Богдан Сушинский
Остров обреченных

– Остудитесь в озере, Клод, – без какого-либо ехидства, посоветовала Маргрет. – Вам это позволительно. Только не подходите слишком близко к этой сводне – корсиканке. Она способна заморочить голову кому угодно. Даже нам с вами.

Прорычав что-то в ответ, Отставной Бомбардир пробрался между каретой и повозкой и, выкрикивая на ходу нечто грозное и невнятное, понесся к озеру.

Маргрет выглянула из кареты, уловила взором очертания его фигуры и по-доброму позавидовала: как бы ей хотелось оказаться сейчас в водах озера. Пришла бы эта знойная мерзавка Бастианна да завлекла.

11

– «В море ценится только слово моряка, – повторил Рой д’Альби, оказавшись вне таверны «Викинг», – и никакое иное! Что ж, спасибо за науку… приятель».

Несмотря на то, что беседа с Дювалем закончилась его, Роя, изгнанием из таверны, кое-какую информацию он все же сумел получить. Эскадра идет то ли в Африку, то ли к берегам Америки. Она прекрасно вооружена и снабжена, финансирует ее, вроде бы, сам король. Словом, все выглядит неплохо.

Единственное, что смущало и сдерживало д’Альби, так это то, что командует эскадрой адмирал из рода Робервалей, который, конечно же, наслышан о скандале в семействе его брата, Николя де Роберваля.

«И если он узнает, что на борту одного из его кораблей оказался тот самый шевалье д’Альби… – подумал студент, – рея с канатной петлей покажется мне спасением».

И все же шевалье направился к отелю «Самаритянин». Деваться уже было некуда. Все деньги, которые он сумел выпросить у отца, пошли на дорогу до Гавра и на то, чтобы нанять комнатушку в одном из его предместий. С теми, что остались, он продержится еще два-три дня. Что дальше? Разве что приобщиться к какой-нибудь из шаек грабителей? Поэтому надо было рискнуть. Еще раз попытаться наняться на один их кораблей эскадры, независимо от того, куда она уходит. Подзаработает денег, вернется в Париж, отучится еще один год в университете… И, кто знает, может, после этого он станет лекарем королевского флота, или, как некогда его отец, полковым хирургом.

Рой уже настроился на трудный разговор с лейтенантом Жанелем, обдумывая, как бы на сей раз все же убедить его. Но в вестибюле отеля, за отдельной конторкой, которую, как ему сказали, используют почти все вербовщики матросов, сидел какой-то другой, незнакомый ему человек.

– А… где лейтенант Жанель? – робко поинтересовался д’Альби.

– Тебе ведь, бродяга, нужен корабль, а не лейтенант Жанель, – хрипловатым, клокочущим каким-то голосом прохрипел коренастый моряк, с кровянистым левым глазом и полуотсеченным, зависшим левым ухом.

– Именно так, господин…

– Плесси. Впрочем, фамилию мою вспоминают, только когда записывают в команду или объявляют наказание. Еще когда я рыбачил, кто-то прозвал меня Кашалотом. Это-то благословенное прозвище и осталось на мне, как родимое пятно на дьяволе. Но во все века, причем даже после большой пьянки, боцмана называют просто… боцманом. И боже тебя упаси, вякнуть при этом «господин».

– Как повелите, боцман. Я хотел бы наняться на корабль, – уже несколько смелее повел свою речь д’Альби. – Но штурман Дюваль сказал, что здесь сидит лейтенант Жанель, только поэтому…

– Дюваль, – проклокотал Кашалот. – Мы с ним три года проходили на одном судне. И молния мне в глотку, если на всем северном побережье Франции найдется еще хоть один такой заядлый драчун и такой отличный штурман. Не было дня, когда бы он не затеял потасовки, и не было такой таверны, стены которой не содрогались бы от тел, которые расшвыривал вокруг себя Дюваль. Если бы он знал, что я подменил лейтенанта Жанеля, который пошел попрощаться с семьей, он, конечно же, прислал бы тебя, палубный, ко мне.

– Считайте, что именно к вам он меня и послал. Господин Дюваль просит, чтобы…

– Дюваль не просит. Дюваль дает дельный совет: записать тебя в команду. Но ты, конечно же, захочешь попасть на «Короля Франциска», чтобы оказаться поближе к адмиралу, а значит, и поближе к эскадренной кассе.

– На любой из кораблей.

– На любой?

– Да.

– Тогда поступай на «Нормандию». Подойди поближе, палубный. Согни руку, удиви мышцами… А что, ничего… – словно клешнями прошелся по мышцам, по кисти рук. – Вполне подойдешь. Знаешь, чем «Нормандия» отличается от всех остальных кораблей?

– Нет, боцман.

– Тем счастливым обстоятельством, что боцманом там я. Поэтому там всегда будет такой порядок, что мертвые на дне океана содрогнутся.

– Порядок – да… – промямлил Рой. – Мне это подходит. Меня зовут Жан Сориак. Я – из Парижа. Мой отец служил в аптеке, сам я был извозчиком. Но всегда мечтал стать моряком.

– Так ты что, ни разу не выходил в море?!

– Честно говоря…

– Что значит «честно говоря»? – подергал себя за изрубленное ухо Кашалот. – Со мной все и всегда говорят только честно или же навсегда умолкают.

– Но ведь все же когда-то выходили в море впервые, так ведь? – почти взмолился Рой, чувствуя, что удача вновь изменяет ему. – Дайте же и мне такую возможность.

– Когда-то, да, все впервые. Но только не на эскадре адмирала де Роберваля, которой придется идти туда, куда ни один порядочный кашалот от берегов Франции никогда не доходил. «Впервые» обычно выходят на рыбацких шаландах да купеческих барках, курсирующих между Гавром и Дюнкерком, не отходя дальше двух миль от спасительного берега. Так что мне теперь делать с тобой, палубный?

– Записать на «Нормандию», – вдруг нашла на д’Альби рисковая отвага – боцман которой – лучший боцман королевского флота.

– Ну и наглец же ты! – грохнул кулаком по лежащему перед ним пергаменту боцман, а немного поколебавшись, грохнул еще раз: – Ладно, запишу. Но только потому, что на «Нормандии» ты будешь под присмотром. К тому же приставлю тебя к опытному матросу. Однако помни: струсишь, взбираясь на мачту, или волком взвоешь во время шторма – пеняй на себя. Ополаскивать штаны придется, протягивая под килем. Вот так-то, тля трюмная! Как тебя, говоришь?..

– Жак Сориак. Двадцать три года. Из Парижа.

– Можешь считать, Жак Парижанин, что тебе повезло. Оставь-ка здесь вот отпечаток пальца и получай свои золотые в виде аванса. Один можешь пропить, другой оставь. Сохрани до конца плаванья. Как талисман. Такова морская традиция, Жак Парижанин. А еще передай Дювалю, что твое крещение парусами обойдется ему в две пинты хорошего рома.

– Так и передам, боцман, – увековечивал «новокрещенный» Жак свой найм оттиском большого пальца. – Кстати, почему Дюваль до сих пор не записан ни на один из кораблей?

Боцман удивленно взглянул на Жака Парижанина и, откинувшись на высокую троноподобную спинку дубового стула, мрачно подергал себя за огрызок уха.

– Дюваль… – проклокотал он. – Дюваль – это тебе не какая-то тля трюмная, это штурман.

– Но и вы ведь тоже неплохой боцман.

– Ты прав, Парижанин, я хороший боцман. И все же найти хорошего боцмана значительно легче, нежели даже плоховатого штурмана. Особенно для такого трудного плавания. Может быть, меня это слегка и задевает, но море требует справедливости.

– Море требует справедливости, – эхом отозвался Рой д’Альби, восхищаясь мудростью сказанного, которое, как он почувствовал, навсегда останется в его памяти и его душе. – «Море требует справедливости. Как просто, а значит, священно».

– Так вот, справедливость моря говорит мне, старой тле трюмной, что Дюваль – не просто штурман, он – великий штурман. Он – из той касты штурманов, которые ценятся во все века, на всех морях и во всех портах мира. И это я, боцман Кашалот, могу прийти на поклон к вербовщику матросов. Это я, когда якорь воткнется мне в одно место, могу согласиться выйти в море не боцманом, а старшим палубным матросом или бомбардиром. Но только не Дюваль. Нет, Дюваль, конечно же, спит и видит себя штурманом одного из кораблей адмирала. Но скорее он превратится в портового нищего, чем снизойдет до того, чтобы напрашиваться на эту должность. Все, кому нужен хороший штурман, понимают, что в Гавре есть только один по-настоящему хороший штурман, прекрасно знающий нрав Великого Океана, – это Дюваль. И так же хорошо понимают, что Дюваль не терпит мелкого каботажа, то есть он не будет мельтешить на суденышке вдоль берегов Франции, от порта к порту, где любой сведущий капитан спокойно может обойтись и без штурмана. И еще Дюваль не может долго ходить на одном судне и одним курсом. Это истинный странник морей. Он тяготится всем, что уже пройдено им, что ему известно. Если мы тоскуем по знакомым берегам, то он наоборот, тоскует по берегам, на которые еще никогда не ступал. На которые вообще не ступала нога француза, нога белого человека; по берегам, которые никогда не слышали молитвы.

– Спасибо, боцман, мне очень важно было знать, кто таков Дюваль на самом деле. С ним и с вами я готов идти к любой земле, которая до сих пор не слышала молитв. И, сжав в кулаке золотые монеты, Жак Парижанин ликующе потряс ими в воздухе. «Знала бы Маргрет, как бешено мне повезло!»

– Да, адмирал и в самом деле обещает хорошо заплатить из корабельной казны – по-своему истолковал его ликование Кашалот. – А кроме того, выделить каждому матросу его долю из всего, что будет добыто «на земле без молитв». Так что слава адмиралу де Робервалю! – провозгласил он уже не столько для Жака Парижанина, сколько для тех двух полуоборванцев, которые, выдыхая похмельную гарь, ввалились в вестибюль «Самаритянина», чтобы и самим испытать счастье.

«Теперь-то я наконец смогу написать письмо Маргрет. Теперь мне есть о чем писать: я ухожу в море! Я вернусь небедным, а возможно, и вполне состоятельным человеком, и мы поженимся, как только я ступлю на этот орошенный слезами и молитвами берег Франции, – вот что я напишу ей! И очень жаль, что она не в Гавре, и мы не сможем повидаться. Прощание перед выходом в Великий Океан! Это же так прекрасно!»

– Эй, Парижанин! – остановил его боцман уже в проеме двери. – Ты помнишь, что теперь ты уже нанят?

– Конечно.

– Тогда немедленно бери свои пожитки и отправляйся на корабль! А пока что вот, возьми… Покажешь вахтенному вот этот кусок пергамента с печатью адмирала. Это тебе в виде пропуска в ад.

12

Ранним утром обоз герцогини вновь тронулся в путь.

Сосновый лес полусонные путники преодолели как-то незаметно для себя: Маргрет дремала в карете, склонившись на плечо безмятежно спящей Бастианны; кучера дремали на передках, а лейтенант и его «бессмертные» – в седлах.

Возможно, в таком, полувнятном состоянии они и достигли бы предместий Гавра, которые уже просматривались отсюда, с высоты плато, в далекой низине, если бы вдруг не прозвучали выстрелы.

– Нас кто-то догоняет! – появился у кареты сержант, составлявший с одним из солдат арьергард обоза. – Их целая кавалькада. Они стреляют, очевидно, требуя остановиться. Что будем делать, господин лейтенант?

– Что будем делать, герцогиня? – тотчас переадресовал этот вопрос все еще не проснувшийся до конца лейтенант.

– Двигаться, как прежде, – приказала Маргрет, с подножки кареты осматривая группу – человек двадцать всадников, довольно бойко приближающихся к обозу. При этом несколько из них явно вырвались вперед, чтобы объявить свои условия. – Клод, зарядите-ка мне аркебузу и оба пистолета. А вы, лейтенант, прикажите своим бессмертным быть готовыми к схватке.

– Вы и в самом деле достойны своего дяди – адмирала, – обронил лейтенант, оценив ее спокойствие, и тотчас же приказал сержанту и солдатам подтянуться к карете и приготовиться к бою.

– Это карета герцогини де Роберваль?! – наконец догнал обоз самый прыткий из преследователей.

– Да, разрази меня гром! – воинственно ответил лейтенант, вопросительно поглядывая на притаившуюся в карете Маргрет. – А кто вы, и по чьему приказу преследуете нас?!

– Из полка маркграфа де Мовеля! Я – капитан Камен! Герцогиня, вы здесь?!

Маргрет приказала Клоду остановиться и, приоткрыв дверцу, вновь ступила на подножку. Увидев у нее в руках тяжелую аркебузу, все замерли от удивления.

– Герцогиня де Роберваль – это я. Что вам угодно? Где сам маркграф де Мовель? И что привело его сюда?!

– Маркграф де Мовель – с нами! Мы скакали всю ночь, – замусоленным платочком вытирал пот со лба капитан. – Очень боялись, что не успеем, и вас посадят на корабль.

– И все же я ничего не понимаю.

– Тогда скажу коротко, – хрипло взревел тучный капитан, увидев, что еще трое его солдат из дозорной группы поравнялись с последней повозкой обоза. – Именем маркграфа де Мовеля, вы, герцогиня, объявляетесь свободной! Вы пребываете на земле маркграфа, и он берет вас под свое покровительство, не желая, чтобы вы оказались изгнанницей в какой-то там далекой дикой Канаде…

– То есть он похищает меня?

– Наоборот, освобождает! Но вам лучше подождать и лично услышать все из уст маркграфа.

– Капитан, я не позволю командовать моими людьми и герцогиней де Роберваль, – наконец-то окончательно пришел в себя лейтенант Гарден. – Адмирал де Роберваль приказал доставить герцогиню на корабль «Король Франциск», и я выполню этот приказ.

– Если только не последует приказа маркграфа де Мовеля доставить вас, лично вас, лейтенант, в подземелье его замка, – схватился за шпагу капитан. – И можете не сомневаться, что этот приказ мы выполним с удовольствием.

– Господа, оставьте в покое оружие, – властно молвила Маргрет, – и прекратите спорить. Давайте подождем маркграфа де Мовеля и спокойно послушаем его.

– Но мы теряем время, герцогиня – все еще нервничал Гарден. – Адмирал вынужден будет ждать нас.

– В таком случае не герцогиня, а адмирал теряет время, – напыщенно пробасил капитан, вновь промокая лицо и шею совершенно влажным от пота платком. Он уже успел пробиться к дверце кареты, демонстрируя, что герцогиня и в самом деле находится под его личной защитой.

– Я так и не пойму: то ли нас вновь арестовывают, то ли окончательно освобождают, – проворчала Бастианна. – Но то, что здесь появился наш общий друг маркграф де Мовель, – уже становится романтичным.

А вот маркграф явно не спешил. Он уже чувствовал себя хозяином положения, и теперь аристократично демонстрировал это и герцогине, и лейтенанту Гардену.

– Несказанно рад видеть вас, герцогиня, – наконец-то достиг он обоза и, сойдя с седла, распростер объятия так, словно это не он догонял обоз и карету, а сама герцогиня прибыла к нему в гости.

– Я тоже, господин маркграф.

Де Мовель был одним из самых рослых людей, которых Маргрет когда-либо приходилось видеть: настоящий гигант, гора мышц, преисполненная достоинства и уверенности в себе. Герцогиня понимала мать: в присутствии такого любовника она, Маргрет, тоже чувствовала бы себя уверенно и защищенно.

– Неужели это правда, что герцог Николя де Роберваль изгнал вас из дома и приказал сослать в Канаду?!

– Именно так, господин маркграф. Он приказал своему брату, адмиралу, переправить меня на эту далекую землю под охраной и лишил при этом наследства и благословения, – спокойно уточнила Маргрет.

– Значит, все-таки правда! Но я-то этого не допущу. Герцогиня, в присутствии всех этих господ объявляю, что отныне вы являетесь моей гостьей и пробудете в моих владениях столько, сколько пожелаете. При этом постоянно будете пребывать под моей личной опекой и охраной, и что, само собой разумеется, вам будет выделено одно из моих имений, которым вольны будете распоряжаться по собственному усмотрению. – Пока он произносил все это, его люди окружили и мгновенно обезоружили солдат и самого лейтенанта Гардена, избежав при этом не только кровопролития, но и какой бы то ни было стычки.

– Вы так щедры, маркграф, – хмельно улыбнулась Бастианна, смерив де Мовиля сугубо женским оценивающим взглядом.

– И пусть только кто-нибудь посмеет властвовать над вами, оскорбить или хотя бы попытается обидеть каким-либо намеком…

– Постойте-постойте, маркграф… – пришла в себя Маргрет. – Попросите, чтобы все удалились и оставили нас одних. – Когда это требование было выполнено и всадники удалились от кареты, Маргрет без каких-либо обиняков спросила: – Насколько я поняла, вас послала герцогиня Алессандра?

– Нет. Клянусь честью своего родового герба. Я совершаю это по своей собственной воле.

– Но она хотя бы знает о том, что вы тронулись в путь, чтобы догнать меня?

– Я послал гонца и завтра она, конечно же, об этом узнает. Как, впрочем, и этот… слов не нахожу, чтобы выразить свое возмущение… ваш отец, герцог Николя де Роберваль.

– Но вы хоть понимаете, маркграф, что Робервали никогда не простят вам такого вмешательства в дела их рода?

– Меня это не остановит. У них уже и так есть повод ненавидеть меня, – саркастически ухмыльнулся он.

– Робервали соберут людей, они объявят, что вы похитили меня и силой заточили в свой замок. Между вами возникнет настоящая война, какая уже не раз возникала между аристократическим родами Франции.

– Это меня тоже не остановит, – молвил маркграф, но уже не столь уверенно, как прежде. – Тем более что вы сможете подтвердить, что силой я вас не захватывал и никуда не заточал, а всего лишь восстановил справедливость. В доказательство этого вы сможете выйти замуж за вашего избранника, шевалье д’Альби, и жить в моем имении так долго, сколько понадобится.

– Так вы уже знаете о шевалье д’Альби?! Впрочем… – сокрушенно покачала головой, Маргрет. – И все же… Все не так просто. Очевидно, вы плохо представляете себе, что за человек мой отец, и уж совершенно не представляете себе моего дядюшку, адмирала де Роберваля. Они сплетут против вас такой заговор…

– Остановитесь, Маргрет, – воинственно улыбнулся де Мовель. – А то у меня создается впечатление, что вы пытаетесь запугать меня.

– Уберечь, господин маркграф. И спасти.

– Тогда кто тут в роли спасителя?

– Они и в самом деле настроят против вас короля и весь двор. Они не захотят, чтобы мое отлучение от рода Робервалей и изгнание стали известны всей Франции. Отправив меня в Канаду, они в тайне надеются, что в высшем свете это будет воспринято как мое чудачество или как серьезная попытка начать новую жизнь в Новой Франции. И что там я выйду замуж, обзаведусь семьей, а тем временем здесь, во Франции, обо мне попросту забудут.

– Какой же он мерзавец, этот Николя де Роберваль! Не будь он вашим отцом…

– Но он все же мой отец, и вам, маркграф де Мовель, придется с этим считаться. И потом, вы еще не предугадали самого страшного.

Маркграф вопросительно взглянул на герцогиню. Он и так был подавлен ее логикой, и даже стал задумываться: не следует ли ему остановиться? Не принесет ли его поспешность и горячность еще больше неприятностей и Маргрет, и ему самому?

– Что вы имеете в виду, герцогиня?

– Как только Робервалям станет известно, что вы похитили… пардон, освободили меня из-под стражи лейтенанта Гардена, вам навсегда, слышите, навсегда, будет запрещено бывать в замке пэра де Роберваля, а герцогине Алессандре де Роберваль – под страхом заточения в монастырь и официального обвинения в супружеской измене, которое может привести даже к суду инквизиции… под страхом всего того, что моя матушка вряд ли способна будет пережить… – ей будет запрещено встречаться с вами. Уж не знаю, как для вас, но для герцогини Алессандры это будет настоящей трагедией.

Маркграф нервно дернул эфес шпаги, швырнул свое бесполезное в данном случае оружие назад в ножны, и раздосадованно прошелся вдоль кареты.

«Она права! – сказал он сам себе. – Весь ужас в том, что герцогиня действительно права. Превратив Робервалей в своих официальных врагов, я лишу Алессандру последней возможности хоть изредка видеться со мной».

Люди маркграфа, а также слуги и солдаты лейтенанта Гардена все еще держались поодаль и молча наблюдали за тем, что происходит у кареты. Все ждали решения герцогини, понимая, что только от ее согласия или несогласия зависит развитие дальнейших событий.

– Что же вы в таком случае предлагаете, герцогиня? – измученно спросил де Мовель, вконец разуверившись в мудрости и своего решения, и своей решимости.

– Я признательна вам, маркграф, за это вторжение в мою жизнь. И останусь признательной на всю жизнь. Уже хотя бы потому, что вы – единственный в этом мире, кто хотя бы попытался вступиться за меня.

– Вот именно: «попытался вступиться», герцогиня, – почти в отчаянии развел руками маркграф. – Но, как видите…

– Нет, маркграф, я не права. Не просто пытались, вы и в самом деле храбро и решительно вступились. Ибо то, что вы сделали, не осталось словами или пустыми обещаниями. Это было действие, отчаянное и мужественное. И не ваша вина, что я не позволила развить ваш план спасения.

– Да, предлагаете воспринимать мое поражение именно так?

– Вы остались верным своему слову и своему долгу маркграф. Это я не согласилась получить свободу из ваших рук. Но в то же время я освобождаю вас и от вашего долга, и от угрызения совести.

– Я благодарен вам, Маргрет, – кажется, только теперь по-настоящему осознал де Мовель, на какой грани общественного порицания, на какой грани вражды с родом Робервалей, и, наконец, на какой грани общественного противостояния с королем сумела остановить его эта мужественная женщина. – Я… благодарен вам, – почти шепотом повторил он. – Вы также мудры и так же благородны, как и ваша матушка, герцогиня Алессандра.

– Кажется, мы прекрасно поняли друг друга.

– Весьма сожалею, что слишком поздно познакомился с вами. Близко познакомился. И мне бы очень хотелось…

– Уверена, у нас еще будет такая возможность. Не собираюсь же я пробыть там, за океаном, целую вечность. Однако я бы не допустила, чтобы вместо моей матушки вы влюбились… в меня, – озорно улыбнулась Маргрет.

Маркграф тоже улыбнулся, но как-то слишком уж уныло. Это была шутка, которая, увы, могла оказаться сумбурной правдой.

– Что я могу сделать для вас, герцогиня? Чем облегчить вашу участь?

– Помочь вернуться в карету, – вежливо напомнила Маргрет, ставя ногу на подножку экипажа.

– О, да, простите… – подал ей руку маркграф. – Но в самом деле… что-то же я должен, что-то же могу сделать для вас?..

Прикажите своим людям вернуть лейтенанту и его «бессмертным» оружие. Этого будет вполне достаточно.

– Эй вы, бездельники! Верните лейтенанту Гардену его шпагу! Солдатам – тоже. Прошу прощения, лейтенант, произошло недоразумение, которое, как вы сами видели, удалось уладить после соответствующих разъяснений герцогини.

– Будьте мудры, лейтенант, – жестко предупредила Гардена Маргрет.

– Извинение принимается, – поспешно заверил Гарден, безмерно радуясь тому, что и задание адмирала он выполнит, и чести своей перед герцогиней и солдатами не уронит. А главное, обойдется без схватки, а значит, и крови.

– Что-то еще? – вновь подал голос маркграф, стоя у кареты.

– Можете сопровождать меня до Гавра. – Не попросила, а великодушно позволила Маргрет. – И даже до порта. Что с пониманием будет воспринято и адмиралом де Робервалем, и, естественно, моим отцом, который наконец-то проникнется искренним уважением к вам.

– «Наконец-то»? – переспросил де Мовель?

– Можете считать, что оговорилась.

– Но провожать вас в изгнание!.. Как это с моей стороны будет выглядеть?

– Мило, – улыбнулась Маргрет. – Очень уважительно и очень мило.

– А почему вдруг в изгнание? – неожиданно подала голос доселе терпеливо молчавшая Бастианна, которая все это время оставалась в карете, где, притаившись на переднем сиденьи, за занавеской, слышала весь разговор герцогини с маркграфом. О ней-то все попросту забыли. Но корсиканка понимала, что имеет в виду Маргрет, описывая страдания, которые могут постичь ее мать, поскольку хорошо знала, каковы отношения маркграфа и Алессандры. Сама не раз передавала гонцу или принимала от него записки, чтобы затем… – Кто об этом знает, об этом изгнании? И почему они должны об этом знать? Насколько я понимаю, эскадра адмирала идет в Новую Францию, чтобы завоевывать новые территории. Так пошлите, господин маркграф, своих людей в город, пусть еще до прибытия обоза объявят, что герцогиня Маргрет де Роберваль изъявила желание отправиться вместе с эскадрой и первой ступить на землю Новой Франции! Она будет первой высокородной аристократкой, ступившей на эту территорию. Адмирал побудет там и уведет свою эскадру назад, во Францию, а герцогиня останется в новой провинции как дочь пэра Франции, представительница королевского двора. Королевой Новой Франции – вот кем она там останется!

Монолог Бастианны был выслушан молча и с восхищением. Как монолог выдающейся актрисы. Даже когда она умолкла, де Мовель все еще какое-то время стоял с приоткрытым ртом, ожидая то ли продолжения ее напутствия, то ли выхода «на бис».

– Только не смейте, маркграф, произносить слова «королевой Новой Франции». Ни мне, ни вам этого не простят, – тотчас же исправила герцогиня горячность корсиканской пиратши.

– Тогда – вице-королевой – столь же убежденно уточнила Бастианна. – А все присутствующие здесь рыцари, – обвела она взглядом солдат и слуг, – никогда ни о каком изгнании не слышали. Я верно вас поняла, господа рыцари?!

– Именно так, – за всех подтвердил лейтенант.

– Семейное недоразумение – да и только, – поддержал его сержант.

– Но пока что, действительно, обойдемся без королевских титулов, – согласился маркграф. – Хотя ваша служанка подала очень мудрую мысль. Почему бы родовой позор изгнания не превратить в триумф проводов герцогини де Роберваль, добровольно рискнувшей освятить своим присутствием новые земли Франции?! Думаю, что и сам король будет растроган.

– Насколько мне известно, адмирал все еще пытается держать в тайне то, куда направляется его эскадра, – продолжала осторожничать Маргрет.

– Вот как? – замешкался де Мовель. – В самом деле? Это что, очередная королевская тайна?

– Следует полагать.

Но ситуацию неожиданно спас лейтенант Гарден.

– Адмирал действительно пытался сохранять сие в тайне, – объявил он, поняв, о чем идет речь. – Но это ему не удалось. Полгорода знает, что корабли уходят в Канаду, что моряки и солдаты покидают Францию на долгие месяцы. И увидите, каким трогательными будут их проводы в порту.

Это сообщение лейтенанта оказалось решающим. Маркграф немедленно приказал части своих людей мчаться в Гавр, проехаться по улицам и где только можно огласить, что из Парижа прибывает герцогиня Маргрет де Роберваль, которая решила быть первой высокородной француженкой, дочерью пэра, ступившей на землю Новой Франции.

– Уверен, что горожане, знающие цену мужеству моряков, оценят и мужество решившейся на это плавание герцогини, – заключил он, напутствуя своих гонцов.

* * *

Обоз, теперь уже в сопровождении маркграфа и нескольких его воинов, вновь двинулся в путь.

Бастианна была очень довольна, что все закончилось именно так, как она предложила, что к ее мнению всерьез прислушались. И хотя она и не высказывала своего удовольствия вслух, тем не менее какое-то время ехала, держа, как знак поддержки, руку Маргрет в своей руке; как делала это в детстве, желая унять ее боль, успокоить, придать ей уверенности.

И лишь, когда Отставной Бомбардир объявил, что они въезжают в предместье Гавра, корсиканку неожиданно прорвало:

– То, что на берег Новой Франции ступит герцогиня де Роберваль, Старая Франция, несомненно, узнает. А вот узнает ли она, что среди первых на берег Новой Франции ступит и некая почтенная корсиканка?

– Успокойся, Бастианна, об этом узнает вся Корсика.

– Ну, когда об этом узнают на Корсике, – притворно вздохнула Бастианна, – там этой новости никто не удивится. Ибо твердо знают, что на каждой из земель, когда-либо открытых испанцами, португальцами, французами или венецианцами, корсиканские пираты побывали как минимум за полстолетия до их первооткрывателей. Так кого способно удивить появление в Новой Франции старой корсиканской пиратки Бастианны?!

Несмотря на усилия гонцов маркграфа, въезд герцогини де Роберваль в Гавр все же остался почти незамеченным. Однако де Мовеля это не обескуражило. Он приказал всем своим людям обойти вечером кабаки, отели и заезжие дворы и вновь ненавязчиво, как бы между прочим, объявить все то, что им было велено.

Отправиться в тот же день на корабль Маргрет, естественно, отказалась. Но и остановиться в какой-либо из гостиниц маркграф ей тоже не позволил. В Гавре жил его родственник, который был чем-то обязан маркграфу, у него-то де Мовель и снял для герцогини весь второй этаж довольно большого особняка «на столько дней, на сколько понадобится». Понятно, что от такой услуги Маргрет отказаться не могла. После нескольких дней пути она вновь оказалась в уютном, прекрасно обставленном доме; вновь почувствовала сама и напомнила всем окружающим, кто она, из какого рода происходит и к каким королевским династиям восходят ее предки.

Для начала, с помощью Бастианны, она устроила себе роскошную ванну, в которой нежилась добрых полтора часа до полного изнеможения. И, растирая ее тело, Бастианна, с подобострастием лесбиянки не могла налюбоваться красотой ее плеч, очертаниями бедер; на удивление крепкими, если учесть ее воспитание и образ жизни, икрами ног.

– Ты – божественна! – приговаривала она, в третий раз меняя воду в широком медном тазу, – жаль, что такую прелесть приходится упрятывать под всевозможными одеяниями. Если бы тебе позволили появиться на королевском балу в костюме Евы, ты затмила бы всех красавиц Франции.

– Ничего, туземцы Канады вдоволь смогут насладиться и моими телесами, и твоими рекомендациями, – отшутилась Маргрет.

– А что, поговаривают, что среди них случаются очень даже приличные мужчины, не чета некоторым нашим трактирным пропойцам. И потом, среди офицеров, которые высадятся с кораблей адмирала, тоже ведь могут оказаться холостые и состоятельные. Не говоря уже о прочих добродетелях.

– Посмотрим, Бастианна, посмотрим… – задумчиво молвила Маргрет, и служанка поняла, что мысли ее сейчас далеки и от Канады, и от офицеров.

– Как думаешь, удастся людям маркграфа найти среди матросов эскадры Роя д’Альби?

– А разве его будут искать? – удивилась служанка.

– Я попросила об этом маркграфа как о последней, но совершенно секретной услуге.

– Кажется, ты становишься мудрой, – изрекла Бастианна.

– Еще бы! Каждый день воспринимать такие уроки старой корсиканской пиратки…

Они рассмеялись и прислушались. Шаги за дверью были скрытными и явно женскими. Очевидно, кто-то из служанок решил подсмотреть за поведением оголенной герцогини или же подслушать, о чем она беседует со своей няней. Появление этой любопытной заставила заговорщиц вести себя осмотрительнее и, для начала, хотя бы понизить голос.

– Не боишься, что адмирал вдруг вспомнит фамилию твоего возлюбленного? Кто-то ведь обязательно донесет ему, что одним из матросов усиленно интересуются какие-то люди. А тут еще саму цель похода эскадры велено считать тайной; вдруг он шпионит.