Барбара Морриган
Неспящие

– Пьёстё нузьнё панимать… – передразнил его Тори. – Отдыхай, умник. Завтра тяжёлый день.

В тот вечер они больше не говорили, но у Тори в груди ещё долго клокотала обида. Если бы он только мог выведать, как разбудить эгера без помощи этого крысёныша… Впрочем, решение быстро пришло ему в голову. Тори дождался, пока северянин уснёт, и, когда его дыхание стало ровным, выбрался из постели и прокрался к стулу, где тот оставил свои вещи. Кожаная сумка висела на спинке. Её ремешки расположились так симметрично, что Тори не удержался и потянул за один из них, прежде чем заглянуть внутрь. Там предсказуемо царил порядок. Аккуратно свёрнутое чистое бельё, которое Тори с отвращением обошёл вниманием, несколько записных книжек, дорогие перьевые ручки с золотыми наконечниками и ни единого пятнышка чернил вокруг них. В боковом кармашке, по соседству с увеличительным стеклом и зеркальцем, Тори вдруг заметил интересную вещицу: золотую печатку с имперским гербом. Вытащив вычурную цацку, он повертел её в руках. Его не удивило, что Абео имеет пристрастие к подобным украшениям. Его мужественности они точно не угрожали, ведь нельзя разрушить то, чего нет. Тори бросил кольцо обратно в сумку и вернулся к поискам. Первая записная книжка оказалась бесполезной: она полнилась рецептами каких-то снадобий, списками ингредиентов и цифрами. Даже если бы Тори знал хоть слово из упомянутых на страницах, он всё равно не мог бы угадать, что из этого может пробудить Декси. А вот вторая книга была куда интереснее: под обложкой из красноватой кожи с тиснением в виде корабельного руля скрывался личный дневник. Когда Тори провёл пальцем по корешку, ему в руки вдруг выпала светография с женским силуэтом. Виатора разобрало любопытство: неужели у Абео бывали женщины? Эта мысль казалась нелепой: он готов был поклясться, что бореец в первый и последний раз прикасался к женской груди в младенчестве. Да и кто полюбит такого, как он? Даже если такая барышня и существует, Тори стоило бы поберечь глаза от подобного зрелища – пассией Абео могла быть только толстая рябая бабища с кривыми зубами. И кривыми ногами. И носом. И вообще вся кривая! Тори затаил дыхание в предвкушении и поднёс светографию ближе к окну. Но его предположение оказалось ошибочным. С портрета на него смотрела девчушка лет четырёх. Румяные щёки на бледном лице, светлые косички, торчащие из-под пушистого мехового капюшона, и огромные чёрные глаза. Разочаровавшись и лишившись надежды поглазеть на циркового уродца и позубоскалить, Тори засунул светографию обратно под сгиб обложки и принялся читать. Поначалу Тори казалось, что он наконец нашёл что-то занятное, но уже через секунду вспомнил, с кем имеет дело. Записи в дневнике велись регулярно, и каждая из них была выведена идеальным почерком. А вот содержание оставляло желать лучшего: либо в жизни их автора не происходило ничего интересного, либо он совершенно не умел это интересное подмечать.

«Проснулся. Работал с девяти до восьми. В обед общался с профессором из Университета Ищущей, диалог вышел весьма занимательным. Говорили о политике и послевоенных годах. Эйра Ситиус считает, что империя до сих пор находится в упадке, но пропаганда творит чудеса. Много думал. Плохо сплю в последнее время».

В тексте часто упоминалось имя Ривер, и Тори сделал вывод, что оно принадлежит либо девочке со светографии, либо таинственная цирковая уродина всё-таки существует. Во второе хотелось верить намного сильнее, и Тори нетерпеливо перелистнул страницы в надежде обнаружить её портрет. Между ними обнаружился только небольшой листок бумаги, и Тори едва успел подхватить его, пока тот не скрылся под столом, выскользнув из дневника. Он хотел было поместить его обратно, но заметил, что почерк отличается и кажется подозрительно знакомым. Приглядевшись, Тори обомлел – письмо принадлежало его отцу. Он стиснул зубы и замешкался: первым порывом было выбросить его за окно вместе с дневником, сумкой и их обладателем. Но Тори всё же взял себя в руки и начал читать.

