Борис Алексеевич Ефремов
Властитель слабый и лукавый. Роман в стихах

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щёголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда…

А .С. ПУШКИН.

«Евгений Онегин. Десятая глава»

I.

О нём мы очень мало знали,

А если точно – ничего.

Спецслужбы бережно скрывали

От нас деяния его.

Сначала слабо просочилось,

Как чадо зрело и училось,

Беря Дзержинского в пример

(И всех, кто был из этих сфер).

Поздней в Германии Восточной

Он делу Феликса служил

И сил немало приложил

(По информации неточной).

И вдруг воспитанник ЧК

Стал первым другом Собчака.

II.

С чем рыцарь ленинский сражался,

Пока в жестокости не сник,

То возрождать упорно взялся

Его далёкий ученик.

Но чем сильнее он старался,

Тем гуще грязью обливался

Санктпетербургский демократ;

И вот уж жизни он не рад;

Уже грозят ему решёткой,

Подписан ордер на арест,

Вот-вот на нём поставят крест.

Но в силу чьей-то мысли чёткой

(И связей) бедный человек

В Европу совершил побег.

III.

Пока беглец живёт в Париже,

А вместе с ним и вся семья,

С его помощником поближе

Мы познакомимся, друзья.

Казалось бы, его дорога

К концу подходит, если строго;

А наш герой, как на метле,

Летит, – и вот уж он в Кремле.

Тогда усердно золотили

Узоры залов и палат.

Был этому всех больше рад

Пал Палыч. Золотистой пыли

Садилось более всего

На пальцы толстые его.

IV.

И пальцы эти так блестели,

Как блещет в молниях гроза!

Но видеть их не захотели

Чекиста острые глаза.

Увы, могли они ослепнуть,

А взгляду надо было крепнуть,

Чтоб в нём однажды заблистал

Почище золота металл.

И только этот факт случился,

Как наш удачливый герой,

Опять приласканный судьбой,

Вдруг на Лубянке очутился —

Главой того, что выше сил

Всю жизнь свою боготворил.

V.

И только службу он возглавил

И мир хозяйски оглядел,

Как тут же случай предоставил

Арену для великих дел.

Повсюду, как с цепи сорвались:

Мол, власти вдрызг заворовались,

А президентская семья,

Так та совсем через края…

К тому ж выплачивать зарплаты

В стране не стали; гнев вскипал;

Вздымались, как девятый вал,

Врачи, шахтёры, депутаты;

И Рохлин молча обнажал

Цареубийственный кинжал.

VI.

Гроза означенного года

Настала – кто тут нам помог?

Остервенение народа,

Барклай, зима иль русский бог? —

Нам вновь помог герой наш скромный.

С своею армией огромной

И сплошь невидимой к тому ж,

Наколотил он уйму груш.

Шахтёры на мосту Горбатом

Не стали касками стучать.

«Езжайте деньги получать», —

И те разъехались по хатам.

(А получили или нет,

Для всех для нас пока секрет).

VII.

Писаки, что взахлёб клеймили

Заворовавшихся тузов,

О многом как-то вдруг забыли

И рты закрыли на засов.

Да ведь и то – пример упрямый:

Один из них, настырный самый,

Лететь куда-то захотел,

Да больно плохо уж взлетел…

И депутаты, депутатши

(Одна из них в подъезд вошла

И до квартиры не дошла)

Притихли, приуныли так же.

И Рохлин будто и не жил —

На даче голову сложил.

VIII.

И лишь на Западе бузили:

Пал Палыч! Ельцин! Криминал!

Арестовать счета грозили;

Опять щелчок, опять скандал.

Во всё влезали, словно свёрла,

Ещё чуть-чуть, и сдавят горло,

И словно встарь – давай спасай

Нас всех, зима или Барклай.

Однако до того Барклая

Нам далеко, как до Луны.

И сами мы уже должны

Себя спасать… Но шутка злая —

Наш кэгэбист и в этот раз

Россию от позора спас.

IX.

Премьер-министров как перчатки

Меняя, первый президент

На мастере железной хватки

Остановился в тот момент.

Закинув в угол пыльный веник,

Скакзал: «Вот Путин, мой преемник.

Прошу, друзья, любить его

Как бы Барклая самого».

И только свежеиспечённый

Барклай принялся за дела,

Еще одна гроза пришла.

Мочёный, но недомочённый,

Чеченец, отойдя от ран,

Как тать, напал на Дагестан.

X.

