Антонио Менегетти
Онтологическая рациональность

1.4. Логическое бытие

«Бытие» может быть определено как то, что вещь формально имеет, дабы быть существующей. Это формальное «то», которое позволяет существовать, а значит, оно предшествует сущности. Чтобы представить сущность, сначала необходимо быть. Речь идет о способности постигать замысел.

«Быть существующим» означает акт существования. Быть сущностью ― это формальный модус существования. Логическое бытие ― в случае рассуждений, претендующих на истинность, ― имеет место, когда рассудок подтверждает или отрицает определенное соотношение, то есть наш ум говорит, например, что «эти два равны или же не равны тем двум». Другой пример. Когда мы утверждаем, что «море прекрасно», мы имеем дело с логической, а не с бытийной (онтической) реальностью. Нельзя утверждать, что море «есть» прекрасно или безобразно, потому что в этом случае речь идет о логическом бытии, сконструированном, созданном нашим собственным рассудком. Мы используем вербальную связку «есть», когда ум выносит суждение, составляет или разделяет.

Логика ума проникает в реальность и конструирует ее. В мире юриспруденции, например, говорят: «Он (есть) виновен», «Он не (есть) виновен»^[43], «Это (есть чье?) ― Андрея, а это ― Ивана»^[44] и т. п. Ум может это делать, потому что сам пребывает в бытии и схватывает модусы отношения к нему для того, чтобы рационально постичь свое положение.

1.5. Очевидность

Признаюсь, что к тому моменту, когда я принял решение относительно названия «онтопсихология», я не читал материалы известной Парижской конференции 1956 года и никогда не слышал о Сутиче: для меня было абсолютно очевидным то, что логика исследования психики должна обладать связью с бытием. Действительно, наука должна быть внутренне близка реальному. Таким образом объясняется тот факт, что в истории мысли разные ученые могут прийти к одному и тому же открытию, поскольку все они держат путь по указателям жизненного мира, реальности под историческим давлением текущего момента.

Как правило, онтология (она же ― метафизика) представляет собой наиболее сжатую, «холодную» часть философии. Однако она образует фундамент дальнейших применений. Например, принимая во внимание используемые модусы ― аналогичный, неоднозначный и однозначный, можно определить, что мем всегда является неоднозначным. Когда в науке, в управлении, в экономике проводится анализ того или иного режима работы, ситуации или же когда анализируется человеческое существо ― будь то в медицинском или психологическом аспекте, ― аналитические инструменты должны применяться всегда в однозначном модусе, потому что достаточно одного переходного шага, совершенного в направлении неоднозначного модуса, чтобы лишить анализ научного значения. И тогда бытие не соответствует логике. Следовательно, для проведения научных операций необходима рациональность, однозначная в своих принципах. В процессе онтопсихологической психотерапии способ анализа и способ процессуального хода комплекса, стереотипа однозначны, они соответствуют друг другу и не являются аналогичными. Именно по этой причине первый может влиять на второй. Когда же научный анализ происходит путем копирования или пересмотра мифов, традиций, стереотипов культуры и т. п., то имеют место аналогии: отчасти это истинно, отчасти ― нет. Иными словами, истинное для Сократа^[45] может не быть таковым для другого человека. Индивид здесь и сейчас требует непрерывности однозначного.

Для пребывания внутри первичной причинности бытия, внутри его власти, нужно продвигаться в пределах его однозначности. На самом деле, когда онтопсихология прибегает к проекции, излагает теории и т. п. ― все это представляет собой однозначность онто Ин-се и по этой причине дает результаты^[46].

Откуда рождаются представленная мною логика, понимание? Чем они проверяются? Способностью к очевидности. Человеческое существо способно понимать свои чувства, ощущения, столкновения с реальностью, движимые любопытством контакты и анализировать процесс прикосновения, столкновения, восприятия. Следовательно, человек сопоставляет себя с реальностью (я понимаю под «реальностью» любую вещь, которая затрагивает, меняет человека), приходя к измерению модусов и квантов своего психического поведения. Например, когда мы видим розу, мы на нее смотрим, мы о ней думаем, мы к ней прикасаемся и приходим к взаимной обратимости реальности (розы) и способа ее понимания. Тогда мы начинаем постигать и самих себя как тот инструментарий, который делает доступной близость реальности, в данном случае ― близость розы. Бытие и знание совпадают, а это и есть очевидность. Когда человек приходит к целостному пониманию себя и окружающей его среды ― это бытие, частью которого он является.

Существует множество модусов бытия: их принципы рождаются из очевидности, присущей контакту ума с реальностью. Ум есть реальность, он движется внутри той реальности, которой он сам и является. Следовательно, сила этого знания рождается из его принадлежности как реальности, так и тому, кто ее видит. В результате обнаруживается, что мы суть единое истинное: я (анализирующий) и вещь (существующая там) встречаемся в единстве бытия. Я и вещь, мы есть вместе внутри этого единства, и я знаю, потому что вижу от реального, которым я являюсь.

