Анна Урусова
Новый мир. Трансформация
А Доменике всё продолжал целовать меня и жадно ощупывать моё тело. Неужели придётся терпеть и мстить утром?
Окно разбилось именно в тот момент, когда его губы переместились на шею, а рука нащупала шнуровку корсета и принялась дёргать за прочные кожаные шнурки. Я не видела, кто решил таким оригинальным образом навестить «учителя», но заранее возблагодарила спасителей.
Доменике убрал руки, подался назад и обернулся – видимо, хотел выяснить, что произошло. А я, не медля, наклонилась, выхватила нож и наотмашь полоснула им по открытому горлу «учителя».
Доменике рефлекторно вскинул руки, зажимая алую кровь, быстро-быстро бегущую из разреза. К счастью, я не видела его лица – только бьющееся в предсмертных конвульсиях тело, почему-то всё ещё стоящее на ногах. Кажется, его агония длилась вечность. И всё это время я не могла отвести глаз. Первый долг можно считать выплаченным.
Наконец Доменике упал и затих, а я увидела трёх солдат, стоящих у разбитого окна. Один из них направил в мою сторону маленький арбалет, двое других носили на поясе мечи, но не торопились их обнажать.
– Прекрасно. А вот и землянка. Пойдёшь с нами, тварь.
Мда, не так я себе представляла сцену «Света героически убивает Доменике, весь Большой Совет аплодирует стоя».
– Вы пришли от дожа?? Я на вашей стороне, я убила Доменике.
Говорить всё, что угодно. Я уже не та наивная девочка, которая рассчитывала избавить Новую Венецию от Доменике и получить за это богатые дары от дожа. Теперь я знаю: Фредерике Моста такой же враг мне, как и Доменике Орсеолли. Но, может быть, дож всё-таки считает, что землянка Тривия утонула, и не дал своим солдатам указаний относительно меня?
– В поединке ящеров люди не выигрывают.
Правый солдат шагнул вперёд. Понимая, что разговоры закончились, я кинулась к окну, надеясь, что падение со второго этажа окажется удачным.
Но я не успела. Что-то тяжёлое ударило меня по затылку, и реальность померкла передо мной.
Вторая трансформация
– Связывай её. И обруч на голову не забудь, очнётся – всем худо будет.
Сознание возвращалось урывками. Сначала пришла ноющая боль в затылке, потом – ощущение стянутости в ногах. Потом я осознала, что лежу на полу лицом вниз, мои руки заломлены за спину, и кто-то тщательно затягивает верёвкой локти и запястья. Твари! Можно подумать, одних запястий не хватило бы. На голову грубо надвинули широкий железный обруч с двумя поперечными полосками и оставили меня в покое.
– И что делать будем? До появления птиц ещё два часа, а мы уже всё сделали.
– Можно немного поразвлечься. Надо же понять, что такого в этой сучке Доменике нашёл.
– Нельзя. Господин Моста чётко сказал: Орсеолли доставить в виде трупа, землянку исхитриться доставить живой, постараться отыскать Балдассаро Анафесто, предателя.
– Так Анафесто уже ищут. И как наши невинные шалости помешают доставить её к дожу живой?
– Мы не станем рисковать. Когда господин Моста получит от неё то, что захочет, он её нам и так отдаст.
Голоса раздавались почти надо мной. Эх, понять бы, в какой части комнаты я лежу. Если я не ошибаюсь, и солдаты дожа сидят на стоящих у стены стульях, значит стол от меня далековато. Если солдаты стоят у окна – стол почти рядом со мной. Проверить, что ли? Я шевельнула головой, и тут же получила резкий пинок по рёбрам.
– Будешь доставлять проблемы – я забуду о том, что господин Моста хотел видеть тебя целой и невредимой.
Доходчивое объяснение.
Время текло мучительно долго. Солдаты дожа в основном молчали , лишь изредка кто-то из них оскорбительно комментировал мою фигуру. Но их слова меня не трогали: как говорится, собака лает, а караван идёт. Они хотят добиться от меня реакции, которая оправдает нарушение приказа дожа. Я не хочу, чтобы они нарушали приказ, а, значит, реакции не будет.
