Анне Метте Ханкок
Питбуль

– Да, но я каждый раз поражаюсь. Ведь это люди, находящиеся на пороге смерти. Им одиноко, им страшно, им нужен кто-то, кто побыл бы рядом. Но черная женщина? Нет, такого им не надо. Я тогда даю им время, чтобы они немного привыкли, и большинство в конечном итоге начинают ценить то, что я рядом. Смерть обезоруживает всех – вот как бывает! Но мы не привязываемся друг к другу так глубоко, как ты говоришь, Элоиза. Этого нет.

Элоиза стукнула прибором по столу.

– Прости, но с какой стати ты помогаешь таким негодяям?

Конни слегка улыбнулась и пожала плечами.

– Потому что… они же ничего не могут с этим поделать.

Элоиза откинулась на спинку стула, пораженная всепрощением Конни.

– Ты гораздо человечнее меня.

– Чепуха!

– Да, это так! Я бы их оставляла умирать в одиночестве, этих тупых свиней. Я права? – Элоиза перевела взгляд на Шефера.

– Я не стану спорить, – сказал он.

– Но ведь с Яном Фишхофом тоже довольно сложно общаться, – сказала Конни, – а ты все равно продолжаешь навещать его, так что, возможно, ты можешь вынести больше, чем думаешь.

– Нет, потому что Ян не похож на тех людей, которых ты описываешь. Он немного замкнутый и дерзкий, и, видит бог, не все сиделки его любят, но, когда узнаешь его поближе, он оказывается…

– Да, я знаю, – кивнула Конни. – Он кажется милым. Я стала приходить к нему одной из первых, и он был чрезвычайно вежлив со мной, но не хотел разговаривать. По крайней мере, по-настоящему. Однако смутил его не цвет кожи, в этом я вполне уверена.

– Тогда что же?

Конни пожала плечами и полила кукурузный початок сливочным соусом.

– Он просто казался таким… как это называется? Сдержанным. Осторожным! Как будто боялся подпустить к себе кого-то. Я думаю, ему было очень тяжело, когда умерла его жена, и с тех пор у него фактически не было никого, кто…

– А как же его дочь, ты что-нибудь знаешь о ней? – спросила Элоиза и добавила: – Он сегодня совсем расклеился, когда я спросила о ней, и стал говорить всякие странные вещи. Похоже, он испугался.

– В каком смысле?

– Он наговорил много бессвязных вещей о библейских карах, крови и прочей жути.

– Крови? – Шефер навострил уши.

– Да, это вообще-то звучало довольно жутко, – сказала Элоиза. Она пересказала им слова Фишхофа, а когда закончила, все тарелки на столе были пусты. Только бифштекс Элоизы остался несъеденным.

– Как ты думаешь, речь шла о преступлении?

Вопрос задал Шефер. Он вытащил из нагрудного кармана футболки пачку сигарет.

– Не знаю, – ответила Элоиза. – По крайней мере, он был вовлечен во что-то, за что теперь боится быть наказанным. Он цитировал строки из Книги Левит. Те, в которых говорится о… А о чем там вообще говорится? О карме? Что то, что ты делаешь другим, к тебе и возвращается?

– An eye for an eye^[6], – кивнула Конни и долила вина Элоизе в бокал. – Наказание за преступление должно быть соразмерным преступлению. Но это такая ветхозаветная вещь. Напомни ему, что есть и обновленная версия, в которой говорится, что нужно подставить другую щеку.

Шефер закурил сигарету, слушая, и откинулся на спинку стула.

– Его прорвало ни с того ни с сего, но я думаю, что это из-за того, что я упомянула его дочь, – сказала Элоиза. – Мы никогда по-настоящему не говорили о ней, а когда я пыталась спросить о ней, он просто уходил от темы. Плясал вокруг да около. Но сегодня я задела его за живое. Это была капля, переполнившая чашу.

– Я помню его дочь, – кивнула Конни и устремила взгляд в пространство, припоминая подробности. – Мы перекинулись с ней парой слов, когда я приходила в первый раз, и я помню, что она живет в Стокгольме или где-то там. Поэтому никто, кроме нас, его и не навещает. У нее нет возможности приезжать издалека, и именно поэтому она связалась с Патронажной службой, чтобы Яну не пришлось быть одному в последние дни. Она замужем за шведом, и, насколько я помню, у нее имя такое же, как у кого-то из группы «АББА».