«Дорогой друг!

Если ты читаешь это, я, вероятно, мёртв. Если это так, то прошу – не дай себя обмануть. Мой возраст, хоть и давал о себе знать, был не столь жесток, чтобы забрать меня в объятия Звёзднорождённых так быстро. Думаю, ты догадываешься, что могло стать настоящей причиной. Мне не раз намекали, что я должен остановиться, и я предвидел такой исход. Но кем бы я был, если бы это помешало мне докопаться до истины? Надеюсь, я успел тебе многое рассказать и ты не дашь моим трудам пропасть зря.

Молю, найди её и закончи то, что начал я. Сделать это будет непросто, но я уверен в твоём уме и находчивости. Подробные инструкции ты найдёшь в тайнике между лиловой мазью и соцветиями бессмертника. Думаю, тебе будет интересно наконец побывать там после стольких лет. Скажи, что тебя послал я, и выслушай её. Если я не ошибся, то у нас есть шанс наконец-то изменить мир.

Не дай этим бумагам попасть в дурные руки. Да и в какие бы то ни было, помимо твоих. Уезжай из города сразу, как получишь это письмо, не трать времени на лишние сборы и никому не говори, куда едешь.

И прошу, не проходи этот путь в одиночку. Рядом всегда должен быть тот, кто подставит плечо. Его адрес ты знаешь. Он не подведёт, я ручаюсь.

Прости, что вынужден говорить загадками. Но, как видишь, неосторожность уже погубила меня. Не дай ей погубить и тебя.

Береги себя. Я в тебя верю.

С любовью, Тэо».

С помощью канцелярской скрепки к письму крепилось ещё несколько бумаг. На одной из них обнаружилась карта, а другой оказался обрывок ещё одного письма. Оно было сожжено почти целиком, сохранилась лишь часть с загадочной последовательностью действий: подняться на вышку, зажечь корень краснотравника, ждать до рассвета. Перечитав всё это заново, Тори окончательно потерял связь с реальностью. Что всё это могло значить? Кому предназначалось письмо? И кого оно наказывало отыскать? Проведя нехитрое мысленное расследование, Тори выстроил теорию, что Абео убил его отца, а письмо, предназначавшееся кому-то из близких друзей, прикарманил. Ну а карта, очевидно, ведёт к кладу, который папа хотел сохранить в тайне. Тори метнул осуждающий взгляд на северянина: тот продолжал мирно спать, ни о чём не подозревая. Справедливая месть могла бы настичь его прямо сейчас, достаточно было только взять подушку и… Нет, так поступают только коварные приспешники болезненных королей из старых сказок. А настоящие мужики бьют морду. Этим Тори и займётся, как только выбьет из засранца чистосердечное признание. Но пропускать церемонию и расстраивать маму Тори очень уж не хотелось, поэтому он решил повременить с этим до вечера следующего дня.

Он засыпал с тяжёлым сердцем. И, как назло, именно в эту ночь его мучили кошмары о том, как у них во дворе останавливается белый экипаж и воины в золотых масках навсегда увозят маленького Декси прямо на глазах его рыдающей матери. Тори точно знал, что под одной из масок скрывается лицо его мёртвого отца, а под второй – самодовольно ухмыляющегося Абео, умытого кровью невинных.

Глава 4
Последняя дорога

Последняя песнь Юны звучит для каждого, чьё время пришло. В ней нет скорби и осуждения, лишь успокаивающая мелодия, уводящая нас прочь по звёздной дороге. Туда, где начинается вечная тень.

(Сказания о Звёзднорождённых)

В доме пахло яблоками и воском. Тихие голоса смешивались в монотонное марево, наполняющее каждую из комнат. Все поверхности были заставлены свечами и фонариками, чьё пламя трепетало, заставляя причудливые тени плясать по стенам. В центре комнаты на небольшом столике стояла светография мужчины средних лет. Он широко улыбался, и уголки его губ доставали едва ли не до поседевших бакенбард, обрамляющих лицо. Возле портрета покоились подношения: маленькие шерстяные игрушки, фрукты, еловые ветви, серебряные монеты и кольца. Когда человек отправлялся в Долину Тени, каждый из его близких хотел оставить небольшой подарок богине Юне, чтобы она с теплом приняла усопшего в свои объятия и позаботилась о нём в минуты его последнего пути. Для Звёзднорождённой всегда зажигали свечи и старались сохранять тишину.

