Одни называют ее «чудачкой» И пальцем на лоб – за спиной, тайком. Другие – «принцессою» и «гордячкой». А третьи просто – «синим чулком».
Птицы и те попарно летают, Душа стремится к душе живой. Ребята подруг из кино провожают, А эта одна убегает домой.
Зимы и вёсны цепочкой пестрой Мчатся, бегут за звеном звено… Подруги, порой невзрачные просто, Смотришь, замуж вышли давно.
Вокруг твердят ей: – Пора решаться, Мужчины не будут ведь ждать, учти! Недолго и в девах вот так остаться! Дело-то катится к тридцати…
Неужто не нравился даже никто? – Посмотрит мечтательными глазами: – Нравиться – нравились. Ну и что? – И удивленно пожмет плечами.
Какой же любви она ждет, какой? Ей хочется крикнуть: «Любви-звездопада! Красивой-красивой! Большой-большой! А если я в жизни не встречу такой, Тогда мне совсем никакой не надо!»
1964
Одно письмо
Как мало все же человеку надо! Одно письмо. Всего-то лишь одно. И нет уже дождя над мокрым садом, И за окошком больше не темно…
Зажглись рябин веселые костры, И все вокруг вишнево-золотое… И больше нет ни нервов, ни хандры, А есть лишь сердце радостно-хмельное!
И я теперь богаче, чем банкир. Мне подарили птиц, рассвет и реку, Тайгу и звезды, море и Памир. Твое письмо, в котором целый мир. Как много все же надо человеку!
1965
Моя звезда
Наверно, так уж повелось от века, В народе говорится иногда, Что где-то есть порой у человека Далекая, счастливая звезда.
А коль звезда по небу покатилась, В глубокой тьме прочерчивая след, То где-то, значит, жизнь остановилась И что кого-то в мире больше нет.
Звезда моя! Прозрачно-голубая, Всю жизнь воюя, споря и любя, Как ты добра – я в точности не знаю. Но с детских лет я верую в тебя.
Когда мне было радостно до боли, При свете милых удивленных глаз, И в час, когда читал я в нашей школе На выпускном стихи в последний раз;
И в час, когда шагал я с аттестатом В лучах надежды утренней Москвой, Когда я был счастливым и крылатым, – Ты в полный жар сияла надо мной!
И в дни, когда под грохот эшелонов, Под пенье пуль, навстречу воронью, Я шел без сна, в шинели и погонах, Сквозь сто смертей за Родину мою;
Когда я стыл под вьюгой ледяною, Когда от жажды мучился в пути, И в тихий час, и в самом пекле боя, Я знал, что ты мне светишь впереди.
Но так уж в мире, кажется, бывает, Что дальняя, счастливая звезда Не всякий раз приветливо мигает И полным жаром блещет не всегда…
И в том бою, когда земля горела И Севастополь затянула мгла, Ты, видимо, меня не разглядела И уберечь от горя не смогла.
И вот когда дыханье пропадает, Уходят силы, а сознанье – дым… Тогда для смерти время наступает, И смерть пришла за сердцем за моим.
Да не сумела, не остановила. То ль потому, что молодость жила, Иль потому, что комсомольским было, Но только зря старуха прождала.
Звезда моя! Я вовсе не стараюсь Всего добиться даром, без труда, Я снова сам работаю, сражаюсь, И все же ты свети хоть иногда…
Ведь как порою нелегко бывает, Когда несутся стрелы мне вослед И недруги бранят, не умолкая, Тогда сижу, курю я и не знаю: Горишь ты надо мною или нет?
А впрочем, что мне недруги и стрелы! Звезда моя! Счасливая звезда. Да, ты горишь! А если б не горела, Я не достиг бы счастья никогда!
А я – достиг… Чего мне прибедняться! Я знаю цель. Тверды мои шаги. И я умею даже там смеяться, Где слабый духом выл бы от тоски!
Звезда моя! Ты тоже не сдаешься, Как я, таким же пламенем горя! И в час, когда ты, вздрогнув, оборвешься, Не скажут нам, что мы горели зря!
И я мечтаю вопреки примете: Когда судьба нас вычеркнет навек, Пусть в этот миг родится на планете Какой-нибудь счастливый человек!