Нашу «идиллию» нарушил глухой удар. Судя по всему, кто-то очень эмоционально распахнул дверь.
– Ампелае, иди сюда!
– Чего тебе, Сулейман? Вы нашли Анафесто?
– Нашли! Кажется, он не предатель! Тебе надо туда пойти и посмотреть, в каком виде мы его нашли!
– Иду. Вы, двое – помните о приказе дожа. Я скоро вернусь. А ты, Сулейман, перестань орать. На этом этаже больше нет никаких занятых комнат, но твоими стараниями нас услышат внизу.
Звук шагов, звук закрывающейся двери, и тишина.
И только тогда я поняла, в каком виде они нашли Балдассаро. Голый, привязанный к кровати, со следами порки на спине и ягодицах (а в этот раз я хлестала его, особо не жалея). Лишь бы они не догадались, как именно я использовала гранталловый стержень. Ну что ж, если наше маленькое развлечение обеспечит Балдассаро алиби, то я буду только рада. Может быть, обелив своё имя, он и меня сможет вытащить.
– Фредерике будет рад, если малец действительно не предатель. Говорят, он очень любит свою двоюродную сестричку.
– Ага. Очень сильно и очень часто.
Солдаты грубо заржали.
– Слушай, Альфреде, если нам нельзя её пробовать, может, хоть потискать можно?
К счастью, Альфреде не успел ответить.
– Тискать тоже пока нельзя. – Солдат, которого недавно назвали Ампелае, вернулся очень вовремя. Я даже позволила себе немного расслабиться. – А Балдассаро действительно досталось. Думаю, после того, что с ним тут вытворяли, дож с удовольствием отдаст нам эту тварь.
Мечтай-мечтай, ублюдок. Думаю, Балдассаро свалит то, что они здесь увидели, на Доменике. И вытащит меня из тюрьмы. Главное, не испортить себе репутацию до того, как это произойдёт.
– Но на птице улетит та тройка, которая забирает Балдассаро. Мы пойдём через транзиттоло.
– И как мы до него доберёмся? Он в храме.
– Орсеолли не зря занял эту комнату. Отсюда начинается подземный ход, который как раз в транзиттоло и выходит. Дождёмся там утра и переместимся. Эй, ты! – Звук шагов раздался около моей головы. Понятно, обращаются ко мне. – Сейчас я ослаблю верёвки на твоих ногах. Попытаешься убежать – мы всё равно догоним, но тогда эта ночь в транзиттоло будет очень приятной для нас, и совсем не приятной для тебя. Поняла?
– Да. Я не доставлю проблем.
Подземный ход скрывался за одной из резных стенных панелей. Сначала мы долго шли вниз по узкой лестнице, потом ещё дольше – по широкому коридору, сменившемуся ещё одной длинной лестницей.
– Подождём здесь. – Ампелае уселся возле стены. – Торчать в транзиттоло глупо, а под землёй нас никто не найдёт.
Я прислонилась спиной (точнее, связанными руками) к прохладной земле. Вывернутые суставы неимоверно ныли, но я не хотела давать мучителям лишний повод для издевательств.
– Глянь, стоит у стеночки, словно из благородных. Что, боишься, если ляжешь – не сдержимся?!
Я молчала, скромно опустив голову. Пусть говорят, что хотят. Скоро, скоро всё поменяется. Интересно, что именно Балдассаро наплетёт дяде?
Время шло: всё сильнее ныли суставы; саднило кожу в тех местах, где её натирал железный обруч; ноги затекли и временами дрожали. Солдаты дожа сидели вокруг меня, не шевелясь, но и не теряя бдительности: когда я проверки ради слегка наклонила голову, все трое моментально уставились на меня.
– Пора. – Ампелае поднялся, потянулся, разминая руки и спину. – Пока дойдём, энергии как раз будет достаточно.
И мы двинулись вверх по лестнице. Интересно, Балдассаро уже прибыл в Новую Венецию?
Транзиттоло, в который мы переместились, был тёмен и пуст. И немного меньше, чем тот, который использовал Доменике. Но почему? Мы переместились не в столицу?
– Стерегите её. Я пойду, узнаю, куда её вести.
Ампелае ушёл, а его товарищи встали с двух сторон от меня.