И всё-таки, несмотря на ритуальные элементы, всё происходящее напоминало скорее встречу друзей, нежели церемонию прощания. Особенно учитывая то, что Тэо так и не вернулся во Флюмен. Тела никого из тех, кто работал с неспящими, не транспортировали – таковы правила. Слишком велик был риск, что эгерум выйдет из-под контроля. Хотя, если говорить честно, это уже давно произошло. Аструм каждый день наводняли новые люди с чёрными глазами, и никто так и не узнал, как это остановить. Тэо Рэсис мог бы стать тем, кто это изменит, но и он, увы, сошёл с дистанции, так и не докопавшись до истины. А теперь все его родственники и друзья собрались в его доме, чтобы почтить память, и всё, что у них есть, – портрет в парадной раме.

Люция Рамио тоже была здесь. Она большую часть времени проводила возле матери Тори и время от времени нервно заламывала худые руки, тревожно оглядываясь по сторонам. Ей казалось, что о её мрачной тайне уже знают все присутствующие и никто в здравом уме не поверит, что Декси срочно понадобилось отправиться к бабушке в Алиот, потому что она надеется увидеть внука, пока того совсем не затянула учёба. Иногда Тори встречался с эйри Рамио взглядом, и между ними будто бы происходил безмолвный диалог. Хотя вела его скорее Люция, надеясь выведать, узнал ли что-нибудь Тори. В голове же у него самого звучала одна лишь тревожная музыка и оглушительный звон тарелок. Иногда всё это сопровождалось фразой: «К такому меня жизнь не готовила, надо выпить». Чем Тори и занимался большую часть времени и к моменту произнесения прощальных речей уже изрядно захмелел.

Университетские друзья отца говорили долго, снова и снова передавая друг другу слово. Все присутствующие отзывались о Тэо с теплом и были рады предаться совместным воспоминаниям о нём. Абео на их фоне был немногословен: его речь вышла сухой и короткой. И всё же этот хорёк отлично вписался в компанию учёных лбов: все они были одеты одинаково нелепо, задирали нос и выпячивали грудь. Про себя Тори называл таких людей патриотами: их манера держаться заставляла думать, что у них в заднице скрывается как минимум флагшток с пурпурным полотном. Настоящей гордости имперца недостаточно, чтобы держать такую осанку, а вот палка в жопе очень даже способствует.

Тори наблюдал за северянином исподлобья. Он старался не сводить с него глаз в надежде раскрыть его мрачную тайну. Но Абео, как назло, устроился на диване среди стареющих врачей и с вежливой улыбкой поддерживал светскую беседу, не спеша рвать на себе рубашку и каяться в содеянном. Пунш понемногу делал своё дело, и вот горячее сердце Тори наконец взяло верх над разумом. Как можно просто сидеть и смотреть на человека, который может оказаться убийцей твоего отца? А тот без зазрения совести прохлаждается в твоей гостиной и ест пироги, приготовленные твоей мамой?!

– Э! – гаркнул Тори, уронив тяжёлую ладонь на спинку дивана.

Мужчины вздрогнули и резко обернулись. Над ними возвышалась фигура Тори, до побелевших костяшек сжимающего обивку на спинке.

– Уважаемые, – добавил он, опомнившись, – можно я поговорю с… этим?

Присутствующие немного сконфузились от его формулировок, но с лёгким сердцем проводили нового товарища, посчитав их с Виатором старыми друзьями. Разве может сын не полюбить верного протеже своего отца?

– Всё хорошо? – с искренним участием поинтересовался Абео.

– А у тебя всё хорошо? – многозначительно парировал Тори.

– Насколько это возможно, – тоскливо вздохнул бореец. – Эйра Тэо был мне очень дорог. Хотя кому я рассказываю… Моей утрате не сравниться с твоей.