И где-то, мол, на редкость прямо,

Он заявил, что всем на страх

Воздвигнет Цитадель Ислама

На русских издавна горах.

И это будет кровной местью

За годы рабства и бесчестья,

Что горестно несёт Чечня

С того злопамятного дня,

С тех лет ермоловских, что были

Шагами первыми войны

И уж за далью не видны, —

До дней Басаева Шамиля,

С которым экстремист Хаттаб

Возглавил исламистов штаб.

XI.

И мы преемника узнали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У дагестанского шатра.

Он боевые вертолёты

Всей тучей бросил на высоты;

Он на чеченских поваров

Наслал спецназовских орлов;

Он все стреляющие «грады»

Направил дружно на врага.

Всё в прах – и горы, и луга!

Но, жаль, захватчиков отряды

Сквозь смертоносное кольцо

Прошли… чуть опалив лицо.

XII.

Но что там? Месть за неудачу?

Взрывается ночная тьма,

И в стонах, ужасе и плаче

Жилые рушатся дома.

Власть в этом видит след чеченцев,

Сепаратистов, отщепенцев

И террористов наконец.

И мы как гнева образец

Приводим афоризм премьера:

«Мочить – в сортире!» (то есть тех,

Кому мочёным быть не грех).

Для назиданья и примера,

Чтоб зло прикончить на корню,

Войска вторично шлют в Чечню.

XIII.

Но нынче этот вход вторичный

Был далеко уже не тот;

Не сумасшедший, а отличный —

Таким признал его народ.

И чем сильней Чечню давили,

Тем все вокруг довольней были,

И – аж до всхлипа, аж до слёз —

Авторитет Барклая рос.

Но, если всё же правды ради,

То ниже мы признать должны,

Что часть ликующей страны

Была тогда не в авангарде:

Она считала, что война

Нам вовсе даже не нужна.

XIV.

Она и нынче твёрдо верит,

Что тот налёт на Дагестан

Был не налёт, по крайней мере,

А хитрый ход, подвох, обман.

И Дагестан, и тут же взрывы

Рождали мощные порывы

Из гнева, страха и вражды,

Которые, как вал воды,

К войне препоны разрушали,

Но уж военные дела,

Шамильский дух спалив дотла,

Власть вороватую спасали

И позволяли, так сказать,

Ещё прилежней воровать.

XV.

В те дни в печати утверждалось

(Какой геройский взлёт в судьбе!),

Что это всё осуществлялось

Согласно планов ФСБ;

Мол, с Березовским сам Волошин

Был к исламистам в пекло брошен

За деньги их уговорить

Погуще кашу заварить;

И прогремевшие теракты,

Мол, дело тех же грязных рук;

Обычный кэгэбэшный трюк;

Не более; и есть, мол, факты;

И даже Лебедь, генерал,

Об этом где-то вслух сказал.

XVI.

Но в это не хотелось верить,

Как в жуть и кровь тех славных дней,

Когда полки дзержинских, берий

«Взрывали» мирный быт людей:

Расправами над кулаками,

Доносами и «воронками»,

Расстрелами во тьме ночей

И чёрным адом лагерей…

И тем тревожным сообщеньям

Значенье мало кто придал.

Шёл на Чечню военный вал.

Копился счёт людским мученьям.

И о походе новом том

Враньё тучнело с каждым днём.

XVII.

И чем жирнее, тем тяжеле.

О русский глупый наш народ,

Скажи, зачем ты в самом деле,

Как бы воды набравши в рот,

Властям кремлёвским веришь, веришь

И бездну лжи их не измеришь,

Хотя под ней почти уж век

Страдает русский человек…

Начало сей эпохи гнусной

Своим явленьем освятил

Ульянов (Ленин). Малый был

Авантюрист, драчун искусный,

Кто Русь в семнадцатом году

Предал бесплатному труду.

XVIII.

Его сменил Иосиф Сталин.

Коварен, непреклонен, крут,

На новую ступень поставил

Сей новый вождь бесплатный труд.

Он этим мощь страны умножил,

Но пол-России уничтожил,

А остальную сжал в кулак

И превратил в сплошной ГУЛаг.

За Сталиным к штурвалу власти

Пришел Георгий Маленков.

Он славы не сыскал венков;

С Хрущевым по партийной части

Рассорился, и был таков,

Пополнив клан директоров.

XIX.

Но кто же он, Хрущёв Никита,

Ниспровергатель, реформист?

Им рака Сталина разбита,

Но был он ярый коммунист:

Свободомыслящим разносы