1965
Они студентами были…
Они студентами были. Они друг друга любили. Комната в восемь метров – чем не семейный дом?! Готовясь порой к зачетам, Над книгою или блокнотом Нередко до поздней ночи сидели они вдвоем. Она легко уставала, И, если вдруг засыпала, Он мыл под краном посуду и комнату подметал, Потом, не шуметь стараясь И взглядов косых стесняясь, Тайком за закрытой дверью белье по ночам стирал. Но кто соседок обманет, Тот магом, пожалуй, станет. Жужжал над кастрюльным паром их дружный осиный рой. Ее называли «лентяйкой», Его – ехидно – «хозяйкой», Вздыхали, что парень – тряпка и у жены под пятой. Нередко вот так часами Трескучими голосами Могли судачить соседки, шинкуя лук и морковь. И хоть за любовь стояли, Но вряд ли они понимали, Что, может, такой и бывает истинная любовь! Они инженерами стали. Шли годы без ссор и печали. Но счастье – капризная штука, нестойко порой, как дым. После собранья, в субботу, Вернувшись домой с работы, Жену он застал однажды целующейся с другим. Нет в мире острее боли. Умер бы лучше, что ли! С минуту в дверях стоял он, уставя в пространство взгляд. Не выслушал объяснений, Не стал выяснять отношений, Не взял ни рубля, ни рубахи, а молча шагнул назад… С неделю кухня гудела: «Скажите, какой Отелло! Ну целовалась, ошиблась… Немного взыграла кровь. А он не простил – слыхали?» Мещане! Они и не знали, Что, может, такой и бывает истинная любовь!
Стихи о маленькой зеленщице
С утра, в рассветном пожаре, В грохоте шумной столицы, Стоит на Тверском бульваре Маленькая зеленщица.
Еще полудетское личико, Халат, паучок-булавка. Стоит она на кирпичиках, Чтоб доставать до прилавка.
Слева – лимоны, финики, Бананы горою круто. Справа – учебник физики За первый курс института.
Сияют фрукты восточные Своей пестротою сочной. Фрукты – покуда – очные, А институт – заочный.
В пальцах мелькает сдача, В мозгу же закон Ньютона, А в сердце – солнечный зайчик Прыгает окрыленно.
Кружит слова и лица Шумный водоворот, А солнце в груди стучится: «Придет он! Придет, придет!»
Летним зноем поджарен, С ямками на щеках, Смешной угловатый парень В больших роговых очках.
Смеется, словно мальчишка, Как лупы, очки блестят, И вечно горой из-под мышки Толстенные книги торчат.
И вряд ли когда-нибудь знал он, Что, сердцем летя ему вслед, Она бы весь мир променяла На взгляд его и привет.
Почти что с ним незнакома, Она, мечтая о нем, Звала его Астрономом, Но лишь про себя, тайком.
И снились ей звезды ночные Близко, хоть тронь рукой, И все они, как живые, Шептали: «Он твой, он твой…»
Все расцветало утром, И все улыбалось днем До той, до горькой минуты, Ударившей, точно гром!
Однажды, когда, темнея, Город зажег огни, Явился он, а точнее – Уже не «он», а «они»…
Он – будто сейчас готовый Разом обнять весь свет, Какой-то весь яркий, новый От шляпы и до штиблет.
А с ним окрыленно-смелая, Глаза – огоньки углей, Девушка загорелая С крылатым взлетом бровей.
От горя столбы качались, Проваливались во тьму. А эти двое смеялись, Смеялись… невесть чему.
Друг друга, шутя, дразнили И, очень довольны собой, Дать ананас попросили, И самый притом большой.
Великий закон Ньютона! Где же он был сейчас? Наверно, не меньше тонны Весил тот ананас!
Навстречу целому миру Открыты сейчас их лица. Им нынче приснится квартира, И парк за окном приснится.
Приснятся им океаны, Перроны и поезда, Приснятся дальние страны И пестрые города.
Калькутта, Багдад, Тулуза… И только одно не приснится – Как плачет, припав к арбузу, Маленькая зеленщица.
