Антон Первушин
Бозон Хиггса

Песнь вторая

На Беседке Ветров лежал снег. Не везде, правда, а лишь в узких карстовых расселинах. Но, увидев его, Олег понял, до какой степени продрог. Зуб на зуб не попадает. Это всё проклятый туман, сквозь который он почти на ощупь пробирался сюда, ведомый единым Зовом. Казалось, что туман теперь навечно. Откуда он – здесь, на высоте, в разгар лета? Вновь подумалось – вдруг святой прав? Никакой это не дивный новый мир, но один из кругов ада, до странности напоминающий родной Крым. И Зов приводит лишь на следующий – круг вечного тумана и холода. И одиночества. Да, одиночества. Стоп. Хватит. Он тряхнул головой, отгоняя мистические наваждения. Ну, туман. Всё понятно с туманом. Климат изменился, внизу – тропики, влажность повышенная, вот и туман.

На Беседке Ветров Олег не нашёл никого: ни воскрешенного, ни спасателей. Впрочем, не удивительно, Зов вот уже час, наверное, как заткнулся. Опоздал, как пить дать. Чтоб тебя… Самой беседки, разумеется, тоже не было, да и быть не могло – наверняка ухнула вниз – с тысячу эдак лет назад, вместе с изрядным куском обрыва, на котором стояла. Он осторожно подошёл к краю пропасти, заглянул вниз – клубящееся молоко, ничего не разглядеть…

– Олег?!

Он оглянулся.

– Вот ты где, герой чёртов! – Дитмар, круги под глазами, в рыжей бороде иней, но глаза весёлые. – Добрался! А мы уже похоронили тебя, не будь я бароном!

– Тоже молодцы, конечно, – пробормотал Олег, пожимая протянутую руку. – Пять минут подождать не могли? А мне потом от хатулей бегать.

– Я разве не предупредил? – удивился фон Вернер. – Зов отпугивает хищников. Забыл, верно. Ничего с тобой не случилось бы, разве что со скалы б сверзился, ну да на тебя это не похоже… Бережёного Зов бережёт!

Не предупредил он. Врёт ведь, подумалось Олегу, нарочно не сказал. Вояка. Испытывает всё. Ладно, это мы запомним.

Барон фон Вернер был не один. Вслед за ним, из туманного половодья вышли остальные. Все… трое? С пополнением, значит… Странное создание. На ногах лапти. Короткий, чуть выше колен сарафан. Поверх сарафана кольчужная рубашка. Длинные, до колен, волосы цвета свалявшейся соломы заплетены в толстую косу. На тугих щеках румянец, будто свёклой натёртый. А вот меч за спиной в расшитых цветным бисером ножнах – это да. Мощная штука, внушает. Откуда такое чудо-юдо?.. В смысле, из какой эпохи?

– Познакомься с Ефросиньей, – буркнул Дитмар и добавил: – Не везёт нам, опять баба…

Олег назвался. Румяная девица в кольчуге окинула его безразличным взором, чуть больше уделив внимания топорику в руке, и отвернулась. Много чести, значит? Ну и ладно, не очень-то и хотелось…

Подошёл Иоанн, пожал Олегу локоть по древнеримскому обычаю.

– Сохранил, видать, Господь, – сказал он. – Слышали в ночи пересвист адских созданий. Думал – по твою душу. Хотел сегодня панихиду служить.

– Не дождётесь, – откликнулся Олег. Монах вскинул брови, и астроном поспешил добавить: – На всё воля Божья.

– Радуйся! – Таис улыбнулась приветливо, но на расстоянии.

И эта меня не жалует, подумал Олег. А ведь свежа, ни тени усталости. Мужики, вон, видно, что в корень задолбались, а эта как Дюймовочка. И не похоже, что сильно мёрзнет. Даже в Иоаннов плащ не кутается, а так, накинула только, будто одолжение сделала.

– Привал! – скомандовал гауптштурмфюрер. – Перекусим и пойдём назад.

