Антон Леонтьев
Мертвые канарейки не поют

– Уйди! – простонала девушка, а Гоша, приблизившись к ней, потрепал ее по руке.

Рите так хотелось отдернуть руку, однако она не смогла – тело ей не повиновалось.

Неужели она снова во власти этих садистов, давших ей новую дозу наркотика, превращающего жертву в безвольную куклу?

Но на тайную комнату на даче Барковских это место не походило. Или у них было еще одно логово?

– Ну, Ритка-маргаритка, на твоем месте я бы не стал наглеть. Потому что ты мне жизнью обязана. Ведь когда ты сегодня в универе не появилась, я решил заехать к тебе домой и убедиться, что все в порядке. Никто не открывал, однако я видел свет в коридоре, поэтому продолжал звонить. А потом увидел воду, которая вытекала из-под входной двери в общий коридор. Ну, пришлось позвонить человечкам, которые тотчас подвалили и в два счета дверь высадили. И нашли мы тебя на полу ванной, без сознания…

Рита молчала, не зная, что сказать. В самом деле, она ведь слышала звонок в дверь перед тем, как потеряла сознание.

И это был Гоша Барковский, решивший ее проведать.

– Поэтому, не теряя времени, я организовал тебе коммерческую «Скорую». Сначала мы побывали в областной больнице, но потом папа решил, что тебя надо отвезти сюда, в коммерческую клинику одного нашего хорошего друга. Тебя уж прооперировали, причем на высшем уровне. Так что все в порядке. Хотя ты ведь запросто могла умереть, Ритка-маргаритка! И я тебя спас! Так что можешь сказать мне спасибо.

Вместо этого девушка, повернув к молодому человеку голову, произнесла:

– А ко мне в квартиру ты заявился, потому что тебя мучила совесть?

Гоша Барковский, вспыхнув, заявил:

– Ну, полегче на поворотах, Ритка-маргаритка! Не заявился, а заехал, хотя у меня у самого дел невпроворот…

Ну да, так точно, невпроворот. Наверное, надо прожигать жизнь богатого плейбоя и заманивать на дачу к отцу-садисту очередную недалекую девственницу.

– …но все равно я решил тебя навестить, потому что понимаю, что тебе сейчас сложно…

– Понимаешь, Гоша? Тебя что, тоже насиловали на чужой даче? – вежливо осведомилась Рита, и молодой человек, подойдя к ней, заявил, сверкая изумрудными глазами:

– Чушь не неси! И вообще, ты понимаешь, что я тебе жизнь спас? Точнее, не столько я, сколько мой отец. Это ведь он сделал так, чтобы тебя взяли в частную клинику. Тут владелец хоть и наш знакомый, однако лечение стоит бешеных денег. А в обычной больнице, где не хватает медикаментов и оборудование на ладан дышит, вполне вероятно, ты отдала бы концы! А тут тебя прооперировали по высшему разряду.

Прооперировали…

– Интересно, а с чего мне вообще операция понадобилась, – прошептала Рита. – Запамятовала я что-то… А, вспомнила! Потому что твой отец меня изнасиловал и наверняка что-то там повредил. Он ведь, знаешь ли, насиловал меня трижды в особо извращенной форме…

Гоша Барковский, обогнув кровать, на которой лежала Рита, приблизился вплотную к девушке и произнес:

– Не советую тебе бросаться такими обвинениями, Ритка-маргаритка. Потому что они недоказуемы…

– Доказуемы! – запальчиво ответила девушка. – Врач подтвердит, что…

И осеклась. Внезапно ей стало ясно, отчего Барковские устроили ее в частную клинику, к тому же принадлежащую их знакомому.

Не по доброте душевной и не во искупление своих грехов, которые они таким образом загладить, конечно же, никак не могли.

А чтобы окончательно устранить все следы изнасилования, на этот раз хирургическим путем.

– Что вы со мной сделали? – простонала девушка, а Гоша сказал:

– Что значит – сделали? Врачи тебе жизнь спасли. У тебя был какой-то там разрыв, сильное кровотечение, начался абсцесс и заражение крови. Еще бы немного, и ты бы отдала концы. А тут тебя прекрасно залатали. Знаешь, во сколько бы это вам обошлось, если бы самим платить пришлось? А так все бесплатно – за наш счет!