– Ещё бы, – хмыкнул Тори, восторжествовав. Абео ни в чём не превзойти Виатора Рэсиса. Никогда!

– Так о чём ты хотел поговорить?

– Я знаю, что ты сделал. – Тори приблизился к Абео настолько, что от волнения на лбу северянина выступили капли пота.

– О ч-чём ты говоришь? – непонимающе промямлил он.

– Не притворяйся. Это ведь ты, да?!

– Виатор, я не поним…

Договорить Абео не успел. Грубые пальцы Тори уже вцепились в его рубашку с расшитым воротом. За этим последовал резкий толчок в грудь, отчего северянин впечатался спиной в комод позади себя. Один из подсвечников с грохотом рухнул на пол, заставив всех присутствующих обернуться на звук.

– Тори, в чём дело?! – взволнованно воскликнула мать, бросившись разнимать сына и побледневшего гостя, испуганно уставившегося на него.

– Это он, – прорычал Тори, испепеляя северянина взглядом. – Папа умер из-за него!

Вырвавшись из захвата, Абео спрятался за спиной эйри Рэсис, пока разъярённый двухметровый сынишка покойного не успел отправить и его на тот свет.

– Ты что такое говоришь?! – прошептала мама, поправляя вздыбившийся воротник рубашки Тори.

– Не вмешивайся, – ответил он, дыхнув на неё парами пунша. – Я преподам ему урок.

– Дорогой, я понимаю, ты расстроен, – вздохнула она. Её усталые потухшие глаза были полны мольбы. – Но нам предстоит тяжёлый день. Нужно почтить папу как подобает. Давай не будем рубить сплеча? Если вы с Абео что-то не поделили, поговорите об этом после церемонии. Хорошо?

– Но…

– К тому же он завтра уезжает. Давай не будем портить впечатление о нашем доме.

Тори хотел возразить, но мама быстро скрылась в толпе, и он с недовольным видом рухнул обратно в кресло.

Следующие бокалы пунша он не считал и пил до тех пор, пока фигуры гостей перед глазами не превратились в разноцветных призраков. Всю оставшуюся церемонию Тори пропустил мимо ушей. Он тоскливо сверлил взглядом отцовский портрет, улыбавшийся ему из рамки. Даже после смерти папочка умудрился спутать карты, не дав сыну жить спокойно.

Когда большинство гостей разъехалось, самые близкие остались на ночную молитву, которая продолжалась до рассвета. Тори же ввалился в спальню и растянулся на кровати. Спина приятно заныла от мягкости матраса: неделя сна на полу давала о себе знать. Веки казались свинцовыми, но Тори выжидал. Наконец дверь приоткрылась, и в комнате показался Абео. Он неловко застыл в дверях, не зная, как себя вести. Заметив его, Виатор оживился и сел на постели, сверля бедного молодого человека суровым взглядом.

– Теперь нам никто не помешает.

– Виатор, я всё ещё не понимаю, о чём ты говоришь…

– Тори.

– Что?

– Называй меня Тори. Я же просил. – Высокорослый и пьяный в стельку, он выглядел угрожающе.

– Да, конечно, извини…

– Ты убил его?

– Кого? – И без того острое лицо Абео вытянулось.

– Отца.

– Я… Боги… – Он сполз по стене, округлив голубые глаза. – Тори, да как ты вообще мог такое подумать? Эйра Тэо был мне как о…

Он запнулся.

– Как отец? – усмехнулся Тори – Как мило.

– Это действительно так. Мы столько лет работали вместе, он знал обо мне всё. Как бы я посмел?

– Тогда о ком он говорил в письме?

– Ах, письмо… – Абео покосился на свою сумку. Тори даже на секунду представил, что сейчас доходяга рискнёт отчитать его за то, что тот рылся в его вещах. Но Абео продолжил как ни в чём не бывало: – На самом деле я рад, что ты его нашёл.

– Рад? – Тори опешил.

– Честно говоря, я прибыл сюда именно из-за него. Но не знал, как тебе рассказать.

Тори окончательно растерялся.

В результате долгого разговора и череды не самых приятных открытий выяснилось, что письмо действительно было адресовано Абео. И да, как в нём и упоминалось, Тэо не успел поделиться со своим любимцем всеми деталями ситуации, в которой оказался. Абео было известно лишь то, что это связано с исследованиями эгерума. Тэо оказался как никогда близко к разгадке и всё это время вёл переписку с какой-то женщиной.

– Вот же старый пёс, – на лице Тори мелькнула сальная ухмылка.

– Насколько я понял, она была из вольных, – продолжил Абео.

Тори не смог скрыть удивления. Когда вышел Указ об эгерах, мир начал жить по совсем иным, новым законам. И их нарушение каралось очень жестоко. Все больные эгерумом, вне зависимости от пола, возраста и социального статуса, обязаны были проживать на Храмовом Острове и не имели права покидать его под страхом смерти. Это считалось важным как для безопасности других жителей Аструма, которых они могли бы заразить, так и для их собственной. Простые люди не слишком-то задумывались о природе эпидемий и о том, что болезнь поражает таких же, как они. Увидев в доме по соседству человека с чёрными глазами, какой-нибудь крестьянин из западных провинций в лучшем случае сразу же донёс бы на него. А в худшем – тихо поджёг бы его дом следующей ночью, чтобы зараза наверняка не разошлась дальше. Хотя её распространение до сих пор оставалось загадкой. Тот же Тэо много лет работал с неспящими, как их принято стало называть в народе, да и Абео наверняка их встречал… Но его глаза выглядели совершенно обыкновенными. За исключением невыносимо скучного и тупого, по мнению Тори, взгляда.

– Существуют вольные поселения, скрывающиеся от закона. Эйра Тэо многие годы поддерживал связь с одним из них. Эгерка, с которой он общался, кажется, знает что-то, что ускользнуло от глаз врачей. И она приглашала твоего отца приехать к ним, чтобы увидеть это своими глазами. Но письмо, по всей видимости, перехватили. Кто-то очень сильно этого не хотел.

– Но почему? Что в этом плохого?

– Я не знаю, – покачал головой Абео, – но намерен узнать. Смерть эйра Тэо не должна быть напрасной. Особенно если это может спасти тысячи людей.

– Ну что ж, тогда флаг тебе в руки и барабан на шею. Читал, что у вас с отцом есть какой-то знакомый перец, который отлично справится со всем этим.

– Ты так и не понял, да?

– Не понял чего?

Тори снова захлестнула волна злости. Каждый раз, когда этот хлыщ намекает на то, что он недостаточно умён, Тори хотелось хорошенько пройтись кулаком по его зубам. Тори покосился на расписную тарелку, стоящую на полке серванта у противоположной стены. Интересно, если написать на ней «Самому большому нытику Аструма», это сойдёт за официальную награду?

– Эйра Тэо хотел, чтобы ты поехал со мной.

– Я? – Лицо Тори исказила насмешливая гримаса.

Тэо был убеждён в том, что его сын – идиот. Тори не раз ловил на себе его жалостливый и разочарованный взгляд. Он бы никогда не доверил ему что-то по-настоящему важное. И не упустил бы шанса лишний раз намекнуть, что всё могло бы быть иначе, проявляй Тори больше любви к знаниям и дисциплине.

– Твой отец сказал, что ты единственный человек во всём Аструме, кому он без сомнений доверил бы свою жизнь.

В горле резко начало саднить. Тори захлестнула такая волна чувств, что он не знал, как с ней справиться. Злость, обида и что-то ещё, доселе неизвестное, но заставляющее сердце биться чаще. Тори не привык выражать яркие эмоции, по его мнению, это было совсем не по-мужски. Обычно они варились в его голове, как в котле, пока тот не раскалялся и не сплавлял их все в мутный, обжигающий гнев.

– Да пошёл ты! – выкрикнул Тори. – Это всё брехня!

Абео молчал. Он смотрел на Виатора отвратительно сочувствующим взглядом. Северянин выглядел таким же эмоциональным, как дубовое бревно, и всё же тоже мог испытывать чувства. Тори видел, как он ему сопереживает, и это лишь сильнее его бесило.

– Ты всё это выдумал! Всё до последнего слова! Проваливай на хер, пока я тебе рожу не начистил!