Оказывается, они успели набрать дров – большую охапку корявых сухих веток, – и сложить их в естественном укрытии, образованном выветренной скалой. Немец вытащил из-за пояса плазмоган, и вскоре затрещал костёр. Все потянулись к огню, даже Таис. Фон Вернер развязал мешок, раздал куски оленины. Когда было съедено мясо, Дитмар пустил по кругу пузатую бутыль с водой. И на вид, и на ощупь она была стеклянной, но чтобы её закрыть, немец завязал высокое горлышко узлом. Эластичное стекло, очень мило…

Огонь пожирал сухое дерево стремительно, охапка таяла, а это означало, что вскоре придётся подниматься на гудящие от усталости ноги и плестись по камням вниз, в долину. Благо, что ноги до сих пор не сбиты до кровавых мозолей. Каким-то чудом. Чудом ли? И вообще, не слишком ли много чудес? Допустим, для античной красотки Таис чудеса – часть миропорядка. Для чучела в кольчуге, вероятно, тоже. Для Иоанна… Иоанн, пожалуй, случай особый. Он верит, что очутился в аду. И чудеса вокруг суть сатанинское наваждение. Но ни бравый вояка-гауптштурмфюрер, ни тем более он, кандидат физматнаук Сахновский, к чудесам непривычны. Особенно к чудесам, не поддающимся рациональному истолкованию.

– Дитмар, – обратился Олег к немцу, – ты видел вторую Луну?

– Разумеется, – ответил тот. – И не раз.

– И что ты об этом думаешь?

– Что я думаю? – переспросил фон Вернер со снисходительной улыбкой. – Я не думаю, Олег, я знаю.

– Так-так, – проговорил астроном. – И что ты знаешь?

– Я знаю, что жизнь на Земле пережила три эпохи. Три периода, когда во время низких лун рождались великаны. Когда же эти луны, одна за другой обрушивались на Землю, на ней появлялись расы бессильных карликов. Во время высоких лун возникли средние расы – обычные люди начала третичной эпохи, наши предки. Так что после многих циклов земной шар представлял собой очень странное зрелище. Его населяли расы, находящиеся в состоянии упадка, и расы, набирающие силу, промежуточные выродившиеся существа и провозвестники грядущих мутаций, вчерашние рабы, карлики безлунных ночей и владыки будущего…

Гладко излагает, подумал Олег, как по писаному. Где-то я это уже слышал, или читал, или мне только кажется?..

– То, что происходит в Небе, – продолжал швабский барон, смежив веки, будто в трансе, – определяет и происходящее на Земле. Так же, как тайна и порядок Вселенной отражаются в мельчайшем зёрнышке песка, так и движение тысячелетий отражается в том кратком промежутке, который мы зовём человеческой жизнью. И мы вынуждены в личной и в общей душе повторять падения и взлёты прошлого, готовить апокалипсисы и восхождения будущего…

Вспомнил! Была такая модная книжонка в начале девяностых, написанная двумя французами. Кажется, называлась она «Рассвет колдунов»… или как-то иначе, не суть…

– Мы знаем, – вдохновенно возглашал нацист, – что вся история Вселенной состоит из борьбы между льдом и пламенем, и что эта могучая борьба отражается здесь, внизу. И в плане человеческом, в умах и сердцах, когда пламя начинает угасать, надвигается лёд. Мы это знаем каждый для себя и для всего человечества в целом – мы стоим перед вечным выбором…

– Теория Горбигера, если не ошибаюсь, – сказал Олег. – Мировой лёд, и всё такое…

Фон Вернер полыхнул уничтожающим взглядом. Хорошо хоть за плазмоган не схватился.

– Не теория, а истина, – проговорил он. – Представителю еврейской лженауки этого не понять.

– Ну-у… допустим. А при чём тут вторая Луна?

– Это не вторая Луна, – усмехнулся гауптштурмфюрер. – Это осколок четвёртой Луны, что вот-вот упадёт на Землю. Каждая луна постепенно разрушается, и её обломки образуют кольцо вокруг земного шара. Если ты видел так называемую «вторую Луну», значит, должен был видеть и другие обломки, более мелкие…

Это он об искусственных спутниках, что ли? Ну да, конечно, ведь он же их никогда не видел… Что ж, при его уровне осведомлённости получается очень логично. Все планеты, включая Луну, состоят изо льда. Луна распадается, и её сверкающие ледяные осколки притягиваются Землёй. Спорить с этим бессмысленно. Бравый вояка-гауптштурмфюрер действительно склонен к рациональному истолкованию здешних чудес, вот только исходит он из ложных предпосылок. Ладно, не будем противоречить. Пока не будем.

Олег посмотрел на остальных. Девицы смотрели в огонь, языки пламени отражались в их равнодушных глазах. Монах беззвучно шевелил губами, видимо, молился.