За счет его папы-садиста. Того самого, который изнасиловал ее, что и стало причиной разрыва, сильного кровотечения, абсцесса и заражения крови.

Рита заплакала, а Гоша в раздражении заявил:

– Нет, что вы, бабы, за люди! Тебя в лучшую клинику города положили, причем частную, тебя тут лучший хирург области прооперировал, причем также бесплатно, в отдельной палате-люкс разместили, а ты недовольна. Чего тебе еще надо, Ритка-маргаритка?

«Чтобы вы, отец и сын Барковские, сели в тюрьму».

Хотя даже и не это было ее сокровенным желанием, а то, чтобы все это закончилось. А лучше всего, никогда бы не происходило.

Но весь ужас заключался в том, что оно произошло. И изменить ничего было нельзя.

– Ладно, мне пора. Я убедился, что ты вне опасности. Тут еще с недельку полежишь, все же нами оплачено, оклемаешься. И потом встанешь на ноги. Твоим родакам еще позвонят, они ведь до сих пор не в курсе…

Рита ахнула, а Гоша, чей мобильный как раз зазвенел, добавил:

– Ладно, увидимся в универе, если что. И тебе привет от моего старика. Ты ведь ему не безразлична, сама понимаешь. Иначе бы он все это не оплатил. Ну, пока, Ритка-маргаритка!

Он удалился, оставив Риту в шикарной палате частной клиники в одиночестве. Впрочем, ненадолго, потому что появилась медсестра, приторная, как сахарная вата, облаченная в старомодную смешную форму с высокой белой шапочкой с красным крестом в волосах. Оказавшаяся, впрочем, профессиональной особой, отлично знавшей свое дело.

Однако ни на один Ритин вопрос медсестра не ответила, заявив, что скоро будет ужин, а после него вечерний обход. И тогда доктор ей все расскажет.

После ужина и в самом деле появился вальяжный, еще молодой врач, который, посверкивая стеклами очков в золотой оправе, потрепал ее по руке пухлыми пальцами и сказал:

– Ну что же, милая моя, теперь все позади. Вы весьма вовремя оказались у меня на операционном столе. Еще бы пара часов, и все могло бы закончиться трагически. Благодарите своих покровителей!

Он явно имел в виду Барковских.

Доктор принялся что-то объяснять, причем на вопросы Риты он реагировал с всезнающей усмешкой, толком на них не отвечая. Наконец, Рита выпалила:

– Меня ведь изнасиловали! Вы можете это подтвердить?

Доктор, поправив очки в золотой оправе, кашлянул и ответил:

– Милая моя, вы попали к нам в таком плохом состоянии, что нам надо было вас спасать, а не о таких пустяках думать…

Изнасилование для него пустяк? Рита понимала – недаром ее запихнули именно сюда, этот скользкий врач должен был уничтожить фактические следы преступления.

Что он, судя по всему, и сделал.

– Вы сможете это подтвердить? – настаивала Рита. – Только не говорите, что нет. Ведь от вашего внимания не мог ускользнуть характер повреждений. Я сама студентка юрфака и имею представление, как производятся подобные освидетельствования. В конце концов, его можно провести даже сейчас…

Доктор, усмехнувшись, заявил:

– Милая моя, повторяю, нам надо было вас спасать, а не какие-то освидетельствования проводить.

– Тогда я обращусь к другим врачам! И хочу, чтобы вы меня немедленно выписали. Не желаю больше находиться в вашей шарашке! – заявила Рита, и доктор, нахмурившись, заявил:

– Делайте, что считаете нужным, милая моя. У нас не шарашка, а самая современная в нашем регионе клиника. Даже в соседних областях такого оборудования нет. Что же касается вашей выписки, то я, как ваш лечащий врач, категорически против. И дело не только в аккуратной резекции матки, а в сепсисе, который мы смогли остановить, но который надо вылечить до конца при помощи импортных антибиотиков новейшего поколения, а их в районной поликлинике вам не пропишут. Кроме того, некоторые опасения внушает мне и ваше лабильное психическое состояние, которое, однако, вполне объяснимо тем, милая моя, что…

Нет, что он только что сказал – резекция матки?

– Вы что, вырезали мне… матку? – произнесла, не веря своим ушам, Рита.

Доктор, поправив очки, заявил:

– Если бы мы не сделали это, милая моя, то сепсиса было бы не избежать. Понимаю, вам девятнадцать, эта новость вас ошарашила, однако я могу рекомендовать вам хорошего психотерапевта. Где же у меня была ее визитка…

Рита в ужасе смотрела на разноцветную визитку, которую добрый доктор в очках в золотой оправе положил ей на прикроватную тумбочку.

Какой же он, право, заботливый.

Доктор продолжал что-то говорить, посыпались латинские термины, завертелись длиннющие предложения. А в голове у Риты билась одна и та же фраза.

Резекция матки.

То есть, попросту говоря, они на операционном столе в этом распрекрасной частной клинике, где всем заведовал друган Барковских, вырезали ей матку.

И это означало не только то, что теперь никаких доказательств имевшего место изнасилования не существует.

Это было бы плохо, но жить с этим было бы можно.

Хотя и с трудом.

Это означало, что она никогда и ни при каких обстоятельствах теперь не сможет иметь детей.

И это был непреложный факт и отныне часть ее жизни – жизни девятнадцатилетней студентки провинциального университета.

– Нет! Нет! НЕТ! – закричала Рита.

Доктор попытался ее успокоить, она, кажется, принялась стучать ему в грудь кулаками, попала по лицу, сбила эти ненавистные очки в золотой оправе.

И даже попала доктору по носу, причем специально, от чего он противно ойкнул и отвалился в сторону, прижав обе пухлые ручки к своему шнобелю.

Потом прибежали две медсестры в своих старомодных смешных шапочках, также не сумевшие совладать с вошедшей в раж пациенткой, потом в палату влетел дюжий медбрат, который скрутил девушку, а одна из медсестер сделала ей инъекцию.

И Рита заснула.

Когда девушка проснулась, первым, что она увидела, был огромный букет непомерно больших, нереально ярких пурпурных роз на гигантских стеблях, который стоял в третьей напольной вазе напротив ее кровати.

Дверь приоткрылась, появилась одна из медсестер, кажется, та самая, что засадила ей инъекцию, причем за ее спиной маячил дюжий медбрат.

– Ну как, успокоились? Фортелей больше выкидывать не намерены?

И, не дождавшись реакции от Риты, добавила:

– К вам гости!

Рита не сомневалась, что это родители, которые, узнав о случившемся с их дочерью, примчались в клинику.

На пороге палаты действительно возникло два человека, но были это не мама с отцом. Это были Барковские – отец и сын.

Чувствуя, что ей делается дурно, Рита вжалась в подушку, наблюдая за тем, как Гоша с мягким клацаньем закрывает дверь палаты. А его старик, адвокат Лев Георгиевич, облаченный в элегантный серый костюм-тройку с нежно-розовым галстуком, в узле которого посверкивала булавка с драгоценным камнем, наверняка настоящим, в накинутом на плечи белом халате, подошел к кровати.

– Ритка-маргаритка, ну и задала ты нам жару! – произнес он с очаровательной фамильной улыбкой, обращаясь к ней, как к старой знакомой.

А не как к изнасилованной им девушке.

Впрочем, не исключено, что Лев Георгиевич не видел между двумя этими категориями особых противоречий.

В горле у Риты мгновенно пересохло, сердце заухало. Барковский-старший, лукаво посмотрев на вазу с бордовыми розами, произнес:

– Тебе же нравятся розы, Ритка-маргаритка?

– Не называйте меня так… – простонала девушка, и учтивый адвокат вдруг изменился: улыбка на его лице трансформировалась в злую гримасу, в изумрудных глазах засветилась ярость.

– Иначе что, Ритка-маргаритка? Иначе ты обратишься в полицию?

Гоша, с несколько отсутствующим видом стоявший в дверях, бросил на Риту быстрый взгляд, и девушка вдруг поняла: если отец и сын Барковские захотят, то смогут ее сейчас убить, прямо здесь, в больничной палате.