1965
Мы решили с тобой дружить…
Мы решили с тобой дружить, Пустяками сердец не волнуя. Мы решили, что надо быть Выше вздоха и поцелуя…
Для чего непременно вздох, Звезды, встречи, скамья в аллее? Эти глупые «ах» да «ох»!.. Мы – серьезнее и умнее.
Если кто-то порой на танцах Приглашал тебя в шумный круг, Я лишь щелкал презрительно пальцем – Можешь с ним хоть на век остаться. Что за дело мне? Я же друг.
Ну а если с другой девчонкой Я кружил на вешнем ветру, Ты, плечами пожав в сторонке, Говорила потом мне тонко:
– Молодец! Нашел кенгуру! Всех людей насмешил вокруг. – И, шепнув, добавляла хмуро:
– Заявляю тебе, как друг: Не танцуй больше с этой дурой! Мы дружили с тобой всерьез! А влюбленность и сердца звон… Да для нас подобный вопрос Просто-напросто был смешон.
Как-то в сумрак, когда закат От бульваров ушел к вокзалу, Ты, прильнув ко мне, вдруг сказала: – Что-то очень прохладно стало, Ты меня обними… как брат…
И, обняв, я сказал, ликуя, Слыша сердца набатный стук: – Я тебя сейчас поцелую! Поцелую тебя… как друг…
Целовал я тебя до утра, А потом и ты целовала И, целуя, все повторяла: – Это я тебя, как сестра…
Улыбаясь, десятки звезд Тихо гасли на небосводе. Мы решили дружить всерьез. Разве плохо у нас выходит?
Кто и в чем помешает нам? Ведь нигде же не говорится, Что надежным, большим друзьям Запрещается пожениться?
И отныне я так считаю: Все влюбленности – ерунда. Вот серьезная дружба – да! Я по опыту это знаю.
1965
Я провожу тебя
О, как ты щебечешь весело, И как хлопотлива ты: Жакетку на стул повесила, Взялась поливать цветы.
С мебели пыль смахнула, Заварку нашла на окне И, как бы вскользь, намекнула На нежность свою ко мне.
Вся из тепла и света, Ты улыбаешься мне. А я от улыбки этой В черном горю огне!
А я сижу и не знаю: Зачем вот такая ты? И просто сейчас страдаю От этой твоей теплоты.
Как много ты произносишь Сейчас торопливых слов! То дразнишь, то будто просишь Откликнуться на любовь.
Грозишься, словно кометой, Сердцем мой дом спалить. А мне от нежности этой Волком хочется выть!
Ну, как ты не чувствуешь только И как сама не поймешь, Что нет здесь любви нисколько И каждая фраза – ложь!
Хуже дурной напасти Этот ненужный фарс. Ведь нет же ни грамма счастья В свиданье таком для нас.
И если сказать открыто, Ты очень сейчас одна, Ты попросту позабыта И больше ему не нужна.
А чтобы не тяжко было, Ты снова пришла ко мне, Как лыжница, что решила По старой пойти лыжне.
Как будто бы я любитель Роли «чужая тень», Иль чей-нибудь заместитель, Иль милый на черный день.
Но я не чудак. Я знаю: Нельзя любить – не любя! Напьемся-ка лучше чаю, И я провожу тебя…
Сегодня красивый вечер: Лунный свет с тишиной, Звезды горят, как свечи, И снег голубой, голубой…
В мире все повторяется: И ночь, и метель в стекло. Но счастье не возвращается К тем, от кого ушло.
Всем светлым, что было меж нами, Я как святым дорожу. Давай же будем друзьями, И я тебя провожу!
1965
«Все как будто сделал славно я…»
Все как будто сделал славно я: Кончил разом все сомнения. Понял вдруг, что ты – не главная: Не любовь, а увлечение.
Ты, я верю, не плохая, Ни игры в тебе, ни зла, Ничего не ожидая, Все дарила, что могла.
Только счастье невозможно Без клубящихся дорог, Слишком было все несложно, Слишком много было можно, Но ни бурь и ни тревог…
Видно, в том была причина, Что любовь не жгла огнем, И была не ярким сном, А простой, как та рябина У тебя перед окном.
И ушел я в синий вечер, Веря в дальнюю звезду. В путь! В пути я счастье встречу, Здесь – зачахну, пропаду.
