Бен Кейн
Серебряный орел

Тарквиний долго возился с раненым, но в конце концов закончил. Потом он, что-то бормоча себе под нос, вытащил маленький мешочек и присыпал его содержимым раны парфянина. Тонкий порошок издавал запах затхлой плесени.

– Никогда прежде не видел, чтобы ты пользовался этим снадобьем, – удивленно заметил Ромул.

– Оно называется мантар, – ответил гаруспик, завязывая мешочек. – Мало кто знает об этом лекарстве; оно попалось мне только раз, в Египте. – Тарквиний подкинул мешочек на ладони; он казался легким как перышко. – Отдал за него три таланта.

– Сколько же его было? – спросил Ромул.

Тарквиний даже растерялся.

– Когда я его покупал? Три маленькие ложки.

Друзья уставились на него, выпучив от изумления глаза. Такого количество золота хватило бы, чтобы безбедно прожить до старости.

Тарквинию, похоже, захотелось поговорить.

– Нет ничего действеннее, чтобы убить заразу в ранах. – Мешочек снова исчез под его туникой.

– Даже заразу от скифиона? – осведомился Ромул дрожащим от напряжения голосом.

– Посмотрим, – ответил Тарквиний, вновь взглянув на изваяние Митры. – Мне уже приходилось спасать им человеческую жизнь.

– А что же это такое?

Гаруспик усмехнулся.

– Тонко размолотая особая плесень.

Бренн недоверчиво взглянул на него.

– Вроде той, что растет на хлебе?

– Да, пожалуй. И еще на некоторых фруктах, когда они перезреют. Вообще-то, я сам точно не знаю. – Тарквиний вздохнул. – Среди плесени много ядовитых видов, так что на людях не очень-то попробуешь.

Ромул ошеломленно покрутил головой – никак у него в уме не укладывалось, что какая-то гадость, растущая на гнилой еде, может вылечить смертельную рану, нанесенную оружием или зубами дикого зверя.

– Лучше бы ты сохранил его для наших товарищей! – воскликнул в негодовании Бренн.

– Может, так и впрямь было бы лучше. – Тарквиний твердо взглянул в глаза галлу. – Но дело в том, что наши жизни целиком и полностью зависят от того, выздоровеет ли Пакор.

Бренн тяжело вздохнул. О собственной участи он не слишком тревожился, ему куда важнее было, чтобы уцелел Ромул. А это – галл нисколько не сомневался – зависело в основном от Тарквиния. И от Пакора, раз уж так говорил гаруспик.

Пока шла операция, парфянин даже не открыл глаз. Лишь слабое дыхание показывало, что он еще жив.

Тарквиний сел на подушку и, не говоря ни слова, не шевелясь, всматривался в зашитые раны.

Ромул вопросительно взглянул на него. Точно так же гаруспик затихал, когда изучал ветер или следил за битвой облачных войск в небе.

– Шанс у него есть. Небольшой, но есть, – произнес Тарквиний после долгого молчания. – Его аура немного укрепилась. – «Благодарю тебя, великий Митра», – добавил он про себя.

Ромул с облегчением вздохнул (постаравшись, чтобы никто этого не заметил). Значит, и у них оставался шанс выжить.

– Осторожно посадите его, чтобы я смог наложить повязки.

Слуги кинулись к лежавшему без сознания Пакору, а этруск аккуратно разорвал чистую материю на несколько лент. Только-только он собрался приступить к перевязке торса Пакора, как дверь широко распахнулась. Часовой громко рявкнул, как полагалось при появлении командиров, и в комнату ввалились сразу восемь смуглых мужчин. На их лицах читались и гнев, и любопытство. Одеты командиры были в туники из тонкой ткани и штаны, украшенные роскошными вышивками, на поясе у каждого висели меч и кинжал в отделанных золотом ножнах. У всех были короткие, аккуратно подстриженные бороды и тщательно расчесанные черные волосы.

– Что случилось? – выкрикнул один из них.

Все, кроме Тарквиния, вздрогнули. Ромул, Бренн и Феликс выпрямились и замерли, глядя прямо перед собой, как на построении. К раненому пришли командиры-парфяне, старшие офицеры Забытого легиона. Те люди, которым предстояло командовать, если Пакор умрет.

Оцепеневшие слуги поддерживали Пакора в полусидячем положении, его голова упала на грудь.

Парфяне как один громко ахнули.

– Командир! – произнес один из них, наклонившись и глядя Пакору в лицо.

Ответа, естественно, не последовало.

Лицо парфянина перекосилось от гнева.

– Он умер?

Ромул почувствовал, что его сердце бешено забилось. Он рискнул скосить взгляд на Пакора и почти обрадовался, увидев, что тот все еще дышит.

– Нет, – сказал Тарквиний. – Но близок к смерти.

– Что вы устроили? – рявкнул Вахрам, обладатель звания примпила – старшего центуриона Первой когорты. В этой самой когорте они все служили. Могучего сложения человек, с торсом вроде хорошей бочки, только-только вступивший в средний возраст, был вторым человеком в легионе. – Ну-ка, выкладывайте!

Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не удариться в панику, Ромул приготовился выхватить гладиус. Бренн и Феликс тоже напряглись. Не услышать в словах Вахрама угрозы было невозможно. Сейчас римляне имели дело не с простыми стражами, которых легко испугать, а с теми, кто, как и Пакор, были вольны распоряжаться жизнью и смертью каждого из них.

Вахрам сжал рукоять меча; его ноздри яростно раздулись. Тарквиний спокойно воздел руки, обратив ладони к Вахраму.

– Я могу все объяснить.

– Ну так объясняй, – громыхнул примпил. – Да побыстрее.

Ромул медленно убрал ладонь с рукояти гладиуса и отступил на шаг. Бренн и Феликс попятились одновременно с ним. У всех было такое ощущение, будто они балансируют на краю глубокой пропасти.

В мертвой тишине парфяне сгрудились вокруг кровати. Вахрам слушал рассказ гаруспика о том, что случилось, то и дело с подозрением поглядывая на троих легионеров. Конечно, о предстоящем возвращении в Рим Тарквиний не упомянул.

Когда гаруспик закончил, все некоторое время молчали. Трудно было понять, поверили ли парфяне услышанному. Ромула снедала тревога. Но немедленной казни, кажется, удалось избежать. Теперь оставалось только ждать. И молиться.

– Ладно… – протянул в конце концов Вахрам. – Могло быть и так.

Ромул очень медленно незаметно выдохнул.

– Но вот что еще… – Рука Вахрама вновь потянулась к мечу. – Гаруспик, ты знал, что произойдет?

Мир остановился, сердце Ромула замерло в груди. Снова все взгляды обратились к Тарквинию. Вахрам ждал. И тут, к всеобщему изумлению, гаруспик рассмеялся.

– Я не могу предвидеть всего, – сказал он.

– Отвечай на вопрос, – буркнул Вахрам.

– Да, я знал о большой опасности, – пожал плечами Тарквиний. – Но в Маргиане всегда опасно.

Примпил не удовольствовался этим объяснением.

– Говори прямо, сын шлюхи! – заорал он, наполовину вытащив меч из ножен.

– Мне казалось, что-то может случиться, – признался гаруспик, – но что именно, я понятия не имел.

Ромул хорошо запомнил разглядывавшего отряд шакала и то, как они с Бренном отошли от огня, чтобы лучше видеть зверя. Благодаря чему и остались в живых. Неужели это не было доказательством благосклонности бога? Он посмотрел на статуэтку Митры, склонившегося над быком, и содрогнулся от благоговейного страха.

– И все? – строго спросил Вахрам.

– Да, командир.

Ромул настороженно следил за лицом примпила. Увы, оно было столь же непроницаемо, как и лицо Тарквиния. И Ромул, сам не понимая почему, преисполнился подозрениями.

– Ну хорошо. – Вахрам слегка расслабился и позволил клинку скользнуть в ножны. – Долго Пакор будет поправляться?

– Может быть, он вообще не поправится, – бесстрастно ответил гаруспик. – Яда сильнее скифиона мы не знаем.

Эти слова заметно взволновали старших центурионов. На шее Вахрама набухла и запульсировала жила.

Пакор застонал, нарушив наступившую тишину.

– Осмотри его еще раз! – потребовал один из командиров.

Тарквиний склонился над кроватью, пощупал пульс Пакора, оттянул губу и взглянул на цвет десен.

– Если он выживет, то будет поправляться несколько месяцев, – наконец произнес он.

– Сколько? – резко спросил Ишкан, человек средних лет, с черными как уголь волосами.

– Два, возможно, три.

– Пока он не поправится, ты не выйдешь из этого дома, – объявил примпил. – Ни под каким предлогом.

Остальные закивали.

– А как же моя центурия? – осведомился Тарквиний.

– Да пропади она пропадом! – крикнул Ишкан.

– Ею будет командовать твой оптион, – сказал примпил.

Тарквиний покорно склонил голову.

Бренн и Феликс, похоже, совсем успокоились, решив, что в ближайшее время им ничего не грозит. Только Ромул не мог отделаться от мысли, что радоваться рано. Позднее он с горечью понял, что в нем говорила интуиция.

– А ты останешься здесь, – повторил Вахрам.

Он шагнул было к двери, но вдруг резко повернулся и, молниеносным движением выхватив меч, ринулся, рыча сквозь зубы, к Феликсу. Маленький галл не смог ни увернуться, ни выхватить свой гладиус. Его друзья – тоже.

Вахрам вонзил клинок глубоко в грудь Феликса. Смертоносное, остро отточенное железо легко вошло между ребрами галла и вышло, окровавленное, из спины.

Феликс успел лишь широко раскрыть глаза в ужасе и разинуть рот, из которого так и не вырвалось ни звука.

Командиры-парфяне оторопели.

Тарквиний тоже был ошеломлен. За последнее время он как-то позабыл о том, что боги зачастую требуют за свою помощь высокую цену. А даром не дают вообще ничего. Желая что-то узнать у богов, он обычно приносил в жертву какое-нибудь животное. Этой ночью Митра открыл ему многое, вроде бы не потребовав ничего взамен. Душа гаруспика разрывалась от боли. Как он мог оказаться таким глупцом? Ликовать оттого, что узрел шанс на возвращение в Рим, оттого, что ему после долгого перерыва явилось откровение, – и не увидеть того, что произойдет в ближайшие часы. Стоило ли все это жизни Феликса?

Но тут перед его мысленным взором вновь появился образ Ромула: юноша стоял на палубе корабля, входившего в римский порт Остию. После тяжелых последних месяцев Тарквиний воспринял видение, как зеленый побег – ливень после долгой засухи. Нет, Феликс погиб не зря, думал гаруспик.

Но Ромул ничего этого не знал. Его захлестнула волна горя. Феликс не был никоим образом причастен к случившемуся, он даже не ходил в храм Митры. Не отдавая себе отчета, Ромул выхватил меч и шагнул к примпилу. Бренн с искаженным гневом лицом двинулся за ним. Против них двоих было восемь человек, но сейчас это ничего не значило.

Вахрам поднял левую руку и оттолкнул Феликса; тело безжизненно рухнуло на пол. Из оставленной клинком раны хлынула кровь, и сразу же вокруг трупа образовалась красная лужица.

Чувствуя, как из глаз льются обжигающие слезы, Ромул шел вперед, готовый убивать. Его отделяло от Вахрама лишь шесть шагов. Два удара сердца.

Тарквиний молча наблюдал за происходящим. Ромулу предстояло самому решить свою судьбу. И Бренну тоже. А ему вмешиваться не следовало. Ромул мог вернуться в Рим, но мог и не вернуться. Не исключено, что Митра, как и многие боги, был непостоянен в своих симпатиях. Возможно, всем нам предстоит умереть до исхода ночи, думал Тарквиний.

Но Вахрам даже не поднял свой окровавленный меч, чтобы защититься.

Спокойствие коренастого примпила подействовало на Ромула, и ему удалось сдержаться. Происшествие в храме Митры лишний раз напомнило юноше о том, что первая, естественная реакция не всегда бывает лучшей. Убив сейчас Вахрама, они разом сожгли бы все мосты. К тому же это означало верную смерть. Но был и другой вариант: уйти отсюда. Если это удастся сделать, то за Феликса можно будет отомстить – позже. Почему-то Ромул был совершенно уверен в этом. Он поспешно протянул руку, чтобы остановить Бренна. К счастью, галл сразу послушался его.

Это не то сражение, в котором не сможет победить никто, кроме меня, думал Бренн; пророчество гаруспика накрепко врезалось ему в память. А когда оно начнется, я сразу пойму.

Тарквиний, задержавший было дыхание, с облегчением выдохнул. Благодарю тебя, Митра!

– Головы у вас еще работают, – прорычал Вахрам. – Снаружи ждут двадцать лучников.

Ромул нахмурился. Парфяне обманули их всех. Даже Тарквиния.

– Стоит кому-нибудь из нас подать голос, и всех вас сразу перебьют, – добавил парфянин.

Ромул убрал оружие в ножны; Бренн медленно последовал его примеру. А Ромул взглянул на статую Митры и дал в душе клятву. Если боги позволят, наступит и мой день, думал молодой воин. Я отомщу ему за Феликса, а Гемеллу – за своих родных.

– Возвращайтесь в казармы, – рявкнул Вахрам. – И радуйтесь, что вас не повесят на крестах.

Ромул стиснул кулаки, но не пошевелился.

«О великий Беленус, – молился в это время Бренн. – Возьми Феликса прямо в рай. Там я встречусь с ним».

Но Вахрам еще не все сказал. Он ткнул коротким пальцем в Тарквиния.

– Если Пакор умрет, ты умрешь вместе с ним. – Глаза примпила злобно сверкнули. – И твои дружки тоже.

Тарквиний побледнел. Вахрам повторил, естественно не зная того, угрозу Пакора. Но видение, в котором Ромул приплывал на корабле в Остию, придавало гаруспику силы. Возможно, ему самому и не доведется вернуться в Рим, но его ученик вполне мог попасть туда. Как именно это случится, Тарквиний пока что не знал. Ему оставалось лишь полагаться на Митру.

А у Ромула екнуло сердце. Гаруспик сказал, что надежды на выздоровление Пакора были призрачными. И как туман рассеивается под лучами восходящего солнца, забрезживший просвет, в котором открывался путь в Рим, снова исчез. Ну на что им оставалось надеяться?

Бренн молча взял его за руку и отвел от трупа Феликса, но в дверях Ромул все же остановился и оглянулся.

Положись на Митру, одними губами произнес гаруспик и чуть заметно кивнул в сторону стоявшей на алтаре статуэтки. Он укажет тебе путь.

Митра… – потерянно думал Ромул. Теперь ему мог помочь только бог.

Глава IV
Фабиола и Секунд

Рим, зима 53/52 г. до н. э.

На последних ступенях лестницы, которая вела к громадному храмовому комплексу, расположенному на вершине Капитолийского холма, Фабиола почувствовала, как участился ее пульс. Она уже много месяцев не молилась здесь и чувствовала, что ей этого остро не хватало. Волнение заставило ее опередить Доцилозу и телохранителей, но теперь к волнению примешалась тревога: что могло ей здесь открыться? Возможно, вообще ничего.

Какой-то прохожий окинул ее оценивающим взглядом, восхищенно присвистнул, и мысли Фабиолы вернулись к земным проблемам.

Прежде всего заговорил здравый смысл, и Фабиола замедлила шаг. Для женщины ходить по Риму в одиночку – по любой его части – не самый разумный поступок. А для нее – в особенности. Угроза Сцеволы была не пустыми словами – уже через день после инцидента с беглецом на ее полях убили двух рабов. Свидетелей не нашлось, но под подозрение прежде всего попали фугитиварии. Опасность заставила Фабиолу поторопиться с отъездом. Впрочем, она успела нанять дюжину гладиаторов из местной лудус. Шестеро под началом Корбуло должны были охранять виллу, а остальных, вместе с тремя телохранителями, она взяла с собой в Рим. Но это не означало, что от опасности удалось избавиться. А она, как беспечный ребенок, взяла и убежала от своих защитников.

Фабиола уже обратила внимание на то, как посматривали на нее несколько слонявшихся без видимого дела сомнительных типов. Ни один не походил на Сцеволу, но страх все же пробудился, в животе противно холодело. Ей вовсе не хотелось быть замешанной в каком-нибудь дурацком происшествии. Решив не давать воли нервам, Фабиола повернулась и отправилась назад. К тому же возлагать столько надежд на таинственного прорицателя, которого еще надо обнаружить, было неразумно. Да и его пророчество Гемеллу вполне могло оказаться всего лишь совпадением. А она за время плавания на север вбила себе в голову, что тот незнакомец, которому предстояло постучаться в двери Гемелла, обязательно окажется Ромулом.

Вскоре Фабиола нашла своих спутников. Доцилоза раскраснелась не только оттого, что ей пришлось почти бежать вверх по крутой дороге, но и от недовольства опрометчивым поведением хозяйки. Отлично понимая, что на Фабиолу никакие ее увещевания не подействуют, она яростно бранила охранников за то, что те ползут как улитки. Никто из девятерых мускулистых мужчин не смел ей возразить; все безропотно выслушивали брань, понуро переминаясь с ноги на ногу. Даже новички успели усвоить, что с Доцилозой спорить не стоит. Успокоенная Фабиола опять устремилась к своей цели, нисколько не сомневаясь, что Доцилоза надежно прикроет ей спину.

Над открывшейся перед Фабиолой просторной площадью возвышалась огромная мраморная статуя обнаженного Юпитера; его бородатый лик был красен, как и полагается победителю. В дни триумфов вокруг изваяния сооружали высокий деревянный помост и обмазывали все тело бога кровью жертвенного быка. Но сегодня величественная фигура, за исключением ярко-красного лика, имела более естественную, почти белую окраску. Место для статуи – над обрывом Капитолийского холма – выбрали далеко не случайно. Властный взгляд Юпитера был обращен вниз, туда, где раскинулась основная часть города. На открытых местах, например на Римском или Бычьем форуме, любой мог поднять голову и укрепить душу лицезрением Юпитера Оптимуса Максимуса Всевидящего – государственного бога Республики.

Сильное впечатление производил и стоявший позади изваяния огромный храм с золоченой крышей и треугольным фронтоном, украшенным лепным рельефом. Портик из двенадцати покрытых росписью колонн в десять человеческих ростов высотой каждая, расположенных в два ряда, поддерживал фронтон. Внутри храм делился на три святилища-целлы, каждое из которых было посвящено своему божеству: Юпитеру, Минерве и Юноне. Конечно, святилище Юпитера помещалось посередине.

За главным храмом теснилось множество малых святынь, жилища жрецов и школы. Ежедневно сюда, в религиозный центр Рима, приходили, чтобы поклониться богам, тысячи граждан. Фабиола высоко чтила храм и была уверена, что в целлах, длинных узких залах с покрытыми росписью стенами, ощущается аура особой силы. Первыми строителями целл были этруски, истинные основатели города. Народ, некогда уничтоженный римлянами.

Фабиола невольно сморщила нос. В воздухе стоял тяжелый смрад, в котором смешались запахи ладана, мирры и навоза жертвенных животных, которых во множестве приводили сюда на продажу. Крики торговцев и разносчиков смешивались с бормотанием гаруспиков. Привязанные ягнята жалобно блеяли, сидевшие в плетеных клетках куры испуганно зыркали бусинками-глазами по сторонам. Полуодетые проститутки устремляли зазывные обольстительные взгляды на каждого мужчину, который хоть мельком посмотрел в их сторону. Прыгали и кувыркались акробаты, а заклинатели змей играли на флейтах, выманивая своих питомиц из стоявших на земле глиняных кувшинов. В ларьках продавцы предлагали хлеб, вино и горячие колбаски. Рабы, одетые в одни лишь набедренные повязки, сидели на корточках возле пустых носилок; их тела все еще лоснились от пота после быстрой ходьбы с тяжелым грузом по крутому подъему. Пока их хозяева молились в храме, рабы могли немного отдохнуть. Дети с хохотом шныряли в толпе, путаясь под ногами у взрослых.

Здесь было поспокойнее, чем на узких улочках внизу, но тревожная атмосфера все же чувствовалась. Как и во всем Риме. Сразу же по прибытии в город Фабиола прямо-таки физически ощутила тревогу. И покупателей, и лотков с товаром на улицах было не много, а крупные лавки были надежно заколочены досками. Даже нищих заметно поубавилось. Но самым очевидным знаком непорядка были многолюдные группы опасных на вид мужчин, толпившихся на перекрестках. Вероятно, именно из-за них простые римляне старались поменьше выходить на улицы. Вместо обычных дубинок и ножей у большинства были мечи. Фабиола заметила и копья, и луки, и щиты; многие даже облачились в кольчуги или кожаные куртки, обшитые бронзовыми пластинами. Часто попадались люди с забинтованными руками или ногами; эти, по всей видимости, недавно пострадали в вооруженных стычках. В городе всегда хватало преступников и воров, но никогда прежде Фабиола не видела, чтобы они собирались такими толпами при свете дня. Да еще и вооруженные, как солдаты.

По сравнению с провинциальными Помпеями столица всегда была опасным городом. А теперь это различие особенно бросалось в глаза. Неужели вот-вот должна вспыхнуть война? Глядя на все это, Фабиола решила, что недавно усиленный ею до девяти человек отряд телохранителей вовсе не так уж велик, как ей казалось поначалу, и поспешила накинуть на голову капюшон плаща, чтобы избежать ненужных взглядов. Как ни быстро шли они по улицам, от внимания Фабиолы все же не укрылось, что разные кварталы контролировали разные группы. Она решила, что одни подчиняются Клодию, а другие Милону, политику-ренегату, занимавшему в недавнем прошлом пост народного трибуна. К счастью, отношения между противостоящими группировками были настолько напряженными, что они мрачно переругивались и осыпали друг друга витиеватыми оскорблениями с противоположных сторон улиц, разделявших их владения, не обращая внимания на нескольких торопливых прохожих.

Было ясно, что за четыре месяца, прошедшие с тех пор, как Брут поспешно вывез Фабиолу из Рима, положение только ухудшилось. Все началось со скандалов, в ходе которых многих политиков обвинили в недобросовестности, а выборы отложили. Этим поспешил воспользоваться Клодий Пульхр, авантюрист, перешедший ради своих целей из сословия патрициев в плебеи. Сколотив уличные банды, он попытался подчинить себе город. Милон, его давний соперник, не испугался и стал нанимать гладиаторов. Начались стычки, изрядно встревожившие благородное сословие и нагнавшие страху на простых горожан. Пугающие слухи дошли даже до Помпей. Все происходящее выражалось одним словом: анархия.

Фабиола не прислушивалась к досужей болтовне. В ее мирной латифундии все это казалось нереальным. Здесь же, в Риме, закрывать глаза было уже невозможно. Брут совершенно прав: Красс погиб, Цезарь находится в далекой Галлии и в столице не осталось никого, кто обладал бы достаточным влиянием, для того чтобы обуздать нараставшие волнения. Конечно, в Риме был Катон, выдающийся политик и умелый оратор, но у него не было войск, которые могли бы его поддержать. Цицерона, другого знаменитого оратора, попросту запугали. Когда он попытался протестовать против разгула банд, Клодий быстро заставил его замолчать, вывесив на Палатинском холме список с перечислением преступлений, которые Цицерон якобы совершил против Республики. Римлянам нравились издевательства над именитыми гражданами, и положение Клодия сделалось еще крепче. Политики никак не могли взять положение под контроль. Риму требовался железный кулак – человек, который не побоялся бы прибегнуть к военной силе.

Ему требовался Цезарь или Помпей.

Но Цезарь застрял в Галлии. А Помпей тем временем хитрил и выжидал, пока положение ухудшится настолько, что Сенат обратится к нему за помощью. Самому прославленному из полководцев Республики все еще не хватало имевшейся популярности, так что спасение города от кровожадных банд подняло бы его на недосягаемую высоту. По крайней мере, так утверждалось в ходивших по городу слухах.

Фабиола поняла, что не будет в безопасности, если еще больше не усилит отряд силачей, топавших за нею следом. На ум ей сразу пришли двое – Бенигн и Веттий. Привратники из Лупанария оказались бы идеальным ядром ее маленького войска. За былые годы она сумела заслужить фанатичную преданность этих суровых могучих бойцов. Брут уже пытался выкупить их, но Йовина, хозяйка публичного дома, тогда отказалась продать своих охранников. Сейчас Фабиола думала, что найдет способ переупрямить или перехитрить старую каргу. Возможно, боги подскажут ей как.

К глубокому разочарованию Фабиолы, все прорицатели, собравшиеся подле святыни, производили впечатление обычных лжецов и шарлатанов. Она могла распознать таких за сотню шагов. Одетые в затрепанные мантии, зачастую нарочно изодранные, с кожаными тупоконечными шляпами на засаленных волосах, эти люди не знали ничего, кроме нескольких несложных уловок. Каждый из них подолгу молчал, с многозначительным видом разглядывая внутренности жертвенных животных, и ловко выспрашивал у клиентов их подноготную. Такой набор хитростей работал безотказно. За прошедшие годы она видела бесчисленное множество людей, которым прорицатели обещали все, чего они желали, попутно в считаные мгновения выманивая их последние скудные сбережения. По всей вероятности, лишь ничтожное меньшинство этих людей, отчаянно нуждавшихся в знаке благосклонности богов, понимали, что происходит вокруг. Рабочих мест катастрофически не хватало, продукты были дороги, а шансов на изменение положения к лучшему почти не оставалось. И пока Цезарь стремительно богател в своих военных кампаниях, а Помпей никак не мог прожить и доли того, что ему удалось награбить, рядовые граждане Республики влачили жалкое существование. Так что прорицатели могли не опасаться: их доходы не уменьшатся.

Фабиола не верила этим людям. Уже давно она научилась полагаться только на себя и на Юпитера, отца Рима. И, услышав о существовании настоящего гаруспика, действительно способного предсказывать будущее, изрядно удивилась. Надеясь, даже вопреки здравому смыслу, что ей все же удастся найти неведомого прорицателя с гладиусом, о котором упомянул Корбуло, Фабиола задавала вопросы, улыбалась и бросала монеты в подставленные ладони.

Но поиски оказались безуспешными. Никто из тех, к кому она обращалась, ничего не знал о нужном ей человеке. Нетрудно было понять почему: многие прорицатели яростно отрицали, что когда-либо видели этого гаруспика, желая, чтобы богатая клиентка обратилась к ним. Вконец устав отбиваться от их услуг, Фабиола присела на ступеньку храма и некоторое время наблюдала за мельтешившей вокруг толпой. Ее стражники стояли поблизости. Доцилоза купила им хлеба с мясом, и они с удовольствием ели. Чтобы поднять настроение бойцов, Доцилоза купила им и по чаше разбавленного водой вина. Из Доцилозы вышла прекрасная домоправительница, подумала Фабиола. Она не только бранила слуг, если те того заслуживали, но и регулярно поощряла их.

– Не желаешь ли, госпожа, зайти внутрь и принести жертву?

Фабиола даже вздрогнула, услышав незнакомый голос. Она опустила взгляд и увидела, что с нижней ступеньки на нее смотрит однорукий человек. Расположился он со знанием дела – тут было удобнее всего выпрашивать подаяние у тех, кто входил в храм. Средних лет, коренастый, с коротко подстриженными волосами, в рваной тунике военного образца. На груди бронзовая фалера – гордое напоминание о тех временах, когда калека служил в легионах. Через правое плечо переброшен ремень, на котором висел нож в истертых кожаных ножнах. В Риме каждый должен был уметь защитить себя. Он смотрел прямо и смело, восхищенно, но не угрожающе.

– Может быть, – ответила Фабиола. – Но я хотела сначала найти настоящего прорицателя. В Помпеях нет ни одного.

– Здесь ты тоже никого не найдешь! – хохотнул ветеран.

Один из телохранителей Фабиолы заметил происходящее и подошел поближе, взявшись за меч. Хозяйка коротким кивком заставила его вернуться к остальным. В это время дня здесь можно было ничего не опасаться.

– Похоже на то, – вздохнув, ответила она калеке. Действительно, надежда встретить здесь человека, с которым Гемелл мимоходом столкнулся несколько лет назад, была пустой тратой времени. – Может быть, таких и вовсе нет.

– Лучше всего, госпожа, ни на кого не рассчитывать, – посоветовал калека и подмигнул ей. – Даже боги непостоянны. Похоже, в последнее время они отвернулись от Республики.

– Истинную правду говоришь, дружище, – простонал, взбираясь на ступеньки, обливавшийся потом толстяк в замызганной тунике. – Нас, честных граждан, все время обирают. Нужно что-то делать!

Все, кто слышал его слова, тут же согласно закивали и загомонили. От Фабиолы не укрылось, что каждый, будь он в дорогой одежде или в тряпье, думал то же самое. Положение в Риме действительно было серьезным. И все эти люди по-настоящему тревожились. Она вновь повернулась к ветерану.

– Что до меня, я уже десять лет не пропускал ни одного чествования Марса. И все равно лишился вот этого. – Он выразительно помахал культей.

– Как же это случилось? – сочувственно прищелкнула языком Фабиола.

– Дрался в Армении против Митридата, – гордо ответил калека, но тут же погрустнел. – А теперь прошу подаяния, чтобы не помереть с голоду.

Фабиола тут же извлекла кошелек из складок столы.

– Побереги свои деньги, госпожа, – чуть слышно сказал незнакомец. – Они тебе непросто достались.

Фабиола нахмурилась. Он сказал это так, будто что-то знал о ней.

– Ну-ка, объясни! – потребовала она.

Калека вдруг смутился: его обветренное смуглое лицо пошло красными пятнами, он умолк. Фабиола впилась в него взглядом.

– Вряд ли клиенты так уж много оставляют… – пробормотал он в конце концов.

Фабиола похолодела. Она не сомневалась, что кое-кто в Риме узнает ее, но не ожидала, что это произойдет так быстро. К тому же нищие ветераны военных кампаний не бывали в Лупанарии. Никто из них просто не мог заплатить тех денег, которые там требовались. И все же он знал ее.

– Что ты имеешь в виду?

Калека отвел взгляд.

– Я обычно сидел перед входом в Лупанарий, пока тот район не стал слишком опасным. И много раз видел, как ты выходила оттуда с тем верзилой привратником. С Бенигном.

– Понятно…

– Нельзя было не разглядеть твоей красоты, госпожа.

– Теперь я свободная женщина, – вполголоса сказала Фабиола. – Гражданка Рима.

– Значит, боги были благосклонны к тебе, – улыбнулся ветеран. – Мало кому удается вырваться из когтей Йовины.

– Ты ее знаешь?

– Конечно, – усмехнулся он. – Да и ей моя рожа хорошо знакома. Хотя она ни разу не подала мне ни единого аса.

Теперь уже покраснела Фабиола.

– Я тоже.

– Ничего, госпожа. Теперь меня мало кто замечает. Выходит, я попусту лишился руки, в которой держал меч.

Нельзя было не проникнуться сочувствием к ветерану. Пусть мощь легионов служила тому, что она всем сердцем ненавидела, – защите государства, основанного на войнах и рабстве. Да, этот человек прослужил в армии много лет, но ведь он дорого заплатил за это. Фабиола не могла ненавидеть его. Напротив, он ей понравился. Если Ромулу повезло, у него могли появиться как раз такие товарищи.

– Нет, не впустую, – твердо произнесла она. – Вот, возьми.

В ее руке сверкнуло золото. Калека широко раскрыл глаза от изумления. Она протягивала ему аурей – больше, чем легионер получал за месяц.

– Госпожа, я… – пробормотал он.

Фабиола положила монету на ладонь и сомкнула его пальцы вокруг нее. Нищий не пытался противиться. Злая судьба заставила храброго воина забыть о гордости, и это опечалило Фабиолу.

– Благодарю тебя, – чуть слышно прошептал калека, уставившись в землю.

Фабиола повернулась было, чтобы уйти, но интуиция подсказала, что ей следует еще немного задержаться.