– Агнета? – спросила Элоиза. – Или Анни-Фрид?

– Нет, я про фамилию. Фамилия в замужестве у нее такая же, как у одного из «АББЫ». Что-то на «У», может такое быть?

– Ульвеус, – сказал Шефер. – Бьерн Ульвеус.

– Да, точно, – Конни указала на него пальцем, – Ульвеус!

– А ты не помнишь, как ее зовут? – спросила Элоиза.

– В бумагах Патронажной службы не написано?

Элоиза покачала головой.

– Ну, я могу попробовать спросить у других волонтеров, может, они знают? – предложила Конни.

– Да, будь добра, – сказала Элоиза и перевела взгляд на Шефера: – И не смогу ли я уговорить тебя сделать мне одолжение?

Он поднял подбородок, уже настороже.

– Какое?

– Ты не мог бы проверить имя, которое упоминал Фишхоф: Мадс Орек.

Шефер затянулся сигаретой. Он смотрел на Элоизу, медленно выпуская дым.

– Ну, ты же говоришь, что у Фишхофа деменция, так что вероятность того, что он бредил, довольно высока. Ты ведь понимаешь это?

– Я прошу тебя только сделать быструю проверку. Просто посмотреть, не появится ли какой-нибудь тревожный сигнал на радаре. Мне это нужно для спокойствия.

– Для его спокойствия или твоего?

– Да, – кивнула Элоиза, – я прошу и для себя тоже. После того, что случилось с моим отцом в свое время… – Она долго смотрела на Шефера. – Если я решила быть рядом до конца, мне нужно знать, что я нахожусь возле порядочного человека. Сейчас у меня появились сомнения, от которых я никак не могу избавиться, а ты знаешь, как я реагирую на неожиданности. Мне нужно выяснить, что за скелеты он прячет в шкафу.

Шефер сжал губы и кивнул.

– Я вижу, что тебе хочется full disclosure^[7], и вполне могу тебя понять, – сказал он. – Но я не могу просто войти в систему и начать искать в ней человека, если не ведется следствие и у меня нет причин им интересоваться. Ну, то есть могу, но мне нельзя.

– Почему?

– Потому что таковы правила. Иначе люди только бы и делали, что собирали информацию о соседях, о новом приятеле бывшей жены и так далее. Это нарушение неприкосновенности частной жизни, и это verboten^[8].

Элоиза склонила голову набок и приподняла бровь.

– Ты хочешь сказать, что никогда не нарушал этих правил?

– В прошлом, да. Но тогда это все было не так жестко, как сейчас. В наши дни человека, который смотрит что-то в базе данных, можно отследить по его поисковому запросу, и если кто-то придет и спросит, что это ты тут делаешь, а у тебя не найдется достойного объяснения, ты рискуешь получить на свою голову дисциплинарное взыскание.

– И насколько вероятно, что кто-то действительно придет и спросит?

Шефер не ответил. Он провел ладонью по щетине с довольно громким звуком.

Они с Элоизой смотрели друг на друга, словно соревнуясь, кто первым моргнет.

Элоиза сдалась и откинулась на спинку стула.

– Да ладно тебе, Шефер. Ради старой дружбы?

– Чьей дружбы? – сухо спросил он и бросил огарок на тарелку. – Вашей с этим сумасшедшим стариком? Или нашей с тобой?

Элоиза улыбнулась.

– А какая разница?

11 июля, четверг

4

Шефер следил за вертолетом глазами, пока вел машину. Это был AS550 «Феннек», принадлежавший копенгагенской полиции, и он летел низко над жилым кварталом вдоль улицы Сортедам Доссеринг, полускрытый баннером магазина «Ирма» и другими рекламными вывесками. Спустя несколько мирных месяцев конфликт между бандитами разгорелся вновь, и накануне ночью прогремело три выстрела. Среди жертв не было гражданских – только уголовники, поэтому пульс у Шефера от этих новостей не подскочил.

Но его бывшая напарница входила в оперативную группу, расследовавшую эти дела, и он знал, что она находится в «железной птице». Он мог живо представить ее: черный боевой костюм на мускулистом теле и повязка на голове в лучших традициях Рэмбо. Лиза, мать ее, Августин.

