Артём Март
Шофёр. Назад в СССР. Том 2

Глава 1

– Итак, товарищи, – Николай Иванович Егоров, член ревизионной комиссии, услышал чей-то уверенный молодой голос, обернулся на звук. – У меня для вас важное, по поводу Белки, заявление! Прошу слушать и внимать!

Николай Иванович очень удивился такой дерзости. Ведь всего мгновение назад он вздрогнул от резкого свиста, что издал этот забравшийся в кузов своей машины молодой мужчина.

– Вот, зараза, – забубнил заведующий гаражом Михаил Федотович Штанько, – шило в одном месте!

Николай Иванович, посмотрел на завгара удивленно. Неужели этот парень и раньше отличался такой активностью?

Вместе с Николаем удивились и Анатолий Сергеевич, еще один член комиссии, а также Марья Александровна – молодая девушка, что выполняла в комиссии больше технические, секретарские обязанности. Удивление прямо-таки горело на их лицах.

– Нет-нет, – остановил Николай Иванович рассерженного завгара, – я хочу послушать, что говорит этот гражданин, – очень вежливо сказал Николай Иванович.

– Да чего он тут может рассказать?! – Удивился завгар, – глупости всякие и ничего боле!

– Ну вы же коммунист, – нахмурился Егоров, – член первичной организации. И что же, не хотите знать, что же на уме у ваших молодых шоферов, раз они решаются на такие публичные выступления?

– Ну… я… – Замялся завгар, – не знаю…

– Да не нервничайте вы так, Михаил Федотыч, – улыбнулся Егоров, – это же очень интересно.

– Интересно то оно интересно, – втянув голову в плечи, сказал Федотыч, – да только… ну да ладно.

– Неужто вы переживаете, что он выдаст какие-то ваши организационные просчеты, как руководителя гаража?

– Да не-не! – Торопливо замахал руками завгар, – ничего такого не думаю!

– Ну тогда, давайте подойдем поближе, послушаем, чего же он захочет нам рассказать. Как, кстати, его фамилия?

***

– Зовут меня Игорем Семенычем Землицыным! – Крикнул я, – я знаю, что не все тут, в гараже, знают меня лично. Однако, такое чувство, будто все знают, что езжу я на этой, – я указал себе под ноги, – машине. На Белке. На той машине, что многие из вас считают порченной!

– Да чего ты тут, Лениным себя возомнил? – Крикнул кто-то из толпы.

– Чего ты нам чешешь? Слышали мы уж Васьки Ломова оправдания! Машины напугался, так сдай назад! А нас не задерживай!

– У нас работа!

– Ежели ни я! – Крикнул я, – кто ж еще вам мозги вправит?

– Эх! Нашелся!

– Да ну!

– Вот значит, как, – раздался другой громкий голос, – значит, нужно вам, дорогие товарищи шоферы, мозги вправлять?

Я перевел взгляд на обладателя этого голоса. То выступал высокий мужчина в пиджаке и при галстуке. Один из той самой ревизионной комиссии. Шел он к собравшейся вокруг машине толпы шоферов и был не один. Вместе с ним шли и другие члены комиссии. Федотыч, с очень недовольным раскрасневшимся лицом шагал рядом с высоким, почти на полторы головы выше него мужчиной. Тем, кто ответил мне.

– Меня зовут, – начал мужчина, – Николай Иванович Егоров. Я член общего собрания колхоза Новатор, как и вы все. Заседаю, также, в райкоме партии, на должности члена бюро райкома. Состою в ревизионной комиссии. И очень мне интересно стало послушать, зачем вам, дорогие товарищи, нужно вправлять мозги?

Шоферы вокруг зашептались. Я увидел в толпе смущенные лица. Выходит, стесняетесь перед коммунистом, что верите в суеверия? Ну, постесняйтесь, постесняйтесь. Может, поможет вам это смущение.

Когда мужчина закончил, я окинул взглядом не его одного, как до этого, а всю публику. Громко заговорил:

– Как и вы, слышал я историю про Белку. Слышал про те загадочные смерти шоферов, которых, как вы считаете, забрала с собой эта машина. Трое их было. И после того, считается у вас, товарищи, что эта машина порченная. Навроде как после товарища Фадина, никого она к себе не подпускает.

– Оно и верно! – Крикнул кто-то, – даже комсомолец, Вася Ломов с нее сбежал! А все потому, что несчастья у него начались в жизни, как только за руль еёшный сел! Факт!

– Факт не факт, – рассмеялся я, – да только не от того он Белку бросил, что решил, будто грозит она ему невезением, – я нашел в толпе Васю. Лицо его было обеспокоенным. Он мялся в нерешительности, – а потому что вы его, дорогие товарищи, застращали. И даже не его, а его молодую невесту, которая чуть было не бросила Василия!

Все вокруг загалдели. В толпе шоферов поднялся шум.

– Ну? Вася? Разве не так было? – Спросил я.

– Так оно все и было! – Решился Вася, – только так! Потому как общественное я порицание получил! Ни с того ни с сего!

Все шоферы вокруг притихли.

– Так вот! О чем я и говорю! – Крикнул я, – А теперь, скажу я вам вот что! Вы – самый суеверный коллектив, что я встречал! В армии, когда на службе точно так же, крутил я руль грузового автомобиля, никогда промеж нами такого не встречалось. А машины там ходили разные: и новые, и те, что еще Великую Отечественную застали. Иные не одного водителя сменили. И не все те водители вышли из-за руля живыми. Так у нас сроду таких глупостей не было!

– А чего ж ты так взбеленился, – крикнул кто-то, – ну коль не веришь, так и сидел бы, помалкивал! А раз прыгнул в кузов! Раз выступаешь тут, перед нами, так, видать, сам переживаешь! Убедить себя пытаесся, что все с этой порченой машиной хорошо!

– Ах вот как, – рассмеялся я, – а кто это там у нас говорит-то? А? А ну, выйди поближе!

Среди мужиков вышел вперед Иван Колиненок. Посмотрел на меня строго. Потеребил свой вислый ус.

– Иван Евгенич, – крикнул я, – так и знал, что это ты мне тут рассказываешь.

– Нашел кого учить, молодой, – надул он ноздри большого носа, – видал я уж не раз, как в машинах, где покойники бывали, потом и другие люди умирали. Как в авариях потом гибли!

– Видал-то видал, – сказал я, – только вот “после” не значит “из-за”.

Чего? – Не понял он

– Это я вот к чему! – Продолжил я, – Все помнят, что Павел Давыдов был первым белковским водителем.

– И дружили мы с ним крепко, – выпятил грудь Калиненок.

– Тогда, Иван Евгенич, – посмотрел я на него, – вам внимательней других слушать надо. Чтобы понять. Так вот. Умер в кабине Белки Давыдов. А после него и Остравнов преставился. По вашему мнению, это почему произошло?

– Потому как Белка никого, кроме дядьки Пашки не приемлет! – Решился кто-то.

– А то ж!

– Верно!

Кричали немногие. Знал я, что большинство шоферов стеснялись открыто говорить о том, что верят в такие суеверные вещи. Но были из них и убежденные.

– То есть, Остравнов и другие, умерли в машине потому, – Начал я, – что умер в белкиной кабине Давыдов?

Шоферы пороптали.

– Ну да! – Крикнул кто-то.

– Получается так!

– А вот это и значит, “после” – Заключил я.

Все Шоферы снова загомонили. Послышались насмешливые возгласы, но уже не очень уверенные.

– А я же говорю, что не значит это ничего. Что все шоферы в белке умерли не потому, что Давыдов своей смертью ее испортил. А по другим причинам.

– Это по каким же?

– Да! Почему, по-твоему, умерли?!

– В чем же тут дело?! Просвети нас, хе-хе, просветитель!

– А вот и просвещу, – усмехнулся я, – потому это так произошло, что были все эти шоферы возрастные. Опытные. Именно опытным шоферам наш завгар привык новые машины давать. Не так, что ли? Скажи, дядь Миш? На новых КАМАЗах у тебя кто ездит?

– Федот Малинин, – растерянно заговорил завгар. Принялся озираться по сторонам, – И Андрей Панькин.

– И оба мужики под пятьдесят. Опытные, но еще крепкие. Так и тут было, с Белкой.

– Ну да, – пожал плечами завгар, – так надежней получается!

– Вот только у опыта есть и другая сторона, – сказал я, – сложнее тяжелые нагрузки переносить. Вот возрастные шоферы и не перенесли. Не выдержали ихние моторы.

– Что правда то правда, – раздался низкий мужской голос. Это вышел из толпы Федот Малинин. Высокий и крепкий, но лысоватый мужик с большими, словно медвежьими руками, – на прошлой уборке, стыдно признаться, поплохело мне на КАМАЗу. Особенно когда всю ночь возил ячмень на элеватор.

Вокруг послышались одобрительные возгласы от возрастных шоферов, мол да, бывает тяжеловато, но, говорить об этом не принято, вот никто и не жалуется.

– Вот, – сказал я, – потому и прошлые водители Белкины не жаловались!

Взгляд мой зацепился за того самого комиссара из райкома. Он, скрестив руки на груди, смотрел на меня и довольно кивал. Остальные смотрели удивленно.

– Так вот, в чем тут дело кроется. В возрасте и сложной работе, – сказал я, – а не в каком белкином проклятье, что вы выдумали себе, и каким ограждаете от себя мнимых вами “проклятых”!

Никто не возразил. Вокруг воцарилось внимательное молчание. Только иногда слышался смущенный кашель.

– А ведь выходит, дорогие товарищи, – продолжал я, – что не Белка-то опасная, а ваши суеверия! Это они чуть было личную жизнь Василию Ломову не разрушили. Но что еще хуже, могли привести к смерти человека!

– Это как это привести?!

– Как это, к смерти-то?!

– Не понять! Говори яснее!

– Степаныч! Механик наш по ремонту! – Крикнул я, – попал в больницу с инсультом!

В ответ на мои слова, Пашка Серый, которого я видел с краю толпы, плюнул и ушел прочь.

– И довезла его туда именно Белка! – Продолжал я, – Потому как с машинами на скорой проблема, пришлось мне, самому, его на Белке доставить! И знаете что? Жив он остался! Жив, хотя там сотрясение на инсульт наложилось! Пятьдесят на пятьдесят у него были шансы на жизнь! И выжил!

Шоферы снова зароптали, загомонили в ответ на это

– Значит, даже по-вашему, суеверному мнению, – вещал я, – никакая это не порченая машина! А наоборот счастливая!

– А ведь и правда!

– Ох и тяжелый был Егорыч! А Игорек его живым довез!

– И то верно! Живой он! Игорь – молодец! А Белка была ему в помощь! Вокруг стали доноситься одобрительные возгласы.

– Да вот только, – нахмурился я, – не будь меня, того, кто не верил во все эти предрассудки, и смело сел за руль Белкин, умер бы Егорыч. Неважно, дружите ли вы с ним, или нет! Умер бы он! Умер человек! Станичник! Ваш сосед!

Толпа притихла.

– Потому что не сел бы никто за белкин руль, – продолжил я, – потому что не решились бы, вы, кто был тогда с нами, вести его таким опасным способом, на газоне. Потому что не дало бы вам ваше суеверие взять на себя такую ответственность! Ведь, когда я брал его в кузов, – повысил я голос, – я-то понимал, что может он в моей машине умереть! Что может это на меня тяжким грузом упасть. А вы, из-за своей суеверности, взять такую ответственность на себя боялись. Неправильно это, друзья-шоферы. Неправильно и губительно!

Вокруг воцарилась настоящая тишина. Все они, все водители стояли, притихнув, не отрывая от меня своих глаз. Удивленные как дети, они не знали, что же им сказать. Как же отреагировать.

– Но это не беда, – сказал я уже тише, – не беда, потому как, если в будущем, станете вы поступать иначе, отбросите эти суеверные глупости, то каждый, сможете быть на моем месте. Каждый из вас мог быть как я тогда, за рулем Белки. Потому как, отличает нас только то, что вы боитесь суеверий, а я в них не верю.

– А ведь и правда, – сказал кто-то, – глупое наше поведение какое-то было.

– Верно! Ты все рассудил! Правильно!

– Головастый, хоть и молодой! Я уже давно говорил, что глупости все это! Что бредни и верить в то, что Белка порченая не надо!

– Машина как машина! Не хужей других!

Одобрительные возгласы продолжались еще долго. Не стал я дожидаться, пока они схлынут, а выпрыгнул с кузова, закрыл его и пошел к кабине.

Шоферы вдруг облепили меня со всех сторон. Кто-то принялся извиняться, кто-то жать руки, хлопать по плечу.

– Это ты молодец! Вон как все разложил!

– И кто только в енто все верил! Какие глупости!

– Молодец, Игорек! Вижу, как вправил ты некоторым нашим ихние мозги на место!

– Ну-ну! – Раздался над шоферским шумом громкий голос завгара, – давайте уж по машинам! И так задержались сегодня! Там поди уже телефон разрывается! Где, мол девались машины?! Идите-идите! Давайте!

– Вот это ты устроил, – улыбнулся завгар, подходя ко мне, – не ожидал! Чес слово, не ожидал!

– Да нужно было как-то их охолонуть, – сказал я, отнимая от груди Машку, которая прижалась, как только водители отступили, – иначе житья бы не было никакого.

– А я говорил, – с улыбкой подступил ко мне Олегыч, – еще Ваське говорил. С людьми разговаривать надо. А он одним делом только собрался им показать, что Белка простая машина. А ты вот, и делом, и словом!

– Отличная речь, – подошел ко мне тот самый Николай Иваныч, взглянув чуть свысока, потому как выше он был ростом, протянул руку.

– Готовились? – Спросил он.

– Неа, – ответил я, пожав его холеную пятерню конторщика, – доконали меня. Вот и вся недолга.

– Агитация так агитация, – улыбнулся Николай Иваныч, – достойная партии, я б сказал.

– Да не льстите вы мне, – я отмахнулся, – не стоит. Ну ладно! Бывайте. А я на рейс!

– Стойте, Игорь! – Позвал меня Николай Иваныч, и я обернулся, – задержитесь, пожалуйста.

– Это зачем же? – Нахмурился я.

– Можно ли вам задать несколько вопросов?

Глава 2

– А это не может подождать? – Сказал я, – мне надо на ток. Там, пади, заждались уже.

– Уверяю вас, – улыбнулся Николай Иванович, – это займет каких-нибудь две-три минуты.

Я окинул взглядом разбегающихся по машинам шоферов. Один за другим грузовики, из тех, кто еще остался в гараже, покидали территорию, поднимали своими большими колесами пыль.

– Ну давайте, если недолго. Какое у вас ко мне дело?

– Любопытство, – улыбнулся член комиссии, пригладил темные, зачесанные назад волосы, – проявили вы себя хорошо. И мне стало любопытно задать вам несколько вопросов.

– И правда, – сказал товарищ Николая Ивановича – невысокий и седовласый мужчина со строгим лицом, – смело вы это. Смело. Мало кто бы на такое решился.

– Ох да, – Николай Сергеевич как бы встрепенулся, – позвольте представить вам моих коллег. Это, – указал он на седовласого, – Анатолий Сергеевич.

Седовласый слегка поклонился.

А вот, – Николай Иванович показал теперь на девушку, – Марья Александровна. Не смотрите, что она такая молодая. Ударница. Секретарь комсомольской первички в Красной.

Марья Александровна. Тоже Маша что ли? Вот так забавность. Однако, нельзя было этой девушке отказать в красоте. Невысокая, но стройная, носила она темную юбочку чуть выше колена и белую блузку. Блузка подчеркивала ее тонкую талию и небольшую, но красивую грудь. А юбка, напротив, приятно облегала широкие бедра. Недлинные ее, по плечи, светлые волосы, девушка наносила по-деловому, в хвосте. Тонкие светлокожие ручки сжимали картонную папку с тесемками.

Светлое лицо Марьи было улыбчивым. На немного пухленьких щечках кокетничали ямочки при каждой улыбке. Светло-голубые глаза смотрели на меня с аккуратным интересом.

– Здрасти, – зарделась девушка.

Маша посмотрела на нее строго и с неким укором. Я мило улыбнулся медсестричке и она тут же помягчала.

– Так, а что у вас за вопросы-то? – Спросил я.

– Скажите, пожалуйста, – посмотрел на меня с интересом Анатолий Сергеевич, – вы не состоите же, в комсомоле?

– Не состоит, – Пискнула Марья, – я бы знала.

– Что ж ясно. Родители, надо думать, – продолжал Анатолий Сергеевич, – беспартийные?

– Беспартийные, – сказал я, – вся семья у нас беспартийная.

– Скажу вам прямо, товарищ, – улыбнулся Анатолий Сергеевич, – есть у вас все шансы это исправить. Ну, давай, Марья Александровна, чего ты хотела Землицыну предложить?

– Не хотели бы вы вступить в нашу первичную комсомольскую организацию? – Спросила девушка, борясь со смущением.

– Неудачное время вы выбрали для таких предложений, – я улыбнулся.

Марья как-то сжалась. Растерянно улыбнулась в ответ.

– Уборка начинается, – пояснил я, – сейчас мне не до молодежной работы. И уж тем более не до собраний будет. С утра до вечера буду копошиться в пыли, на полях.

– Конечно-конечно, – покивал Анатолий Сергеевич, – конечно, можете повременить с ответом. Если уж нужно вам будет, найдете Марью Александровну.

– Наше отделение находится в колхозной конторе, – пропищала девушка, – на третьем этаже.

– Хорошо, – махнул я рукой, – будет время, я загляну. Ну что, Маш, – посмотрел я на свою медсестричку, – поедем?

– Поехали, – сказала она, бросая холодный взгляд на комсомолочку, – ни то от старшей медсестры получу я нагоняй.

Когда я стал грузить Машкин велосипед в кузов, видел боковым зрением, как грустно посматривает на меня Марья Александровна.

Комиссия вместе с завгаром отправилась куда-то к диспетчерской.

– М-да, – говорил завгару Николай Иванович, – разбаловали вы своих работников. А скажите, дорогой товарищ, где у вас тут красный уголок? Какова в нем агитация?

– Да у нас как-то, – замялся Завгар, – и нету уголка.

– Печально это… Печально слышать. Не боритесь вы с крестьянской темнотою на вашем фронте работ. Оттого и получаются у вас такие казусы, как с этой Белкой.

Хмыкнув на это, я вернулся к себе в машину.

– Ты зачем на ней приехал? – Удивился Мелехов, завтоком.

– А чего такое? – Не понял я, – и вам что ли Белка не угодила? Вы ж коммунист.

Когда я вернулся на ток, завтоком бродил по площадке. Следил, как трактора вывозят из старого амбара залежалые остатки зерновых, сваливают в большую кучу на площадке.

Когда я приехал на Белке, глаза у Мелихова расширились так, что показалось мне, я издали увидел, как они выросли. Когда стал у амбара и выпрыгнул из машины, завтоком тут же подбежал ко мне. Завел разговор.

– Да я-то тут при чем? Щас все будут шарахаться от тебя, на этой-то машине! Еще, чего доброго, кто что-нить вытворит!

– Ну, – хмыкнул я, толкая переднее колесо, – со своими, в гараже, я уже провел воспитательный процесс. И с вашими проведу.

– С ними что ли? – Мелихов указал большим пальцем через плечо, – с трактористами? Ну-ну. Попробуй. Ребята они у нас упертые.

– Не упёртее шоферов, – хмыкнул я, – ну, если сомневаетесь. Вон, – указал я подбородком, – видите там, на пятьдесят втором газоне Титок ездит? Грузят в него мусор.

– Ну? – Нахмурился завтоком.

– Ну вот, подойдите к нему. Пусть вам расскажет, как я сегодня им ум вправлял. И что он теперь по поводу Белки думает.

Завтоком нахмурился. Шмурыгнул большим своим носом.

– Ну смотри, Землицын. Если что тут, у меня на току, не так будет из-за тебя сегодня, и ноги твоей на току больше не будет с твоей Белкой. Пока не пересядешь на нормальную машину.

– А я на нормальной, – нахмурился я.

Завтоком вздохнул.

– Да ты ж пойми, – всплеснул он руками, – дело тут не в машине. А в людском к ней отношении.

– Людское отношение, – сказал я, глядя на завтоком внимательно, – что твой флюгер. Куда ветер подует туда и отношение. Надо будет – направлю его по нужной дорожке.

Хмуро поджав губы, завтоком выдохнул. Нахмурившись, пошел к конторке. Попути заглянул в машину к Казачку, который уже несколько дней работал на току. Перекинулся с ним парой слов, которых я, конечно, не слышал.

Однако, видя улыбчивое, смешливое лицо Казачка, который слышал мое сегодняшние “выступление”, завтоком нахмурился. Задумчиво обратил ко мне взгляд. А потом снова зашагал до конторки.

Работа сегодня была, как обычно. Я вывозил остаток залежалого пшеничного сора. В старом амбаре были закрома, в которых пшеница слежалась. Ее, сырую и вычищали. С нового закрома везли другую.

Остатками прошлогоднего урожая ячменя и пшеницы проверяли зав. В этом году поставили на него новую систему просушки зерна и хотели убедиться, как она, эта система работает. Нагружали перед уборкой.

Машины гоняли туда-сюда с нового амбара на зав. Ссыпали в яму зерно. Прогнанное через зав, оно очищалось, подсушивалось и попадало в бункер. Под бункером уже дежурил газон, в который и ссыпали зерно.

После, машина отправлялась на мельницу. Остатки зерна использовали под крупу, на корм колхозной птице.

Мне же поручили свозить залежалый сор, но не на озеро, как в прошлый раз, а на свиноферму.

До обеда успел я сделать два рейса. И когда на третий, вернулся на мехток, увидел забавную картину.

У зава стояли в рядок трактора. Синешкурые белорусы задрали к небу свои ковши, словно грея их под кубанским солнышком.

Молодые трактористы расхлябанные, с лихим видом, стояли у зава, покуривая сигаретки. Было их трое.

У неудобной эстакады, что вела к завальной яме тока, корячился газон. В его кабине весь вспотевший, красный как рак, трудился Казачок. Он заглядывал назад, выбирался из кабины, чтобы посмотреть, что ж позади него твориться. Куда ведет он задом машину. Стараясь заехать на эстакаду, он то и дело не попадал ровно и гонял машину взад-вперед.

Подъехав к ним, я выбрался из машины. Подбежал к Казачку. От нервов, газовал парень так, что уши закладывало. Машина под его управлением в очередной раз дернулась и пошла назад. Заехала на эстакаду неровно и соскользнула задним колесом.

Грохот раздался на весь ток. Газон скакнул и колесами упал мимо путей эстакады. Да так сильно, что задний борт у него раскрылся и зерно посыпалось мимо ямы. Трактористы при этом грянули дружным по-бабьи звонким смехом.

Перепуганный Казачок выскочил из машины. Грубо ругаясь, побежал смотреть в чем дело.

– Чего тут у тебя? – Подбежал я к парню аккурат к этому времени.

– Да вот, понимаешь, – хватаясь за голову и кривя от обиды лицо, нервничал Казачок, – наказали учиться на зав задом заезжать. А я не могу! Не выходит у меня и все!

– Ты чего там делаешь! Дуреха! – Сверху с зава крикнул механик, – все зерно просыпал! Балда!

Трактористы заржали еще громче. Сжавшийся Казачок втянул голову в плечи.

– А ты че там сидишь, как курица в гнезде?! – Крикнул я механику, – ты бы помог парню! Указал, куда ехать! Так же, из кабины, не видно! Он же в первый раз! Видишь?!

– У меня тут, – нахмурился Механик, – своей работы по горлышко!

– Вкл, да Выкл нажимать, и я смогу! – Крикнул я, – давай местами поменяемся, ты за руль да на зав, а я на твое место, кнопки нажимать?! М-м-м?!

Механик сплюнул. Но больше ничего не ответил.

Трактористы продолжали ржать. Один из них невысокий, но широкий в плечах беловолосый парень засунул руки в карманы вислых своих брюк и сказал:

– Опростоволосился, – ощерил он редкозубый рот, – пущай теперь заметает!

Казачок аж потемнел, так ему было стыдно.

– Да не вешай ты нос, – хлопнул я его по плечу, – давай за руль. Сейчас я тебе подскажу.

– А ты уже на нее заезжал? Знаешь как?

– Заезжал, – улыбнулся я.

– Это где ж? – Казачок нахмурился, – ты ж тоже недавно в колхозе, как и я.

– В армии! – хохотнул я.

Казачок аж глаза раскрыл.

– А че, в армии тоже завы бывают?

– Да шуткую. Давай за руль, говорю!

– О! – Крикнул второй тракторист, повыше белобрысого, молодой, но уже с залысинами у висков, – ща нам шоферки устроють новый театр! А я думал, скучно в колхозе работать будет!

Я злобно зыркнул на троих трактористов. Пошатываясь на своих кирзачах, они, явно, были поддатые. Скорее всего, приложились за обедом. А может, и с утра.

– А зачем вам шоферки с ихним театром, – хмыкнул я, посмотрев на них так нахально, как только мог, – когда у нас в МСТ такие знатные скоморохи имеются!

Трактористы сначала заржали. Но потом один из них, белобрысый, кажется, понял, что это была шутка про них. Он в одно мгновение изменился в лице и глянул на меня, по-бычьи опустив голову:

– Чего?

– Того! – Крикнул я, – ржете звонче кобылы. Лучше б помогли парню заехать на зав. Шутники, – сплюнул я.

Вся троица замолчала. Переглянулась.

– Ну давайте, – белобрысый принялся задирать закатанные рукава рубахи еще выше, – покажем шоферкам, как мы умеем шутковать.

– Игорь, – испуганно посмотрел на трактористов Казачок, – мож не надо?

– Надо, Гена, – наблюдая, как троица приближается, ответил я, – надо.