неизменно списывали на реку. Река могла запросто вырвать из рядов отдыхающих и унести непослушного ребенка – течение было таким быстрым и мощным, что на дне ворочало камни.

И вот через реку был перекинут мост. Пара машин пролетела по нему наверх в ущелье, оставив реку не у дел. Машины ее как бы вовсе и не заметили. А ведь когда-то она наводила ужас на любых пешеходов и наездников! Эта грозная река во время разлива каждый раз успевала смести много деревянных и временных мостов до того как люди начинали принимать меры – их остовы то и дело торчали из песка, выброшенные на берег ниже по течению. Но этот мост был каменный, и река уступила. Картина была столь впечатляющая, что и он, и Венера, которые в отличие от меня часто наблюдали этот пейзаж, были также потрясены, как если бы они видели это в первый раз. И он, несмотря на всю свою болтливость, то ли от усталости, то ли ввиду нелепого падения впервые за долгое время, наконец-таки прикусил язык.

XI

Поскольку кроме меня из нас троих в столовой больше никто не обедал, мне пришлось оставить их у реки и поспешить назад в больницу одному. Обед проходил с часу до трех, и после трех в столовой уже не оставалось ни куска хлеба. Его нарезали крупными ломтями и выкладывали на тарелки, стоявшие на каждом столе, а в конце обеда в этих тарелках оставались одни лишь крошки. Я заметил, что прогулки серьезно добавили мне аппетита, и если в первые дни в столовой я от смущения и посторонних взглядов систематически недоедал, пытаясь побыстрее управиться, то теперь я буквально ел за двоих и уже ни на кого не обращал внимания. После трех еду из окошка, отделявшего кухню и столовую, уже не выдавали, и мне надо было поторопиться, чтобы успеть к последней раздаче.

Проходя через поселковый пятачок, я застал на нем привычное оживление. Но среди успевшей уже набить оскомину пестроты продавцов и покупателей меня неожиданно привлекла фигура человека в черном. Она чинно и неторопливо приближалась к торговым рядам, не шагая, а как бы паря над дорогой. Это был православный монах, одетый в рясу. Проходя мимо, он индифферентно оглядывал торговые ряды – яркие символы всего мирского, мерно продолжая свой путь. Затем, вдруг увидев кого-то в толпе торговцев, он улыбнулся и кивком головы издалека поздоровался, вероятно, отвечая на приветствие. Этот скромный прохожий в черном был не просто еще одним человеком из толпы, а скорее посланцем другого мира. Это был глашатай благих вестей. Его ряса, бородка, крестик на груди говорили о многом. Монах шел в гору по проселочной дороге, как если бы это происходило тысячу лет назад. Это значило, что этот поселок вовсе не забытое Богом место. Наоборот, этот пятачок, улицы, дома с их жителями, горы, машины, он, я, Венера и все больные, все мы будем спасены.

Я увидел, что никто, кроме меня, не обратил на монаха особого внимания, а значит, это было обычным явлением в здешних краях. Вот проезжающая мимо машина издала сигнал, и монах снова учтиво поклонился. Я оказался прав – монах был не чужим в поселке. Говорили, что в ведении Русской православной церкви находилось больше храмов, чем когда бы то ни было. Экзотика же и энергетика здешних мест особенно притягивала всех ревнителей христианства, и храмы начали расти в горах как грибы после дождя.

Поравнявшись со мной, монах вдруг, не сбавляя хода, закопался у себя в рясе и после недолгих поисков извлек откуда-то из-под подола мобильный телефон. «Нет-нет, – проговорил он отчетливо в трубку. – Все отлично. Да-да. Все хорошо». Закончив разговор, он спрятал телефон назад себе под рясу. «С кем он говорил? – спросил я мысленно самого себя. – Неужели с Богом?» Вокруг зеленели холмы, вдаль убегала дорога, над всем этим сверху нависало синее небо, и возможно, монах именно это и имел в виду когда отвечал на вопросы своему собеседнику. Продолжая демонстрировать отрешенность, он сторонился машин, обгонявших его то справа, то слева, и смиренно продолжал свой путь в гору, где в получасе ходьбы, как говорили, лежала знаменитая на всю округу православная обитель. Я же, ускорив шаг, все-таки успел попасть в столовую до закрытия. За столами редкие едоки заканчивали свою трапезу, и все, что мне досталось, было пресным и холодным.

XII

Мне рассказали, что совсем недавно поселок наконец-то газифицировали. Все время до этого здесь топили мазутом, который привозили из города в цистернах и закачивали в специальный резервуар в котельной. Это была одна из самых южных и чуть ли не самая высокогорная точка России, куда был по трубам доставлен российский газ. Такое выдающееся событие получило медийное продолжение – это был прекрасный повод всем чиновникам, имеющим и не имеющим отношения к газификации, оправдать свое существование на земле и заявить во весь голос о своих успехах.

Журналисты приезжали в специальных микроавтобусах, воровато озираясь по сторонам, расчехляли свои объективы и пристреливались. Среди них выделялась бойкая девушка-организатор, которая долго выбирала ракурс, с которого оптимально были бы видны горы. Наконец, решили подняться чуть выше – на место, откуда среди гор идеально был виден поселок. Туда же в итоге подъехали федеральные и местные чиновники, которые долго позировали перед телекамерами и говорили громкие слова о значении этого события. Девушка-организатор попросила снять несколько дублей, потому что операторы каждый раз оставались чем-то недовольны.

Когда чиновники закончили, журналисты спустились вниз и попробовали записать мнение нескольких местных жителей в поселке, спросили у них, как им живется и что они обо всем этом думают. Жители начали жаловаться на главу района, который, как они говорили, начислял себе и своим людям непомерно высокие зарплаты, сам себе сдавал в аренду свой же автомобиль и устроил на ключевые посты в администрацию одних только своих родственников. Помимо этого, он распродал хорошие участки земли кому попало и на этой распродаже просто озолотился, а собственники понастроили всяких кафе и забегаловок где попало и торгуют всем подряд, сбивая цену. Тут бойкая девушка-командир, услышав все эти жалобы, начала махать руками и просить всех журналистов закругляться.

Когда вечером весь поселок посмотрел снятый о газификации сюжет, все увидели, что интервью с местными жителями в итоговый вариант не попали. Репортаж был сугубо позитивный. Корреспонденты наперебой рассказывали, что жители поселка счастливы, потому что к ним наконец-то подвели голубое топливо. Это было особенно странно видеть, учитывая то, что в поселке появилась только первая труба, а сами дома газифицированы еще не были. Но дальше началось самое интересное.

Подрядная организация, которой было поручено подвести газ непосредственно в каждую квартиру, столкнулась с тем, что настоящих хозяев квартир было найти не так-то просто. Большая часть жильцов снимала квартиры через третьи руки. Отмотать всю цепочку посредников по каждой квартире и добраться до хозяина, а затем вернуть его в поселок, заставить согласиться перейти на новое отопление, провести газ, подписать бумаги и начать жить в тепле и уюте – было задачей для отдельного детективного расследования. И при этом все это выяснилось накануне очередного отопительного сезона, когда вот-вот должны были ударить холода.

Власти вдруг поняли, что они этой газификацией сами вырыли себе яму. Получалось, что чиновники на самом деле серьезно влипли, а не прославились. Отрапортовав на всю страну о подведении газа в высокогорный поселок, теперь они стояли перед угрозой в преддверии зимы оставить всех жильцов вообще без тепла. А это была бы уже совсем другая телеистория. Жители непременно начали бы жаловаться, и причем, конечно же, сразу на самый верх. Засада была капитальная. В администрации полетели головы, а в поселок прибыла специальная бригада юристов и технических специалистов, имеющая навыки работать в экстремальных ситуациях. В итоге, с божьей помощью проблема была решена. Все дома газифицировать не удалось, но большая часть жителей все-таки избежала угрозы замерзнуть заживо в своих квартирах. Газификацию тех домов, в которых хозяев отдельных квартир найти так и не удалось, отложили до лучших времен. Большая же часть жителей осталась крайне довольной.