Все как будто сделал правильно, Кончил разом все сомнения: Понял ведь, что мной оставлено Не любовь, а увлечение.
Значит, скоро распахнется Даль счастливых, новых дней. Сердце песней захлебнется. Годы мчат… Дорога вьется… Только сердцу не поется, Не поется, хоть убей!
Только холодно и тесно Стало сердцу моему. Все как будто сделал честно, В чем же дело – не пойму!
Отчего сквозь километры, Как в тумане голубом, Я все чаще вижу дом, Шторку, вздутую от ветра, И рябину под окном?!
1965
Я с вами всегда, товарищи!
Гремят барабаны задорно, Солнца лучи горят, На галстуках и на горнах Песню несет отряд.
В раскрытые окна дома Врывается звонкий хор. Мне с детства песня знакома, Горячая, как костер!
И вот я кричу вдоль сквера, Ладони сложив трубой: – Детство мое! Пионеры! Возьмите меня с собой!
Ребята мне машут руками, Весело что-то кричат. Над кленами и домами Песню несет отряд.
И, стоя в окне раскрытом, Я вижу в дальней дали, Как строго и деловито Уходят в рейс корабли.
А вон в духоте ковыльной, В строю, по четыре в ряд, Устало, дорогой пыльной Идет батальон солдат.
Пройдя сквозь смерть и лишенья, Исполнят любой приказ. Ни робости, ни сомненья В молчанье спокойных глаз.
И я был таким когда-то, И нет мне судьбы иной! – Юность моя! Солдаты! Возьмите меня с собой!
Грохочут шагами четкими. Услышали или нет? Но вот мне машут пилотками, И песня гремит в ответ!
Как кадры из киноленты, Картины мелькают, и вот Я вижу сейчас, как студенты В далекий идут поход.
Рюкзак – небольшая весомость: Консервы, хлеб да мечта. Парни – одна ученость! Девчата – сплошь красота!
Пройдут от Чукотки до Крыма, Светлые, как рассвет. И целей недостижимых Для них на планете нет!
И я робинзонам Арктики Кричу в рассвет голубой: – Песня моя! Романтики! Возьмите меня с собой!
Голос слегка срывается. Услышали или нет? Но вижу: они улыбаются И хором кричат: – Привет!
– Мне лишних удобств не надо. Берите меня, друзья! – И слышу в ответ: – Мы рады, Но все обойти нельзя!
И ты не один – ты с нами! Но сколько б ты ни шагал, Сейчас ты нужней стихами. Письма наши читал?
Пиши о солдатской службе, Пиши с огоньком в крови
О настоящей дружбе, О счастье и о любви.
Трепетом сердце полни. Живи для людей и стихов. Друзей постоянно помни И плюй на своих врагов!
С мещанством и злою гнилью В яростной будь борьбе. А если ослабнут силы – Мы разом придем к тебе!
В зенит салютуют молодо Клены и фонари. Утро несет по городу Шелковый флаг зари.
И сквозь золотое пожарище Я слышу шум голосов. – Будь счастлив! – кричат товарищи. – Горячих тебе стихов!
Друзьям, робинзонам Арктики: – Спасибо! – кричу в ответ. – От звезд до глубин Атлантики Я с вами душой, романтики! Открытий вам и побед!
1965
Остров Романтики
От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли И только остров Романтики На карты не нанесли.
А он существует, заметьте-ка, Там есть и луна, и горы, Но нет ни единого скептика И ни одного резонера.
Ни шепота обывателей, Ни скуки и ни тоски. Живут там одни мечтатели, Влюбленные и чудаки.
Там есть голубые утесы И всех ветров голоса. Белые альбатросы И алые паруса.
Там есть залив Дон Кихота И мыс Робинзона есть. Гитара в большом почете, А первое слово – «честь»!
Там сплошь туристские тропы, И перед каждым костром Едят черепах с укропом Под крепкий ямайский ром.
Там песня часто увенчана Кубком в цветном серебре. А оскорбивший женщину Сжигается на костре.
Гитары звенят ночами, К созвездьям ракеты мчат. Там только всегда стихами Влюбленные говорят.
И каждая мысль и фраза Сверкает там, как кристалл. Ведь здесь никому и ни разу Никто еще не солгал.
От Арктики до Антарктики Люди весь мир прошли И только остров Романтики На карты не нанесли.
Но, право, грустить не надо О картах. Все дело в том, Что остров тот вечно рядом – Он в сердце живет твоем!
1965
Новогодняя шутка
Звездной ночью новогодней Дед Мороз меня спросил: – Отвечай мне, что сегодня У меня б ты попросил?
– Добрый старче, я желаю Счастья каждому листу, Человеку, попугаю, Обезьяне и киту.
Пусть лисица бродит в роще, Лев живет, змея и рысь, Сделай только так, чтоб тещи На земле перевелись! P. S. Только плохие тещи.
1965
Юбиляр
От ярких люстр сиреневый пожар, Президиум, цветы, преподношенья… А в самом центре грузный юбиляр, Торжественный, как важный циркуляр, С улыбкой принимает поздравленья.
С трибуны льется сладостный настой: – Спасибо вам за все, что вы даете! Ведь вы начальник скромный и простой, Душою светлый, сердцем золотой, Отец в заботе и орел в работе!
На стол ложатся стопкой адреса В красивых папках из тисненой кожи, Шуршат стенографистки, как стрекозы, Гудят елейным хором голоса, Дрожат в корзинах лилии и розы…
А в зале сослуживцы юбиляра. Они-то знают, что он за герой. Но незлобивость, этот вирус старый, Ах, как живуч он в нас еще порой!
А ведь уж им-то подлинно известно, Что юбиляр – умелый карьерист, Скорей чиновник, чем специалист, И никакой не «чуткий» и не «честный».
Всех, с кем не ладил, мстительно травил. Одни льстецы ему кантаты пели. Нет, никого он в мире не любил, Лишь кверху лез, заигрывал, хитрил, Любой ценою добиваясь цели.
И юбилей идет, как говорится, «На самом высшем уровне», и тут Ничто не приключится, не случится И подхалима с места не прервут.
Ведь доброта, в людских глазах скользя, Наверно, так им шепчет почему-то: «Нельзя ж ломать торжественной минуты!» Нельзя ломать? А почему нельзя?!
Вот если б все, кого он зло обидел, Подсиживал и поедал живьем, Кого за честность остро ненавидел, Сказали б все, что следует о нем?!
Сказали б все решительно и круто, Все, не боясь и не смягчая слов, Не глядя на торжественность минуты, На адреса, подарки и льстецов.
Как он грубел и как жирел от чванства, Как загонял между друзьями клин. И наплевать на то, что он начальство! Ведь сукин сын – он всюду сукин сын!
Вот так смахнуть бы к черту все фанфары, И – настежь окна! Кончился елей! Вот это был бы славный юбилей, По всем статьям достойный юбиляра!
1965
Сердечная история
Сто раз решал он о любви своей Сказать ей твердо. Все как на духу! Но всякий раз, едва встречался с ней, Краснел и нес сплошную чепуху.
Хотел сказать решительное слово, Но, как на грех, мучительно мычал. Невесть зачем цитировал Толстого Или вдруг просто каменно молчал.
Вконец растратив мужество свое, Шагал домой, подавлен и потерян, И только с фотографией ее Он был красноречив и откровенен.
Перед простым любительским портретом Он смелым был, он был самим собой. Он поверял ей думы и секреты, Те, что не смел открыть перед живой.
В спортивной белой блузке возле сетки, Прядь придержав рукой от ветерка, Она стояла с теннисной ракеткой И, улыбаясь, щурилась слегка.
А он смотрел, не в силах оторваться, Шепча ей кучу самых нежных слов. Потом вздыхал: – Тебе бы все смеяться, А я тут пропадай через любовь!
Она была повсюду, как на грех: Глаза… И смех – надменный и пьянящий. Он и во сне все слышал этот смех И клял себя за трусость даже спящий.
Но час настал. Высокий, гордый час! Когда решил он, что скорей умрет, Чем будет тряпкой. И на этот раз Без ясного ответа не уйдет!
Средь городского шумного движенья Он шел вперед походкою бойца, Чтоб победить иль проиграть сраженье, Но ни за что не дрогнуть до конца!
Однако то ли в чем-то просчитался, То ли споткнулся где-то на ходу, Но вновь краснел, и снова заикался, И снова нес сплошную ерунду.
– Ну, вот и все! – Он вышел на бульвар, Достал портрет любимой машинально, Сел на скамейку и сказал печально: – Вот и погиб «решительный удар»!
Тебе небось смешно, что я робею. Скажи, моя красивая звезда: Меня ты любишь? Будешь ли моею? Да или нет? – И вдруг услышал: – Да!
Что это? Бред? Иль сердце виновато? Иль просто клен прошелестел листвой? Он обернулся: в пламени заката Она стояла за его спиной.
Он мог поклясться, что такой прекрасной Еще ее не видел никогда. – Да, мой мучитель! Да, молчун несчастный! Да, жалкий трус! Да, мой любимый! Да!
1965
Вторая любовь
Что из того, что ты уже любила, Кому-то, вспыхнув, отворяла дверь. Все это до меня когда-то было, Когда-то было в прошлом, не теперь.
Мы словно жизнью зажили второю, Вторым дыханьем, песнею второй. Ты счастлива, тебе светло со мною, Как мне тепло и радостно с тобой.
Но почему же все-таки бывает, Что незаметно, изредка, тайком Вдруг словно тень на сердце набегает И остро-остро колет холодком…
О нет, я превосходно понимаю, Что ты со мною встретилась любя. И все-таки я где-то ощущаю, Что, может быть, порою открываю То, что уже открыто для тебя.
То вдруг умело галстук мне завяжешь, Уверенной ли шуткой рассмешишь, Намеком ли без слов о чем-то скажешь Иль кулинарным чудом удивишь.
Да, это мне и дорого и мило, И все-таки покажется порой, Что все это уже, наверно, было, Почти вот так же, только не со мной.
А как душа порой кричать готова, Когда в минуту ласки, как во сне, Ты вдруг шепнешь мне трепетное слово, Которое лишь мне, быть может, ново, Но прежде было сказано не мне.
Вот так же точно, может быть, порою Нет-нет и твой вдруг потемнеет взгляд, Хоть ясно, что и я перед тобою Ни в чем былом отнюдь не виноват.
Когда любовь врывается вторая В наш мир, горя, кружа и торопя, Мы в ней не только радость открываем, Мы все-таки в ней что-то повторяем, Порой скрывая это от себя.
И даже говорим себе нередко, Что первая была не так сильна, И зелена, как тоненькая ветка, И чуть наивна, и чуть-чуть смешна…
И целый век себе не признаемся, Что, повстречавшись с новою, другой, Какой-то частью все же остаемся С ней, самой первой, чистой и смешной.
Двух равных песен в мире не бывает, И сколько б звезд ни поманило вновь, Но лишь одна волшебством обладает, И, как ни хороша порой вторая, Все ж берегите первую любовь!
1965
Спор
Однажды три друга за шумным столом Пустились в горячие споры о том, Что женщина ценит превыше всего В характере нашем мужском.
Первый воскликнул: – К чему этот шум? Скажу без дальних речей, Что женщин всегда покоряет ум. И это всего важней!
В этом наш главный авторитет. Ум – это все, друзья. «Да здравствует разум!» – сказал поэт, И лучше сказать нельзя!
Второй, улыбнувшись, приподнял бровь: – Совсем не в этом вопрос. Женщина – это сама любовь! И любит она всерьез.
И нет для мужчины уже ничего Прямее, чем этот путь. Он должен быть любящим прежде всего. И в этом, пожалуй, суть!
А третий, встав, перебил друзей: – Бросьте все препирания. Для женщин на свете всего важней Внимание и внимание!
Пальто подавайте. Дарите ей Цветы. Расшибайтесь в прах! Ну, в общем, тысячи мелочей – И счастье у вас в руках!
На улицу вышли, а спор сильней. Ну как решенье найти? И тут повстречали трое друзей Женщину на пути.
Сказали друзья: – Позвольте спросить, Ответьте двумя словами: Каким, по-вашему, должен быть Мужчина, избранный вами?!
Какое свойство кажется вам Особенно привлекательным? – Он должен быть умным, – сказала она, Любящим и внимательным.