Например, придушить подушкой. Или впрыснуть какую-либо гадость из принесенного с собой шприца.

И им все сойдет с рук. Их друг-доктор, тот самый, в очках в золотой оправе, подтвердит, что у пациентки не выдержало сердце, или имела место легочная эмболия, или…

Или, или, или…

Адвокат Барковский, внезапно подавшись вперед, схватил Риту за руку и скомандовал:

– Сынок, давай!

Гоша, приблизившись к кровати, оперативно достал из кармана наручники, кажется, те же самые, из тайной комнаты. И так же прикрепил запястье Риты к спинке кровати больничной палаты.

Девушка завизжала, однако Лев Георгиевич схватил ее железной хваткой за горло и мягко, буквально по-отечески, произнес:

– Ты только пискни, и я тебя прямо здесь придушу. Не сопротивляйся, и тогда, обещаю, ты останешься в живых.

И добавил со смешком:

– Может быть…

Рита верила, что так оно и произойдет. А Гоша тем временем приковал ее вторую руку, после чего Лев Георгиевич, ослабив хватку на горле девушки, сказал:

– Я сейчас отпущу, и, если ты только пискнешь, это будет последнее, что ты сделаешь в своей юной жизни, Ритка-маргаритка. Тебе это понятно?

Рита в ужасе смотрела на него, и Барковский-старший, другой рукой слегка ударив ее по щеке, произнес:

– Тебе это понятно, я спрашиваю?

Судорожно кивнув, Рита дала понять, что кричать и звать на помощь не намеревается, после чего Лев Георгиевич разжал стальную хватку, и девушка жадно втянула воздух.

Адвокат же бесцеремонно стянул с Риты одеяло, задрал ее больничный наряд, и девушка ощутила его крепкие пальцы на своем бедре.

– Гм, выпотрошили тебя, стало быть… Ну, ты сама виновата, Ритка-маргаритка. Не надо было меня злить, я был бы понежнее, все бы обошлось.

Его руки заскользили по ее телу, и девушка заплакала – от обиды, от отчаяния, от безысходности.

От того, что Барковских, похоже, ничто не могло остановить.

– Отец! – предостерегающе произнес Гоша, когда его старик, склонившись над животом Риты, вдруг лизнул ее пупок.

Со вздохом и явным сожалением прикрыв Риту одеялом, адвокат произнес:

– Ведь я бы мог снова тебя трахнуть, Ритка-маргаритка, прямо здесь и прямо сейчас. И никто бы этому не помешал. Кстати, такая ситуация меня ой как заводит, может, в самом деле…

– Отец! – повторил Гоша, и Барковский-старший, усмехнувшись, заметил:

– Обычно отец контролирует сына, а у нас сын держит под неусыпным надзором отца. Гоша ведь у нас такой пай-мальчик, всеобщий любимчик, местный плейбой. Хотя если бы местные барышни знали кое-что из его многочисленных тайн, думаю, они бы полностью переменили к нему отношение.

Рита заметила, как на лице Гоши заходили желваки. Кажется, несмотря на то, что отец и сын Барковские действуют заодно, отношения в их преступном тандеме не самые безоблачные.

– Впрочем, тайны есть у всех, не так ли, Ритка-маргаритка? У моего сына. У меня самого, конечно. Ну, и теперь у тебя тоже!

Засмеявшись, адвокат сменил тему:

– Кстати, ты так и не ответила, нравятся ли тебе мои розы? Так да или нет?

Рита буквально выдохнула:

– Бордовые розы такие пошлые…

Брови Льва Георгиевича взлетели:

– Господи, откуда в твоей головке такие глупости, Ритка-маргаритка? Знаешь, во сколько они обошлись?

А потом, снова схватив девушку за горло, прошептал:

– А знаешь, во сколько мне обходится твое пребывание здесь? И операция? Причем я ведь мог бы заплатить немного больше, и ты бы умерла на операционном столе. Ну, анестезиолог чуток ошибся и не ту дозу дал. Или у тебя пошла внезапная аллергическая реакция на какой-то препарат. И все, твои родители готовились бы тебя хоронить…

Разжав пальцы, он заметил:

– Но мы, как я уже говорил, никакие не монстры. Однако если я чего и не терплю, так это ненужной суеты. Ты деньги получила? Жизнь тебе спасли, в частной клинике за чужой счет прооперировали? Так что же ты, Ритка-маргаритка, волну-то гонишь?

Склонившись над девушкой, он провел пальцем по ее шее. Рита попыталась увернуться от его прикосновений, однако, с учетом прикованных к спинке кровати запястий, это было невозможно.

– Тебе же русским языком сказали: не поднимай хай. А ты что делаешь?

Слезы покатились из глаз Риты сами по себе, она изо всех сил старалась сдержать их, но не смогла.

Ей не хотелось, чтобы этот садист видел ее плачущей, однако совладать с собой она была не в состоянии.

Вздохнув, Лев Георгиевич отстегнул одну, а потом и другую руку Риты и спрятал наручники в карман халата:

– Это тебе будет наглядной демонстрацией того, что живем мы в городке очень маленьком, бок о бок. И что мы достанем тебя везде, Ритка-маргаритка. И не только тебя, но и твоих родителей. И прочих родственников, в том числе и детишек…

Потрепав ее по щеке, он ласково добавил:

– Думаю, ты поняла. Никакой бучи, никаких истерик. Пару дней тут еще полежишь, потом тебя выпишут. Даст бог, скоро с тобой увидимся – на юрфаке, например… Или, если будешь плохо себя вести, проникну к тебе в квартиру и трахну тебя прямо в твоей кроватке. Той самой, с плюшевым зайцем…

Откуда он знает? Рита похолодела от ужаса. Ну конечно, Барковские побывали у нее в квартире, когда ее увозила «Скорая».

– Ах, если бы ты знала, какая ты соблазнительная, Ритка-маргаритка. И как тебе повезло. Проблема детей для тебя решена самым радикальным образом, можешь наслаждаться жизнью на полную катушку. Так что, если хочешь повторения нашей незабываемой ночи…

Его рука полезла под одеяло, а Гоша прикрикнул:

– Отец, нам пора!

Лев Георгиевич, хмыкнув, заявил:

– Видишь, как родной сын со мной обращается. Как с каким-то преступником!

Таковым адвокат Барковский себя, по всей видимости, не считал.

– Ну что же, нам в самом деле пора, Ритка-маргаритка. Твои папашка с мамашкой рвутся к тебе, однако их до следующего утра попридержат. А ты все обмозгуешь и примешь правильное решение.

Он смолк и, подходя к двери, добавил:

– Потому что если ты примешь неправильное, мы вернемся, Ритка-маргаритка. Мы обязательно вернемся!

Пожелав ей доброй ночи, Барковский-старший вышел. Гоша, бросив на девушку взгляд, произнес:

– Не дури, и все будет хорошо. Мне жаль, что… Что у тебя не будет детей, но ты ведь могла и умереть. А я тебе жизнь спас…

Герой! Спас ей жизнь после того, как у нее начался сепсис, спровоцированный изнасилованием, совершенным его отцом.

Лев Георгиевич, заглянув в палату, произнес:

– Кстати, если не нравятся бордовые розы, могу прислать белые. Или ты предпочтешь желтые?

– Серебряные с золотой каймой! – устало произнесла Рита.

Барковский рассмеялся:

– Губа у тебя не дура. Ладно, это была шутка – ты, Ритка-маргаритка, нам и так в копеечку влетела. Но я не внакладе – за все хорошее в жизни надо платить. Ну что, сын, пойдем, ты ведь сам сказал, что нам пора!

Когда дверь за Барковскими закрылась, Риту охватила дрожь. Да, это была неприкрытая угроза, эффективная демонстрация власти, «черная метка» от этого пиратского семейства.

На появившуюся медсестру Рита не обратила внимания – та или знала, что за кадры навещали ее только что, или именно что не хотела этого знать.

Но кто же мог ей помочь?

Родители?

Рита отмела эту мысль. То, что Барковские не бросают слов на ветер, было понятно. Они знали, где она живет, им было известно, где и кем работают мама и отец.

И где живут ее прочие родственники.

Правоохранительные органы?