Шефер улыбнулся своим мыслям. Он почти скучал по ней.

– Известно, кого они ищут? – спросил он, кивая на небо. – Есть подозреваемый?

Следователь по расследованию убийств Нильс Петер Бертельсен, сидевший на пассажирском сиденье, поднял голову и посмотрел в лобовое стекло.

– Какой-то наркодилер, который вчера вечером ликвидировал нескольких конкурентов в пиццерии. Димитрий… как-то там.

Бертельсен щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить фамилию. Затем перевел взгляд на Шефера и поднял брови.

– Слушай, уже ведь пора обедать?

Шефер взглянул на часы на приборной панели.

– Сейчас четверть одиннадцатого.

– Да, но я встал в половине шестого, и у меня уже в животе урчит. На улице Дроннингенс Твергаде есть восточная забегаловка, если заедем туда, я сбегаю куплю нам по кебабу.

– Через полтора часа у меня ланч с Микалой Фриис, так что на мою долю не надо, – сказал Шефер.

Встреча, о которой он говорил, была запланирована уже полторы недели назад – ланч с экспертом по составлению психологических портретов и бывшим полицейским психологом Микалой Фриис. Они должны были обсудить детали дела об убийстве, по которому их обоих вызвали для дачи показаний. Его – как следователя по этому делу, ее – как эксперта-свидетеля от прокуратуры.

– Да ну? – Бертельсен посмотрел на Шефера, сощурившись, и задвигал вверх-вниз бровями. – Она, несомненно, с большим нетерпением его ждет.

Шефер нахмурился и перевел взгляд с Бертельсена на дорогу, потом снова на Бертельсена.

– Ты о чем?

– Интуиция следователя, Шефер. – Бертельсен постучал указательным пальцем по носу. – Только не говори мне, что ты не учуял, что пахнет жареным.

Шефер остановился на красный и без всякого выражения смотрел на Бертельсена, пока светофор не переключился на зеленый, а сзади не засигналила черная «Тесла».

Он покачал головой:

– Не понимаю.

– Ну блин, – цокнул языком Бертельсен. – Если ты не понимаешь, что я имею в виду, то ты здорово сдал, старик. Это я тебе точно говорю!

– Отстань, а! – фыркнул Шефер. Он нажал на газ и повернул налево на Дроннингенс Твергаде. – Я же не…

– Вот почему Микала тогда уволилась. Неужели ты не понял? Разве ты никогда не замечал, что она… Эй, тормози, это здесь! – Бертельсен указал вперед через лобовое стекло. – Видишь вывеску с надписью «Bazaar»? Остановись там, я сбегаю за едой.

Шефер подъехал к тротуару и посмотрел на фасад.

«Bazaar» оказался вовсе не маленькой грязной шашлычной с голой лампочкой на потолке, как он себе представлял, а респектабельным заведением с дизайнерской мебелью и окнами от пола до потолка. Он вмещал добрую сотню человек. Дверь была распахнута, но свет в помещении не горел, и Шефер увидел перевернутые стулья на стойке бара.

– Похоже, они еще не открылись, – сказал он.

– Да, но повара на кухне уже вовсю работают, мне здесь обычно быстро готовят заказы навынос. Через десять минут приду!

Бертельсен выскочил из машины и захлопнул за собой дверь.

Шефер пронаблюдал, как он вошел в ресторан и поздоровался с каким-то молодым хипстером в татуировках. Они поприветствовали друг друга, как старые друзья, и вместе исчезли в глубине помещения.

Шефер включил радио и стал переключать каналы, стараясь найти что-нибудь вразумительное, но ему попадались только подростковые песенные страдания, иммигрантский рэп или радиоведущие, смеявшиеся над собственными шутками. Он выключил радио и стал молча наблюдать за уличным движением, обдумывая слова Бертельсена.

Он сдал.

Шеферу не понравилась эта мысль. Если он на что-то и мог полагаться, так это на свое шестое чувство. На интуицию следователя.