– Мне и правда пора, – тихо ответил Абео. – Утром у меня поезд в Наос. Если ты настаиваешь, я могу переночевать в гостинице, но…

– Давай, скатертью дорожка, да ведут тебя небесные огни и всё такое. – Тори проследовал к двери и распахнул её, выжидающе глядя на Абео. Тот накинул сумку на плечо и покорно последовал к выходу.

– Я буду ждать на станции завтра в семь, если передумаешь.

– Да-да, конечно, счастливого пути! – бросил Тори ему вслед и раздражённо захлопнул дверь с такой силой, что она едва не слетела с петель. – Вот же говнюк…

Глава 5
Полярная ночь

Вьюжники всегда распускаются день в день к празднику Бессмертного Солнца.

Северная земля только-только пробуждается ото сна, и снег будет лежать ещё долгие недели.

Но природу не обманешь: эти маленькие жёлтые цветы – словно звёзды, что светили богам с неба на заре времён. Они вторят замыслу Звёзднорождённых, пробиваясь сквозь толщу сугробов и извещая людей о наступлении весны.

16 лет назад

Монтис. Борейские провинции. Аструм

Ледяной ветер разбушевался, с грохотом срывая ставни и завывая, словно горная химера. Юлий выскочил на улицу в одном свитере с накинутым поверх жилетом и взялся чинить замок, пытаясь совладать с ним вмиг онемевшими пальцами. С горем пополам ему удалось приладить ставню на место, и он пулей влетел обратно в дом, оставляя на пороге снежные следы. Они мгновенно растаяли, заставив влажные пятна проступить на деревянной поверхности. Раскрасневшийся аптекарь вернулся за прилавок.

– Холодно сегодня, – он улыбнулся сыну, сидевшему на стуле и завязывавшему мешочки с травами, задумавшись о своём.

– Всегда холодно, – пожал плечами мальчик.

– Давай-ка подсоби мне ещё немного…

Тот радостно вскочил с места и бросился к столу с реагентами, спрятанным от любопытных глаз за ширмой, обтянутой синим шёлком. На ткани пестрели замысловатые геометрические узоры, напоминающие снежинки. Или звёзды, тут уж каждому своё. Сын Юлия обожал, когда отец просил его о помощи – ему ужасно нравилось смешивать цветные микстуры и порошки. Юлий ни на секунду не сомневался, что малыш продолжит его дело, когда подрастёт.

– Отрежь треть морозного корня, – скомандовал отец, и мальчик потянулся к ножу, привстав на специально приготовленную табуретку. – Теперь под пресс…

Во время работы он становился особенно сосредоточенным. Взгляд голубых глаз смотрел совсем по-взрослому, а точности движений порой можно было позавидовать. Отец с сыном погрузились в работу и едва не пропустили звон колокольчика над дверью.

– Доброго вечера, Сая, – широко улыбнулся Юлий. Его пышные усы растянулись над полными губами.

– Доброго, эйра Альбус, – пожилая женщина слегка склонила голову. – Холодно сегодня!

– Не говорите. – Юлий смахнул пыль с прилавка, порадовавшись, что хоть кто-то готов поддержать его ворчание по поводу ненастья. – Разбушевалась погодка! Как ваша нога?

– Так и ломит, – вздохнула Сая. – Чуть только морозы ударят, так сразу спать не могу.

– Вам бы на запад, к океану. Там и воздух хороший, и погода что надо. Вмиг бы ваша нога в порядок пришла!

– Да куда уж мне, миленький, – тоскливо улыбнулась Сая. – Я северянка. Родилась здесь, здесь и помру. Ты же знаешь: мы как вьюжники – хоть куда высади, а приживаются и расцветают они только под снегом.

– И не поспоришь ведь. Север – он в крови. Так, значит, вам как обычно?

– Пожалуйста, дорогуша.

– Абео, принеси-ка лиловую мазь для эйри Саи! – крикнул Юлий, обращаясь к сыну.

Мальчишка целеустремлённо бросился к дальнему стеллажу, едва не снеся по дороге стеклянные пузырьки на нижних полках, и вытащил оттуда круглую жестяную баночку.

– Да хранят тебя Звёзднорождённые, – поблагодарила женщина, получив в руки заветную мазь.