– Эй, землянка, ты там не падаешь? Может, тебя поддержать? Ты же не скажешь ничего нашему другу дожу?
К счастью, обошлось только словами – ублюдки пока ещё чтили приказ дожа и своего командира.
– Ведём её прямиком в зал суда. Там Большой Совет и Совет Двадцати уже в полном составе, слушают показания Балдассаро. Приказали поторопиться.
Отлично. Значит, мы разберёмся с этим недоразумением прямо сейчас. Хотелось гордо вскинуть голову: я убила Доменике, освободив вас от тягот дальнейшей войны; я принесла вам знания, которые смогут или вернуть магию или улучшить её использование. Мою силу признал даже Доменике – а чем иным могло быть его предложение свадьбы? Моё прибытие было предсказано, и вот, оно свершилось. И судьба вашего мира изменится.
Но я, на всякий случай, сделала с точностью наоборот: склонила голову и ссутулилась, насколько это позволяли связанные руки. Пусть увидят скромную землянку, не осознающую ни своей силы, ни своих заслуг.
Мы пришли в огромный круглый зал, построенный наподобие университетской аудитории: у дальней стены – деревянные сиденья, амфитеатром поднимающиеся к стенам; в центре – две кафедры. Кажется, до нашего появления шёл какой-то спор: из-за закрытой двери были слышны сердитые голоса, но всё стихло, стоило нам войти. Я быстро оценила обстановку: лица злые, но, кажется, эта злость направлена не друг на друга. За одной из кафедр стоит Балдассаро без рубашки, но, вроде как в штанах. Вторая кафедра свободна. Она предназначена для меня.
– Синьоры, вы как раз вовремя. Сейчас проведём очную ставку, окончательно определим степень виновности или невиновности сына славного рода Анафесто, и на сегодня заседание можно будет заканчивать. – Вёл заседание кто-то из сидящих в первых рядах, но кто именно – я так и не успела понять. Вопреки моим ожиданиям дож скромно сидел на краю высокой скамьи, и в процесс не вмешивался. – Развяжите землянку, и пусть она займёт своё место за кафедрой.
Сохраняя позу «Damsel in distress22» (склонённая голова, опущенные плечи, медленный шаг), я прошествовала к кафедре, поднялась по трём ступенькам, и замерла, ожидая дальнейших распоряжений.
– Итак, Балдассаро Анафесто, вы утверждаете, что служили мятежнику и предателю Доменике Орсеолли исключительно по принуждению. Верно?
– Да, господин председатель Совета Двадцати.
– Тем не менее, вас всё-таки подвергали неоднократному избиению ремнём и хлыстом, связыванию и всяким другим издевательствам?
– Да, господин председатель Совета Двадцати. Вы можете убедиться в правдивости этих слов, взглянув на мою спину.
Да что же я там такое натворила? Да, я помню, что в этот раз била сильнее, чем обычно. Но крови, кажется, не было! А они говорят о повреждениях Балдассаро таким тоном, словно ему ударов пятьдесят кнутом отсчитали.
– Совет ознакомился с вашими повреждениями, Балдассаро, и весьма сожалеет о том, что вам пришлось терпеть такие издевательства. Теперь вернёмся к допросу: вы утверждаете, что издевалась над вами прибывшая с Земли женщина по имени Тривия, ученица Доменике Орсеолли?
– Да, господин председатель Совета Двадцати.
Давным-давно, читая классику, я не всегда могла представить себе состояние «словно земля ушла из-под ног». И только теперь, услышав, как меня предаёт не возлюбленный, нет, но всё же близкий человек, я поняла смысл этого выражения.
Я никогда не питала иллюзий насчёт Балдассаро: он точно также, как и все, снисходительно-брезгливо относился к негуманоидным созданиям и не ценил жизни незнакомых или слабых людей, но… Как он мог так поступить со мной?!
– Тривия, вы подтверждаете слова Балдассаро Анафесто?
Теперь председатель обращался ко мне. Я слышала его слова; видела, как шевелятся его губы; но смысл сказанного не доходил до меня.
– Зачем вы её спрашиваете? Вы посмотрите на её лицо, на нём же всё написано!
Я вцепилась руками в кафедру, надеясь, что ощущение шершавости дерева вернёт мне ясность мышления.
– Суд не может руководствоваться столь эфемерными соображениями. Тривия, отвечайте на заданный вопрос!
– Да, господин председатель Совета Двадцати. Я признаю, что издевалась над Балдассаро Анафесто. Но я также хочу заявить, что делала это исключительно из лучших побуждений, и прошу выслушать меня. И я готова принести извинения Балдассаро Анафесто.
Я бы многое отдала за возможность предоставить судьям видеозапись с твоими «мучениями», ублюдок. И я обязательно отомщу тебе, несчастный пленник бешеной землянки. Но не сейчас – сейчас мне нужно произвести хорошее впечатление, нужно, чтобы меня выслушали. И если ради этого нужно извиниться – я извинюсь.
– Говорите.
– Моё имя С-веттта-лана Раева, да-да, та самая «мягкая, словно шерсть, и твёрдая, словно гора». В своём мире я была…
Спасибо занятиям с Женевьевой и Антонио – разжёвывать сложные земные понятия я умела прекрасно. Простыми словами я рассказывала о том, как пришла на Террину и сразу же оказалась в руках Доменике, как старалась уменьшить потери среди мирного населения. Потом я заговорила о том, какими земными знаниями обладаю, о своих догадках о природе магии и о том, почему она может исчезать. Я умолчала об Огненном Черве и войне с ящерами, но сказала, что есть некоторые предположения насчёт того, как вернуть магию, и я с удовольствием обсужу их с достопочтенным Фредерике Моста. Когда я закончила говорить, в зале стояла поразительная тишина. Казалось, все взгляды обращены на меня.
– Балдассаро Анафесто, как человек, проведший много времени в непосредственной близости от Доменике Орсеолли, можете ли вы подтвердить хотя бы что-то из сказанного? – До этого голос председателя был спокоен и сух, но теперь в нём явно слышалось волнение. Я мысленно поздравила себя с победой.
– Господин председатель Совета Двадцати, мне неизвестно ничего о жизни Тривии на Земле и о тех тайных знаниях, о которых она говорила. Но я ни единого раза не слышал, чтобы её называли С-ветта-лана и как-либо связывали с известным пророчеством Меноккио.
Вот и всё, Света. Не той крови напился ящерский нож.
– Отведите Тривию в башню Правды. Позднее мы допросим её о делах преждевременно скончавшегося Доменике Орсеолли.
Башня правды впечатляла: узкая винтовая лестница , заканчивающаяся высокой овальной дверью; несколько комнат, обставленных с кричащей роскошью; шикарный вид на залив, открывающийся из огромного окна. На столе – стеклянный графин с чистой водой и две деревянных чаши. По земным меркам – практически средний номер в дорогой гостинице.
Поначалу я думала, что весь день буду составлять планы и продумывать дальнейшую стратегию. Но с каждым часом мне всё сильнее хотелось есть и спать, а особого материала для размышлений не появлялось (думать о Балдассаро я себе запретила). Тогда я решила, что дать отдых телу и разуму правильнее, чем мучить себя, десятки раз гоняя по кругу одни и те же мысли.
– Вставай! Тебе пора ответить на несколько вопросов.
Как хорошо, что я спала, не раздеваясь, только сапоги сняла. Коренастый мужчина в белом восточном халате ворчал сквозь зубы, пока я обувалась, но всё же не торопил меня.
– Куда ты ведёшь меня?
Мы шли вниз по той же лестнице, по которой поднимались. Но поворот в зал суда пропустили, как пропустили и ещё несколько поворотов, выходящих в ярко освещённые коридоры.
– В зал Правды. – Сопровождающий, отстающий от меня на одну ступеньку, непонятно хихикнул и добавил. – Ты же любишь говорить правду, землянка?
Я промолчала, а он не стал настаивать на ответе.
Наконец лестница закончилась высокой деревянной дверью. Дверь была закрыта, и я слегка замешкалась, не зная, что делать.
– Заходи давай. И цени милосердие дожа: немногие удостоились чести войти в зал Правды своими ногами.
Я открыла дверь и шагнула в комнату, запрещая себе подробно рассматривать обстановку. Если мои предположения верны, то её интерьер мне не только не понравится, но и заранее ослабит волю. Так что я стояла, опустив голову, и внимательно изучала собственные сапоги.
– Разденьте её и положите на стол. Начнём с воды и верёвки.
Этот голос я точно никогда не забуду. Дож действительно лично пожаловал на допрос.
– Может быть, всё-таки поговорим? Я безвредна, вы сами это знаете. Я действительно предполагаю, что именно…
– Заткнись, тварь! – Тяжёлая и грубая ладонь впечаталась мне в висок и съехала вниз по лицу, зацепив и губы. Я по-прежнему не поднимала глаза, но по движению ног понимала: кричал дож, бил кто-то другой. Видимо, палач. – Чего вы ждёте? Раздеть и на дыбу!
Платье и корсет сорвали в один миг, сапоги почему-то не стали снимать: видимо, решили, что на исход пытки они не повлияют. Дыба оказалась широкой деревянной доской с четырьмя поворотным механизмами, к которым палачи сноровисто привязали мои руки и ноги.
Один из палачей встал у моих разведённых в стороны ног. Сколько человек стояло у головы, я не видела, но чувствовала, что не меньше двух.
– Калигула, бери воду. Будешь лить по моей команде. Начали.
Поворотные механизмы пришли в движение, и вместе с ними двинулись мои руки и ноги. Боль нарастала постепенно и я внезапно поняла, что по лицу катятся слёзы, а крик уже почти вырвался из горла.
– Зафиксировать. Вода.
Боль никуда не делась, но хотя бы перестала нарастать, а на рот и нос полилась чистая, прохладная вода.
– Прекратить. Обвиняемая, как твоё имя?
Допрос был коротким и болезненным, но, всё-таки, не мучительным. Дож спрашивал о моих деяниях под началом Доменике, выяснял имена сообщников и дальнейшие планы Доменике, но делал это как-то равнодушно. Он не переспрашивал, не приказывал ещё натянуть верёвки, не задавал уточняющих вопросов. Даже лить воду скомандовал только один раз.
– Допрос окончен. Как я уйду – переверните её, всыпьте десяток ударов кнутом, и зовите многоуважаемого Марио Тьеполи. И без самодеятельности. И не калечить.
Едва за дожем захлопнулась дверь, как меня отвязали, перевернули на живот и снова связали.
– Нерон, иди за Тьеполи, а мы пока угостим её кнутом.
Теперь допрос стал мучительным. От первого удара, пришедшегося мне по ягодицам, я просто взвыла от боли. От второго, задевшего плечи и спину – заорала как резаная. Третий и последующие слились в единую симфонию боли, где свист кнута, его шлепки о кожу и мои крики были единой мелодией. Я толком не помню, что делала в то время: плакала ли, кричала, умоляла отпустить меня или проклинала… Помню только чистую боль, захватившую и тело, и разум. А потом всё прекратилось.
– Пошли отсюда. Тьеполи скоро придёт, а землянка никуда не денется.
Мучители ушли, деловито обсуждая по дороге, что надо чаще практиковаться работать с кнутом, и заказать ещё парочку новых, а то этот совсем обтрепался. А я осталась в полумраке, с ужасом ожидая, когда придёт таинственный Марио Тьеполи.
Они пришли очень тихо: о том, что я в комнате больше не одна, я узнала только тогда, когда надтреснутый старческий голос произнёс:
– Джованна, зажги факелы.
И женщина в длинном платье и капюшоне двинулась вдоль стен, зажигая от лучины висящие в кольцах факелы. В этой комнате что, магия вообще не ощущается? Интересно.
– Так-так-так. Джованна, ты это тоже видишь?
– Да, мастер. Сходить за Фредерике?
– Обязательно. Я подожду тебя здесь.
Звук шагов Джованны ещё не стих, когда моего тела коснулись сухие, шершавые пальцы. Они пробежались по ноге, брезгливо прикоснулись к следу от кнута, вызвав у меня сдавленное шипение, нагло исследовали мои интимные места. Я замерла, стараясь не то, что не шевелиться – не дышать лишний раз. И это принесло плоды: пальцы быстро оставили меня в покое.
– Ну что ты лежишь, словно труп? Никакого интереса.
Я упорно молчала.
– Если Фредерике считает, что это честная сделка, то он идиот.
Шаги, скрип кресла. Отлично, можно поздравить себя с маленькой победой. Старик не желает насиловать бесчувственное тело.
– Что тебя не устраивает, Марио?
– Холодная рыбина вместо горячей земной женщины. Я читал дневники моего прадеда, он писал, что жена-землянка разожгла огонь его магии. Что, позволь спросить, может разжечь в мужчине привязанная к дыбе женщина, не реагирующая на прикосновения ни страстью, ни злостью? И что за уродливые рубцы? Мне плевать, хочет ли она близости со мной, но я хочу, чтобы она была отвязана и нормально выглядела. И реагировала на меня, слышишь, Фредерике?
– Я понял тебя, Марио. – Интересно, чем аукнется мне это недовольство в голосе дожа? Хотя, судя по тому, что он не сказал ни слова этому старику, ничем особо болезненным.
– Я вернусь через два дня. Идём, Джованна.
– Как же с тобой тяжело, Светлана. Роскоши не захотела, утопления избежала, теперь почти отправила к демонам мой договор со скуолой алхимиков. Воистину в несчастный час тебя прислали сюда.
Некоторое время дож ходил по комнате, затем шаги стихли: кажется, он стоял рядом с дыбой, не попадая в узкую полосу видимого мне мира.
– Удавить тебя, что ли, прямо сейчас? Но тогда старые идиоты вроде Тьеполи взбунтуются. А в их руках скуолы, и кто знает, не заплачу ли я за твою смерть слишком высокую цену? И всё-таки интересно, неужели секс с пришельцами с Земли действительно может повысить чувствительность к магии?
Я упорно молчала, стараясь даже дышать потише. Дож постоял ещё немного, и ушёл.
Я думала, что в воспитательных целях меня оставят здесь на ночь. Но нет: с момента ухода дожа прошло совсем немного времени, когда в зал «Правды» ввалилась целая куча народа. Меня быстренько обработали какой-то остро пахнущей мазью, обмотали полосками белой ткани, напоили бульоном, нарядили в длинную синюю рубаху и бережно отвели наверх, в ту же комнату, в которой я спала до этого. Понятно: дож решил не ссориться с влиятельными людьми Новой Венеции.
Некоторое время я наслаждалась отсутствием боли, затем заснула.
Утро началось с появление в комнате вчерашней толпы. Меня оттащили в ванну, бережно помыли, затем снова намазали, обернули и одели, и оставили наедине с завтраком и дожем.
Фредерике Моста был бледен и откровенно вымотан. Это бросалось в глаза даже при том, что ни утром, ни вечером прошло дня я его не рассматривала. Что-то произошло ночью? Но что?
– Ешь и слушай. У меня не так много времени.
Я не заставила себя упрашивать: кто знает, когда покормят в следующий раз. Дож, вопреки собственным намерениям, не спешил говорить. Он сидел в кресле напротив меня и нервно сжимал и разжимал пальцы на стеклянном бокале.
– Твоя вчерашняя проникновенная речь очень взволновала и вдохновила народ. Вечером возле дворца Советов собралась чернь, требующая отпустить тебя и попытаться вернуть с твоей помощью магию. И ладно бы чернь: утром к ним присоединились некоторые аристократы. – Фредерике брезгливо сморщился. – Поэтому я предлагаю тебе договор: ты выходишь к народу и сообщаешь о том, что все твои слова о возможном возрождении магии – ложь и бред. Причём делаешь это добровольно. Я, в свою очередь, обязуюсь содержать тебя до самой твоей смерти в довольстве и неге, и не допускать к тебе таких, как Марио Тьеполи. Согласна?
Прелестно. Дож всё-таки уверен, что я наивная идиотка. Ну и замечательно, пусть продолжает так думать. Но пару вопросов я всё-таки задам.
– А почему ты не хочешь попробовать мой вариант? Ну, отправить корабль за пределы планеты, посмотреть своими глазами, что там с Солнцем происходит? Ты же сам прекрасно понимаешь, что, если магия закончится, вам не выжить.
Ничего себе. Дож так сжал пальцы на кубке, что аж костяшки побелели. А лицо вроде бы спокойно. Да что за история с этим кораблём? Там что, десант вуки прилетал?
– За пределами планеты нет ничего нужного людям! Только смерть и демоны! Отвратительные насекомообразные демоны!– Всё-таки жукеры, а не вуки. – Хорошо, я расскажу тебе правду о том, как эта мерзкая труба появилась во дворце Совета.
Это случилось летом, пятого либерте 223 года Террины. Мой прадед, Винченце Моста, был тогда дожем только третий год. В тот день он сидел в одиночестве в своём рабочем кабинете, разбирал бумаги и ждал, когда настанет время обеда и можно будет на законных основаниях оторваться от бумаг. Был полдень, до обеда оставался ещё час. Внезапно прямо перед его окном, разрушив левый флигель, в котором находилось стойло для принадлежащих Совету поркавалло, опустилось нечто. Оно было огромно и больше всего походило на нестерпимо сияющую трубу. Магии тогда было много, и прадед своей волей запечатал все двери и окна кроме своего собственного. Затем он открыл окно, и вылетел наружу, к трубе. Его уже ждали.
Дож ещё сильнее сжал стакан, и я поняла, что его трясёт. Да что же там такое прилетело?
– Оно стояло возле трубы, и было похоже на огромного мохнатого паука. Стоя на всех восьми лапах оно превосходило моего прадеда не меньше, чем на три децима.23Все его восемь глаз горели адским огнём.
Прадед был храбрым человеком, к тому же, понимал, что некоторые живые и разумные существа могут выглядеть непривычно для человеческого взора – жизнь на Террине быстро научила этому наших предков. Он продолжал приближаться, вытянув вперёд руки в жесте мира. Тогда чудовище встало на шесть лап, подняло в воздух передние, покрытые шевелящейся чёрной шерстью, и бросилось на прадеда. Что он мог сделать? Только ударить тварь самым сильным огненным образом, который знал. Тварь попыталась спрятаться в своей трубе, но не успела, и сгорела прямо на пороге, издавая ужасающие звуки. Теперь ты понимаешь?
– Понимаю.
– И согласишься выступить перед народом?
– Я могу подумать?
– Не больше одного дня.
– Это меня устраивает. Как мне сообщить о готовности?
– Тебе принесут обед и ужин. Скажешь слугам, что хочешь увидеть меня. Они передадут.
Дож поднялся с кресла, и я невольно восхитилась тому, как быстро он смог взять себя в руки.
Оставшись в одиночестве, я улеглась на кровать и крепко задумалась. План спасения у меня уже появился, так что смело можно было обдумывать новую информацию, полученную от Фредерике Моста. Значит, арахноиды… Плохо, плохо.
Сначала я хотела подождать до утра, но быстро передумала: для чего тратить столько времени? Дож всё равно согласится на моё условие: ему попросту некуда деваться. Так что, пообедав, я сообщила слуге, который дожидался окончания моей трапезы, что желаю видеть господина Фредерике Моста. Слуга серьёзно кивнул и удалился.
Дож явился почти сразу, и я заподозрила, что он ждал слугу где-то на лестнице. Он выглядел ещё хуже, чем утром: видимо, дела в Новой Венеции стали ещё плачевнее. Ну и отлично.
– Я подумала. Для начала хотелось бы понимать: жизнь в неге и довольстве подразумевает пожизненное нахождение в этой башне?
– Да. Я не стану рисковать.
– Тогда я хотела бы напоследок искупаться в море. Видишь ли, я выросла на морском берегу, и до дрожи люблю волны и солёную воду.
Дож немного подумал, затем качнул головой.
– Нет. Это слишком рискованно. Проси что-нибудь другое.
Теперь я сделала вид, что задумалась.
– Хорошо. Тогда я хочу, чтобы здесь приготовили ванну со свежей морской водой, и я могла полежать в ней столько, сколько захочу. Это выполнимая просьба?
Дож подозрительно взглянул на меня. Я ответила презрительным взглядом: с ним не было никакого смысла строить из себя деву в беде.
– Хорошо. Но я буду присутствовать.
– Так и быть. Но скажи, ты настолько боишься меня?
– Опасаюсь. И не стану зря рисковать. Вода будет вечером, после ужина. И я вместе с ней.
Дож ушёл, а я довольно ухмыльнулась. Кажется, мой план будет даже эффективнее, чем я себе представляла.
Ужинать не хотелось, но я заставила себя съесть всё до крошки – дож не должен заподозрить, что я как-то слишком серьёзно отношусь к предстоящему купанию.
Примерно через полчаса после того, как унесли грязную посуду, явились гости: дож и двое слуг, за каждым из которых летел огромный пузырь с водой. Я видела песок и водоросли: прекрасно, значит вода действительно морская, а не пресная, но подсоленная.
Наполнив ванну, слуги удалились.
– Утром ты выйдешь к народу и скажешь то, о чём мы договаривались. Иначе в твою жизнь вернутся Марио Тьеполо и каждый, кто захочет попробовать усилить свою магию. А в промежутках – кнут, вода и верёвка.
Фредерике Моста скрестил руки на груди и смерил меня тяжёлым взглядом.
– Я помню. Я не хочу повторения.
Я не стала даже снимать рубаху – нырнула в ванну с головой, затем перевернулась на спину, оставив на поверхности воды лишь лицо. Пространство вокруг меня снова зазвенело энергией.
Как там было? Берём два запутанных между собой электрона, помещаем один из них в конечную точку телепортации. Потом берём ещё один электрон, измеряем его одновременно с оставшимся у нас… И чёртов железный обруч оказывается на голове у ничего не подозревающего дожа. Лёгкое напряжение мысли – и толстая гранталловая цепь, два кольца и кинжал выстраиваются в воздухе передо мной. Ещё мысль – и дверь и окно наглухо закрываются, срастаясь со стенами. Энергии так много, что я могу не задумываться о физической подоплёке процессов и образах, изменяя мир одним желанием. А, может, дело в том, что я знаю, что примерно должно произойти.
– Ты проиграл, Фредерике Моста. Перехитрил сам себя, я бы сказала.
Я вылезла из воды, кинула одно из колец в воду – давно хотела узнать, может ли гранталл накапливать энергию из воды, заставила второе кольцо прикипеть к цепи и надела её на шею, засунула кинжал за пояс рубахи.
Всё это время дож стоял, не шевелясь, с совершенно каменным выражением лица.
– Идём в приёмную.
Моста не стал спорить, и так же беззвучно перешёл в комнату. Я шла следом за ним, контролируя каждое его движение. В приёмной я удобно устроилась в кресле, и приветливо махнула рукой, предлагая Моста присесть. Но дож остался стоять.
– На самом деле, ты подписал себе смертный приговор, ещё тогда, в праздник Обручения. А ведь поначалу я действительно хотела только сдать Доменике Совету и слетать в космос, узнать, что там с магией стряслось.
– Я говорил тебе, идиотка, почему ни тебе, ни кому-то ещё нельзя отправляться в космос. Там чудовищные пауки, которые непременно захотят отомстить за своего!
– Да, прав был Михаил Афанасьевич, трусость действительно самое страшное человеческое качество. – Я тяжело вздохнула, глядя на дожа. Я ненавидела его изо всех сил, но теперь его мотивы были более чем понятны. В любом случае, сейчас он был мне нужен. – Сначала я хотела убить тебя, предварительно дав прочувствовать на своей шкуре всё, что пережила по твоей милости.
Я замолчала, демонстративно играя с кинжалом. Фредерике очень старался не подать виду, что боится, но сжатые кулаки и капли пота, выступившие на лбу, выдавали его с головой. Дав ему вволю насладиться ужасом, я продолжила.
– Но я передумала. Завтра ты объявишь народу, что я – та самая вершительница судьбы мира из пророчества Меноккио, и поэтому в мои руки переходит единоличная и неоспариваемая власть над Славнейшей Сеньорией. И сделаешь это абсолютно добровольно, без видимых следов принуждения. Мне использовать дополнительные методы убеждения или ты сам согласишься?
– Я согласен. Я даже готов признать, что мой проигрыш – наказание Судьбы за то, что я попытался противиться Её воле. Надеюсь только, что ты знаешь, что делаешь. И ты действительно сможешь спасти нашу цивилизацию.
