Антонио Менегетти
Психотея

© БФ «Онтопсихология», 2009; НФ «Антонио Менегетти» (http://meneghetti.ru), 2018.

Перевод на русский язык, оформление, подготовка к печати.

Глава первая
Психология театра

1.1. Значение театра

«Театр» (θεατρον) – от греческого θεοζ (бог) и ρεω (протекать) – как бог действует и проявляется, как бог предстает пред народом. Слово θεοζ содержит корень θη, входящий в состав глагола τιθημι (полагать, устанавливать). Следовательно, θεοζ означает «тот, кто устанавливает». Кроме того, слово «театр» может происходить от ανερ, ανδροζ (человек) и означать «бог человека», «как бог действует в человеке» или от слова θεαομαι (открыто проявляться), то есть «то, как разворачивается действо, проявляется человек или бог».

Каждый участник театрального представления был причастен божественной психологии, видел ее проявления в душе человека и знал, что когда тот отойдет от бога, то должен будет за это дорого заплатить, иногда даже ценой собственной жизни.

Театр через определенные ситуации урока бога человеку призван был обучать катарсису и обновлению. Завязкой театрального представления служила жизненная человеческая ситуация, относительно которой бог впоследствии выносил свое суждение. То есть человек совершал действие, а бог вмешивался для того, чтобы это действие оценить.

В театре сценически воспроизводилось социальное действие большего или меньшего масштаба. В преамбуле лежала история человека, например, Ифегении или Кассандры*; далее, в какой-то момент, бог обозначал свое отношение к поведению этого человека. Классическая греческая трагедия Эсхила, Еврипида и др. рассказывала об историческом и этическом отношении между божественным и человеческим.

Пафосный язык великих трагедий Эсхила, полный сильнейших эмоций, был призван учить человека внимательному отношению к себе, потому что присутствие индивида в его «здесь и сейчас» изначально было задано богом, и человек, пренебрегший глубинным совершенством собственной природы, устранялся этим же богом.

В сущности, великие создатели трагедий воспитывали человека с помощью театра. Нельзя забывать, что основу гуманистической педагогики заложили Эсхил, Софокл и Еврипид. Театр древних римлян также был великолепным, существовал в нескольких видах и остался в чем-то непревзойденным. Зритель смеялся по-настоящему, а комедии гениального Плавта могут пользоваться успехом и сегодня, стоит им придать современное звучание. Достаточно взять любой из его сюжетов, осовременить и изменить костюмы, чтобы возобновить действие, отражающее жизнь.

Весь народ изучал психологию, мифологию и мораль через театр. В театре получали освещение факты жизни и мотивация человеческих поступков.

Существуют несущие структуры психики, которые, на мой взгляд, до сих пор не разглядела даже самая серьезная юнгианская психология. Подобно сенаторам, народ восседал вокруг небольшого пространства, в центре которого находились актеры, готовые представить подлинный замысел великого мыслителя. Участие в театральном процессе считалось в античной Греции высшим актом культуры, сознательности, предвидения.

Театральное представление рождается как ритуал, мистерия, приобретая затем форму трагедии, драмы. Изначально мистерии пластически выражали появление божества в акте искупления вины: в ритуале человек пытался изгнать зло^[1]. Мистериальные ритуалы обладают катарсической функцией, пытаются привлечь самих участников к преодолению зла ради сближения с богом.

Трагедия показывает, что плохие поступки влекут карму. В этом состоит удивительное свойство великой греческой трагедии: несмотря на постоянное повествование о несчастьях, она учит, что человек, способный стать богом, превращается в животное по собственной ошибке. Таким образом, трагедия преподает урок: когда человек не соответствует своему основополагающему проекту – онто Ин-се, – великий потенциал оборачивается бедой.

Катарсис означает, прежде всего, очищение, то есть устранение последствий греха. Необходимо достичь уровня чистой, тотальной возможности самого себя. Таким образом, греческая трагедия учит, что история, бог свершает возмездие для того, чтобы пробудить в человечестве катарсис.

В онтопсихологии речь идет о большем: необходим не только катарсис, но и атараксия, то есть достижение высшей независимости от всех вещей и эмоций, свободной функциональности логического «Я» по отношению к онто Ин-се – и тогда вдохновение рождается от Ин-се, явленного в бытии индивида. В противном случае любое так называемое художественное произведение становится проекцией комплексов, болезни художника и общества в целом и порождает еще большую болезнь.

Несмотря на эволюцию театра, приведшую к появлению кино и телевидения, катарсическая функция остается целью всякой художественной формы выражения.

Шекспир, Расин, Алфьери (это лишь несколько имен знаменитых основателей великого театра) порождены метафизическим измерением. Великие художники черпают вдохновение не в людях, не в политике и не в культуре, а в онтическом видении, которое трансцендентно в боге или в истории: подобно Немезиде, которая, воплощаясь, помогает или разрушает. Потребность в возвышении священного над человеческим прослеживается также и в истоках восточного театра.

Поскольку театр раскрывает динамические процессы, которые вовлекают человека в действие без его ведома, а само представление разворачивается посредством установленного кода (язык, сцена, жесты, фигуры), то точная информация интенциональности, передаваемой в театральном послании, будет доступной лишь тем, кто способен ее расшифровать.

В силу внутренней логики бессознательного, а также фактически действующего тематического отбора комплексов и стереотипов, вся театральная тематика вынуждена обращаться к сценарию «Сверх-Я», то есть к внешним моделям поведения, которые уводят каждого человека от прямого взаимодействия с Бытием.

Феноменология комплексов и психической патологии неизменна и стандартизована, следовательно, ее можно обнаружить на каждом этапе существования индивида (а значит, и в театре) и предсказать все ее дальнейшие проявления. Говоря театральным языком, комплексы – это сценарии, по которым живут люди. Люди считают себя их авторами, но на самом деле являются лишь ничего не ведающими актерами-исполнителями. Эти трагические сценарии неизменно заканчиваются поражением человека; они же воспроизводятся и в театре.

Взять хотя бы великих классиков-основателей театра всех времен: Эсхил, Софокл и Еврипид говорят, что человеческая комедия оборачивается кровью, потому что человек вошел в противоречие с богом. Уильям Шекспир становится проводником монитора отклонения, отдавая полное преимущество «Сверх-Я». Данте Алигьери становится чуть более человечным в части «Ад» своей «Божественной комедии», где говорит о чувстве любви к своему учителю, но в финале победу торжествует «Сверх-Я», бог по образу и подобию монитора отклонения.

На мой же взгляд, театр должен отражать реальность бессознательного, косвенно указывать на возможную альтернативу, делая главным действующим лицом онто Ин-се, а не комплексы и рефлективную матрицу.

1.2. Театр экзистенциальный и театр исторический

Говоря о театре, необходимо в первую очередь уточнить это понятие, проведя различие между театром экзистенциальным и театром историческим, то есть тем театром, который вышел из экзистенциального и стал частью современной культуры.

1. Экзистенциальный театр. Все существование есть театр бытия, и наш театр должен был бы отражать способ его проявления. Как было сказано, первый и самый древний этимон слова «театр» означает проявление, раскрытие действия бога.

Вся наша жизнь – в чем-то театр. В каждом движении, в каждой феноменологии существования проявляется бытие, бог, Ин-се действия.

Существование – это игра бытия. Живопись, слово, знак участвуют в его феноменологии. Цель театра состоит в том, чтобы остановить мгновение во времени и пространстве и прожить его в полноте. Таково вечное усилие, которое существование совершает ради обладания бытием.

2. Исторический театр. Исторически-сценический театр должен расширять, придавать резонанс эпопее, истории и борьбе, что разворачивается в существовании, чтобы помогать, воспитывать, укреплять в человеке побудительные мотивы существования.

В настоящее время большее распространение получила культура нигилистического экзистенциализма. В каждом театральном представлении, во всех приключениях и перипетиях неизменно присутствует тревога и трагедия, поскольку герой и протагонисты* не достигают своей цели. Они либо терпят поражение, либо в очередной раз демонстрируют несостоятельность человека. Это преемственность мифа о Сизифе и Тантале.

Сущность великих театральных действ, особенно с комедийной подоплекой, состоит в подкреплении экзистенциального поражения индивида. Через воспроизведение экзистенциальной тоски театр (а также кинематограф и телевидение) усиливает отчаяние в каждом человеке, отнимает у него надежду: это бытие к смерти. Даже если трудности решаются благодаря вмешательству извне, то сами мы остаемся неудачниками, ведь нас спасает нечто постороннее. Я никогда не смогу ощутить удовольствие, которое испытывает мой спаситель. Сотворенное создание может приобщиться к божественной славе, но само по себе оно перестает существовать либо живет только на ренту, живет от внешнего, а не растет изнутри.

Исторический театр выражает патологическую ситуацию экзистенциальной тоски. Он не укрепляет жизнь, но представляет усиление «Сверх-Я», шантажирующего экзистенциальную индивидуацию. От театра, как и от кино, проистекает шизофреногенная ситуация, диктат, который восстанавливает в человеке потребность в отщеплении от точки-закваски своего онто Ин-се.

Вернемся к театру в его первом аспекте, понимаемом как проявление бытия в существовании. Такой театр должен стать воспитательным усилением, подкреплением: сражаться – прекрасно, потому что каждая трудность привносит в становление возможность большего бытия. Если в экзистенциальной ситуации, какой мы ее констатируем в настоящий момент, проблема становится основанием для прекращения движения и тоски, то в экзистенциальной диалектике, соотнесенной с онто Ин-се, трудность дает благоприятную возможность игры, борьбы, диалектики, которая утверждает себя в чем-то третьем. Мы – «Я» и существование – играем видимостью добра и зла с целью укрепить результат третьего момента. Нечто третье происходит, когда две крайности подтверждают себя в качестве обогащенных: «Я» объективируется и превосходит свою объективацию.

Пассажи театра вдохновения ОнтоАрт соответствуют, говоря терминами теории онтопсихологии, рождению «Я». Такой театр призван усилить диалектику экзистенциальной проблемы индивидуации человека, когда будучи единством действия он соотносится с миром и себе подобными. Взаимодействуя с различными проблемами, этот человек всегда выходит победителем. В своем экзистенциальном аспекте, в перспективе онтической интенциональности, театр есть игра, и он необходим. К примеру, я существую, разговариваю с вами и, тем самым, разыгрываю театр. Я ставлю и исполняю драму. Я рождаюсь и умираю вместе с тем, что говорю. А вы возникаете и исчезаете – как сознание, как знак – вместе с тем, что слышите. Такова экзистенциальная жизнь. Если мы полностью изменим всю ситуацию и введем третье лицо – зрителя, не заинтересованного в происходящем, – он будет смотреть на все это, как на спектакль, потому что не рождается и не умирает в том, что мы совершаем.

Любой, кто повторит этот момент, создаст сценический театр, сотворит знак для знака. И здесь актер уже будет не главным действующим лицом, а лишь зеркально отраженным действием; он будет произносить слова, за которые не платит жизнью.