Валерий Петрович Большаков
Другие правила

Глава 25
АСТЕРОИД МОАНА

«Солярису» явно повезло, подумал Эдик, глядя в западный сектор панорамного экрана. Прямо за исковерканной аварийной ракетой вставал острый скалистый пик, отливающий синим. Еще бы метр, и было б нам…

В противоположную сторону уходила каменистая равнина. Малюсенькое Солнце накладывало черные тени, отбеливало гребни кратеров, останцы и невысокий эскарп. Справа и слева тянулись серые истрескавшиеся, ощетиненные кряжи.

– Вася, – сказал Эдик с чувством, – родина тебя не забудет!

– Ага, чуть борт не пропорол, – покритиковал себя Шлиер-Довейко, но румянец удовольствия на его щеках проступил-таки.

– Пошли, – Эдик пошатнулся и ухватился за поручень, – соберем всех, подумаем, как жить дальше…

Вася серьезно кивнул. Лена вложила свою ладонь Эдику в руку, и они пошли. Было непривычно слышать цоканье магнитных подковок, но без них не ходьба вышла бы, а сплошной эквилибр. На Моане Эдик весил всего 90 граммов – как кулечек с карамельками. Неудобно, конечно, да что ж делать. По крайней мере можно будет пить из нормальных стаканов и есть из нормальных тарелок… Хм. Было бы что есть… И что пить. И чем дышать. И около чего греться. Как бы не получилось так, что их спасение – лишь короткая отсрочка, продление мучений…

Они прошли по всем палубам, собирая уцелевших. Эдик освобождал пассажиров из амортизационных ящиков, Лена раздавала им серебристые пилюльки адаптогена и витмобилизатора, чтобы «сбить» шок, а Вася освобожденных переодевал в легкие автономкомплекты. Иногда Васе везло. В 24-й каюте пилот помогал шикарной блондинке снимать жесткое полупрозрачное платье. Иногда – не очень. В «люксе» напротив он облачал в АКЛ худосочную дамочку в возрасте.

Только через час обошли всех. Всех – это тридцать душ. Из семидесяти одной, числящихся в регистре!

…Первый день на Моане отложился в памяти Эдика несвязанными друг с другом фрагментами, вырезанными из жизни кусками. Вспоминался лишь какой-то один кадр из стереофильма «Робинзоны астероида», а что ему предшествовало, и что воспоследовало затем – неясно. Стерлось.

Подходили члены экипажа и включались в работу. Эдик сперва думал созвать что-нибудь вроде общего собрания, но все получилось и так, как бы само собой. Настя, практикантка Ксеня, карго-мастер Кленин, энергетик Пракеш, врач-межпланетник Трофимов, ну и Вася, конечно, незаметно выбрали Эдика капитаном. Они подходили к нему, запрашивали ЦУ, он говорил, что делать. Те шли и делали. Когда Эдик опомнился, было уже поздно – машина завертелась, не остановишь. Да и что скажешь? Не хочу-де брать на себя ответственность и нести ее? Это перед Настечкой-то? «Че смеяться?», как Лена говорит…

Пассажиры, кутающиеся в одеяла (экономили батареи автоном-комплектов), выходили из кают и тоже требовали фронта работ – сидеть и ждать было невмоготу. Эдику эта «инициатива снизу» сильно подняла настроение. Его очень тревожило, как они, тридцать непохожих человек, будут ладить. На корабле, где людям помногу недель просто некуда деться друг от друга, можно запросто подхватить заразную духовную хворь – «острый экспедиционит». Даже самый покладистый озвереет, если день за днем будет нюхать грязные носки товарища. Он начнет подмечать только изъяны соседей и в упор не видеть достоинств. Атмосфера накалится, вспыхнут словесные перепалки, дело дойдет до драк… А на борту «Соляриса» есть чему возгореться. На корабле сошлись тридцать противоположностей. Белые, цветные и краснокожие, представители союзов стран и государств-аутсайдеров, землежители и космониты.

Короче говоря, горючего материала хватало, и Эдику было известно лишь одно средство тушения серьезных «психологических пожаров» – работа.

