Холли Блэк
Отважная

– Ты проснулась.

Девушка покраснела, смущенная тем, что он снимал с нее запачканные брюки.

– А где Луис?

– Он вернулся в туннели. Я готовлю тебе питье. Сможешь его выпить?

Вэл кивнула.

– Это какое-то снадобье?

Он фыркнул:

– Это просто какао.

– О! – отозвалась Вэл, чувствуя себя ужасно глупо, и снова посмотрела на него. – У тебя рука не забинтована.

Равус поднял руку: на ладони не было даже шрама.

– На троллях все быстро заживает. Меня трудно убить, Вэл.

Она посмотрела на его руку, на стол с ингредиентами и тряхнула головой.

– Как оно действует – волшебство? Как ты берешь обычные вещи и превращаешь их в волшебные?

Он бросил на нее пристальный взгляд, а потом снова принялся нарезать коричневую плитку.

– По-твоему, я это делаю?

– А разве нет?

– Я ничего не делаю волшебным, – сказал он. – Я мог бы, наверное, но в небольших количествах и без особой действенной силы. Это мне не по силам. Это не по силам почти никому, за исключением высокого лорда или леди фейри. – Тут он обвел рукой свой рабочий стол. – Эти вещи – затвердевшие кусочки старой жвачки, разнообразные обертки и банки, окрашенные помадой сигаретные окурки – уже волшебные. Такими их сделали люди. – Он поднял серебряную обертку из-под жвачки. – Вот зеркало, которое никогда не разбивается. – Он взял салфетку, на которой отпечатался напомаженный рот. – Поцелуй, который никогда не кончается. Сигарета. Это дыхание мужчины.

– Но зеркала и поцелуи тоже не волшебные.

Тут он рассмеялся.

– Так ты не веришь, что поцелуем можно превратить зверя в принца или разбудить мертвого?

– И я ошибаюсь?

– Нет, – ответил он иронично. – Ты совершенно права. Но, к счастью, этот напиток не должен сделать ничего такого.

Вэл улыбнулась этим словам и подумала, что замечает все его взгляды, вздохи, малейшие изменения выражения лица. И она с тревогой старалась понять, что это может означать.

– Почему ты всегда выглядишь именно так? – спросила она. – Ты ведь мог бы выглядеть как угодно. Походить на любого.

Равус нахмурился, положил пестик и обошел стол. Она ощутила трепет, который отчасти был вызван страхом.

Вэл беспокоило, что она лежит на его постели неодетая, но ей не хотелось вставать.

– А, ты имеешь в виду ореол? – Тролль помедлил. – Сделать себя не таким страшным? Менее отвратительным?

– Ты вовсе не… – начала Вэл, но он поднял руку – и девушка замолчала.

– Моя мать была прекрасна. Несомненно, у меня более широкое понимание красоты, чем у тебя.

Вэл ничего не сказала, но кивнула. Ей не хотелось слишком задумываться над тем, есть ли у нее широкое понимание красоты. Ей всегда казалось, что оно довольно узкое и включало мать и других людей, которые прилагали слишком много усилий во имя красоты. Она всегда немного презрительно относилась к красоте, потому что красота, по мнению Вэл, требовала в обмен жертвовать слишком важным.

– У нее в волосах были сосульки, – продолжил он. – Такие холодные, что покрывались изморозью, соединявшей ее косы в хрустальные камни, которые постукивали, когда она двигалась. Их надо было видеть при свечах. Этот лед светился, словно состоял из пламени. Хорошо, что мать не могла выдерживать солнечный свет – иначе она освещала бы небо.

– А почему она не могла выдерживать солнечный свет?

– Никто из моей расы не может. На солнце мы превращаемся в камень и остаемся такими до ночи.

– Это больно?

Он покачал головой, но ничего не ответил.

– Несмотря на красоту, мать никогда не показывала моему отцу истинный облик. О, с ореолом она тоже была прекрасна, но то была приглушенная красота. И мои братья и сестры – мы тоже носили ореол.

– Он был смертным?

– Смертным. Ушел за один вздох фейри. Так говорила моя мать.

– Но тогда ты…

– Тролль. Кровь фейри передается целиком.

– А он знал, кто она?