– Как представитель еврейской лженауки, – сказал Олег, – я хочу лишь добавить, что на дворе у нас пятое тысячелетие. От Рождества Христова.

Все воззрились на него. Даже девицы перестали пялиться в костёр. Таис глянула непонимающе, а Ефросинья при упоминании имени Христа усмехнулась криво как-то. Святой прервал молитву.

– Откуда знаешь? – выдохнул барон фон Вернер.

– От верблюда, – огрызнулся астроном Сахновский. – У лженауки астрономии есть свои методы. Точной даты я вам, разумеется, назвать не могу, но в том, что после моей смерти в две тысячи девятом году прошло не менее двадцати веков, – убеждён.

– С тех пор как я оказался здесь, – тихо сказал Иоанн, – во мне борются два чувства. – С одной стороны, мне хочется узнать про всё, что сталось с миром после моей смерти, что стало с Церковью и верой, а с другой – осознаю всю тщетность, суетность и бессмысленность, и даже греховность знания сего в ЭТОМ месте…

Дитмар вскочил и стал затаптывать костёр.

– Хватит болтовни! – прикрикнул он. – Пора возвращаться.

Ну что ж, подумал Олег, ещё одно очко в мою пользу.

Между тем, пока немец разглагольствовал, Беседка Ветров, наконец, начала оправдывать своё название. Подул сильный северо-западный ветер, и ветер этот в считанные минуты разогнал колдовской туман, и, наконец, появилось солнце, а с ним и тепло. Олег прикинул – где-то четыре часа пополудни. Не так уж плохо.

И тут снова заговорил Зов. И не заговорил даже – взорвался в груди раскалённым ядром. Поневоле пришлось подняться, чтобы не свалиться без сил.

– Направление? – спросил Дитмар.

Олег прислушался к себе. Не здесь, не на Беседке. Гораздо ниже. И западнее. Ялта? Нет, дальше. Мисхор? Алупка? А точнее… Непонятно. Где-то у подножия Ай-Петри или ещё ниже.

– Карту!

Немец держал свою самоделку наготове. Астроном показал:

– Где-то здесь. Точнее пока не скажу.

– Да, – согласился гауптштурмфюрер, – тоже чую, что здесь. Эх, скверно получается, ну да ладно. Зачастили, прямо один за другим…

– Сатана глумлив и не даст нам покою, – негромко заметил Иоанн. – Не зря, пока бесовское наваждение клокочет в нас, исчадия вельзевуловы расступаются пред нами…

– Всё, выступаем! – скомандовал немец.

– Куда? – осведомился Олег.

Фон Вернер указал рукой на запад.

– Лучше спуститься через Гурзуфское Седло, – Олег, напротив, указал на восток, – и вон туда, в район бывшей Краснокаменки.

– Олег верно говорит, – неожиданно поддержал Иоанн. – Мне этот путь ведом, поистине самый лёгкий.

– Нет, – отрезал Дитмар. – Это в обход. Некогда. Зов очень сильный.

Некогда ему, подумал Олег. Ладно, через Никитскую яйлу, так через Никитскую. От Романовской трассы, конечно, остались рожки да ножки, и неизвестно, что на спуске с перевала, ну да ладно.

– Я поведу, – заявил он. – Маршрут знакомый.

Он встал, кинул взгляд на Роман-Кош, казавшийся отсюда пологим травяным холмом, и вернулся к обрыву, где раньше стояла Беседка. Надо бы осмотреться, раз уж развиднелось. Внизу угрюмо чернело заросшее сосняком ущелье Авунды. Саму гору глубоко рассекло продольными трещинами. На месте Гурзуфа не было ничего, кроме буйства ядовито-зелёной растительности. Там, где раньше находился Партенит, зиял глубокий кратер, тоже заросший сплошной «зелёнкой». Похоже, тут что-то неслабо жахнуло. И давно. Лишь Аю-Даг стоял незыблем. И море. Море всё так же играло солнечными бликами, как и столетия назад.

Отчаянный крик, полный тоски и страха, донёсся из поднебесья. Три точки – белая и две чёрные, быстро приближались со стороны Бабугана. Приглядевшись, Олег понял, что одна из них – сигнус, и что сигнуса преследуют чёрные птицы. Похожие на громадных воронов, оперение отливает синевой, клювы – крупные, с зазубринами и сильно загнуты книзу. А сигнус… Холодея, он узнал Царевну-Лебедь. Откуда она здесь, почему?

Птицы-загонщики – мельче сигнуса, но умны. Одна атаковала снизу, не давая жертве уйти вниз, в спасительные скалы, а вторая короткими чёрными пике пыталась ударить Царевну сверху, в основание шеи. Лебедь уворачивалась широкими плавными поворотами, и удары проходили мимо. Но вот «ворон» изловчился, сумел достать спину сигнуса когтями. Лебедь заложила вираж прямо над беседкой, снова закричала – и крик этот невозможно было вынести. Олег невольно зажал уши, тем более что и Зов в груди словно с цепи сорвался – требовал, повелевал: на запад! Прочь отсюда!

– Дитмар! – Олег не узнал своего голоса. – Дитмар, стреляй! Что медлишь, стреляй!

– Я не собираюсь тратить ценные заряды для спасения глупой птицы, – невозмутимо обронил эсэсовец.

Оказывается, он, как и все остальные, тоже наблюдал за охотой.

– Идиот! – Олег схватил немца за грудки. – Никакая это не птица! Сигнусы разумны! Стреляй, фашистская морда!

Дитмар неуловимым движением освободился от захвата.

– Дурак! Сопляк! – взорвался и он. – Да ты знаешь, куда нам сейчас? В ад! Пошёл вон, слюнтяй!!!

– Перун великий, Велеса победитель, – напевный голос принадлежал нововоскрешённой. – Ты Ярило, податель жизни, и Воин, податель смерти. К силе твоей взываю, и на помощь Топора твоего уповаю, и на четыре стороны света поклон кладу…

Тут чучело в кольчуге и вправду отвесило четыре низких поклона на все стороны света и замерло, выставив перед собой полусогнутые руки с нешироко разведёнными ладонями.

В небе всё было плохо. Сигнус металась из последних сил, обнаглевшие «вороны» бросались на неё всё чаще. А между ладоней Ефросиньи что-то сверкнуло, ещё раз сверкнуло, и возник тугой клубок света. Олег почувствовал, что волосы на голове встают дыбом. Не от страха. Статическое электричество, понял он. Вроде даже искры в волосах потрескивают. Невольно прикинул градиент и напряжённость электрического поля. Это ж сколько вольт на метр? Да какое там вольт – киловольт, если не мега… Она же нас убьёт! Замереть, не шевелиться…

Девица медленно завела руки за голову и плавным движением, словно баскетбольный мяч в корзину, отправила сотворённый сгусток плазмы в небеса. Астроном готов был поклясться, что видит эквипотенциальную поверхность, по которой шаровая молния скользнула ввысь и ударила в чёрную птицу.

Громыхнуло. Завоняло горелым пером. Рваные в клочья останки «ворона» ухнули в пропасть. Второй хищник не стал дожидаться продолжения банкета – сложив крылья, канул в черноту ущелья и затерялся где-то среди сосен.

Все взоры обратились к Ефросинье. Девица тяжело дышала, румянец куда-то испарился – лицо сделалось белее мела.

– Недостойно Посвящённой Перуну, – сообщила наконец она, – зрить, как навьи твари средь бела дня терзают райскую птицу Сирин.

Иоанн вздохнул и перекрестился. Девица удостоила его презрительным взором и фыркнула. Румянец понемногу возвращался на её тугие щёки.

– Сигнусадеи, сигнусадеи, – напевно донеслось откуда-то снизу.

Сигнус сидела за кромкой обрыва, на обломке скалы, видимо, служившей некогда опорой для беседки, и теперь Олег мог рассмотреть её. Голова, как у человека, прекрасное женское лицо, да что там лицо – лик, широко распахнутые прозрачно-голубые глаза, пышные золотые волосы, никогда не знавшие гребня. Точёные плечи, высокая девичья грудь поднимается в частом дыхании. И всё это как-то гармонично перетекает-переливается в белоснежное оперение. Огромные крылья сложены, отливают золотом кончики маховых перьев и роскошного хвоста. Продуманное совершенство. А на плече – глубокие порезы, и кровь сочится, течёт, пятная белоснежный подгрудок…

И снова знакомый речитатив:

 
Горе, о горе, пропали все истиннолюди,
Генноморфиды бессильны, бессильны их крепкие чары,
То, что незыблемым мнилось, тотчас же рассыпалось прахом.
Мор, разоренье и глад наступили повсюду,
Смерть на земле и на море, и нету спасенья от смерти.
Так предсказал нам Пророк, тот, кто не был услышан,
Но предсказанье сбылось, пробил час, горе сигнусадеи,
Призванный охранять, обернулся гонителем лютым,
Земли трясутся, и нету спасенья на небе.
Небо свернуло уж свиток, и ангел срывает печати,
Вышел из моря дракон о семи головах, и раздались пучины,
Рушатся тяжко на берег тяжёлые валы,
Суша разверзлась, повсюду дымы от пожарищ,
Пламя и лёд, лёд и пламя в стремительной битве,
Горе, о горе, спасения нету, о сигнусадеи!
Мощный Пророк, тот, кто не был услышан, сказал и иное:
Годы забвенья минут, и настанет година спасенья,
Явятся истиннолюди, восстанут из праха и пепла,
Ждите, живите, храните запретное Знанье!
Истиннолюди вернутся, возрадуйтесь, сигнусадеи!
 

Пение смолкло. Сигнус резким птичьим движением склонила голову, заглянув в глаза Олегу. И в душу. Взгляд её был безмятежен и лишён какого-либо намёка на мысль. Широко развела крылья – под ними обнаружились человеческие руки, от локтя переходящие в крыло. Сдвоенный сустав? Впечатление от изящной женской кисти несколько портили длинные, никогда не стриженные ногти… А вот рана… рана зарубцевалась, кровь не течёт. Ускоренная регенерация?

– Царевна, – позвал он. – Иди сюда, не бойся…

Сигнус глянула непонимающе, неуклюже развернулась и прыгнула со скалы, распластав прекрасные свои крылья.

– Понял? – Олег обернулся к Дитмару. – Сигнусы разумны.

– Попугаи тоже разговаривают, – отмахнулся тот. – Зато теперь я уверен в своей правоте. Битва льда и пламени – вот ключ. На Землю рухнула очередная Луна. Человечество погибло, началась Новая Эпоха. Все эти сигнусы и сирены – жалкие мутанты, расы бессильных карликов. Мы же приуготовлены для встречи великанов…

– Не так! – неожиданно резко возразил Иоанн. – Волшебная птица толкует совсем об ином. Разве не Откровение Иоанна Богослова слышали мы из её уст? А значит, Конец Света наступил, и Суд скоро состоится. Следовательно, не в аду мы, но в чистилище. Испытание сие…

Святой умолк на полуслове – Зов напомнил о себе. И они пошли.

На Никитскую яйлу перешли быстро. Олег каким-то шестым чувством нащупал, где некогда проходила Романовская трасса. Идти по разнотравью, утыканному редкими сосенками, было легко. Олег ни разу не сбился с пути, выйдя точно к Никитскому перевалу, где их ожидал сюрприз: спуска не было, а, наоборот, имелся двадцатиметровый обрыв, протянувшийся на неопределённое расстояние. Астроном глянул на Дитмара, мол, я же говорил. Немец извлёк из вещмешка моток тонкого вервия, напоминавшего стекловолокно, разрезанные кольца из сильно пружинящего опять же то ли пластика, то ли стекла – карабины, догадался Олег, – и гнутые заострённые штыри. Серебристые.

– В связке ходил? – сухо осведомился Дитмар.

Олег кивнул.

– Будешь страховать, – распорядился фон Вернер и, вооружившись увесистым булыжником, принялся забивать в скалу первый крюк…

Сперва спустили девиц, монаха, потом в связке – сами. Солнце давно ушло за яйлу, и только лучи ещё били из-за гор.

Ялты тоже не было. Но… Посреди зарослей высилось здание – очевидно, гигантских размеров, формой оно было как косой парус, а цветом – словно глыба полупрозрачного льда. Ни окон, ни балконов, никаких надстроек не наблюдалось. На вопрос Олега, что за диво, Дитмар лишь пожал плечами. Похоже, немец и сам был в недоумении.

Зов тянул дальше, уже в сумерках они скатились в предгорья. Олег был в ударе – он держал оптимальное направление по складкам рельефа, находил удобные сокращёнки. Иногда путь преграждали неглубокие обрывы – два-три метра. К удивлению астронома, и Таис, и Иоанн проявляли недюжинную ловкость, ну а Ефросинья не раздумывая сигала вниз, группируясь при падении, словно некогда успела закончить Высшее Рязанское училище ВДВ. И Дитмар поглядывал на неё с всё большим одобрением.

Буковый лес закончился, пошёл сосняк, тьма сгустилась до непроницаемости. Зов ослабил хватку, немец объявил привал. Снова развели костёр, снова оленина и фляга.

– Скажи, воительница, – поинтересовался эсэсовец у девицы, – ты всё ещё не помнишь, как ты умерла?

– Ага, вот тебе! – Девица скрутила из пальцев незамысловатую фигуру и сунула её под нос фон Вернеру. – Не умерла я. И вообще, где это мы?

– Земля тавроскифов и готов, – откликнулся Иоанн.

– Ого! – подивилась Ефросинья. – А ты не пялься! – прикрикнула она на Дитмара и натянула сарафан на колени. – Ишь, зенки вылупил! Смотри, нрав у меня крутой. Могу и не понять.

Расходилась девка, подумалось Олегу. Чудное всё же создание. Как не от мира сего.

– Но не Таврида сиё, – продолжал Иоанн.

– А ты, однобожец, вообще молчи! Много тебе твой крест помог, можно подумать, ага… Таврида, значит. Не умерла я, обалдуй! Сразилась с исконным врагом своим, Тёмным Волхвом Чернокиром. Думала, что одолела, ан нет. Не иначе, колдовством его окаянным сюда заброшена…

Взошла луна, и в серебристом свете её видимы стали кроны сосен, узор палой хвои, белёсые пятна валунов. Где-то вдали раздался пересвист хатулей. Зов снова заворочался, подтолкнул.

– Выступаем, – Дитмар уже был на ногах. – К утру надо дойти. Успеем? – это Олегу.

– Должны, – заверил астроном.

Отыскал на фоне неба Ай-Петри. Знаменитые зубцы уже не терзали высь, снесённые древними катаклизмами. И всё-таки вершину горы в лунном сиянии узнать было можно. Хороший ориентир, держим впереди и правее. Проще пареной репы.

– Должны дойти! – повторил он.

– Тихо! – прошипел Дитмар.

Из сосняка донесся скрип, словно качнулось от порыва ветра дерево и тут же замерло. Но никакого ветра не было. От Олега не укрылся невольный жест немца, чуть было не схватившегося за плазмоган. Ну да, ну да, Зов – Зовом, а рефлексы – рефлексами. Все мы люди. Истиннолюди, да. Сосредоточенно засопела Ефросинья. Краем глаза астроном углядел лунный блик на лезвии здоровенного её меча. Иоанн неожиданно вынырнул из зарослей – когда это он успел отлучиться? – с толстой, грубо отёсанной жердью, почти дубиной, в руках и протянул её Таис:

– Возьми, сестра. Ибо воистину.

Гречанка приняла оружие, прикинула вес и, перехватив за середину, неожиданно резко крутанула взад-вперёд – да так, что воздух засвистел. Однако, подумал Олег, редкая для женщины выносливость и ловкость. Конечно, в сравнении с электрическими шуточками Ефросиньи, сущий пустяк, но всё-таки. Истиннолюди, истиннолюди… Кто я?..

– Веди, Олег, – распорядился Дитмар. – И побыстрее. Ощущаешь?

Он ощущал. Зов тянул так, что противиться стало невыносимо.

Тонкий, на пределе слышимости визг ударил по нервам. Чёрная тряпка пронеслась над ними, едва не задев, и свечой ушла ввысь. Олег проследил за её полётом. Когда «тряпка» пересекла диск луны, выяснилось, что это нетопырь. Неслабый такой, размером с журавля. И тут же над вершинами сосен взметнулись неимоверно длинные иззубренные пилы, и с лёгкостью сняли нетопыря с неба, будто мошку.

Астроном перевёл дух. Так-так, ночные твари начали охоту. Можно сколько угодно убеждать себя, что Зов оберегает от хищников, но древние инстинкты с этими соображениями не слишком считаются. Говоришь, бережёного Зов бережёт? Ну-ну…

Наконец, двинулись в путь. Лес ожил. Свист, визг, утробный рык. Жизнь легко переходила в смерть. Смерть продлевала чью-то жизнь.

Олег иронизировал напрасно. Незримая аура Зова и впрямь оберегала их. Когда на тропу выскочило химерическое создание, помесь вепря с крокодилом, гауптштурмфюрер походя пнул его в рыло, и создание с обиженным хрюканьем ринулось обратно в заросли.

Один раз путь им преградила странная процессия. Группа существ, похожих на огромных, размером с телёнка, ежей важно шествовала на задних лапах. Раздался пересвист хатулей, с «ежами» произошла метаморфоза. Они присели, свернулись в плотные клубки, – причём иглы у них не встопорщились, а сложились в некое подобие брони, – дальше «ёжики» уже покатились, упруго подпрыгивая на камнях и корневищах.

Время шло. Вынеслась над горами вторая Луна, простреливая темноту навылет. Невероятное, сказочное её свечение подбодрило путников. Да и Зов усилился. Чувствовалась близость цели. Олег удивлялся: откуда только силы берутся. Ведь идут и идут, да не просто идут – катятся под уклон, по пересеченной местности. По его расчётам, уже миновали Ялту, Ласточкино Гнездо – интересно, осталось ли от него хоть что-нибудь? Рассвет скоро. Зов зовом, но физиология физиологией. Молочная кислота накапливается в мышцах, как ни бодрись. Во всяком случае, у людей это так. А у не-людей, точнее, у истиннолюдей? Да полноте, как можно верить древнему, затёртому до потери смысла сказанию, передаваемому из поколения в поколение полуразумными существами?

Астроном покосился на Ефросинью, размеренно вышагивающую рядом. Что ни говори, просто люди плазмой не швыряются… А он сам, астроном Сахновский Олег Яковлевич, не способен ли на что-нибудь эдакое? Сверхъестественное? Нет, ничего похожего он в себе не ощущал. Как и усталости, впрочем. М-да, если уж не истиннолюдь, то определённо не совсем человек…

Вторая Луна утонула в море. Скрылась за горами первая. Сквозь запах прелой хвои пробивались иные «ароматы» – гниющей растительности. Олег глянул на пик Ай-Петри – Зов привёл их вниз, совсем близко к морю. Море. Эх, зашвырнуть бы куда подальше осточертевший похоронный костюм, скинуть идиотские погребальные туфли, непонятно почему ещё не развалившиеся, и окунуться в солёную влагу. Но нет, не судьба. Вместо моря предстоит погружение в душное тропическое марево.

– Стой! – приказал Дитмар. – Слушай мою команду. В джунглях идём строго в колонну по одному. Первым – Йоган, препятствия прорубать мечом. За ним – Ефросинья, потом я, Таис, замыкает Олег. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Серые сумерки пролились над лесом, и отряд погрузился в зелёное море. Искать направление не было нужды – Зов указывал его очень точно, в глубь джунглей, туда, где, наверное, когда-то была Алупка. Олег, сколько ни присматривался, не мог найти ни одного знакомого крымского растения. Лианы, диковинные, ощетинившиеся шипами кусты… Зато живности прибавилось – и неприятной. Несколько раз Иоанн разрубал плотную паутину. Судя по толщине оной, пауки тут водились изрядные. Под ногами сновали скорпионы и многоножки – размером с кота.

Небо просветлело, со стороны моря обозначилось золотистое сияние. Ай-Петри потихоньку отступала за спину, а проклятая «зелёнка» всё тянулась и тянулась, а Зов всё крепчал и крепчал, и если бы не заросли, они бы давно уже припустили бегом.

Смутное беспокойство овладело Олегом, и он быстро обнаружил причину этого беспокойства. Пока их охраняет Зов. Пока. Но тот, на помощь к которому они спешат, может воскреснуть в любую минуту. Зов оборвётся, и тогда… Но и если они успеют – придётся принимать бой со всей этой нечистью да ещё и приводить в чувство ничего не понимающего «новорожденного». Ох… Так вот чего боялся Дитмар, вот почему не хотел тратить впустую заряды!

И Зов оборвался. Огромное облегчение – но и чудовищная слабость в ногах.

– Рассредоточиться! – раздался громовой рык Дитмара. – Черт бы вас всех побрал! Каждый держит свой сектор, продолжаем движение по направлению. Он где-то рядом!

Почему «он», а не «она», успел подумать Олег, но предостерегающе крикнула Таис, указывая наверх – прямо на голову ему пикировал чудовищный паук. Астроном наобум махнул топориком – и попал. Треснул хитин, брызнула зелёная слизь.

– Вперёд! – гаркнул Дитмар. – Мужчины отслеживают верх, женщины – низ!

Дробный сухой треск перекрыл его голос. Треск повторился. Будто кто-то рвал полотно на длинные полосы. За треском последовал яростный крик. Человеческий.

«Ать-ать-ать…» – отозвалось эхо в скальных останцах.

Снова раздался треск, на этот раз совсем короткий. Автоматная очередь, сообразил астроном, бросаясь следом за гауптштурмфюрером. Через несколько десятков шагов их вынесло на небольшую прогалину. Олег, не успев притормозить, наткнулся на спину фон Вернера. Тот обернулся, лицо его казалось заплаканным. Но конечно немец не плакал, он был в ярости.

– Опоздали! – выкрикнул он. – Оглоблю в задницу матери твоих предков! Послушали песенок! Пофилософствовали! Катиться тебе с трёх гор на собственных ягодицах!

Олег молча отодвинул его плечом. Наклонился над телом, лежащим между белёсых, будто подёрнутых инеем, скорлупок. Скорлупки исходили паром. Исчезали на глазах. Ни дать ни взять птенец, едва вылупившийся из яйца. Мёртвый. Губы и подбородок в пене. Открытые глаза безучастно смотрят в наливающееся синевой небо.

Астроном закрыл их.

– Твою ж мать…

– Мужик же был… – проговорил барон фон Вернер. – Солдат…

Да, солдат. Молоденький. Необмятая гимнастёрка. Галифе. Кирзачи. Малиновые петлицы без знаков различия. Рядовой пехотный Ваня. Пальцы всё ещё сжимают автомат с диском. Гильзы тускло отблёскивают в траве. Много гильз. Эх…

– Радуйся, барон, – сказал Олег. – Он мог запросто очередь в брюхо тебе всадить…

– Мог, – согласился немец. – Русский Иван…

Гауптштурмфюрер деловито охлопал нагрудные карманы красноармейской гимнастёрки, расстегнул правый, вынул чёрный пластмассовый цилиндрик, протянул Олегу, потом отнял у мертвеца автомат, отщёлкнул магазин. Астроном бездумно повертел цилиндрик в руке, сунул в карман брюк.

– Знакомая машинка, – пробормотал фон Вернер. – Приходилось пользоваться… но… коробочка пуста.

Он отбросил бесполезный ППШ и стал осматривать труп.

– Как же его?.. Ага… в шею, значит…

Дитмар показал Олегу чёрные дырки в шее пехотинца, по одной с каждой стороны. Из дырок сочилась зеленоватая слизь.

– Что за дрянь? – спросил астроном, содрогнувшись.

– Кардиопатогенный яд, наверное, – пояснил фон Вернер, вытирая пальцы о гимнастёрку погибшего. – Укус паука или другой членистоногой дряни.

– Похоронить бы, – сказал астроном.

– Некогда, – отрезал немец. – Без нас похоронят. Сейчас начнётся…

Олег снял пиджак, накрыл им лицо красноармейца, положил сверху автомат.

– Прощай, земляк!

Девицы молчали. Всё и так было понятно. Монах скороговоркой бормотал «упокой, Господи, душу раба твоего…».

– Теперь мы добыча, – сказал Дитмар. – В гору лезть долго, не пробьёмся. Идём на запад, джунгли скоро закончатся. Я первым, замыкает Ефросинья. Вперёд!

Они двинулись спорым шагом. Джунгли не заставили себя ждать. Давешний крокодиловепрь, ломая кустарник, атаковал отряд с фланга, обрушившись на Таис. Гречанка увернулась лёгким, почти танцующим движением. Вепрь вломился в безобидный с виду куст, покрытый алыми маслянистыми цветами. Забился, завизжал. Цветы, словно сотни алчных ртов, приникли к его шкуре. Похоже, намертво. Под аккомпанемент затихающего визга люди продолжили путь. Но тут же попали в окружение мелких, не крупнее таксы, диких собак.

Собак было много. Дитмар попытался пугнуть их огнём, но только зря потратил выстрелы. Потеряв трёх особей, псы кинулись на него сворой в десяток. Воительница с монахом заработали мечами. Таис гвоздила дубиной, а Олег колошматил обушком топора, быстро сообразив, что так надёжней. Всё же силы были не равны, но тут снова заговорил плазмоган немца, и стая вдруг кинулась врассыпную, мгновенно скрывшись в зарослях.

– Снял вожака, – коротко пояснил немец. – Вон там прятался.

Раздумывать, что за странный вожак, который руководит боем с изрядного расстояния, астроному было недосуг. Только фон Вернер хрипло каркнул: «Вперёд!» – как что-то просвистело в воздухе, и святой оказался пригвождённым к стволу древнего граба. Почти распят.