Он достал из внутреннего кармана записку и разгладил ее пальцами. Это был розовый стикер, на котором Элоиза записала имя накануне вечером, перед тем как уехала. Он скомкал его в ту же секунду, как за ней закрылась дверь, но ночью около трех часов очнулся от лихорадочного сна и лежал в темноте, прислушиваясь к дыханию Конни и размышляя о загадочных признаниях Элоизы и Яна Фишхофа.

В половине пятого он встал, спустился на кухню и достал записку из мусорного ведра.

В рассказе Элоизы было что-то такое, что засело у него в уме и теперь точило его мысли.

Око за око… Зуб за зуб… То, что ты делаешь другим, к тебе и возвращается…

Что хотел сказать Ян Фишхоф?

Конни постоянно пересказывала истории, которые слышала в Патронажной службе – исповеди людей, которые на смертном одре испытывали необходимость признаться во всем – от прелюбодеяния до мошенничества. Матери и отцы оплакивали упущенное время, что могли провести с детьми, которые по той или иной причине отвернулись от них. Люди в последние часы жизни рассказывали о жестоких и аморальных поступках, о которых раньше не осмеливались заговаривать.

Они должны были оставить подобные воспоминания в этом мире, прежде чем перейти в иной.

Он достал мобильный и негнущимся указательным пальцем ввел имя в полицейский регистр CPR^[9].

5

Где-то под грудой бумаг зазвонил мобильный телефон. Стол Элоизы Кальдан на ее рабочем месте в «Demokratisk Dagblad», как обычно, был завален записными книжками, вырезками и разного рода судебными документами. Клеевыми стикерами, стаканчиками из-под кофе и ручками, которые писали только время от времени.

Она успела ответить, прежде чем звонок оборвался.

– Алло?

– Д-алло! – бодро протрещал голос Шефера на другом конце провода. – У тебя есть минутка?

– Да, если очень быстро, – Элоиза переложила телефон в другую руку и продолжила писать на бумагах, которые готовила, – через три минуты у меня редакционное совещание.

– Хорошо, я только хотел сказать, что проверил имя, которое ты оставила вчера вечером.

– Правда? – Элоиза перестала писать. – Спасибо, Шефер, это очень мило с твоей…

– Да, но я ничего не нашел. Ни в регистре CPR, ни где-либо еще.

У Элоизы упали плечи.

– Но ты говорила, что твой приятель родом из Южной Ютландии, – продолжал Шефер, – поэтому я позвонил одному парню по имени Петер Зельнер, моему знакомому по полицейской академии. Он следователь и живет в Гростене. До середины нулевых в городе был большой полицейский участок, но сейчас он закрыт, и… да, не думаю, что у них в городе вообще есть полиция. Ближайший дежурный офицер сейчас, вероятно, в Сеннерборге, по крайней мере, Зельнер там, так что…

– У меня всего пара минут, Шефер.

– Ну, я спросил, не знает ли он кого-нибудь по имени Мадс Орек, то есть не встречалось ли ему это имя по каким-либо причинам на работе. Да, действительно, сказал он, но человека, о котором он подумал, звали Мазорек. Не Мадс Орек.

Шефер произнес имя по буквам, и Элоиза записала его на клочке бумаги.

– Это по-немецки или по-польски или что-то в этом роде, так что, может быть, ты неправильно поняла Фишхофа, и поэтому я ничего не смог найти в архивах?

– Вполне вероятно. – Элоиза прикусила губу, размышляя над тем, что сказал Шефер. – Так это фамилия, говоришь? Ма́зорек – с ударением на первый слог?

– Ма́зорек, да. Том Мазорек. Он из Ринкенеса.

– Ладно, по крайней мере, место совпадает. Там родился и вырос Ян Фишхоф. Что ты можешь рассказать об этом человеке?

– Немного. Я не углублялся в детали, но вижу, что он погиб в 1998 году и что он…

– Значит, дело есть? – Элоиза выпрямила спину.

– Нет, там был какой-то несчастный случай. Похоже, здесь не за что зацепиться.

– Но кем же он был? У вас есть что-нибудь на него?

– Только старое досье. Речь там идет о беспорядках в баре, уличной драке, неоплаченных штрафах за парковку – по мелочам. Мой знакомый сказал, что его никогда не брали на мушку за какие-то серьезные преступления.

Журналист Могенс Бетгер прошел мимо Элоизы и легонько постучал по столу. Он указал на конференц-зал и сделал ей знак, что пора закругляться.

– Шефер, мне пора, но я хотела спросить: мне можно ознакомиться с этим досье?

– Нет, нельзя, маленькая любознайка, сама знаешь. Но если применишь свои журналистские умения, можешь посмотреть свидетельство о смерти на веб-сайте Национального архива. Тебе будет нужно 1 августа 1998 года.

Элоиза не смогла сдержать улыбки. Она повесила трубку, взяла ноутбук под мышку и направилась в конференц-зал.

6

– Ну что ж!

Могенс Бетгер, редактор группы, пишущей об экономических преступлениях, хлопнул в ладоши и оглядел собравшихся. Шестеро журналистов сидели вокруг большого стола для совещаний. Единственным, кто остался стоять, был Бетгер. Его недавно подстриженные темные волосы были красиво уложены, костюм плотно облегал двухметровое, натренированное йогой тело.

– Думаю, нам пора обсудить текущее положение дел. Главный редактор хотел бы получить свежую информацию о том, над чем мы сейчас работаем. Как дела с Ибицей, Бо?

– После обеда у меня будет готов черновик, – сказал журналист Бо Рефслунд, указывая на стоявший перед ним компьютер. – Я все еще жду комментарий от банка, но у них было двадцать четыре часа, чтобы ответить на мой запрос, а я до сих ничего не получил. Так что, думаю, можно запускать историю и не давать им лишнего времени, чтобы развеять дым.

Речь шла о директоре филиала «Дэнске Банк» в Хольте, который купил летний домик на Ибице на деньги, неизвестно откуда взявшиеся. На волне крупнейшего в датской истории скандала с отмыванием денег «Дэнске Банк» сейчас меньше всего нуждался в новых разгромных статьях в прессе и в недобросовестных сотрудниках.

– Отлично! Я готов помочь с текстом, как только у тебя появятся наметки, – сказал Бетгер. Он обратился к следующему репортеру, и Элоиза перестала слушать.

Она открыла компьютер и вошла на сайт Национального архива, где через пару минут нашла свидетельство о смерти Тома Мазорека. Она нажала на ссылку, и на экране появился отсканированный документ из архива.

Элоиза пробежала глазами по странице.

Сверху было указано, что это свидетельство о смерти, выданное патологоанатомом. В правом углу стояли имя и идентификационный номер Мазорека, а слева была колонка стандартных вопросов. Ответы были вписаны шариковой ручкой, с наклоном и размыто.

Элоиза прищурилась и попыталась разобрать слова.

Полное имя: Том Мазорек.

Род смерти: несчастный случай.

Причина смерти: недостаток кислорода при утоплении.

Пятна на теле, окоченение, гниение: нет, нет, нет.

Место смерти: Ринкенес, 6300, Гростен.

Дата смерти: 1 августа 1998 года.

Мазорек родился 12 мая 1951 года и на момент смерти был зарегистрирован в Ринкенесе, маленьком городке в районе Гростена, расположенном на Фленсбургском фьорде примерно в двадцати километрах от границы с Германией. Больше в свидетельстве о смерти ничего не говорилось.

Элоиза открыла новую вкладку и на мгновение задумалась, где бы найти дополнительную информацию об этом несчастном случае. Она вошла в «Инфомедиа» – базу данных, куда попадает большая часть публикаций в СМИ. Новости, интервью, письма в редакцию, заметки из всех датских СМИ – все, чего не найти при помощи обычного поискового запроса.

Она ввела имя Тома Мазорека в поисковую строку и нажала «ввод».

Появилось три результата, и она нажала на первый – короткое сообщение из «Еженедельника Гростена» от 3 августа 1998 года.

Несчастный случай со смертельным исходом во Фленсбургском фьорде

В среду вечером Фленсбургский фьорд унес жизнь еще одной жертвы, когда моторная лодка марки Нимбус 3000 затонула у Страндереда в Гростене.

«Еженедельник Гростена» взял интервью у ресторатора Курта Линнета, 51-летнего очевидца этого трагического происшествия.