Нет, право же, это смешно. Барковский-старший был на короткой ноге со всеми главными ментами, прокурорами и судьями – да и кто ей поверит?

Доказательств ведь теперь не было.

Рита думала об этом всю долгую ноябрьскую ночь, и решение пришло под утро, когда ей почти удалось забыться коротким сном.

Ну да, так и есть, все было так просто!

Когда наконец к ней пустили родителей, Рита вела себя как ни в чем не бывало. Родителям было известно лишь то, что их дочь увезла «Скорая» и Риту прооперировали. Она заявила, что потеряла сознание, а Гоша Барковский ее обнаружил и вызвал медиков.

Обо всем остальном она не проронила ни слова.

– Какой молодчага этот Гоша! – заявил взволнованный отец. – Я ведь с ним говорил, а он об этом даже не упомянул. Очень скромный молодой человек – такие нынче на вес золота.

Ну, или платины. Потому что ей молодчага упомянул не только об этом, но и о многих иных моментах, от которых у отца волосы на голове встали бы дыбом.

– А его отец, Лев Георгиевич, просто душка! – сказала мама. – Устроил тебя сюда, в лучшую клинику у нас в регионе, настоял на том, что оплатит все сам. Об этом мы не могли и мечтать…

– А ты ведь против него раньше зуб имела! – заметил шутливо отец, и мама запальчиво заявила:

– Ну, ошибалась! С кем не бывает!

Рита поняла, что Барковские уже обработали ее родителей, и те им ужасно благодарны за все, что Гоша с папочкой сделали для их дочери.

Если бы отец с мамой были в курсе того, что Барковские на самом деле сделали…

Обработал их и доктор в очках в золотой оправе, озвучив версию о том, что причина произошедшего с Ритой заключалась в большой – к счастью, незлокачественной – опухоли в матке, которая едва не стоила их дочери жизни.

И которую он удалил.

Рита промолчала, потому что приняла решение. Родители были крайне рады, хотя мама и пыталась утешить Риту, говоря, что уж лучше потерять матку, чем умереть самой.

О, если бы они знали!

Выписали Риту через три дня, и, оказавшись дома, она первым делом спрятала своего плюшевого зайца в кладовке.

Детство закончилось - бесповоротно.

А потом она пила чай с тортом на кухне вместе с родителями, наблюдая за тем, как те старательно пытаются развеселить ее и строят планы на будущее.

Внезапно последовал вопрос, которого Рита не ожидала:

– Ребенок, скажи, – произнесла мама, несколько конфузясь, – когда мы устраняли последствия потопа в квартире, то папа за баком для грязного белья в ванной нашел вот это…

Она открыла холодильник и извлекла из отделения для овощей пакет с деньгами, полученными Ритой от Барковских.

– Откуда это у нас? – произнесла мама, а Рита равнодушно заметила:

– Барковские дали. На лечение. Они разве об этом не упомянули?

Родителей не озадачил тот факт, что деньги оказались спрятанными в абсолютно неподходящем месте и были положены туда еще до того, как Рита – по крайней мере, по официальной версии – вообще узнала о наличии у нее «опухоли».

Раздались охи и ахи, отец заявил, что они никак не могут принять такую огромную сумму, мама заявила, что не следует принимать скоропалительные решения, а потом они стали обсуждать, на что могли бы потратить внезапно свалившееся им на голову богатство.

Интересно, как бы они отреагировали, узнай, что это плата за изнасилование их дочери?

Раздался звонок в дверь, и Рита напряглась. Неужели пожаловали те, кого она хотела видеть меньше всего?

Мама еле протащила на кухню огромную корзину с серебряными с золотой каемкой розами. Она восхищалась чудесными цветами, а отец протянул Рите серебряный с золотыми поперечными линиями конверт:

– Кажется, для тебя.

Рита раскрыла его и извлекла оттуда карточку, на которой было напечатано:

«В соответствии с твоими желаниями, Ритка-маргаритка!»

Оставив родителей любоваться розами, Рита сослалась на то, что ее тянет в сон, отправилась к себе в комнату и улеглась в постель.

Но спать ей вовсе не хотелось.

Так она пролежала несколько часов, пока родители не угомонились. Потом встала, бросила взгляд на часы – было несколько минут третьего ночи.

Рита проследовала в ванную и открутила кран. Затем, зайдя на кухню, выбрала нож поострее, а в кармане халата нащупала упаковку таблеток, выданных ей при выписке из клиники, – сильное болеутоляющее, которое в больших дозах действует как снотворное.

Это было как раз то, что нужно.

Щеколды с внутренней стороны в ванной больше не было, ее сорвали во время акции спасения, а починить не успели. Впрочем, она ей и не требовалась. Родители, как знала Рита, спали как убитые.

Размешав в ванне шампунь и любуясь разноцветной пеной, девушка быстро разделась и опустилась в воду. Принимать ванну ей вообще-то было пока нельзя, но теперь это уже неважно.

А затем, уже лежа в ванне, она одну за другой приняла все таблетки, которые были в упаковке, и буквально через минуту почувствовала, что ее клонит в сон.

После чего, не забыв закрутить кран, чтобы не устроить новый потоп и не разбудить тем самым родителей и соседей внизу, не закрывая глаз, полоснула ножом по запястью сначала левой, а потом и правой руки и, стараясь заглушить резкую боль, опустила руки в воду, наблюдая за тем, как белая пена окрашивается в алый цвет.

Она ведь из тех, кто не угрожает, а просто совершает то, что задумал. И она приняла решение: умереть.

Потому что тогда – и только тогда – этот фильм ужасов, в который с некоторых пор превратилась ее жизнь – завершится раз и навсегда.

Опустившись на дно ванны, девушка чувствовала, что ее тянет в сон, тянет-в-сон, тяаанееет…

Она приняла решение умереть и была готова осуществить его.

Спасло ее то, что она, во-первых, перерезала вены на руках не вдоль, а поперек. А во-вторых, и это было главное, потому что приняла слишком много таблеток.

Это привело к тому, что через пару минут после того, как Рита погрузилась в сон, который должен был стать для нее вечным, она проснулась от того, что ее начало неудержимо тошнить. Организм, будучи не в состоянии усвоить такое огромное количество медикаментов, активировал силы защиты – и Риту вывернуло наизнанку.

Вероятно, она бы все равно умерла, правда, не приятной и спокойной смертью, погрузившись в сон и никогда не пробудившись. А находясь в сознании, захлебнувшись собственными рвотными массами, повиснув на краю ванной и извергая содержимое желудка на кафельную плитку.

Однако этот метод был более чем шумный, и сначала отец, а потом и мама, пробудившись от странных звуков в ванной, ринулись туда – и обнаружили собственную дочь с перерезанными запястьями, в сумеречном состоянии, на грани смерти.

И во второй раз за последнюю неделю Риту забрала «Скорая». Ее реанимировали и на этот раз доставили в областную больницу, где девушка, которая достаточно быстро пришла в себя, настояла на том, чтобы ее поместили в общую палату с другими пациентами.

На тот случай, если к ней снова решат пожаловать незваные гости.

Впрочем, ни Барковский-старший, ни Барковский-младший на этот раз навещать ее не стали: то ли им было все равно, то ли они были не в курсе ее попытки самоубийства. Продержав в больнице полторы недели, Рите дали направление к психологу и выписали.

Когда она снова оказалась дома, то уже знала, что ее ожидает. Отец и мама, заставив стол на кухне разносолами, расселись напротив нее и завели важный разговор.

– Ребенок, ты так нас напугала! Конечно, мы понимаем, что для тебя это ужасный удар – в девятнадцать лет узнать, что у тебя никогда не будет детей. Но ведь это не повод для того, чтобы резать себе вены! – заявил отец, а мама поддакнула:

– И глотать таблетки!

О, если бы они знали!

Мама продолжила:

– Как женщина, я прекрасно понимаю тебя, и как мать тоже, но вот у твоей двоюродной бабушки Зины тоже не было детей, и она ведь не отчаялась, заботилась о своих племянницах и племянниках, ее все любили…

О, если бы они знали!

– И вообще, операция ведь спасла тебе жизнь, без нее бы ты запросто могла умереть, а то, что ты потеряла сознание в ванной, и выявило у тебя наличие опухоли, которая ведь могла из незлокачественной переродиться в злокачественную, и тогда все было бы намного хуже…

О, если бы они знали!

И тут Рита подумала – а почему они, собственно, не должны знать? Ведь эти боль, отчаяние и одиночество, которые буквально изгрызали ее изнутри, и подтолкнули ее к тому, чтобы покончить с собой.

Теперь-то она понимала, что поступок был глупый и опрометчивый, ведь ее смерть ничего бы не изменила.

Но что изменит ее жизнь?

– И ведь если бы не помощь Льва Георгиевича, то…

Тут Риту прорвало. Да, они должны знать – более того, они имеют право знать.

И она все им рассказала.

Без ненужных подробностей, но и не утаивая важных деталей. Достаточно связно, глядя в одну точку перед собой. Ни разу не будучи прерванной и ни разу не запнувшись.

Вот теперь они знали – всё!

Отец заявил, что убьет «этих уродов». Мама, расплакавшись, убежала с кухни, и Рите пришлось утешать ее. Потом родители решили, что настал черед утешать ее саму, и девушка заверила, что с ней все в полном порядке.

Хотя, конечно, это было далеко не так.

Ей было понятно, что родители потрясены, ошарашены, раздавлены. Их уютный мирок, быть может, и покосившийся, вдруг в одночасье рухнул в тартарары.

Рита же чувствовала, что опустошена. Но в то же время понимала, что именно это ей и требовалось.

Потому что ужасная тайна изматывала ее, чуть не убив. Теперь же было три человека, которые знали, что произошло.

Вопрос заключался в том, что теперь делать?

Они договорились, что примут решение на следующее утро. Рита взяла с родителей честное слово, что они пока ничего предпринимать не будут. А затем отправилась к себе в комнату, рухнула на постель – и в течение нескольких секунд заснула.

Это была первая ночь из множества предыдущих, когда ее не мучили кошмары, она не просыпалась в холодном поту, не вскакивала в ужасе, уверенная, что кошмар в тайной комнате на даче Барковских все еще продолжается.

Девушка открыла глаза и поняла, что настало утро. И что она проспала целую ночь, ни разу не пробудившись.

Рита потянулась, зевнула и повернулась на другой бок. Однако заснуть она не могла, потому что, как подсказывала ей интуиция, что-то было не в порядке.

Так и есть, в квартире было слишком тихо.

Босиком выбежав из своей комнаты, Рита убедилась, что осталась в квартире одна. Суббота была у родителей выходным днем. И, если бы они куда-то ушли, непременно – в этом она не сомневалась – предупредили бы ее. Или хотя бы оставили на кухонном столе записку.

Но никакой записки на кухонном столе она не обнаружила.

Рита испугалась. А что, если отец и мама…

Что, если она решили совершить какую-то благородную глупость?

В этот момент раздался звон ключей и щелканье замка, входная дверь открылась, и Рита увидела на пороге маму, груженную сумками: она была на рынке. И, понятное дело, не одна – отец ей наверняка помогал.

– Мамочка! – кинулась к ней Рита, чувствуя, что у нее с души камень свалился. Значит, все ее предположения были сущими глупостями. – оброе утро!

– Доброе утро, ребенок! – заявила мама с улыбкой, хотя Рита отметила, что в уголках ее рта затаилась скорбь. – Решила тебя с папой не будить, когда уходила на рынок – вы так сладко спали…

Вздрогнув, Рита уставилась на маму и пробормотала:

– А что, разве папа был не с тобой?

Они обе бросились в гостиную, где на раздвижном диване спали родители: постель была убрана, а диван заправлен. И отца нигде не было видно.

Мама опустилась на стул и закрыла лицо руками, а Рита бросилась к ней.

– Что он задумал? – воскликнула она. – Скажи мне, ты ведь знаешь?

Мама, плача, ответила:

– Понимаешь, мы полночи потом говорили на кухне о том… О том, как следует теперь поступить. И я была на твоей стороне, считая, что пока ничего предпринимать не нужно. Потому что мы имеем дело с могущественными и жестокими людьми. Но папа…

– Мама, скажи мне, что он решил сделать! – заявила Рита, и мама тихо произнесла: