Артур Каримов
Эпистемология добродетелей

«Если надежный когнитивный процесс “на входе” зависит от предшествующих убеждений, то он является условно надежным. Это значит, что он является надежным, при условии что входные убеждения сами являются результатом надежного когнитивного процесса»²⁰³.

Данное условие подразумевает, что убеждение не просто сформировано благодаря надежному когнитивному процессу, но и имеет надежную «родословную». Свою теорию обоснования Голдман называет исторической или генетической теорией и противопоставляет ее теориям «текущего временного среза» (current time-slice theory). Теории «текущего временного среза» рассматривают обоснованность как функцию от текущего эпистемического статуса убеждения. Примером такого рода теорий являются как фундаментализм (Декарт), так и когерентизм. Историческая теория обоснования делает ставку на историю того, как сформировалось убеждение. Поэтому Голдман называет свою теорию «исторический релайабилизм». Примером генетической теории обоснования является платоновская теория припоминания. В исторической теории обоснования, в отличие от теорий «текущего временного среза», не предполагается, что субъект имеет привилегированный доступ к обоснованию собственных убеждений. Он может осознавать, почему его убеждение обосновано, но не обязан. Так же как можно знать, не зная, что ты знаешь, можно иметь обоснованное убеждение, не зная, что оно обоснованно. Допустим, убеждение изначально было обоснованно, но субъект со временем забыл, как именно оно было обосновано. Несмотря на это, оно продолжает оставаться обоснованным.

Был выдвинут ряд возражений против релайабилизма процесса. Многие из них были преодолены в более поздних версиях релайабилизма Э. Соузы и Дж. Греко.

1. Некоторые убеждения не требуют каузальной родословной. Например, это текущие феноменальные состояния (я испытываю боль) или логические или концептуальные отношения («холостяк есть холостяк» или «холостяк есть неженатый мужчина»). Ответ Голдмана заключается в том, что здесь все равно есть каузальная история (или когнитивный процесс), хоть и очень короткая, и неосознаваемая.

2. Мы можем себе представить такой возможный мир, в котором принятие желаемого за действительное будет надежным когнитивным процессом. Допустим, что в данном мире существует Добрый Демон, который делает реальными все желания. Тогда в данном возможном мире принятие желаемого за действительное будет обоснованным. Здесь может быть несколько ответов: 1) можно ограничить теорию только нашим миром; 2) можно ограничить теорию ближайшими возможными мирами, по крайней мере теми, где не существует Доброго Демона, который манипулирует объективными событиями; 3) можно, наконец, признать, что принятие желаемого за действительное не всегда является ненадежным процессом. Сам Голдман не склонялся ни к одному из этих вариантов. Нам ближе второй вариант.

3. Картезианский «Злой Демон». Это возражение против того, что релайабилистские условия являются необходимыми для того, чтобы считать убеждения обоснованными. В мире Злого Демона Декарта чувства и способности суждения индивидов контролируются Злым Демоном. Таким образом, пользуясь своими способностями, которые они считают надежными, субъекты накапливают массу эмпирического и теоретического знания. Интуитивно кажется, что их убеждения являются обоснованными. По крайней мере, с нашей точки зрения, в актуальном мире их обоснованность ничем не отличается от обоснованности в мире Злого Демона. И там и там субъект ссылается на чувственное восприятие, память, умозаключение и т.п. Но из-за влияния Злого Демона их эмпирические и теоретические убеждения по большей части являются ложными; т.е. их познавательные процессы по большей части являются ненадежными. Таким образом, релайабилист приходит к противоречию; он вынужден признать, что его способности в этом мире являются и надежными, и ненадежными.

На это можно ответить, что убеждения должны оцениваться не просто для нашего мира, а для «нормальных» возможных миров, т.е. тех, в которых актуально присутствуют качества нашего мира. Поэтому понятие надежности должно быть релятивизировано относительно возможных миров²⁰⁴.

4. Проблема генерализации (generality problem). Проблему генерализации для релайабилизма Кони и Фелдман формулируют следующим образом²⁰⁵. Допустим, что убеждение обосновано тогда и только тогда, когда оно произведено процессом, который надежно ведет к истинному убеждению. О каких процессах идет речь? Можно ли их конкретизировать? Предположим, что субъект смотрит на дерево. В это время, среди других, задействуются следующие процессы: визуально-инициированный процесс формирования убеждения, процесс отображения на сетчатке глаза образа с такими-то и такими-то характеристиками, процесс опознавания формы листа для определения типа дерева и т.д., а также бесчисленное множество других процессов. И все они должны быть надежными. Каждый данный случай служит примером многих, бесконечно многих, процессов. Так какой тип процесса должен быть надежным? Сказать, что это просто процесс релевантного типа, недостаточно. Например, некто скажет, якобы то, что требуется для победы лошади в забеге, – это обладание релевантными качествами. Но если не уточнить, какими качествами, то это заявление является лишенным объяснительной силы. Подобное решение не может быть и ad hoc решением – процессы, которые являются надежными только для данного случая. Ответ должен, по мнению Кони и Фелдмана, касаться всех случаев. Как они считают, полная релайбилистская теория должна уточнить все эти процессы. Однако поскольку, очевидным образом, она этого сделать не может, то, следовательно, релайабилизм остается «радикально незавершенной» теорией. Это является, по их мнению, фатальным для любой версии релайабилизма, а перспективы решения проблемы генерализации для релайабилизма являются туманными²⁰⁶.

Настолько ли последнее возражение фатально для релайабилизма, как полагают его оппоненты? Возможный ответ заключается в том, что наше понятие знания отвечает прежде всего практическим нуждам. Понятие знания используется для того, чтобы отличить хорошую информацию и хорошие источники информации для целей практического мышления. Тогда мы имеем прагматическое решение данной проблемы генерализации: релевантные параметры должны быть конкретизированы с учетом интересов и целей соответствующего рассуждения на практике. М. Хеллер в статье «Простое решение проблемы генерализации» также полагает, что релевантный уровень обобщения определяется прагматическим контекстом:

«“Надежный” – это совершенно обычное слово, которое в совершенно обыденных ситуациях применяется к конкретным случаям, которые являются проявлениями общих типов, имеющих разную степень надежности. Тем не менее, мы каким-то образом используем этот термин в повседневном дискурсе в контексте, релятивном по отношению к различным целям различных говорящих по различным поводам использования. “Надежный” есть также контекстуально зависимое понятие. Как только этот неудивительный факт понимается, мы видим, что проблема генерализации возникает лишь если на релайабилиста накладываются неразумные требования. Неразумно требовать фиксированный принцип для выбора правильного уровня обобщения в том, что различается от контекста к контексту»²⁰⁷.

Другой подход к решению этой проблемы представлен Дж. Толли, который посвятил целую диссертацию этой проблеме²⁰⁸. Ответ Толли заключается в нескольких пунктах. В целом, Толли считает, что претензии к релайабилизму не являются теоретически и концептуально обоснованными.

Толли начинает рассуждение с того, что релайабилизм все-таки является философской теорией, а не естественно-научной. Возражение по поводу генерализации является слишком требовательным для философской теории. Кони и Фелдман требуют, чтобы определение релайабилизма уточняло для каждого случая полный перечень надежных процессов, которые участвуют в данном примере. Возьмем в качестве примера любую философскую теорию, например, этику утилитаризма. Согласно утилитаризму, Х является морально правильным, если он приносит максимальное благо максимальному количеству людей (Милль). Должна ли эта теория еще также объяснять, какое благо должно иметься в виду в каждом конкретном случае? Подобное кажется чрезмерным. С этой точки зрения, любая философская теория будет «радикально незавершенной».

Далее. Релайабилизм – это теория обоснования, следовательно, она должна объяснять необходимые и достаточные условия для обоснования, что она и делает. Она объясняет, какой процесс подпадает под определение надежного: а именно, такой, который ведет скорее к истинному, чем к ложному убеждению. Теория может привести примеры надежных процессов, которые достаточны для понимания того, чтó подразумевается под надежным процессом, – что она опять же и делает. Должен ли при этом релайабилизм присовокуплять полный перечень таких процессов? Это кажется абсурдным требованием.

Данное возражение, по Толли, является чрезмерным также в другом смысле. Оно, по-видимому, предполагает, что мы должны принять следующий принцип:

– для любой теории верно, что если после долгого и тщательного исследования мы не имеем завершенной теории некоторого понятия, то, возможно, данное понятие является несостоятельным.

На это Толли отвечает, что у нас нет полной и завершённой теории того, что понимать под понятием «стол». Следует ли отсюда, что столов не существует? То же в еще большей мере относится к абстрактным философским понятиям. Является ли полной и завершенной дефляционная теория истины? Очевидно, что нет. Может ли это быть доводом за то, что эта теория находится в стагнации?

Наконец, quid pro quo это возражение должно быть адресовано прежде всего тем, кто его выдвигает, т.е. представителям эвиденциализма (Кони и Фелдман). Имеется ли на данный момент полный перечень того, что можно считать доказательством для каждого конкретного случая?

Отсюда можно заключить, что претензии, предъявляемые к релайабилизму в данном аргументе, не являются уникальными для релайабилизма. И в целом, данное возражение является чрезмерным для философской теории.

§ 2.3. Релайабилизм добродетелей (Э. Соуза, Дж. Греко, Д. Притчард)

C развитием релайабилизма для более четкого позиционирования себя в рамках ЭД появился термин «релайабилизм добродетелей» (virtue reliabilism), наиболее яркими представителями которого являются Э. Соуза, Дж. Греко, Д. Притчард. Э. Соуза (Университет Ратгерс, США) в фундаментальном труде «Эпистемология добродетелей» формулирует понятие добродетелей в релайабилистском ключе²⁰⁹.

ААА-теория (Э. Соуза)²¹⁰. Для определения интеллектуальной добродетели Соуза использует в качестве аналогии стрельбу из лука. Когда лучник целится и стреляет, его выстрел можно оценить в трех отношениях. Во-первых, мы можем оценить, добился ли он своей задачи: в данном случае, попал ли он в цель. Во-вторых, мы можем оценить, был ли он ловким, проявил ли он мастерство лучника. Однако выстрел может быть точным и мастерским, но без того, чтобы успех можно было поставить в заслугу. Возьмем в качестве примера выстрел, который при нормальных условиях попал бы в цель. Но предположим, что ветер оказался слишком порывистым, поэтому он отклонил стрелу от первоначальной траектории полета. Тем не менее следующим порывом ветер вернул стрелу на прежнюю траекторию. Тогда выстрел будет точным и мастерским, но не точным благодаря мастерству (или не в полной мере благодаря ему). Он не является адекватным мастерству лучника. Таким образом, оценка выстрела может проводиться по трем параметрам: точность (accuracy), мастерство (adroitness) и адекватность (aptness). Эту структуру оценки Соуза называет ААА-структурой по первым буквам английских слов, составляющих критерии оценки.

Соуза утверждает, что убеждения также попадают под ААА-структуру оценки. Мы можем выделить 1) точность убеждения, т.е. его истинность; 2) его мастерство, т.е. проявление в нем эпистемической добродетели или компетенции; и 3) его адекватность, т.е. его истинность благодаря компетенции субъекта²¹¹.

Третье условие – это то, что позволяет решить проблему Геттиера. Как справедливо отмечает А. А. Шевченко, сам по себе факт реализации какой-то надежной способности, даже если он соединяется с истинным убеждением, еще недостаточен для знания²¹². Необходимо еще, чтобы это истинное убеждение возникло благодаря этой способности, а это и есть условие адекватности по Соуза.

Еще одно свойство убеждения, которое вводит Соуза, это «безопасность» (safety). По Соуза, это свойство является общим для любого действия. Соуза называет действие безопасным, если оно нелегко терпит неудачу, нелегко не достигает своей цели. Для безопасности убеждения достаточно, что оно нелегко может быть неистинным. По определению Соуза, убеждение, что р, является безопасным, если скорее всего р²¹³.

Также Соуза вводит понятие «чувствительности» (sensitivity) убеждения. Это контрфактическое качество, которое Соуза определяет следующим образом: убеждение субъекта S, что р, является чувствительным тогда и только тогда, когда если бы не р, то субъект S (скорее всего) не имел бы убеждения, что р.

Убеждение может быть безопасным, не будучи при этом чувствительным. Примером являются радикальные скептические сценарии. Допустим, что я являюсь мозгом в чане. Убеждение «Я не мозг в чане»²¹⁴ безопасно, но не является чувствительным, т.е. оно нелегко окажется ложным. Маловероятно, что я мозг в чане. Но если все же оно ложное, то я все равно думал бы, что оно истинное. Если я все же мозг в чане, я все равно не думал бы, что я мозг в чане. В этом смысле Соуза защищает здравый смысл Мура против скептиков, которые, на его взгляд, смешивают эти два качества убеждений.

Но даже безопасность Соуза считает чрезмерным требованием к знанию. Предположим, что меня ударили, и я чувствую сильную боль. На основании этого я формирую убеждение, что у меня сильная боль. Но возможно, что меня просто слегка ударили, и я чувствую просто некий дискомфорт, хотя убеждаю себя, что чувствую сильную боль. Это, может быть, связано с видом крови или состоянием ипохондрии. Однако я все равно знаю, что претерпеваю сильную боль, если меня действительно сильно ударили. Хотя это мое убеждение будет не безопасным, поскольку я мог быть убежденным в этом даже в случае дискомфорта, а не настоящей сильной боли.

Согласно Соуза, знание требует не совершенной безопасности, а по крайней мере – безопасности относительно основания (basis-relative safety). Чтобы убеждение стало знанием, требуется лишь, чтобы оно, по крайней мере, имело некоторое основание, которое нелегко могло бы иметь, если было бы ложным, – некоторое основание, которое оно могло бы (скорее всего) иметь, только если оно истинно. Когда убеждение, что ты испытываешь сильную боль, основано на твоей сильной боли, оно удовлетворяет этому требованию. И это несмотря на то, что оно не является совершенно безопасным, поскольку ты мог легко думать, что у тебя сильная боль, хотя ты просто испытывал некий дискомфорт.

Убеждение является чувствительным относительно основания тогда, когда оно базируется на таком основании, что если бы было ложно, что р, то субъект не легко был бы убежден, что р. Тогда правдоподобно, что для знания требуется не совершенная чувствительность, а чувствительность относительно основания (basis relative sensitivity).

Подобное разграничение позволяет дать альтернативное решение проблемы скептицизма, довлеющей над теорией познания с ее возникновения. При этом данное решение формулируется независимо от экстерналистского подхода к обоснованию, хотя совместимо с ним. Это решение Соуза формулирует в нескольких пунктах.

1. Отрицать требования скептика, что знание должно быть совершенно чувствительным и даже чувствительным по отношению к основанию.

2. Указать на интуитивное преимущество требования безопасности над требованием чувствительности.

3. Предположить, что скептик смешивает требования чувствительности и требования безопасности.

4. Заключить, что скептик не опровергает здравый смысл, поскольку, с точки зрения здравого смысла, нас интересует безопасность относительно основания, а не чувствительность относительно основания.

Поскольку Соуза устанавливает два требования для знания, то возникает вопрос, каким образом они связаны. Вытекает ли напрямую безопасность из его адекватности? Необязательно. Рассмотрим еще раз кейс со стрельбой из лука. Предположим на этот раз, что 1) стрелок принял наркотик, который снижает его мастерство до такого уровня, что он легко может промахнуться; 2) метеорологические условия таковы, что порыв ветра легко может отклонить стрелу от цели. Другими словами, этот выстрел легко может не попасть в цель, или в терминологии Соузы, не является безопасным. Тем не менее, если все же выстрел окажется точным, то в этом нельзя отрицать заслуги стрелка, поскольку он все равно будет точным благодаря мастерству, т.е. адекватным. То, что выстрел мог легко не попасть в цель из-за сниженного уровня мастерства или метеорологических условий, делает его небезопасным, но не неадекватным.

Более того, действие может быть безопасным, но неадекватным. Предположим, что Добрый Демон всегда обеспечивает, что выстрел лучника попадает в цель, манипулируя полетом стрелы. В этом случае выстрел будет безопасным, хотя и неадекватным, потому что является точным не благодаря мастерству лучника.

Для корректного действия познавательных компетенций необходима также соответствующая среда. Возьмем опять наши перцептуальные убеждения, т.е. убеждения, сформированные на основе чувственного восприятия. Предположим, что вы видите поверхность, которая выглядит красной при нормальных условиях. Но предположим, что, без вашего ведома, освещение в данном месте контролируется каким-то шутником, так что эта поверхность могла быть освещена таким образом, что она кажется белой. Ваше убеждение, что вы видите перед собой красную поверхность, является адекватным. Но трудно сказать, что вы знаете, что поверхность является красной, поскольку вы предполагаете, что ваша способность зрительного восприятия осуществляется при нормальных условиях. Но эти условия контролируются шутником, и эта поверхность могла бы казаться белой. Таким образом, необходимо добавить еще одно условие:

– для любого корректного убеждения, что р, корректность этого убеждения может быть атрибутирована соответствующей компетенции, только если оно происходит из реализации этой компетенции в подходящих условиях, и если реализация ее в этих условиях не слишком легко порождает ложные убеждения²¹⁵.

В случае если действует шутник, субъект адекватно убежден, что перед ним белая поверхность. Но он не адекватно убежден, что он адекватно убежден, что перед ним белая поверхность. Иными словами, субъект имеет «животное» знание (animal knowledge), но не имеет рефлексивного знания, что поверхность является белой, поскольку он не учитывает изменения окружающей среды. В этом проблема любого перцептулаьного знания, потому что оно не обязательно предполагает рефлексию. «Животное» знание здесь необязательно понимать буквально как знание животных. (Хотя в зоопсихологии, в принципе, принято приписывать животным желания, убеждения и даже знание). Животное знание Соуза определяет как соответствующее ААА-структуре, т.е. адекватное, потому что точное благодаря компетенциям. Тогда рефлексивное знание можно определить как адекватное убеждение, которое сам субъект адекватно считает адекватным, т.е. это убеждение второго уровня по поводу убеждения первого уровня. Животное, если оно вообще способно иметь знание, не имеет рефлексивного знания. Но человек может иметь чисто животное знание в данном выше смысле, если он не потрудился сделать его объектом своей рефлексии. Более точно: S обладает животным знанием, что р, только если:

1) р истинно, и

2) убеждение S, что р произведено одной или несколькими интеллектуальными добродетелями S.

S обладает рефлексивным знанием, что р, только если:

1) р истинно, и

2) убеждение S, что р произведено одной или несколькими интеллектуальными добродетелями S; и

3) S имеет истинное убеждение, что р произведено одной или несколькими интеллектуальными добродетелями, каковое убеждение само, в свою очередь, произведено интеллектуальными добродетелями S.

Какие условия для познания мы должны считать нормальными? Соуза признает, что невозможно дать такое определение, которое включало бы все условия, необходимые и достаточные для знания. Любое такое перечисление будет необходимо неполным. Но он не считает это концептуальной проблемой. Очевидно, что кислород необходим для того, чтобы субъект S знал, что р. Но никто же не считает, что определение знания неполно, если оно не включает условия, что без кислорода человек не может познавать. Такое требование было бы абсурдным. В конце концов, так можно прийти и к выводу, что необходимым условием познания является Большой Взрыв (или Господь Бог).

Согласно Соузе, о знании можно говорить в определенной степени. Семантика глагола знать в обычном словоупотреблении вроде бы не позволяет атрибутировать степень к знанию. Кажется, что можно что-нибудь либо знать, либо не знать, нельзя знать что-то в большей или меньшей степени. Тем не менее, ААА-структура оценки предполагает, что знание может иметь степени, по меньшей мере, в 3 отношениях:

• Насколько точным является его убеждение;

• Насколько была проявлена та или иная компетенция;

• В какой мере точность убеждения зависит от проявленной компетенции.

Запомним эту мысль, так как в дальнейшем мы будем обосновывать подход к ЭД, с точки зрения которого знание также имеет степени²¹⁶.

В более поздних публикациях Соуза усовершенствовал свою систему и дополнил ААА-структуру SSS-структурой. Аббревиатура «SSS» означает, соответственно: «seat» (основание), «shape» (форма) и «situation» (ситуация). Эту новую структуру он поясняет на примере:

«Что касается способности к вождению автомобиля, к примеру, то мы можем различать между: а) самой внутренней компетенцией, которая заложена в мозге, нервной системе и теле, и которая сохраняется даже когда человек спит или пьян; б) более широкую внутреннюю компетенцию, которая требует также находится в определенной форме, т.е. быть в сознании, трезвым, внимательным и т.д.; и с) полную компетенцию или способность к хорошему вождению (на определенной дороге, в определенной местности), которая также требует, чтобы субъект находился в подходящем окружении, дорога была ровной, соответствующем образом освещена и т.д.»²¹⁷.

Все это может быть применено и к познавательной компетенции. Согласно Соузе, эти два триплета с учетом понятий безопасности и чувствительности, а также животного и рефлексивного знания целиком описывают эпистемическую ситуацию, в которой находится субъект. Если выполняются AAA-условия и SSS-условия, тогда мы имеем определение надежного знания. Соответственно, в разных скептических аргументах не выполняются какие-то из компонентов этих триплетов.

Одним из ведущих представителей современного релайабилизма является также Дж. Греко (Университет Сент-Луиса, США). Греко обосновывает идею, что знание есть успех благодаря способности (или благодаря превосходству, или добродетели)²¹⁸. Греко считает, что этот тезис касается эпистемической нормативности, т.е. нормативного статуса, которым обладает знание. Понятие успеха благодаря способности выходит за пределы эпистемологии и существует в любой области человеческой деятельности. Таким образом, в любой человеческой деятельности, где возможен успех, можно провести разделение между успехом благодаря способности и успехом благодаря удаче. Греко приводит в пример футбольного игрока, который может забить гол благодаря своим способностям (например, когда Пеле забивает гол, точно целясь в угол ворот), и обычного игрока, который намереваясь сделать пас, случайным образом попал в угол ворот. Знание в данном случае рассматривается как частный случай этого более общего вида. Греко дает следующее определение знания:

S знает, что р, тогда и только тогда, когда S убежден в истине (в отношении р), потому что убеждение S, что р произведено интеллектуальной способностью²¹⁹.

Выражение «потому что» здесь призвано указать на каузальное объяснение. Идея Греко состоит в том, что в случаях знания факт, что у S есть истинное убеждение, что р, объясняется фактом, что S убежден благодаря способности: «Когда мы говорим, что S знает, что р, мы имеем в виду, что это не просто случайность, что S истинно верит в р. Напротив, мы имеем в виду, что S занимает правильную позицию в отношении р, потому что S рассуждал подходящим образом, или воспринимал вещи адекватно, или хорошо помнил и т.д. Мы имеем в виду, что правильное убеждение должно быть вызвано собственными способностями субъекта, а не слепой удачей, или случайностью, или чем-то еще»²²⁰.

Важным аргументом в пользу философской теории является ее объяснительный потенциал, т.е. способность решать проблемы в своей области. В отсутствие возможности эмпирической проверки философской теории аргумент к наилучшему объяснению может быть решающим аргументом в пользу философской теории. По мнению Греко, ЭД предоставляет решение проблемы Э. Геттиера. Данную проблему он рассматривает на примере кейса Чизома:

Кейс «Овца». Субъект полагает, что в поле есть овца. Для него этот факт очевиден. Но предположим, что он ошибочно принял собаку за овцу, поэтому он вовсе не видит овцу. Тем не менее, хотя этого и не подозревает сам субъект, на другой части поля действительно есть овца²²¹.

Греко предполагает, что в кейсах Геттиера и Чизома субъект имеет истинное убеждение, но субъект имеет истинное убеждение не благодаря способности. Следовательно, здесь отсутствует каузальная связь между убеждением и способностью. Поэтому там, где субъект действительно обладает знанием, тот факт, что субъект обладает им благодаря способности, объясняет, почему у S истинное убеждение. В кейсах Геттиера – не объясняет. В них каузальная цепь является девиантной. Согласно Греко, субъект имеет истинное убеждение благодаря способностям, только если 1) эти способности формируют важную и необходимую часть общего целого каузальных факторов, которые порождают истинное убеждение; и 2) никакие другие факторы не мешают способностям субъекта.

Способность может быть развитой в большей или меньшей степени. Например, игрок в футбол может быть хорошим игроком для низшей лиги, но плохим игроком для высшей лиги. То же касается познавательных способностей: архитектор будет лучше разбираться в особенностях строений, а ботаник определять тип растения по форме листа. В этом проявляется контекстуалистский подход Греко к объяснению способностей.

Но данный подход не применим ко всем разновидностям кейсов Геттиера. Рассмотрим кейс Голдмана:

Кейс «Фасады амбаров». Генри путешествует на автомобиле по сельской местности и видит перед собой амбар. На основании этого он убежден, что объект, которой он видит – это амбар. Но, хотя Генри не знает об этом, вся местность в этом районе уставлена фасадами амбаров, которые неотличимы на первый взгляд от настоящих амбаров (возможно, в данной местности проводятся съемки голливудского фильма). Тем не менее, Генри случайно проезжает мимо единственного настоящего амбара, так что он смотрит на настоящий амбар²²².

В данном случае каузальная связь между убеждением и способностью присутствует. Так что для объяснения этого случая нужна другая стратегия. Греко предлагает такое альтернативное объяснение. Способности, как правило, релевантны в отношении окружения. Например, в обычном случае гольфист Тайгер Вудс легко может засадить мяч в лунку с 10 шагов. Но предположим, что в данной местности ураганный ветер, поэтому ему будет сложно попасть в лунку даже с 3 шагов. Или, например, он не может этого сделать ночью в полной темноте. Поэтому, когда мы приписываем кому-то способность, например, загонять мячи в лунку, мы имеем в виду, что эта способность будет реализовываться в подходящих условиях. Когда игрок в бейсбол Х имеет способность ударять по бейсбольному мячу, мы также имеем в виду, что эта способность эффективна относительно определенной окружающей среды. Например, в случае если бы игрок играл в бейсбол в зоне военных действий, он вряд ли смог бы целиком сосредоточиться на игре, а вместо этого думал бы о том, не зацепит ли его шальная пуля. Значит, у Х. есть способность играть в бейсбол в определенной окружающей среде. Соответственно, в кейсе с фальшивыми амбарами у Генри нет способности различить амбары и фасады амбаров. Греко дает следующее определение связи способности с релевантным окружением:

«S обладает способностью А относительно окружения Е в классе релевантных ближайших возможных миров, где S в Е имеет относительно высокую степень достижения успеха»²²³.

Кроме того, нам представляется, что здесь необходимо понимать, что имеется в виду под каузальной связью между убеждением и способностями. Предположим, что убеждение в том, что Генри видит перед собой амбар, является знанием, если оно возникает благодаря способности. Это можно понимать двояко. Можно сказать, что когнитивный успех здесь лучше всего объясняется его способностью. А можно сказать, что когнитивный успех демонстрирует способность. В первом случае это было бы неправильно. Но во втором понимании это вполне допустимо. В конце концов, Генри действительно демонстрирует некоторую способность.

Греко также объясняет, что вопрос, почему в кейсах Геттиера субъект не обладает знанием, возникает из-за того, что эпистемически добродетельное поведение, с помощью которого он формирует истинное убеждение, не является самым явным (salient) объяснением, почему они получают истинное убеждение. Вместо чего в объяснение вкрадывается посторонний случайный элемент.

В более поздней работе Греко развивает свою теорию и определяет знание как разновидность достижения, понимая достижение очень широко. В частности, на обложке его монографии «Достижение знания» изображен игрок в бейсбол, ударяющий по мячу²²⁴. Общая идея Греко такова: знание есть вид достижения (achievement), которое познающему можно поставить в заслугу (credit). Свою концепцию он также называет субъектный релайабилизм (agent reliabiliam), так как центральную роль в нем играет понятие знания как когнитивного достижения субъекта.

Для Греко эпистемология имеет дело с ценностями. В частности, он пишет: «Когда мы говорим, что кто-то знает что-то, мы делаем ценностное суждение. Мы подразумеваем, например, что его суждение более предпочтительно, чем чье-то простое мнение. Но тогда атрибуция знания имеет нормативное и ценностное измерение. Эпистемология – это нормативная дисциплина (курсив наш. – А. К.)»²²⁵.