«Только что я видел, как лодка огибает мыс, а в следующее мгновение она превратилась в огненный столб. Я позвонил в полицию, и они сразу приехали, но, к сожалению, было уже поздно», – сказал он, указывая на фьорд со своей террасы, где он находился в тот роковой вечер.

Шкипер, местный житель, 47-летний Том Мазорек, оказался в воде в нескольких сотнях метров от берега. По данным следствия, причиной пожара стал неисправный двигатель. Том Мазорек – третий утонувший в Гростене всего за два года.

Родственники проинформированы.

Элоиза сделала скриншот статьи и нажала на следующую ссылку из «Инфомедиа». Это было сообщение на сайте Afdøde.dk, некролог, опубликованный в «ЮдскеВесткюстен» через несколько дней после смерти Мазорека.

Наш дорогой сын и брат

Том Мазорек

* 12 мая 1951 † 1 августа 1998

был отнят у нас слишком рано.

В сердцах и в памяти навеки с нами.

От имени семьи,

Рената и Кьельд.

Элоиза записала имена родственников, а затем нажала на третий и последний результат поиска из «Инфомедиа». Это была статья из «ЮдскеВесткюстен» от 4 июня 1997 года, то есть опубликованная за год до происшествия. Сначала она не поняла, почему он появился в результатах поиска, но потом заметила имя Мазорека на некотором расстоянии от начала текста и стала читать.

Юная жительница Гростена объявлена в международный розыск

Полиция Южной Ютландии разослала через Интерпол ориентировку на 19-летнюю Мию Сарк, которая числится пропавшей без вести с субботы. Показания направляют следствие в южном направлении.

Последний раз молодую женщину видели в пятницу 31 мая в таверне «Оловянный солдатик» в Гростене, куда она прибыла в компании друзей в одиннадцать часов вечера. Ночью она вышла из здания одна, предположительно, чтобы подышать свежим воздухом, и с тех пор ее никто не видел.

 

Сотни добровольцев искали Мию Сарк в окрестностях Гростена. Один из них – местный житель Том Мазорек. Это один из немногих свидетелей, которые дали полиции конкретную информацию.

«Мы видели, как девушка покинула «Оловянный солдатик» той ночью, и, поскольку никто ее не видел с тех пор, все, кто был там, конечно, стали обсуждать, что же с ней могло случиться, – сказал он «ЮдскеВесткюстен». – Еще раньше вечером мы заметили человека, сидевшего в баре – лысого мужчину в кожаной куртке. Он не говорил по-датски и, похоже, был один. Те, кто часто бывает в этом месте, никогда не видели его раньше, и впоследствии мы, конечно, задавались вопросом, может ли он иметь какое-то отношение к этому делу», – сказал Том Мазорек.

Полиция подтверждает, что несколько местных жителей дали показания, в которых упоминается мужчина из бара.

«Само собой, когда незнакомец появляется в городе в то же самое время, как исчезает молодая девушка, мы задаемся вопросами, – сказал ведущий следователь этого дела Петер Зельнер из полиции Южной Ютландии. – Но мы знаем также, что через город проезжает много грузовиков в сторону границы, и водители часто останавливаются здесь, чтобы поесть или поспать, прежде чем ехать дальше. Поэтому мы не можем делать никаких выводов из той скудной информации, которой располагаем. Тем не менее это, конечно, зацепка, мы относимся к ней серьезно и работаем в этом направлении. Именно поэтому мы связались с немецкими властями и объявили девушку в международный розыск по каналам Интерпола».

Мия Сарк имеет среднее телосложение, длинные темно-каштановые волосы, рост 165 сантиметров. Последний раз ее видели в черном свитере «Сен-Тропе», светло-голубых джинсах «Левайз» и черных сандалиях «Бьянко».

Полиция просит всех, кто располагает информацией об этом происшествии, связаться с властями по адресу…

– Кальдан?

Элоиза оторвала взгляд от экрана.

Все присутствующие в комнате смотрели на нее, а Могенс Бетгер выжидающе улыбался.

– Как дела с Патронажной службой? Ты уже дописала статью?

– Э, нет. Еще нет, – ответила Элоиза, стараясь избежать пристального взгляда Бетгера.

Прошел месяц с тех пор, как штат газеты снова сократили, третий раз за последние два года. Сотрудников заранее предупредили, что двадцать восемь рабочих мест будут урезаны, и все готовились к своей очереди паковать вещички и обновлять профили на «LinkedIn». Когда этот день настал, Карен Огорд, бывшая редактором группы последние пять лет, вылетела первой. Она приняла увольнение стойко: крепко пожала руки всем по очереди и попрощалась. Ей было пятьдесят семь, и она осталась безработной в отрасли, где сотрудники становились все моложе, а рабочие дни – все длиннее.

Элоиза, как и Бетгер, осталась на плаву. Но главный редактор Миккельсен передал бразды правления именно ему, и это повышение нарушило баланс в их с Элоизой отношениях – отношениях рядовых пехотинцев. Теперь при виде него люди наклоняли головы. Он отдавал приказы, подписывал директивы и делал выговоры. Элоиза сама хотела получить это место – вот где была зарыта собака. Она просто не могла смириться с тем, что Бетгер теперь имеет над ней власть.

– Значит, статья еще не закончена? – Он нахмурился. – У тебя было несколько недель, чтобы написать ее. В чем дело?

– Но я же не писала в это время ничего постороннего, – возразила Элоиза.

– Да, и большое спасибо за это. Ну а со статьей-то все-таки что?

– Появилась кое-какая информация, которую я хотела бы получше изучить, прежде чем продолжить писать.

– А разве человек, с которым ты видишься, не при смерти?

– Да, но я думаю, что там может скрываться более серьезная история.

– Какая же?

Элоиза колебалась.

– Я нашла несколько статей о несчастном случае со смертельным исходом, которые хотела бы изучить. Я думаю, может быть, Ян Фишхоф что-то знает об этом.

Все сидевшие за столом подняли головы.

– Несчастный случай со смертельным исходом? – повторил Бетгер.

– Да. В Южной Ютландии погиб человек, и я…

– Это сейчас произошло?

– Нет, в 1998 году. Я пока мало что знаю об этом, но думаю, что за этим что-то скрывается. У Фишхофа есть дочь, которая может помочь пролить свет на это происшествие…

– Хорошо, но этим ты займешься в другой раз. – Бетгер взглянул на доску, на которой был записан план статей на следующую неделю. – Прямо сейчас нам нужна статья о Патронажной службе. Как ты думаешь, когда у тебя будет уже что-то готово?

– Ян Фишхоф еще жив, – сказала Элоиза. – Может, подождать с этой статьей, пока он…

– Нет, мы сделаем серию статей. Патронажная служба: часть первая, вторая и третья. Первая встреча – знакомство со службой. Как там все организовано, как стать волонтером – все в этом роде. Затем статья о ваших отношениях, о связи, которая формируется между волонтером и умирающим, о последних днях и так далее. А потом, в конце, грандиозный финал, последнее прощание. Сможешь подготовить первую часть к началу следующей недели?

Элоиза без выражения смотрела на Бетгера, который ждал ее ответа, подняв брови.

– Кальдан? В понедельник?

Элоиза прокашлялась.

– Как я уже сказала, я бы хотела побольше разузнать про эту смерть, но есть и еще одно событие, о котором я только что узнала. Молодая девушка исчезла в…

– Да, но, как я уже сказал, сейчас не время для этого. Если это старое дело, то оно никуда не денется. Обязательно договорись с фоторедактором по поводу этого Фишхофа. Кстати, это нужно обговаривать с Патронажной службой? Мы можем там фотографировать, они не против?

Элоиза не ответила.

– Хорошо! – сказал Бетгер. – Значит, условимся, что черновик первой части будет готов в понедельник, и я тогда зарезервирую место в газете на среду. – Он кивнул собравшимся: – Я думаю, на этом закончим. Хорошего рабочего настроения, ребята!

Журналисты начали вставать и неторопливо выходить из переговорной.

Элоиза сидела на месте.

Когда они остались одни, Бетгер взглянул на нее, подняв брови:

– Нам о чем-то надо поговорить?

Элоиза встретилась с ним глазами.

– Я думаю, что не смогу написать такую серию статей.

Вертикальные морщинки на его лбу проступили четче.

– Почему?

– Потому что… – Она глубоко вздохнула и заерзала на стуле. – Я не хочу этого делать.

– Не хочешь?

– Нет.

Бетгер рассмеялся:

– Ты что, издеваешься?

– Нет, не издеваюсь.

Элоиза выдержала его взгляд, и между ними возникло непривычное напряжение. Выражение лица Бетгера было трудно разгадать, его лицо словно застыло, улыбка исчезла. Он провел языком по губам и развел руками.

– Что происходит?

– Происходит то, что я тебе рассказываю, что нашла историю, а ты ее разворачиваешь. – Она покачала головой. – Раньше ты бы никогда этого не сделал.

– Но мы уже договорились, что ты напишешь о Патронажной службе, поэтому…

– И что меня больше всего изумляет, так это то, что тебе даже не интересно, о чем я пытаюсь рассказать.

– Ладно, давай! – Он прислонился к стене и скрестил руки на груди. – Что ты хочешь рассказать? Я слушаю!

Элоиза подробно пересказала то, что сказал Ян Фишхоф, и рассказала о звонке Шефера по поводу Тома Мазорека.

Бетгер пожал плечами.

– И?

– Мадс Орек, Мазорек, – сказала Элоиза. – Какова вероятность, что Фишхоф имеет в виду кого-то другого, а не его, Тома Мазорека? Они из одного и того же маленького городка – это должен быть он. Думаю, в этом стоит разобраться.

– Да, полиции, может быть. Но где здесь журналистский интерес?

– Ян Фишхоф сказал, что боится возмездия из-за него, Мазорека, так что, если он каким-то образом был причастен к его смерти, то…

– То наши читатели будут к этому совершенно равнодушны. Это дело полиции, и тому прошло уже больше двадцати лет.

Элоиза вздернула подбородок и прищурилась.

– Куда подевался автор расследований Могенс Бетгер?

– Блин, о чем ты вообще говоришь? – Он с раздражением всплеснул руками. – Это дело, которым ты заинтересовалась лично. Оно не имеет никакого отношения к журналистской работе.

– Господи, ты начинаешь говорить как Миккельсен! – Элоиза кивнула в сторону кабинета главного редактора в дальнем конце здания.

– Да, это довольно забавно, когда на тебя ложится новая ответственность. Мы не можем потакать всем своим капризам, потому что есть бизнес, который надо поддерживать в рабочем состоянии. Мы здесь для того, чтобы продавать газеты, ты же это понимаешь?

– Представь, а я думала, что мы здесь ради хороших статей.

– Замкнутый круг, Кальдан. Если нет читателей, то кто прочтет твою статью?

– Знаешь, что я думаю, Могенс? – Элоиза оглядела его с головы до ног. – Я думаю, что повышение ударило тебе в голову.

– Ударило в голову?

– Именно.

– Ого! – Улыбка Могенса Бетгера была безрадостной. Кадык, выступавший на горле, несколько раз поднялся и опустился. – Здравствуй, Янте!^[10] Вот уж не ожидал от тебя.

Элоиза отвела взгляд в сторону.

Ее комментарий был слишком резким, она прекрасно это понимала. Но не смогла сдержаться.

– Ну что же, я, похоже, должен проявить настойчивость, – сказал Бетгер. – Бросай эту историю и сосредоточься на Патронажной службе – без разговоров, все! Крайний срок – понедельник.

Он повернулся, собираясь уйти.

– Значит, я ухожу в отпуск, – сказала Элоиза.

Бетгер остановился и посмотрел на нее через плечо:

– Что-что?

– В отпуск.

Она встала и захлопнула ноутбук.

– За последние три года я не брала отпуск больше чем на пару дней, так что сейчас я возьму неделю. Если это проблема, то увольняй меня.

Могенс Бетгер долго смотрел на нее. Затем повернулся и вышел.

7

Телефон в маленьком домике в Драгере прозвонил трижды, прежде чем сняли трубку, и Элоиза сразу узнала тоненький голос Рут.

– Он не спит? – спросила она и закрыла дверь в конференц-зал, чтобы не мешал офисный шум. Рут со стуком отложила трубку, и Элоиза услышала, что она громко и отрывисто говорит что-то Фишхофу, так, будто болезнь поразила уже не только его легкие и ум, но и слух. Послышалось еще какое-то дребезжание, а затем на другом конце провода раздался хриплый голос Яна Фишхофа: