Бенжамен Демар
Удар под дых. Две повести

Глава 3

Ты входишь в класс, урок французского уже начался. Вваливаешься без стука, препод тебя тормозит. Ты протягиваешь ему справку, вы пару секунд оценивающе смотрите друг на друга, и ты идешь на свое место.

Взгляды никогда на тебе не задерживаются. Люди чувствуют опасность. Так что никто на тебя особо не пялится. Кроме разве что вот этого приехавшего из Алжира препода по французскому. Манера у него такая – во время разговора уставиться на человека. Будто насквозь видит. За кого этот козел себя принимает? Он что, совсем офигел? Вообще не въезжает, с кем связался? Нельзя смотреть в глаза злой собаке. Надо переводить взгляд куда-нибудь подальше, на ее спину и хвост. Не дразнить. Не нарываться.

Как раз в этом году ты осознал, что можешь наводить страх на взрослых. В смысле, на взрослых тоже. В их глазах ты приметил тот же проблеск испуга. Тот самый, который еще прежде появлялся у твоих товарищей при виде тебя. Началось с математички. Потом, очень скоро, этот испуг стал мелькать в глазах у всех, стоило только тебе появиться. Теперь они близко к тебе не подходят. Кроме физрука, может. Но этот-то, этот! Препод по френчу, с черной кудлатой башкой! Этот суслик, у которого только и есть, что его книжки и цитаты, больше прикрыться нечем. Если придется, ты легко с ним справишься. Тогда чего он так пялится на тебя и бубнит про Монтескье? Или про Хемингуэя втирает, или про Ромена Гари.

Ну и ты пристально его разглядываешь. Тоже держишь в напряжении. И уже не отпускаешь. Посмотрим, кто сильней.

Когда ваши взгляды скрещиваются, это похоже на настоящую драку – как во дворе.

Это может затянуться надолго, но тебе пофиг. Ты знаешь, что ты сильней. Он тоже должен это чувствовать. И, чтобы покончить с этим, он отводит глаза и выходит из боя, как последний трус.

Он понял.

Ты его одолел.

Ты можешь уйти с арены. Победителем. Снова победителем. Иначе и не бывает. Ты оборачиваешься, обводишь взглядом одноклассников. До них допёрло, что произошло. Все чувствуют напряжение в классе. Каждый смотрит прямо перед собой.

Чего? Это что, он к тебе обращается? Ты поворачиваешь голову к учительскому столу. Препод не просто уставился на тебя своими совиными глазами, он вдобавок еще что-то говорит. Задал тебе вопрос. Тебе! Вопрос!

– Чего? – спрашиваешь ты, обезумев от ярости.

Он повторяет свой вопрос. А его глаза снова уперлись в твои. Выходит, он ничего не понял? Вообще не въехал? Мало ему? Еще хочет? Хочет почувствовать твой кулак на своей роже? Что – вопрос? Понял ли ты вопрос? Да по барабану, не в этом дело. Дело в том, что он до тебя докапывается. А раз он до тебя докапывается…

Кто-то поднимает руку, и препод отворачивается от тебя.

– Да?

Правильный ответ.

Конец урока ты проводишь в попытках снова развязать бой. Чтобы уж покончить с этим раз и навсегда. Уничтожить его. Но глаза препода скользят с одного ученика на другого, а тебя будто не существует.

Он боится. Верняк, боится.

Глава 4

Когда ты приходишь домой, мать уже тебя поджидает. Ей звонили из коллежа. Ты снова подрался. На этот раз тебя выгнали на целую неделю. А в следующий раз вообще попрут из школы. Мать хочет поговорить с тобой.

Блин, как не вовремя. Тебе совершенно нечего ей сказать.

Она настаивает, так что ты попросту заруливаешь к себе в комнату. Но она хватает тебя за рукав и называет по имени:

– Блез!

Свое имя ты ненавидишь. А уж плаксивый тон, которым она к тебе обращается, вообще не выносишь. В нем вся эта жалостливая материнская любовь… Еще не хватало! Ее интонации возвращают тебя в те годы, когда ты был слабаком. Маменькиным сынком. Совершенно беззащитным.

– Блез!

Дернув плечом, вырываешься. Она что-то там бубнит в коридоре. Ты не въезжаешь, о чем она, ты уже не слушаешь. Но внезапно ты останавливаешься, разворачиваешься и возвращаешься к матери.

И там, в коридоре, принимаешься ее трясти. Ты кричишь. Ты хватаешь ее за плечи и трясешь. И в ее глазах впервые в жизни видишь страх. Ты уже сам не знаешь, что творишь. Ты орешь. Командуешь. Оскорбляешь.

Когда ты наконец отпускаешь ее, она безвольно сползает по стене коридора. По той стене, где красуются ваши с ней фотографии. Вы там улыбаетесь. Мать оседает на линолеум. Она плачет.

Смотреть противно, и бесит, ты просто вне себя от злости. Сейчас бы пятерых таких, как сегодня днем. Таких же бакланов-выпендрежников. Ты их просто уничтожил бы. Но их нет, и ты идешь в кухню, видишь сумку матери, роешься в ней, нащупываешь кошелек. Вытаскиваешь из него бабки и впервые в жизни даже не пытаешься как-нибудь замести следы. Более того, ты бросаешь раскрытый кошелек на стол, среди крошек, оставшихся после обеда.

Выйдя из кухни, ты краем глаза замечаешь в коридоре скорчившуюся на полу мать. Ревет. Ты ненавидишь то, что сейчас чувствуешь. Убить бы кого-нибудь. Или самому помереть. Ты не знаешь, что лучше.

Ты отпираешь дверь. Надо бы хлопнуть ею со всей силы, как обычно, но ты, наоборот, оставляешь ее открытой.

И скатываешься вниз по лестнице.

Глава 5

Теперь ты наконец можешь дышать. Выходит, так разволновался, что у тебя перехватило дыхание? Или это от страха? Да нет, фигня, страха ты не знаешь. А то, что накатывает ночью, то, отчего иногда намокают простыни и отчего ты часто просыпаешься в холодном поту, покрывающем твою широкую грудь, – совсем другое дело. Ты не хочешь об этом думать. Так же точно, как не хочешь думать о матери, свалившейся на пол в коридоре. Там, наверху.

Теперь, когда ты выскочил из дому, от всего этого легко избавиться. Ты знаешь как. Несколько звонков по телефону.

Ты встречаешься с ними на площади Фонтен.

Их трое, все постарше тебя. Уже совершеннолетние. У их ног начатая упаковка пива. Ты подходишь, и тебе тоже протягивают банку. С ними классно. Попадаешь в совсем другой мир. Более жестокий, более жесткий, но и прикольный тоже. Тебе это нравится. Вы решаете пошататься по округе, прихватив с собой остатки пива. На пешеходной улице вы цепляетесь к двум сидящим на скамейке девчонкам. Ты слегка приотстал и улыбаешься им. Красивые девчонки, может, чересчур размалеванные, но красивые. Они вас посылают. Сыплются оскорбления. С обеих сторон. Жалкие придурки. Грязные шлюхи. Вы следуете дальше. Громко ржете.

В парке вы натыкаетесь на другую компанию. Пять парней, все тоже старше тебя. Большинство из них ты знаешь в лицо. Но никогда ни с одним из них не общался. Твои новые дружки тебя с ними знакомят. Пожимаете руки, стукаетесь кулаками, толкаете друг друга плечами. Тебе это конкретно нравится. Тебе с ними в кайф.

Скручиваются косячки. Ты легонько затягиваешься. Вообще-то обычно тебя не вштыривает. Ты просто слабеешь. А главное, от этого просыпаются твои кошмары. И тут ты вспоминаешь про бабки у тебя в кармане. Идешь в мини-маркет – в тот, что работает до девяти вечера. И выходишь оттуда с двумя упаковками пива. Все ценят твою крутизну, благодарят. Вот только ты после этого чувствуешь себя маленьким мальчиком. Ты чего, понравиться, что ли, захотел?

Берешь новую банку, прикуриваешь сигарету. И молчишь, упрямо насупившись. Вы отделяетесь от старших парней и входите в парк. Уже совсем стемнело, но парк еще открыт.

Кругом полно свободных скамеек, но вы направляетесь к той, где тискается и целуется какая-то зеленая парочка. Все происходит очень быстро: словечко-другое, и они сваливают. Тебе как-то не по себе. Твои дружки отрываются по полной. Глядя на них, ты катаешься со смеху. Но и здесь тебя царапает ощущение, будто ты не на своем месте. В тебе видят просто мальчишку.

Ты-то знаешь, что достоин гораздо большего. Тебе бы очень хотелось доказать им это. Ты размышляешь. Замыкаешься в молчании, думаешь. Но в голову ничего не лезет. А потом вдруг решение проходит прямо перед тобой. Какой-то парень лет двадцати. Этакий модный хипстер, густая, аккуратно подстриженная борода, узкие брючки с заниженной талией, жилетка. Проходит такой мимо вас, покуривая. Ты его окликаешь. Он даже головы в вашу сторону не поворачивает.