Минут за пятнадцать он трудоустроил всех желающих. Инженера-агролога отправил в оранжерею, где замерзли культиваторы с хлореллой и батиэллой, – пусть посмотрит, можно ли что-то еще сделать? Хильдур Йенсен – так звали пожилую даму с несколькими подбородками, высокую и дородную – Иволгин дал в помощь доку Трофимову. Из десятка неработающих и студентов Эдик сколотил бригаду ремонтников, ее возглавил инженер-ассенизатор из Царицына. Полковнику космопехоты Еселеву выпала скорбная функция – требовалось захоронить погибших.

Полковнику в помощь Эдик выделил троих ребят-планетологов с Джей-станции «Каллисто-Центр». Кстати, именно Еселеву довелось первому ступить на грунт Моаны, но никаких домашних заготовок по этому поводу произнесено не было. Полковник вышел и доложил: «Стою на поверхности. Породы – углистые хондриты и силикаты. Скорость убегания – шестьдесят метров в секунду». И все. Недосуг робинзонам космоса пышные фразы разучивать и перед зеркалами репетировать. Им работать надо. И они работали. Не приседая. Шесть раз всходило и заходило Солнце, по БВ была глухая ночь, но робинзоны отгоняли усталость стимуляторами, а сонливость – таблетками спорамина. Некогда было спать! Хорошо, если военная станция на орбите Марса заметила вспышку у Цереры, а если паче чаяния и эмиссионный спектр определила… Может, и с самой Цереры что-то засекли? И сообщили в Межплатранс? В КДК, в ЦКИ, в УКБ… И все там зашевелились и кинулись их спасать… Если засекли. А если нет? А если и засекли даже и поспешили на выручку, но опоздают? Разве не может такого случиться, что за ними прилетят вечером по среднеземному, а утром энергоблок крякнет и в самых теплых каютах будет минус 180? Или передохнет вся хлорелла с батиэллой, и тогда экипаж задохнется – за полчаса до посадки десантного бота? Да мало ли, что может случиться в пространстве! Тут можно год просидеть и никого не дождаться! Нет, надо было надеяться только на самих себя и устраиваться основательно и надолго. Робинзонить помаленьку и надеяться. Еще ж не было такого, чтобы планетолет потерпел кораблекрушение, а его экипаж остался в живых. Космос – не море. Тут корабли или летают годами без аварий, или превращаются в радиоактивную тучку. А «Солярис» выбросило на необитаемый астероид… Особенности национальной космонавтики!

Впрочем, об этом как-то не думалось, головы другим были заняты. А когда уработаешься, валишься и спишь. Час или два – насколько совести хватает. Встаешь – и по-новой. Меняешь воду в ванночках с водорослями, отжимаешь эту противную высокобелковую слизь – розовую батиэлловую или хлорелловую, зеленого цвета. Утепляешь борта. Металлизируешь пробоины и трещины, затянутые смолопластом. Делаешь из электронного дерьма– разбитого, полурасплавленного, некомплектного – конфетку в виде передатчика. И чем больше проворачиваешь дел, тем больше работы наваливается – не продохнуть. Автономный энергоблок сохранился лишь один – в медотсеке. Решили свет экономить – перебрались в каюты на четвертом уровне и отсеклись. Четвертый – это если сверху считать, как положено, но от верха давно и пыли не осталось…

Лампы повключали через одну и вполнакала, температуру снизили до шестнадцати градусов во всех каютах, а в коридоре, кольцом охватывающем центральный ствол, – до плюс девяти. Перетащили со всех ярусов теплые вещи и продукты – запаслись на неделю, не меньше. А вот с водой была напряженка…

* * *

– Сколько здесь? – Эдик постучал костяшками пальцев по водяному баку емкостью три тонны. Таких на корабле было пять.

– Тридцать девять литров, – вздохнула Настя, – мы уже мерили. Чистая, хорошая вода, но… на тридцать человек… Даже до послезавтра не хватит.

– Ничего, – сказал Эдик жизнеутверждающе, – что-нибудь придумаем!

Он обвел глазами холодный камбуз. Здесь ничем «таким» не пахло. Киберкухня, белковый синтезатор, окна линии заказов – все растворялось в угрюмых багровых тенях, трепещущих в такт мигавшим красным лампочкам под сводчатым потолком.

– А сауна?

– Там пробоина, – вздохнула Настя. – Всю воду вынесло.

– Как назло все…

– И не говори…

– Надо будет наружу выйти, посмотреть – лед, может, где есть?

– И я!

Эдик противиться не стал – побоялся. Вернее, не захотел портить отношения – вожделение правило им даже при девяти тепла…

– Посмотрим, – сказал он дипломатично и покинул кухонный отсек.

В коридоре, громко клацая магнитными подковками, к нему подошел Вася.

– Там отказываются работать! – сообщил он. Вид Вася имел встрепанный – надо полагать, отказ сопровождался рукоприкладством.

Эдик даже вздохнул с облегчением. Наблюдая, с каким подъемом, в едином порыве работают люди, как проживают они первый день на астероиде, словно большая дружная семья, Иволгин все ждал срыва, памятуя, что редкая фамилия обходится без урода. И вот дождался. Нарыв созрел.

– Неработающие? – спросил он, отряхивая руки.

– Студенты! Заочники с Весты. С сессии они, что ли…

– А ну, пошли, – воинственно сказал Эдик. – Кленин! Пошли тоже.

«Бунтовщики» занимали четырехместную каюту за медотсеком. Дверца ее была полуоткрыта, из широкой щели ревела музыка, мелькнуло чье-то бледное лицо, несколько голосов вперебой осведомились, кого там еще черт принес, но если с собой прихватил, тогда ладно…

– Заходи! – крикнул одинокий голос.

Эдик зашел и огляделся. В каюте было не продохнуть – табачный дым висел сизыми пластами, не смешиваясь. Двое с маленькими усиками горланили что-то разухабистое, а третий, остролицый и худющий, лихо опрокинув стаканчик, крякнул и, сосредоточенно сопя, полез вилкой в банку термоконсервов.

Посреди каюты стоял длинноносый человек с припухшим лицом. Он назвался Аркадием Ильичом и с ходу начал жаловаться: не жизнь у них, а черт-те что, вечно одно и то же… Опять начальство не досмотрело… не додумало… проморгало… не учло…

Эдик подошел к кристаллофону, надрывавшемуся на распахнутом баре, и вырубил звук.

– Вам что было сказано делать? – резко спросил он.

– Ак-кумуляторы собрать… – пробормотал длинноносый.

– Так чего вы ждете? – с напором продолжал Эдик.

– Эй, – прогундел один из певцов и рыгнул, – а ну, быстро включил музон!

– Заткнись, – бросил Эдик, не оборачиваясь. – Вот что, хулиганы-тунеядцы, или вы работаете, как все, или – вон скафандры и марш отсюда! Вас тут никто не держит! Наверху целый ярус свободный – там вас никто не будет напрягать!

– Привыкли, что за них все дядя сделает! – пробасил Кленин и шагнул в каюту. – А насвинячили…

Кленин, брезгливо морщась и бормоча что-то неласковое, отсчитал четыре автоном-комплекта и бросил на маленький столик перед полукруглой тахтой, где неуверенно покачивалась парочка певчих.

– Нате, вот! Тебя подождать? – спросил он Эдика.

– Да нет, чего тут двоим делать?

Кленин вышел и образовалось много свободного места.

– А если я не захочу «марш отсюда»? – лениво протянул остролицый, явно нарываясь. Иволгин поднял взгляд. Осмелели1

– Вытолкаю, – раздельно сказал он. – Дам пинка под чад, и люк заблокирую, чтоб не воняло.

Гопкомпания обступила Иволгина. Аркадий Ильич, издевательски улыбаясь, поднял автономкомплект, покачал в руке и небрежно бросил на загаженный пол – АКЛ опускался медленно, как под водой. Эдик спокойно, будто так и надо, поднял скафандр и небрежно бросил обратно на столик. Затем резко обернулся и уложил длинноносого ударом лянцян – костяшками пальцев в кадык. Аркадий Ильич еще падал, когда Эдик саданул локтями по ребрам парочке выпивох, и тут же врезал остролицему – банальным приемом «кулаком в морду». Положив руку на карман с кобурой, Иволгин сказал с нажимом:

– Одевайтесь1 Работа не ждет.

Первым собрался длинноносый Аркадий Ильич. Боль отпустила его, он натужно сглатывал и тер слезящиеся глаза.

– Я пойду, конечно, – сипло прошептал он, – но я тебе еще это припомню!

Нахлобучив на голову шлем, Аркадий Ильич выскочил в коридор. Трое его однокурсников, злобно и растерянно поглядывая на Эдика, облачились и вышли за Аркадием Ильичом. Походка их была нетвердой.

– Все о'кей, кэп? – заглянул в каюту Кленин.

– Нормально, – молвил Эдик. – Собирайся. Пойдем лед поищем.

– О'кей…

За льдом Настя не пошла – осталась помогать Ксене ухаживать за ранеными. Да и все равно пустолазных скафандров не хватило бы. Всего их насчитывалось шесть штук. Четыре были отданы полковнику Еселеву и троим планетологам-божедомам: они рыли неглубокие могилы и вырезали лазером надгробия или грубые кресты. Оставалась пара «Вээсок» и иволгинский БК.

Третьим «на разведку» напросился Вася. Его взяли. И поручили нести алюминиевые лопаты.

Выходили через малую шлюзовую. Внешний люк открывался лишь до половины, но пролезть можно было свободно.

Поверхность Моаны ничем особенным не поражала – похоже было на «родной» Фобос, только в светлых тонах. Солнце быстро всходило над близким горизонтом, тени укорачивались, уступая место неяркому сиянию. Росли световые пятна, вытягивались в полосы, смыкались в серо-жемчужное поле. Грунт под ногами напоминал глину, она серебрилась колючим пушком инея и медленно тускнела «на солнцепеке», но реденький парок зрением даже не угадывался.

– Вот, суки, – сказал Кленин со злостью, – смотри, чего понаделали!

Эдик обернулся, вознесясь на метр и медленно, как на дно, опустившись. «Солярис» стоял косо, но прочно, походя на старинную бочку из-под солярки, забытую на мерзлых камнях антарктического пляжа. Такую же битую, мятую, в рваных дырах. Нос корабля отсутствовал, напрочь отхваченный, – под звездами жалко сверкали размороженные трубы, корячился лонжерон с остатком гнутой обшивки, стыковочный узел крепко обжимал андрогины посадочного модуля. С андрогинов свисал остаток аварийного бота – кессон, раскрывшийся нелепым цветком.

Центральная часть лайнера была относительно цела, решетчатый аутригер, несущий сигару аварийного двигателя, торчал вбок, тверд и прям. Отброшенный в стороны реактивными струями песок образовал под АЯРД что-то вроде неглубокой котловины, увенчанной осыпающимися барханами.

Зато корма… В гармошку, в лепешку, всмятку. Титановая броня вывернута, шипастыми булавами торчат ручейки застывшего металла. Керамит, и тот расплескался. Еще бы… Разрушить отражатель при включенном двигателе! Кабы не гасительная камера, весь корабль превратился бы в мгновенную вспышку.

– Кто знает, как с лазером работать? – окликнул разведчиков кто-то из похоронной команды. – Капитан!

– А какая мощность?

– Так… Один и две десятых! Добавить?

– Да нет, хватит. А рассеивание?

– Четыре!

– Поставь лучше «два»!

Край могилы озарился розовыми вспышками лазера.

– Порядок! Пошло!

Эдик самодовольно улыбнулся. Приятно, черт… И никто не вспоминает о Грише Юсупове, о Тхакуре… (Когда он с Настей лазил по гидросистеме и ступил на тонкий лед тет-а-тет, язык сам развязался: срамно-де, не дрался-де с пиратами… Настя удивилась: «Нет, ну ты странный! – сказала она, изящно пятясь на четвереньках вдоль потерны с коммуникациями. – А что ты мог сделать против целой эскадры? Что, как те польские гусары, лупить сабелькой по „рейнметаллам“?»)

– Где этот лед искать… – донеслось ворчание Кленина, – черт его знает…

– Может, в трещинах? – предположил Вася. – Мы когда практику на Меркурии проходили, на дне разломов воду всегда искали – ну, там, где вечная тень. Вода, правда, как на Луне – с аммиаком пополам, с метаном… Замучишься потом сапоги чистить. Зайдешь в бункер – а во-они…

– Попробовать можно… Ладно, ищем трещину!

Поисковики отошли от корабля километра на четыре, и Эдик с опаской поглядывал на отвесные черно-рыжие откосы, запоминая форму вершин – не заплутать бы… Впрочем, кислорода хватит на то, чтобы обойти астероид вокруг – Моана в поперечнике едва дотягивала до сотни километров. Идешь, будто кто тебя на помочах ведет. Шаг сделаешь – и минуты три летишь, пока не коснешься грунта. Прыг-скок, и полкилометра одолели.

За кряжем поисковики увидели пильчатый вал кратера. На западе вал исчезал за горизонтом, а на востоке под его обрывами громоздились черные непроницаемые тени. С ними смыкалась широкая черная расселина.

– Давайте я слазаю! – вызвался Вася.

– Давай, – согласился Эдик.

– Держи, – Кленин протянул Васе тросик, – карабин зацепи только.

– Да здесь нестрашно…

– Все равно зацепи…

Эдик с Клениным держали тонкий трос, а Вася спустился на самое дно, узкое, ямистое, запорошенное пылью.

– Пусто! – зачем-то крикнул он, облазив трещину. – Камень, пыль, щебенка!

– Держись!

Вытащили пилота играючи, Эдик мог бы и сам это сделать одной рукой – местная гравитация позволяла.

– Ищем дальше? – спросил он, сматывая трос.

– А давайте обойдем кратер, посмотрим, что там, с той стороны?

– Пошли!

Эдик повесил на плечо почти невесомый моток и почувствовал вдруг колебание почвы. Или это ножные усиления БК дернулись? Да нет… Опять этот… вздрог.

– Вы ничего не чувствуете? – Он оглянулся и увидел медленно оседающий пылевой столб. Эдик открыл рот, но сказать ничего не успел – в пяти шагах от него ударил вверх фонтан пыли и камешков. Между Васей и Клениным жахнул еще один, повыше. Теперь почва вздрагивала чаще – будто по огромному барабану били и били колотушками, учащая нервный ритм.

– Метеоритный дождь! – заорал Вася и кинулся бежать. Подпрыгнул на высоту третьего этажа и плавно вплыл в мутное облако пыли.

– Стой! – крикнул Кленин. – Куда тебя понесло?!

Невдалеке словно хороший фугас подорвали – пыль, камни и комки реголита поднялись в черное небо серо-бурой тучей, всклубившейся строго вверх. Острые обломки зацокали по броне частой очередью. Тряхнуло так, что Эдик не удержался и шлепнулся на вытянутые руки – плавно шлепнулся, с отгягом. Бежать?! Куда? А может, как раз надо стоять, чтоб не попало?! Побежишь, тут тебя и прибьет…

– Метеоритная атака! – пробилось в наушниках. Это с корабля. Надо же… Метеоритный локатор проснулся… Раньше не мог…

Эдик стоял, оплывая ужасом и смертным томлением, и гадал – попадет не попадет? Небольшая равнина вся украсилась сеявшимися пышными султанами. Крупный метеорит угодил в вал кратера и проломил его, взметывая кувыркающиеся глыбы, выбрасывая самосвалы мелкой, словно просеянной пыли. Грунт пучило и дырявило, нестройный дробный гул доходил до ушей через ноги. Метрах в пятнадцати грохнулся небесный камень солидных размеров, и взвившийся фонтан пересыпался колючим блеском, замерцал десятками бледных радуг – лед!

Метеоритная атака выдыхалась. Взрывы и взрывчики вспухали все реже, то далеко, то близко – не угадаешь. «Только бы не попало! – молился Эдик. – Только бы мимо!»

Сверкнул последний космический булыжник, слабо ударило по пяткам, но Эдик долго не мог стронуться с места.

– Это был не наш расстрел, ребята, – глухо молвил Кленин и грязно выругался.

– Я уж думал – все, – дрожащим голосом признался Вася, – еще бы и мне полковник яму рыл…

Он громко икнул в эфире.

Солнце закатилось. Наступила двухчасовая моанская ночь.

– Ты лед видел? – спросил Кленин, уходя от страшного.

– Видел, – сказал Эдик. Он прислушался к себе, к своему голосу – испугался он? Сильно? Или не очень?

Медленно, сторожко сошлись трое разведчиков у неглубокого, парящего кратера. Под тонким слоем реголита пряталась линза чистого водяного льда. В свете нашлемных фонарей лед переливался голубым и белым, искрился и взблескивал, как битый хрусталь.

– Во! – поразился Кленин. – Я ж тут проходил! Вон и следы мои! Считай, по льдине гулял, изыскатель хренов!

– Вася! – позвал Эдик и спрыгнул – замедленно слетел – в яму. Его ноги ушли в колотый лед. – Сбегай на корабль, сообрази что-нибудь вроде волокуши! А мы пока камни уберем…

– Ладно!

– И лазер прихвати заодно! Он там, в гасительной!

– Понял!

Серебристая фигурка пилота взмыла в черное небо. Болтая ногами, Вася плавно перелетал метров триста, касался поверхности и вновь воспарял. С разбегу перескочив останец, скрылся из глаз.

Кленин, похохатывая, погрузил руки по локоть в ледышки и подбросил их, рассыпая блестками.

– Живем, едрить твою! – закричал он на всю Моану. – Живем!

Глава 26
ЕВРОПА, ДЖЕЙ-СТАНЦИЯ «МИНОС»

Из космоса Европа глядится шаром ровного розового цвета с бурыми пятнышками, исчерченным узором трещин. Ожидаешь увидеть это же вблизи, с поверхности, а там картинка совсем иная. На все четыре стороны стелется загоризонтный паззл из гигантских ледяных плит. По льдинам зигзагами проходят разломы, тянутся песчаные гребни и голубые впадины; сверкают невысокие холмы, намороженные выбросами конвективных потоков, блестят выемки и откосы, мутнеют пятна коричневого и серого льда, ноздреватые от сублимации.

А в черном небе сияет бурый Юпитер, размытый, огромный – наверное, раз в тридцать больше, чем Луна с Земли. «Джуп» опоясывают желтые и белые взлохмаченные полосы бурь, пересекают наискось черные и зеленые пояса аммиачных облаков. Под желтым светом ломаются на неровном льду густые серые тени. Над горизонтом поднимается красноватый диск Ио, повыше висит пятнистый серп Ганимеда. Красиво.

Флагман Славин, затянутый в черный комбез с серебряными нашивками, стоял у огромного круглого окна на верхнем ярусе базы «Минос», дожидался, когда ему принесут скафандр, и любовался пейзажами. Он любил четвертый спутник Юпитера Не за виды, а за стабильность и самодостаточность. Европа была единственной планетой в системе, которая не поддалась искусу изобилия. Европеанцы вежливо, но решительно отвергли репликаторы, обессмысливавшие труд простых работяг, – и сохранили целостность своего мирка. Здесь по-прежнему жили, и работали, и учились, и строили около четырехсот человек. И никто тут не маялся дурью от безделья, не делил людей на ваших и наших. И правильно. Пусть на Земле и посмеиваются над «преодолителями искусственных трудностей», зато тут не плачут!

Флагман давно уже решил поселиться здесь, когда его выгонят из командующих Первой космической эскадрой. В том, что его попрут, Славин не сомневался ни капельки – он уже всем надоел своей солдатской прямотой. Ну, какому сановному дураку понравятся имена прилагательные типа «безмозглый» или «тупой» перед фамилией? Пока флагмана еще придерживают, но случится когда-нибудь осечка, и вылетит он из обоймы «высокопоставленных». Со свистом.

– Ваш багажный контейнер, – подрулил сзади серворобот – плоская платформочка с блестящим ящиком наверху. – Здесь скафандр с водометом, ампуломет, по три обоймы разрывных игл и бронебойных стрелок…

– Где остальные? – перебил его Славин.

– На нижнем уровне. Ждут вас.

– Все, едем.

Флагман пропустил робота в кабину лифта, вошел сам и нажал сенсор «Ц» – цокольный ярус. Поохотиться на коверного ската – самую крупную тварь, обитающую в европеанском океане, – он мечтал уже давно. Его домашний музей украшали челюсть белой акулы, убитой им у Большого Барьерного рифа, и клюв гигантского кальмара, добытого к югу от Бонин. А вот спираложала, как у коверного ската, – увы. Он уже и место для него присмотрел – посреди стены, раскрутив в три оборота…

Лифт открылся на нижнем служебном уровне, и Славин вышел. Робот просеменил следом. Неистребимый запашок тухлых яиц отмечал коридоры и отсеки цоколя – вонял подледный океан. Местные, впрочем, не морщились, привыкли.

Охотники ждали флагмана у кессона – всегда очень спокойный Кузьмичев (он работал подводным монтажником и хорошо знал океан), дьявольски энергичный Олег Смирнов с рудничного комплекса (местные «шахтеры» не добывали руду, они отсасывали воду из гидротермальных источников, богатую минералами), по-крестьянски простодушный Женя Семенов, рабочий с коллективной водорослевой фермы.

– Здравия желаю, господин командующий! – рявкнул Олег.

– Вольно, – заулыбался Славин. – Здоров, мужики!

– Здрав будь, воевода! Привет! Здорово!

Пожав всем руки, Славин облачился в скафандр. В океане Европы свободный кислород отсутствовал, и земные аквастаты для него не годились. Приходилось «набивать» о-два в обычный сдвоенный баллон.

– Далеко поплывем? – поинтересовался флагман.

– Да нет, не очень, – заговорил Кузьмичев, – мимо пятой фермы, строго на север, не доплывая до станции «Рада-мант», – там у него логово… Давление все проверили? Оружие? Пошли!

По длинному наклонному коридору охотники дотопали до шлюза. Там уже надели ласты и пустили воду. Вода была очень холодная, минус три, и «заправленная» шугой. Славин погрузился с головой и выплыл в океан.

– Нашлемные включить, водометы – малый ход!

Они шли в глубину, огибая ребристые радиаторы на нижних границах базы. В этих местах многокилометровая ледяная оболочка была раковистой, расстрескавшейся, покрытой сульфидной коркой. Вода вокруг черна была и прозрачна. Кузьмичев вел их прямо под ледяным сводом. Под лучом нашлемного фонаря волнистый лед отсвечивал голубым и зеленым. Далеко впереди мерцали огни фермы – два рядка мутных светлячков.

– Водометы – самый полный!

Из сопел на спине забили тугие струи, низкий стон турбинки стал выше. Огонечки впереди стронулись и стали приближаться. Вода была очень чистой, иногда только в ней пробулькивали пузыри метана. Левее в свете фонаря всплывал бахромчатый бактериальный мат, оторвавшийся от донной колонии, вокруг него висела дымка молекулярной серы.

– Тут глубоко? – спросил Славин.

– Мелко, – послышался голос Кузьмичева, – с километр будет.

– Тут брекчия, – добавил Смирнов, – вся станция в ней, родимой.

– А дальше будут все пятьдесят, – сказал Семенов, – под фермой. Там такие здоровые гидротермы…

– Спускались?

– Да нет… На чем? Автобатискаф посылали…

Ледяной свод наверху плавно всхолмился, опускаясь гладкой перевернутой горкой. За откосом, скребясь о покров, плавал ледяной лом – скопище крупных голубых глыб и мелких обломков. Льдины были гладкие, обсосанные, как леденцы, – теплое течение постаралось.

Показалась ферма – многие десятки решетчатых блоков, покачивавшихся на анкерах-подвесках, вмороженных в лед. С них свисали гигантские светло-серые плети водорослей-хемолитотрофиков, до которых восходящие токи доносили сульфиды и аммоний. Меж стометровыми стволами вились сегментные рыбы, а перпендикулярно этим вредителям сельского хозяйства вверх и вниз по ажурным каркасам сновали рабочие-водолазы в ярких оранжевых гидрокостюмах. При свете мощных ламп, пошевеливая ластами, они подрезали зрелые листья, рассаживали крупные белые споры, обдирали со стволов морские репьи или чинили сборки – бордовые сварочные огни подсвечивали красным прозрачные бесцветные растения. Из-за крайней секции вынырнул скутер, влекущий целую копну спелых водорослей. Рабочий на скутере поднял руку, приветствуя охотников.

– А где, ты говорил, логово у ската? – спросил Смирнов.

– А там расселина такая, – принялся объяснять Кузьмичев, – типа ледяного грота или такой подводной камеры. Снизу подходит теплое вертикальное течение – апвеллинг сильный! Скат там ночевки устраивает – свернется, как свиток, и дрыхнет…

– Флагман Славин! – раздался резкий незнакомый голос. – Вызываем флагмана Славина!

– Флагман слушает, – отозвался командующий и тихонько вздохнул – понял, что охота отменяется. Не судьба…

– Сверхсрочный вызов с базы!

– Понял. Сейчас я поднимусь на ферму. Кузьмичев!

– Проводить?

– Если не трудно.

– Ну, ты что…

Всей компанией они поднялись к отверстию широкого колодца во льду, с рифлеными стенами и цепочками ламп, и всплыли под обширный купол кессона. Было довольно тепло, во всяком случае, вода не замерзала. Прыгая на одной ноге, Славин скинул ласты. Оставил на полу баллоны. Шлем снимать не стал.

– Как-нибудь в следующий раз, – неуклюже утешил его Семенов.

– Устроим сафари! – загорелся Кузьмичев. – Настоящее!

– Говорят, под Щитом Ариадны крупные экземпляры водятся, не то что этот!

– Мелочевка, смотреть не на что!

– Коврик для прихожей!

Отсмеявшись и попрощавшись со всеми, командующий эскадрой шагнул в лифт. Со скафандра капало. Славин нажал сенсор «В» и включил обдув. До верхнего яруса он доехал уже сухим. Но не успокоенным. Что-то же случилось в космосе, что-то явно нехорошее… На выходе его встречал верный Петренко, старший офицер-канонир крейсера «Хазри».

– Господин командующий… – начал он.

– Отставить! Что случилось, Костя?

– Пурпурные в пиратство ударились, – негромко сказал Петренко. – Ни более ни менее. Боевая Группа атаковала лайнер «Солярис» и скрылась.

– Локи?

– Он самый.

– Вот, зараза…

Флагман отошел к окну. Взошло Солнце и залило светом ледяную равнину. Базы отсюда не увидеть, но джей-станция «Радамант» лежала как макет – скопление брусочков-балков на сваях, насосная вышечка с красным маячком, матово-ртутные, словно елочные шары, резервуарчики-хранилища. Песчаный реголит весь был изъезжен колесами и истоптан рубчатыми башмаками, ледяное поле космодрома истыкано черными кавернами от выхлопов. Вдалеке блестела зеркальная сфера «Хазри», присевшая на десяток толстых косых колонн с кольцами усиленных опор. Планетарный крейсер, способный вскипятить средних размеров море, выглядел несерьезно – как заблудившийся газгольдер…

– «Солярис» лежал в дрейфе и пропал, – докладывал Петренко. – Связи нет, но и новой вспышки не зарегистрировано. Он или на Церере, или на Моане. Мы к ним ближе всего. Фобос, правда, еще ближе, но там только импульсные, им полмесяца добираться, а на единственном фотоннике меняют отражатель… Как назло, прямо…

– Понятно, – сурово сказал Славин. – Информацию проверили?

– Да, по всем каналам.

Флагман вынул коммуникатор и нажал клавишу вызова. Секундная пауза, и в воздухе сгустилась голограмма старшего пилота Царева – могучая шея, увенчанная головой, заросшей густыми волосами. Носатая веснушчатая физиономия источала полную боевую готовность.

– Всем на борт! – отдал приказ флагман. – Активировать двигательные системы!

– Есть, господин командующий!

– Офицеру-навигатору рассчитать прямую траекторию «Европа – Церера»!

– Есть!

– Запустить предстартовые программы!

– Есть!

Поохотился, подумал флагман. А, ладно… Спасем «Солярис» – буде найдется, кого спасать, – узнают на Земле, даром или не даром жует свой хлеб космопехота!