– Да ведут вас небесные огни, – застенчиво пробормотал мальчик и стремительно скрылся за ширмой.

– Он у нас скромник, – рассмеялся Юлий. – Из книжек носа не показывает.

– Прекрасный мальчик. Уверена, он вырастет хорошим человеком.

Сая полезла в сумочку и выложила на прилавок десять серебряных монет. Солнце в обрамлении двух лун переливалось на отполированном аверсе, в самом центре имперского герба проступали очертания восьмиконечной звезды. Считалось, что именно она символизирует ту заветную искру, сверкнувшую в ладонях Звёзднорождённых и ставшую началом человека как сущности земной.

– Бросьте, Сая, – нахмурился аптекарь и вернул женщине три монеты из десяти.

– Ну что ж вы, право! Я женщина небедная…

– А я вам говорю – бросьте. Я вас предупреждал, что без скидки не обслуживаю. Считайте, что за красивые глаза, – Юлий подмигнул и расхохотался.

Сая смутилась и поспешно затолкала деньги обратно в сумочку, шутливо браня тучного ловеласа. Наконец распрощавшись с посетительницей, Юлий взглянул на часы и шумно выдохнул. Он запер входную дверь, погасил огонь в перегонном кубе и двинулся к лестнице, ведущей в дом. Сын последовал за ним, обогнав отца и прыжками взлетев вверх по ступенькам.

– Прохлаждаемся? – пробасил аптекарь, игриво выглянув из-за спинки кресла. Валена вздрогнула, не заметив приближения мужа.

– Сколько раз говорила – не подкрадываться?! – буркнула она. – Могу ведь и подстрелить!

Она угрожающе потрясла пистолем, всё это время лежавшим у неё на коленях. На столике рядом расположились шомпола, щёточки, бархатная тряпка и масла в маленьких пузатых сосудах. Даже в полуразобранном состоянии «Лис» выглядел величественно: длинный бронзовый ствол с гравировкой, с ювелирной точностью вырезанные части спускового механизма и рукоятка, действительно напоминающая своей формой лисий хвост, чему и было обязано своим появлением название. Валена всегда кропотливо подходила к вопросу ухода за оружием и могла часами заботиться о его исправности. Это доставляло ей особое медитативное удовольствие.

– Прибереги пули для охайцев. – Юлий чмокнул жену в щёку, отчего она едва заметно улыбнулась.

Валене всегда была присуща истинная северная холодность. Сдержанные жесты и мимика, тонкие черты лица и военная осанка, держащая её спину прямой, как натянутая струна. Ледяные голубые глаза, которые унаследовал и сын. Со стороны казалось, что эта женщина неприступна, как Борейские Горы, но это только на первый взгляд. Под слоем брони и армейской выправкой скрывалось поистине тёплое и доброе сердце.

– Ну что, семейство? Боги ждать не будут! Живо собираться! – скомандовал Юлий, и жена с сыном отправились одеваться.

Закатная служба была самой любимой для маленького Абео. Тёмно-синее небо, усеянное звёздами, виднелось сквозь витражные церковные окна, создавая по-настоящему чарующую атмосферу. Мальчик удивлялся, почему службу называют закатной, ведь в полярную ночь бывали дни, когда солнце и вовсе не показывалось на небе. Прихожане собирались в главном зале храма Звёзднорождённых, рассаживаясь на скамейки, выставленные кругом вдоль главного монумента. Обычно в куполе храма делалось отверстие, чтобы солнечный и лунный свет беспрепятственно попадал на образы богов. Но на севере для этого правила разрешалось делать исключение, и крыша здесь тоже была витражной. Иначе службы пришлось бы проводить, высунув нос из огромного сугроба.

Старший салий уже стоял возле кафедры, улыбаясь новоприбывшим и охотно вовлекаясь в короткие беседы с каждым из них. Он был облачён в белые одежды, а его голову украшала традиционная остроконечная шляпа. Вышивка на его костюме и головном уборе мерцала оттенками золота, и Абео всегда рассматривал её как заворожённый, каждый раз замечая всё новые переплетения и мотивы. С благоговением на салиев смотрели не только дети, но и все аструмцы: наместники Звёзднорождённых с малых лет посвящали жизнь тому, чтобы постичь природу людских создателей. Они всегда отличались мудростью и открытым сердцем, и в их компании можно было обрести душевное спокойствие и найти понимание.

Когда присутствующие наконец заняли свои места, салий начал говорить. Он, как всегда, с теплотой поприветствовал прихожан и восхитился красотой окружающей природы. В этом его поддержали не все: Абео буквально слышал, как у женщины, сидящей на соседней скамье, стучат зубы. Мальчика это ужасно позабавило, и ему пришлось закашляться, чтобы не рассмеяться вслух. На лицах людей тоже виднелись улыбки: они относились к суровости северной погоды с пониманием и даже любовью. Как любят непоседливое дитя или ворчливого старого дядюшку с зарослями волос в носу и скрипучим голосом. Но радость быстро исчезла, когда речь зашла об эгеруме.

– Нельзя умолчать о недуге, что терзает ваши души страхом. Ведь, убоявшись зла, мы позволим ему одержать над нами верх. Проклятая кровь охайцев отравила наши земли, и они изменились, как изменились и мы. Но прошу вас – не нужно бояться! Эгеры – это наши братья и сёстры, нуждающиеся в любви и заботе. Пусть их и немного, но мы должны принять их, как принимаем своих ближних. Наша любовь исцелит их души, а наша наука – их тела. Нужно лишь немного подождать.

Закончив говорить об эгерах, салий перешёл к теме прошедшей войны, оставившей свежие раны на теле империи. На шестой год люди устали и начали терять надежду, и чудо неожиданно воцарившегося мира стало для них не чем иным, как посланием Звёзднорождённых. Императрица Аврора, что принесла мир Аструму, быстро заняла важное место в сердцах людей, в очередной раз доказав, что благословен тот, кого боги избрали на трон пурпурной империи. И ничего, что войну развязала её же собственная мать, точно так же избранная богами… О таком в трогательных молитвах не упоминают. Говоря о том, как браво аструмские воины сражались за честь империи, салий едва не заплакал. На глазах прихожан тоже выступили слёзы, и его слова не оставили равнодушным никого. Абео едва ли понимал, что такое война, – он родился в год её начала, но никогда не видел её своими глазами. Для него она была чем-то вроде несносной кузины, промотавшей фамильное состояние, из-за которой стенают всевозможные родственники, и потому она никогда не появляется на семейных сборищах, оставаясь чем-то вроде легенды. Так и война не добралась до севера, и жизнь маленького Абео по большей части была похожа на жизнь обычного мальчика в мирное время. Единственным, кого она у него забрала, была мама. Валена большую часть года проводила на фронте и возвращалась лишь на месяц осенью и весной, чтобы проконтролировать призыв новых рекрутов. Старший трибун никому не доверяла это ответственное дело, потому что была убеждена, что настоящий патриотизм начинается в сердце. Может, поэтому воины, вышедшие из её отрядов, были особенно горячи душой и всегда сражались вместе, действуя как единое целое. Но теперь, когда выстрелы в далёких краях отгремели, Валена вернулась домой и сейчас сидела рядом с сыном – как и все, внимая речам салия. Это всё, что мальчишке нужно было для счастья.

После службы в груди всегда разливалось приятное тепло. Экипаж степенно плыл по дороге, вдоль которой тянулись толстые трубы. Золотая аура билась под обшивкой, не давая земле замёрзнуть и защищая снующих мимо горожан от обморожения. Абео прильнул лбом к стеклу, в углах которого расползлись причудливые ледяные узоры, и задремал.

– Эйра Юлий, – служанка показала нос из кухни, когда семейство Альбусов показалось в дверях дома, – ужин готов. Прикажете подавать?

Слуги не любили лишний раз привлекать внимание отца семейства, но от него нигде не было спасения. Он всегда оказывался на кухне в любой момент, чтобы проконтролировать происходящее и раздать бесценные указания. Юлий любил жаловаться, что домашние заботы отнимают у него время, которое он мог бы посвятить делу, грозился уволить всю прислугу за лодырничество, но на самом деле ему просто доставляло удовольствие участвовать в процессе готовки.