– Отец притворялся, будто не знает, кто мы все, но должен был догадываться или хотя бы заподозрить, что мы не люди. Он владел лесопилкой, где распиливали и сушили древесину с нескольких сот акров леса, который ему принадлежал. Ясень, осину, березу, дуб, иву. Можжевельник, сосну, тис. У отца в городе была другая семья, но мать притворялась, что не знает об этом. Было много всякого притворства. Она следила, чтобы доски у отца получались хорошие и ровные. Они были отлично оструганы, не коробились и не гнили. Фейри… Мы ни в чем не знаем меры. Когда любим, мы – сама любовь. Такой была и мать. Но взамен она просила, чтобы он ударял в колокол на холме, чтобы дать ей знать о своем приходе. Однажды отец забыл позвонить в колокол.

Тролль встал, прошел за кипящим молоком и перелил его в чашку из китайского фарфора. До Вэл донесся аромат корицы и шоколада.

– Он увидел нас всех такими, какими мы были на самом деле. – Равус сел рядом с Вэл, так что длинные полы пальто расстелились по полу. – И убежал, чтобы никогда не возвращаться.

Она взяла у него чашку и сделала осторожный глоток. Какао оказалось слишком горячим и обожгло язык.

– И что случилось потом?

– Большинство людей удовлетворились бы таким концом рассказа. Потом случилось то, что вся любовь матери превратилась в ненависть. Даже дети после этого стали для нее ничем – просто напоминанием об отце.

Вэл подумала о своей матери и о том, как она никогда не сомневалась в том, что любит мать. Конечно, она любила мать. Но теперь Вэл ее ненавидела. Девушке казалось неправильным, что одно чувство так легко переходит в другое.

– Ее месть была ужасной.

Равус посмотрел на свои руки, и Вэл вспомнила, как он поранил их, держа меч за клинок. Она подумала, что его ярость была такой сильной, что тролль даже не заметил боли. И еще ей стало интересно, любит ли он так же, как его мать.

– Моя мать тоже была очень красива, – сказала Вэл.

Ей хотелось добавить что-нибудь еще, но один глоток горячего шоколада наполнил ее таким сладким покоем, что она снова скользнула в сон.

Вэл разбудили голоса. Женщина с козьими копытцами стояла в комнате и тихо разговаривала с Равусом.

– Бездомную собаку я бы еще поняла, – говорила она. – Но это? Ты слишком мягкосердечен.

– Нет, Мабри, – ответил Равус – Нисколько. – Он посмотрел в сторону Вэл. – По-моему, она хочет умереть.

– Тогда, может быть, ты способен ей помочь, – сказала Мабри. – У тебя получается помогать смерти.

– Ты пришла сюда, чтобы измазать меня в моих собственных нечистотах? – спросил он.

– Это было бы достаточно веским поводом. Но пришла еще одна смерть, – произнесла Мабри, словно не услышав его. – Кто-то из морского народа в Ист-ривер. Ее тело нашел человек, но его уже сильно объели рыбы, так что я не ожидаю громкого скандала.

– Я это знаю, – сказал Равус.

– Ты слишком много знаешь. Ты знал их всех. Каждого, кто умер, – заявила Мабри. – Ты убийца?

– Нет, – ответил он. – Все погибшие – изгнанники Летнего Двора. На это следует обратить внимание.

– И всех отравили, – откликнулась Мабри. – Вот на что обратили внимание.

Равус кивнул.

– Изо рта русалки пахло крысиным ядом.

Вэл заглушила изумленный возглас, уткнувшись лицом в одеяла.

– Народ считает тебя виновным, – сказала Мабри. – Слишком большое совпадение, что все мертвые были твоими клиентами и умерли в считанные часы после получения снадобья от одного из человеческих посыльных.

– После того как Зимний Двор не получил десятины, десятки темных фейри ушли из земель Никневин. Не понимаю, почему сочли более вероятным, что я превращусь в отравителя.

– Теперь это земли лорда Ройбена. – Голос Мабри наполнился эмоциями, которые Вэл не удавалось определить. – До тех пор, пока Силариаль позволит ему ими владеть.

Равус фыркнул, а Вэл подумала, что смогла разглядеть в нем нечто скрытое, чего не видела раньше. На нем был старомодный длиннополый сюртук, выглядевший слишком новым. Она поняла, что это костюм, и внезапно к Вэл пришла уверенность в том, что Равус намного моложе, чем ей показалось вначале. Она не знала, как стареют фейри, но решила, что он слишком старается показаться Мабри опытным и искушенным.