Глава вторая
Аналогическое сущее

2.1. Процесс абстракции

Умение заниматься философией^[47] ― это аналитическая и синтетическая умственная способность. Задачей серьезной философии является объяснение того, что есть и почему есть. «Что» и «почему» (для какой цели) являются тем формальным элементом, который специфицирует, определяет объект, это уточняющая причина, которая должна быть связана также с финальной причиной. Это суть философии. Наука, наоборот, описывает как, или способ: как действует причина, как совершенствуется эффект, следствие^[48].

Для понимания «что это такое» или «кто это» ― индивидуация, которую мы анализируем,^[49] ― необходимо осуществить процесс абстракции посредством отвлечения от всех ее несущественных дополнений с целью нахождения Ин-се, которое является причиной существования этой реальности, этой индивидуации^[50].

Например, если речь идет о человеке, мы можем заметить, что ― даже отрезав ему волосы, руки, заменив легкие и т. д., переменные тела не определяют его суть, кто это или что это, не определяют основной смысл, причину всех акциденций^[51]. Они указывают на присутствие первопричины, первой сущности, благодаря чему и без чего он не может существовать.

Необходимо найти основу его самодвижения, потому что в процессе абстрагирования можно наблюдать, что это человеческое существо ― живое, самодвижущееся. Он отличается от очков, книги и т. д.: книга находится, очки находятся, он, наоборот, обладает способностью к самодвижению. Внутри него есть принцип, который делает его независимым в движении, как растение, животное, вирус, бактерию и т. д.: у них врожденное движение, автоэнергетическое^[52]. Это самодвижение автономно в самом себе: если ему не хватает энергии, он ее может добыть, умеет подготовить для себя.

Продолжая процесс абстракции, мы видим, что как самодвижущееся существо этот человек имеет свои специфические реакции.

Кроме того, у него есть чувства: он страдает или счастлив, даже в отсутствии объективных отношений его реакции не обязательно связаны с внешней неизменной каузальностью. Он способен радоваться или страдать на основе своих идей, фантазий, убеждений, верований, традиций, которые могут быть нереальны для объективной реальности, но для него они являются определяющими. Он чувствителен к сфере других коммуникаций, и эта его чувствительность носит субъективный, а не объективный характер. Например, если умирает его ребенок, то он страдает, в случае смерти другого, чужого ребенка, он даже не волнуется. У него есть круг своих интересов: он способен на убийство ― индивидуальное или массовое ― или может покончить жизнь самоубийством из-за чувства, идеала или куска ткани, который он называет «флагом». В чувственной области мы открываем в нем способность восприятия вне объективности того, что определяется как материальное.

Кроме того, в его жизни (еда, питье и т. д.) есть правило: он может метаболизировать одни вещества, но не другие, иначе он умрет. Поэтому мы можем понять, что он индивидуализирован другим порядком, другой невидимой причинностью.

Также он вступает во взаимодействия, объединяющие социальные диалектики, и способен писать, читать, говорить о поэзии, искусстве, философии и т. д.

Например, если кто-то кинет камень в него, он будет смотреть, откуда упал этот камень. Он не подобен животному, который смотрит только, куда упал этот камень. Он ищет причины за пределами феномена, где проявляются следствия. Если гипотетически он потерпит кораблекрушение и окажется на необитаемом острове, и увидит хорошо построенную стену, но никого не встретит, он будет продолжать искать, себе подобного, построившего эти стены, который может быть жив или уже умер. Это означает, что он умеет идентифицировать и узнавать объект в его отсутствии: он думает, размышляет, рассуждает, то есть определяет параметры, использует язык и отношения вне восприятия феноменов.

В сущности, это человеческое существо ― самодвижущееся, чувствительное и живет, проявляясь как принадлежащий к разумной причине. Он умен, потому что размышляет, наблюдает, измеряет, сравнивает за пределами любой феноменологии: он видит эффекты, находится внутри них, но ищет того, кто их детерминирует.

В этом постоянном процессе абстракции постепенно наш ум научается тому, как выделять и затем делать очевидным главный, конечный принцип, который определяет идентичность этой индивидуации, это не химическая или физическая идентичность, а духовная, поскольку лишена материи.

Дух есть каузальность без материальной обусловленности. «Дух» ― это ценности, реальность, интенциональность: эта индивидуация умеет жить, интенционально улавливать реальность. Под «интенциональностью» понимаются первичные процессы, составляющие жизнь и бытие, выраженные в большей или меньшей степени.

Таким образом, обнаруживается самодвижущееся разумное существо в пространстве духа: оно избегает сенсорной коннотации восприятия, двигаясь в среде рационального проектирования. Оно измеряет ― и это рациональность ― каким образом в диалектике, логике разные принципы сообразуются между собой либо усиливаясь в третьем, более сильном, который их поглощает, либо исключая друг друга. «Рациональность» означает выбор проекта в отношении подтверждения или разрушения эффекта. Здесь мы попадаем внутрь причин, выстраивающих порядок, это ключевая эпистема для понимания определенной реальности, действия.

По окончании всего процесса абстрагирования^[53] мы осознаем, что эта индивидуация является самодвижущимся материальным сущим (то есть существует), зависящим от проекта, формы^[54]. Есть точка, где оно схоже с камнем, чувствительностью, умом: оно есть. Даже если в существовании, но оно есть сущее^[55]. При этом не обладает первопринципом, будучи следствием чего-то незримого^[56].

В процессе исследования другой индивидуации, которое, по сути, служит для понимания самих себя, чтобы понять, «что это есть», нельзя избежать самого факта существования, иначе все теряется. Для философа в области онтологической рациональности единственными основными данными, которые позволяют установить контакт с проблемой, является то, что нечто существует. При этом задается вопрос не «кем я существую?», а «кто есть я?». Это метафизическая безапелляционность: человек, даже будучи существом экзистенциальным, задавая вопрос «кто есть я?», одновременно уже осуществляет процесс абстракции, то есть «высушивает», глубинно, детально перебирает каждый пассаж своего существования для понимания сущности внутри результата, которым он является, или бытия, которое есть. Однако во всем этом он не может забыть о неотъемлемом факте своего существования, иначе автоматически он превратится в ничто.

Внутри собственного существования философ должен найти то, что является его основой, корнями, как спокойствие процесса рациональности.

С помощью процесса абстракции мы понимаем, что каждая индивидуация была выброшена вовне (существование^[57]) Бытием как таковым, которое, безусловно, для себя есть через себя самостоятельно существующее^[58]. Оно не является самогенерирующим, в таком случае оно уже было бы ничем. Для самого себя оно есть тотально внутренне самодостаточное. Оно совершенно, потому что целостно, а не по причине своего соответствия некому правилу. «Бытие» ― это конечное понятие, которого может достигнуть человеческая рациональность и его интеллективность в силу своей онтичности. Все начинается от бытия, вне него ничего не существует. Напротив, «существующий» суть нечто, находящееся вовне и определяющееся постоянной, которая есть. Это сущее с разными феноменологиями: появляется, говорит, вступает в отношения и т. д. Человек существует, потому что находится внутри событийного процесса. Он не только наделен релятивизмом относительного всего (сегодня есть, вчера не было, завтра, может, будет и т. д.), но он с относительностью рассматривает также самого себя. Когда говорится о существовании, то подразумевается мирской, перцептивный, диалектический, исторический реализм. «Исторический» (от греч. ισtorεω, что, в свою очередь, происходит от isthmi ― размещать, ставить и ρεω ― бежать, течь) ― потому что постоянно меняется. Наоборот, Бытие, которое определяет первую каузальность любого существования, оно просто есть. Это то, что есть. Так называемый бог (понимаемый не в религиозном смысле, а как первое самодвижущееся, которое является причиной всех других проявлений, других самодвижущихся) не существует в том смысле, что у него нет акциденций существования. Если бы он существовал, то уже исчез бы.

Как уже когда-то раскрыли Аристотель и Фома Аквинский, существующий ― это сущее, которое дает исследователю возможность понять аналогичным образом (частично подобен, частично ― нет) собственное существование и бытие как таковое, всегда сохраняя посредничество своего существования, своего здесь-бытия (вот-бытия^[59]), один в самом себе и отличный от всего остального.

«Аналогичный» означает, что учитывается логика, ценная для существующего, помогающая понять, но она не ценна для бытия-в-себе. По сути, мы сталкиваемся с опытом, осуществляем по отношению к нему процесс абстракции, однако затем нуждаемся в метафизической индукции: у каждого следствия есть свои причины, но после исследования всех процессов мы начинаем понимать, что должен быть «кто» ― тот, кто начинает. Говорящего не видно, однако он есть, потому что есть дискурс, частью которого является каждый существующий человек. Это придает/дает чувство умиротворения собственному поиску, и, как только мы открываем этот принцип, все другие начинают хорошо функционировать, потому что каждая часть повторяет проект первичного сущностного единства и каждый человек является его перспективой, даже если не единственной. Каждая индивидуация рождается из этого порядка, «вброшенная» бытием, которое есть, чтобы стать вот-бытием здесь.

В конце процесса абстракции мы начинаем задействовать интеллект: через одного маленького человека открывается не только космогонический универсум, но также универсум духа, здесь-бытия. Таким образом, абстрагирование приводит к прочтению того, что находится внутри, в глубине. Интеллект развивается и в завершение оказывается ab intus ad intus (от внутреннего к внутреннему): он начал извне, однако затем он начинает быть. В сущности, интеллект ― это способность, которая от каузальных знаний феноменов достигает Ин-се бытия: когда он познает, он есть. В конце концов познание ― это бытие и более не отражение^[60].

Внутри этой интуиции^[61], потому что это внутреннее видение, я становлюсь этим. Это не обозначает, что я становлюсь Первопринципом, но являюсь его частью, частью игры, в которую он меня поместил. Все аналогично.