– Меня не интересует, кто сейчас занимает места короля и королевы Зимнего Двора, – сказал он. – Пусть бы они все поубивали друг друга, чтобы нам не приходилось с ними соперничать.

Мабри мрачно посмотрела на него.

– Не сомневаюсь, что тебе этого хотелось бы.

– Я собираюсь отправить послание королеве Силариаль. Я знаю, что она не обращает внимания на народ, живущий в такой близости от городов, но даже она не останется равнодушной к убийствам изгнанников Летнего Двора. Это все же происходит на ее землях.

– Нет, – поспешно возразила Мабри уже другим тоном, – думаю, что это неразумно. Внимание Высших только усложнит дело.

Равус вздохнул и посмотрел в сторону Вэл.

– Должен признаться, мне это трудно представить.

– Подожди еще немного, прежде чем посылать вести, – сказала Мабри.

Он вздохнул.

– Ты была добра, что предостерегла меня, что бы ты обо мне ни думала.

– Предостерегла? Я просто пришла позлорадствовать! – заявила она и удалилась из комнаты, простучав копытами по ступенькам.

Равус повернулся к Вэл.

– Можешь больше не притворяться, будто спишь.

Вэл села, хмуря брови.

– Ты считаешь ее недоброй, – сказал Равус, стоя к ней спиной.

Вэл ужасно хотела увидеть выражение его лица: ей было трудно расшифровать его интонацию.

– Но это я виноват в том, что она заточена здесь, в этом городе зловонного железа, и у нее есть другие, еще более важные причины меня ненавидеть, – продолжил он.

– Какие причины?

Равус помахал рукой над свечой, и из дыма сформировалось лицо молодого мужчины – слишком красивое, чтобы быть человеческим.

– Тэмсон, – сказал Равус.

Бледно-золотые волосы касались шеи существа и были небрежно отброшены назад со лба, и он рассеянно улыбался.

Вэл ахнула: она еще никогда не видела, чтобы чары использовались таким образом.

Остальной облик Тэмсона сформировался из пустоты: он носил доспехи, сделанные из древесной коры – грубой и усеянной лишайником. У пояса висел стеклянный меч, который казался текучим, словно эту невероятную форму придали воде.

– Он был моим первым и лучшим другом при Летнем Дворе. Его не отталкивало то, что я не переношу солнца. Тэмсон навещал меня в темноте и рассказывал забавные истории о том, что происходило в течение дня. – Равус нахмурился. – Не уверен, что я составлял приятную компанию.

– Значит, стеклянный меч принадлежал ему?

– Для меня эта вещь слишком хрупкая, – ответил Равус.

Рядом с Тэмсоном появилась другая туманная фигура, на этот раз знакомая, хотя в первую секунду Вэл ее не узнала. Коричневые волосы женщины-фейри были пронизаны зеленью, словно лиственный ковер в лесу, а из-под подола красного платья выглядывали козьи копытца. Она пела балладу, и ее звучный гортанный голос наполнял слова обещанием. Тролль указал на нее:

– Мабри, возлюбленная Тэмсона.

– Она тоже дружила с тобой?

– Кажется, она пыталась, но на меня было трудно смотреть, – ответил Равус.

Призрак Тэмсона положил руку на плечо Мабри, она повернулась к нему, и песню прервали их объятия. Поверх ее плеча дымное изображение Тэмсона смотрело на Равуса глазами, горящими как угли. Губы Равуса изогнулись в улыбке.

– Он говорил о ней без конца.

Тэмсон заговорил:

– Волосы у нее цвета пшеницы в разгар лета, кожа цвета кости, губы нежные, как дым.

Вэл не знала, считал ли Равус эти описания точными. Она больно прикусила себе щеку.

– Тэмсону хотелось произвести на нее впечатление, – продолжил Равус – Он попросил меня стать его напарником в поединке, чтобы он смог продемонстрировать свое искусство. Я высокий и, наверное, могу казаться яростным. Королева Летнего Двора любит поединки больше всех других забав. Она организовывала турниры, на которых волшебный народ показывал свои умения. Я только пришел ко Двору и не любил соперничать. Мне доставляла радость моя работа – алхимия. Ночь была жаркая, я это помню. Я вспоминал Исландию, прохладные леса моей юности. Мабри и Тэмсон не переставали шептать какие-то слова. Я услышал, как он сказал: «Я видел тебя с ним». Хотел бы я знать, что именно видел Тэмсон, хотя я догадываюсь.

Равус повернулся к занавешенному окну.

– Хотя фейри ничего не делают вполсилы, мы бываем капризными. Каждая эмоция – это напиток, который следует испить до дна, но порой мне кажется, что кислое мы любим не меньше, чем сладкое. При Летнем Дворе не считали, что если Мабри встречалась с Тэмсоном и он ее любил, то ей нельзя флиртовать с кем-то еще. Доспехи Тэмсона были изготовлены из коры и заколдованы, поэтому становились прочнее железа.

Тролль замолчал, закрыл глаза, а потом продолжил:

– Он был искуснее меня, но рассеян – а я ударил первым. Меч… он рассек кору, словно бумагу.

Вэл увидела, как в дыму заколдованной свечи упало лезвие меча и вокруг него буквально рассыпались доспехи. Тэмсон смотрел удивленно, крик Мабри разорвал воздух – пронзительный и резкий, словно она на секунду раньше других поняла, что случилось. Этот призрачный звук разнесся по пыльной комнате.

– Я тролль. Когда я сражаюсь, меня охватывает ярость. Возможно, кто-то другой смог бы сдержать удар. Я не сумел. Я все еще держал рукоять своего меча, словно она приросла к руке и ее невозможно было выпустить. Клинок окрасился его кровью. Почему он снял чары со своих доспехов?

Равус посмотрел на Вэл, и на секунду ей показалось, что он ждет ответа. Затем его взгляд скользнул в сторону и устремился в никуда, а чары рассеялись. Голос Равуса стал тихим и хриплым.

– И все-таки он, должно быть, решился на это. Ни у кого не было причин желать ему зла. Я знал, что он страдает, но подумал, что это пройдет, как проходит все. И, себялюбиво, я радовался, что Мабри его разочаровала. Мне не хватало его общества. Я решил, что он снова станет моим. Тэмсон должен был разглядеть во мне эту вульгарность – иначе зачем он избрал меня средством своей смерти? Вэл не знала, что ответить. Она складывала в мыслях фразы: «Твоей вины здесь не было. Все думают ужасные, эгоистические вещи. Это наверняка была случайность». Но все слова казались бессмысленными. Это были только звуки, которыми можно заполнить тишину. Когда тролль заговорил снова, девушка поняла, как долго молча спорила с собой.

– Фейри считают смерть дурным вкусом. – Он невесело рассмеялся. – Когда после гибели Тэмсона я объявил, что ухожу в город, отправляюсь в изгнание сюда, им угодно было позволить мне это. Они не столько винили меня в его смерти, сколько считали запятнанным ею. Силариаль, королева Летнего Двора, приказала Мабри сопровождать меня, чтобы мы могли горевать вместе. Миазмы смерти тоже прилипли к ней и беспокоили окружающих. Так что ей пришлось сопровождать меня, убийцу ее возлюбленного, и здесь она должна оставаться, пока мне не надоест добровольное изгнание или пока я не умру.

– Это ужасно, – сказала Вэл, и по его молчанию поняла, какими глупыми и беспомощными оказались ее слова. – То есть я хочу сказать, конечно, все это ужасно, но я думала о том, что ее послали с тобой. Это жестоко.

Он фыркнул – почти рассмеялся.

– Я бы вырезал у себя сердце, если бы у Тэмсона оно снова забилось в груди. Даже на одну секунду. Никакой приговор меня не смутил бы. Но для Мабри наказание и изгнание вдобавок к горю оказались невыносимыми.

– А каково здесь? Я имею в виду – быть изгнанником в городе?

– Я нахожу это трудным. Меня постоянно отвлекает груз запахов, шум. Здесь повсюду яд, а железо настолько близко, что кожа зудит, а горло горит. Могу только представить себе, что чувствует Мабри.

Вэл протянула ему руку, и он взял ее, проведя пальцами по мозолям. Она заглянула ему в лицо, пытаясь передать свое сочувствие, но Равус внимательно рассматривал ее ладонь.

– Откуда они у тебя? – спросил он.

– Что?

– У тебя огрубели руки, – пояснил тролль. – Мозоли.

– Это лакросс.

Равус кивнул, но по его лицу Вэл увидела, что он не понял. Она могла бы сказать все, что угодно, и он все равно кивнул бы так.

– У тебя руки рыцаря, – проговорил он наконец и отпустил ее.

Вэл потерла кожу, не поняв, то ли она пытается стереть ощущение его прикосновения, то ли вернуть его.

– Тебе опасно продолжать доставку, – сказал Равус.

Он прошел к одному из застекленных шкафов и вытащил банку, в которой трепетал крылышками мотылек. Потом достал крошечный свиток бумаги и начал что-то мелко на нем писать.

– Я у тебя в таком большом долгу, который трудно отплатить, но я могу освободить тебя от службы.

Вэл посмотрела в полумрак, где поблескивал стеклянный меч, почти такой же темный, как и стена за ним. Она вспомнила кусок трубы у себя в руке, кайф от адреналина и ясность цели, которые приходили к ней на площадке для лакросса или во время драки.

– Я хочу и дальше заниматься доставкой, – сказала Вэл. – Но ты можешь кое-что сделать, чтобы мне отплатить, хотя, наверное, и не захочешь. Научи меня пользоваться мечом.

Свернув бумагу, Равус прикреплял ее к ножке мотылька.

– Это умение принесло мне мало радости.

Вэл ждала, ничего не отвечая. Пока он не сказал «нет».

Он закончил дело и дунул, отправляя маленькое насекомое в полет. Мотылек полетел не очень уверенно: возможно, ему мешал кусочек бумаги.

– Ты хочешь кого-то убить? Кого? Грейана? Или, может быть, ты хочешь умереть?

Вэл покачала головой:

– Я просто хочу узнать, как это делается. Я хочу научиться.

Он медленно кивнул.

– Как пожелаешь. Тебе кое-что причитается, и ты вправе просить.

– Так ты меня научишь? – спросила Вэл.

Равус снова кивнул.

– Я сделаю тебя такой грозной, как ты пожелаешь.

– Я вовсе не хочу… – возразила она, но он поднял руку.

– Я знаю, что ты очень храбрая, – сказал он.

– Или глупая.

– И глупая. Храбрая и глупая, – улыбнулся Равус, но его улыбка быстро погасла. – Но ничто не помешает тебе стать непобедимой, как только ты научишься.

Глава 8

Черное молоко рассвета, мы пьем тебя ночами, пьем тебя по утрам и пьем тебя вечерами, мы пьем, и мы пьем.

Пол Силан. «Фуга смерти»

Дэйв, Лолли и Луис сидели на одеяле на асфальте, разложив перед собой часть находок Дэйва. Из-под ткани высовывался картон, который они использовали как прокладку между собой и холодом, сочившимся из тротуара. Дэйв положил голову на колени Лолли, и она катала в ладонях его дреды, закручивая и растирая их у корней. Лолли остановилась, вытащила что-то из волос, раздавила ногтями и смазала пальцы помадой из жестянки, стоявшей у ее ноги. Дэйв на секунду открыл глаза, а потом закрыл снова, словно испытывал блаженство.

Нога Лолли, обутая в шлепанец, пятнистая и красная от холода, гладила бедро Луиса. Перед ним лежала открытая книга, и он смотрел в нее, щурясь в меркнущем свете.

– Привет, ребята! – сказала Вэл, робко приближаясь к ним, словно два или три дня отсутствия снова сделали ее чужой.

– Вэл!

Лолли выскользнула из-под Дэйва, которому пришлось перекатиться на локти, чтобы не удариться головой о тротуар. Она бросилась к Вэл и обхватила ее обеими руками.

– Эй, а мои волосы? – закричал Дэйв.

Вэл обняла Лолли, ощутив запах нестираной одежды, пота и сигарет, и ее захлестнула волна облегчения.

– Луис рассказал нам, что случилось. Ты просто бешеная!

Лолли улыбнулась Вэл, словно это было высочайшей похвалой.

Взгляд Вэл скользнул по Луису, который оторвал взгляд от своей книги и тоже улыбнулся, отчего его лицо стало красивым. Он покачал головой.

– Точно, бешеная. Схватилась с гребаным огром. Полоумная Лолли, Хилятик Дэйв и Бешеная Вэл. Вы – компания уродов.

Вэл отвесила торжественный поклон, склонив голову, а потом уселась на одеяло.

– Скорее уж Полоумный Луис, – сказала Лолли, шутливо пиная его ногой в шлепанце.

– Одноглазый Луис, – сказал Дэйв. Луис усмехнулся:

– Лупоглазый Дэйв.

– Принцесса Луис, – сказал Дэйв, – и принц Вэл Отважный.

Вэл засмеялась, вспомнив, что Дэйв так ее уже называл.

– А как насчет Дэйва-С-Дредами?

Луис подался вперед, схватил брата за голову, и оба покатились по одеялам.

– А как насчет Маленького Братика? Маленький Братик Дэйв!

– Эй, – сказала Лолли. – А как же я? Я хочу быть принцессой, как Луис!

Тут мальчишки перестали бороться и расхохотались. Вэл села на одеяло и картон. Холодный воздух пощипывал ей руки даже сквозь куртку. До Нью-Джерси казалось невообразимо далеко, а учеба представлялась странным и нелепым ритуалом. Она умиротворенно улыбнулась.

– Луис говорит, что кто-то решил, будто мы травим фейри? – спросила Лолли.

Она набросила себе на плечи еще одно одеяло и потянулась за помадой для волос.

– Или что это делает Равус, – отозвалась Вэл. – Равус сказал что-то насчет того, чтобы прекратить доставку. Он считает, что это станет слишком опасно для нас.

– Можно подумать, его это действительно заботит, – проворчал Луис. – Готов спорить, что он изобразил глубокую и вежливую благодарность, но ты для него все равно крыса, Вэл. Просто крыса, которая показала очень удачный трюк.

– Я это знаю, – соврала Вэл.

– Если он и захочет, чтобы мы прекратили доставку, то только заботясь о своей заднице.

Луис смотрел вдаль, мимо нее, но в выражении его лица было что-то, заставившее ее усомниться, что он полностью уверен в своих словах.

– Наверняка отравитель – сам Равус, – сказал Дэйв. – А нам поручил грязную работу. Мы ведь не знаем, что именно разносим.

Вэл повернулась к нему.

– Не думаю. Пока я там была, приходила женщина с козьими ногами – Мабри. Он сказал ей что-то насчет послания Летней королеве. Наверное, если Двор – это шайка, то город почему-то считается территорией королевы. Короче, зачем бы ему писать ей, если он виновен?

Дэйв сел, высвободив из пальцев Лолли свой дред.

– Он нас собирается подставить. Луис только что сказал: мы все для него крысы. Когда возникает проблема, ты просто травишь всех крыс, и дело с концом.

Вэл с тревогой вспомнила, что русалку убил именно крысиный яд. Отравить крыс. Крысиная отрава. Однако, бросив взгляд на Луиса, она увидела, что он равнодушно пытается откусить нитку, выбившуюся из его перчатки со срезанными пальцами.

Луис поднял глаза и встретился взглядом с Вэл, но его лицо ничего не выражало.

– Странно, – сказал он, – вы пихаете себе в носы и руки столько дерьма, а ни разу не попали на яд.

– Ты считаешь, это мы сделали? – спросила Лолли.

– Это ведь ты ненавидишь фейри, – заявил Дэйв, подав голос одновременно с Лолли, так что их слова прозвучали хором. – Это ведь ты видишь всякое дерьмо.

Луис вскинул руки.

– Блин, не так быстро! Я не думаю, что кто-то из нас отравил фейри. Но я должен согласиться с Вэл. Тогда вечером Равус задал мне очень много вопросов. Он заставил меня… – Луис бросил хмурый взгляд на Лолли. – Часть касалась того, как вы двое заползли в его жилье. Но он напрямую спросил меня, не отравитель ли я, не знаю ли я, кто это, не платил ли мне кто-нибудь за то, чтобы я что-то устроил с доставкой. Зачем бы он это делал, если бы сам убрал тех фейри?

Вэл кивнула. Хотя мысль о том, что фейри отравили крысиным ядом, ее беспокоила, она помнила, какое лицо было у Луиса при встрече внутри моста. Она не сомневалась, что его подробно допросили. Конечно, не исключено, что их подставляют – если не Равус, то кто-то другой.

– А что, если использовать ореол так, чтобы выглядеть как кто-то из нас?

– А зачем бы они стали так делать? – изумилась Лолли.

– Чтобы следы вели к нам.

Луис кивнул.

– Нам следовало бы прекратить доставку. Пусть преступник ищет других дураков, которых можно подставить.

Дэйв почесал руку там, где виднелись следы бритвы.

– Мы не можем прекратить доставку!

– Не будь гребаным торчком, – бросил Луис.

– Вэл ведь может раздобыть наше зелье. Правда, Вэл? – сказала Лолли, бросая на нее хитрый взгляд из-под белесых ресниц.

– О чем ты? – спросила Вэл, но ей показалось, что ее голос звучит чересчур возмущенно.

Она почувствовала себя виноватой, хотя и не понимала почему, и взглянула на палец Лолли – прямой, словно его никогда не выворачивали из сустава.

– Тролль у тебя в долгу, так ведь?

Голос Лолли стал низким, почти чувственным.

– Наверное. – Вэл вспомнила запах порошка, кипевшего в ложке, и это наполнило ее пугающим томлением. – Но он свой долг заплатил. Он научит меня сражаться мечом.

– Да ну?

Дэйв бросил на нее странный взгляд.

– Тебе надо бы поостеречься, – сказал Луис.

Его слова почему-то вызвали у Вэл странное беспокойство. Чтобы не встречаться с Луисом взглядом, она уставилась на зеркало в треснувшей раме, лежавшее на одеяле. Всего несколько секунд назад девушка чувствовала себя великолепно, но теперь ей в сердце заползла тревога и оставалась там свинцовым грузом.

Лолли вдруг встала.

– Все! – объявила она и потрепала косички Дэйва, которые зашуршали, словно змейки. – Забудем об этом. Пора поиграть в «как будто».

– У нас мало осталось, – сказал Дэйв, но сразу же встал и начал собирать вещи, выложенные на одеяло.

Все четверо заползли под решетку, ведущую в туннель.

Луис хмуро смотрел, как Лолли достает янтарный порошок и свои приспособления.

– Это ведь не для смертных, знаешь ли. Это совсем для других.

В почти полной темноте Дэйв поднес к носу кусочек фольги, подставив под нее зажигалку, и порошок задымился. Он глубоко втянул дым в себя и серьезно посмотрел на Лолли:

– Если что-то считается плохим поступком, это не значит, что ты его не совершишь.

Взгляд Дэйва переместился к Луису, и по выражению его лица Вэл почувствовала, что он на самом деле что-то скрывает.

– Дай и мне, – попросила Вэл.

Дни шли, словно лихорадочный сон. В дневное время Вэл занималась доставками, а потом приходила к Равусу, внутрь моста, и там, в сумрачных комнатах, он показывал, как работать мечом. А после занятия, ночами, она вкалывала себе в вену зелье и вместе с Дэйвом и Лолли делала все, что хотела. После этого они спали или немного выпивали, чтобы сгладить ломку, наступавшую после кайфа, когда мир снова возвращался к своему обычному состоянию.

И все труднее становилось помнить о повседневных вещах, таких как еда. Благодаря чарам корочки хлеба превращались в пиршественные столы, прогибавшиеся от яств, но сколько бы Вэл их ни ела, она всегда была голодна.

– Покажи мне, как ты держишь клюшку, – попросил Равус во время первого урока.

Вэл взяла обломок метлы, словно клюшку для лакросса: двумя руками на расстоянии примерно в тридцать сантиметров друг от друга.

Он передвинул ее руки ближе друг к другу и ниже.

– Если бы ты так взяла меч, то поранила бы руку о клинок.

– Да, такое сделал бы только идиот, – отозвалась Вэл, чтобы посмотреть на его реакцию.

Равус отреагировал только легким изгибом губ.

– Я знаю, что вес сейчас распределяется неравномерно, но с, мечом так не пойдет. Вот. – Он снял со стены стеклянный меч и вложил его Вэл в руку. – Почувствуй вес. Видишь? Он сбалансирован. Баланс – это самое важное.

– Баланс, – повторила она, покачав меч у себя на ладони.

– Это навершие, – сказал он, указывая на каждый элемент по очереди, – это захват, это рукоять, гарда. Когда держишь меч, то край, повернутый к твоему, противнику, – это лезвие. Тебе следует держать меч так, чтобы острие следовало за твоим противником. А теперь встань так, как стою я.

Вэл постаралась скопировать его стойку: ноги расставлены и чуть согнуты, одна ступня чуть выдвинута вперед.

– Почти правильно.

Тролль поправил положение ее тела, не обращая внимания на то, куда притрагивается. У Вэл загорелось лицо, когда он подвинул ее ноги, но еще сильнее она смутилась от своих ощущений. Для него ее тело было инструментом – и только.

– А теперь, – сказал он, – покажи мне, как ты дышишь.

Иногда Вэл, Дэйв, Луис и Лолли обсуждали странные вещи, которые они видели, или существ, с которыми разговаривали. Дэйв рассказал, как один раз дошел до самого Бруклина, а там его принялось гонять по парку существо, у которого на лбу росли короткие рожки. Он закричал и бросился бежать, уронив бутылку с чем-то-там, и даже не оглянулся. Луис рассказал о том, как бегал по городу в поисках цветов для придурка, который жил около музея Клойстерс и собирался за кем-то приударить. И за свои труды Луис получил бутылку вина, которая никогда не пустела, если не заглядывать ей в горлышко. И, похоже, она была по-настоящему волшебная, а не зачарованная, потому что работала даже для Луиса.

– А что еще они тебе дают? – спросила Вэл.

– Удачу, – ответил Луис – И умение разрывать чары фейри. Волшебный народ ничем не помог папе. Я все собираюсь сделать сам.

– А как разрывают чары? – поинтересовалась Вэл.

– Солью. Светом. Супом из яичной скорлупы. Это зависит от чар. – Луис сделал еще глоток из бутылки и потрогал пальцем металлический стержень, который проходил сквозь его щеку. – Но в основном железом.

На следующем уроке никакой работы мечом не было – только стойка и шаги. Вэл двигалась вперед и назад по пыльным доскам пола, наставив половинку метлы на Равуса, идя в атаку и отступая. Он поправлял ее, когда она делала слишком большой шаг, нарушала равновесие или криво направляла носок. Вэл досадливо прикусывала щеку и продолжала двигаться, сохраняя между ними дистанцию, словно в ожидании боя, который так и не начинался.

Неожиданно Равус повернулся вбок, вынудив ее неловко за ним последовать.

– Скорость, чувство момента и равновесие. Вот качества, присущие умелому воину.

Вэл заскрипела зубами – и снова неудачно шагнула.

– Перестань думать, – посоветовал он.

– Я должна думать! – возразила Вэл. – Ты же сам сказал, что мне надо быть сосредоточенной.

– Когда думаешь, ты медлишь. Тебе нужно двигаться одновременно со мной. А сейчас ты просто следуешь за мной.

– Откуда мне знать заранее, куда ты собираешься пойти? Это глупо.

– Это ничем не отличается от предвидения, куда может направиться любой противник. Откуда ты знаешь, в каком направлении скорее всего отправят мяч на лакроссе?

– Ты знаешь про лакросс только то, что я сама тебе рассказала, – проворчала Вэл.

– То же самое я мог бы сказать про тебя и бой на мечах. – Равус остановился. – Ну вот. Ты это сделала. Ты была так занята тем, что огрызалась, что даже не заметила, как получилось.

Вэл нахмурилась: она была очень раздражена, но ей было слишком приятно, чтобы возражать.

Лолли, Дэйв и Вэл шли по улицам Вест-Виллидж, превращая листья в разноцветных лягушек, которые беспорядочно прыгали в разные стороны, заставляя прохожих целоваться и творя всяческие другие безобразия, какие приходили им в голову.

Вэл посмотрела на другую сторону улицы, сквозь тюлевые занавески квартиры на первом этаже, на люстру с подвешенными резными фигурками обезьянок, переливавшуюся хрустальными капельками в форме слез.

– Я хочу туда зайти, – объявила Вэл.

– Давай, – отозвалась Лолли.

Дэйв подошел к двери и нажал кнопку звонка. Домофон на двери с жужжанием заработал, и искаженный голос произнес нечто неразборчивое.

– Я хочу чизбургер, – сказал Дэйв с громким смехом, – молочный коктейль и чипсы с луком.